молодая_гвардия. Александр Фадеев Молодая Гвардия
 Скачать 5.3 Mb.
|
|
№ бис с Валько и Шевцовым, на подводы с Улей и с родней Кошевого и на тот самый детский дом, который выбрался из Краснодона усилиями Вани и Жоры и заведующая которым теперь даже не узнала их Глава десятая Во всей той части табора, куда вышли Ваня и Жора и где властвовала жесткая смуглая рука директора шахты № бис Валько, был уже порядок машины, подводы стояли отдельно, вытянувшись в линии, везде были вырыты щели. Возле грузовика шахты лежал запас дров - несколько метров хуторского плетня, и тетушка Марина и Уля варили из свежей капусты щи с салом. Он был настоящий хозяин, этот старый цыган Валько. Прихватив своих рабочих и пятерых ребят-комсомольцев, Валько тяжелой походкой, так свирепо поглядывая из-под сросшихся черных бровей, что люди расступались передним, направился к самой переправе, надеясь наложить свою жесткую руку на все это предприятие. Как и многие другие крупные деятели хозяйства, руководившие огромного масштаба совершенными предприятиями, научившиеся сокрушать на своем пути любые трудности, Вальков глубине души объяснял отступление на Южном фронте, жертвой которого он стал, не только тем, что немцы сосредоточили здесь превосходящие силы солдат, самолетов и танков, но и тем, что военные люди на фронте еще не научились использовать те совершенные машины и обученных в производстве людей, которые были даны им в руки. То, что на переправе, возле которой сгрудилось всего несколько тысяч людей, машин и подвод, был беспорядок, Валько объяснял этой же причиной, истого момента, как попал сюда, делал все, чтобы навести порядок. И с того момента, как Валько стал наводить порядок, Олег был также влюблен в Валько, как некоторое время тому назад он был влюблен в Каюткина, а еще некоторое время назад - в Улю. Исключительная жажда деятельности, желание проявить всего себя, желание вмешаться в жизнь людей, в их деятельность, стем чтобы внести в нее что-то свое, более совершенное, быстрее оборачивающееся и наполненное новым содержанием, - эта еще не вполне осмысленная, но охватывающая все его существо и составляющая основу его натуры духовная сила овладела Олегом- Ой, и д-добре ж, Иван, шо мыс тобой зуст-три-лись! - чуть заикаясь, весело говорил Олег, шагая рядом с Земнуховым вслед за Валько. - Добре, шо мы зустрились, боя дуже по тебе скучився. Видал А ты кажешь - вирши У-у, брат. - И Олег глазами и пальцем с уважением указал в спину Валько. - Да, брат, главная силана свете - сила организации - говорил он, остро поблескивая глазами в золотистых ресницах- Без нее, видно, самое хорошее и нужное дело ползет - вот как вязаная ткань, надорвется и ползет по ниточкам. Но стоит приложить руку и волю - и- И глядишь, тебе же и морду набьют, - не оборачиваясь, сказал Валько И ребята по заслугам оценили его мрачный юмор. Подобно тому, как на фронте, попав во вторые эшелоны армии, трудно судить о размерах и ожесточенности битвы на переднем крае, таки на переправе, находясь где-то в глубоком тылу ее, в последней очереди, нельзя судить об истинных размерах бедствия. Чем ближе они подходили к переправе, тем запутаннее, непоправимее становилось положение переправляющихся и тем сильнее сгущалось всеобщее ожесточение, которое было столь застарелыми столь накаленным, что вряд ли уже какая-нибудь сила, кроме вооруженного вмешательства, могла его разрядить. Стремясь как можно ближе попасть к наплавному мосту, в силу напора задних машин на передние и движения между ними масс людей, все виды транспорта были уже так тесно и непоправимо перепутаны между собой, втиснуты в самых невероятных положениях, что не было уже никакой возможности привести их в полный порядок, кроме как постепенно направлять вперед. В невыносимой жаре, еще более усиливавшейся от скученности, люди, обливавшиеся потоми проклинавшие друг друга, находились в той степени каления, когда, казалось, от прикосновения друг к другу они могут взорваться. Неистовая брань стояла в воздухе, и уже нельзя было определить, кто кого ругал. Военные люди, ведавшие переправой, не спавшие уже много суток, черные от бессонницы, от солнца, на котором они жарились от восхода до заката, от пыли, все время взбиваемой тысячами ноги колес, осипшие от ругани, с воспаленными веками и потными черными руками, доведенные до той степени нервной усталости, когда ничто уже не держалось в этих руках, - продолжали, однако, свою нечеловеческую работу, Было совершенно ясно, что ничего другого, кроме того, что делали эти люди, уже нельзя было сделать, но Валько все же спустился к самому съезду на мост, и его хриплый голос потерялся среди других голосов и рычания машин. Олег с товарищами, с трудом пробравшись на берег, стояли с напряженным вниманием большого ребенка, с выражением разочарования и удивления смотрел, как в этой пыли и жаре с оползшего и размешанного в чудовищное месиво берега один за другим ползут грузовики и подводы, нагруженные с верхом, и все идут и идут люди - потные, грязные, злые, униженные, но идут, идут... И только Донец, эта любимая с детства река, на среднее течение которой столько разв своей жизни ездили ребята-школьники купаться и ловить рыбу, только Донец, широкий, плавный в этих, местах, катил попрежнему свои теплые мутноватые воды- Нет, все-таки хочется кому-то морду набить - вдруг сказал Виктор Петров, с грустным выражением в смелых своих глазах смотревший не на переправу, а нареку он был с хутора Погорелого, вырос на этой реке- Тот-то уже, наверно, переправился - пошутил Ваня. Ребята фыркнули- Бить надо не здесь, а там, - холодно сказал Анатолий, кивнув головой в узбекской шапочке на запад- Совершенно верно, - поддержал его Жора. И почтив тоже мгновение, как он это сказал, раздался крик- Воздух! И вдруг ударили зенитные пушки, зазвенели пулеметы, послышался рев моторов в небе и пронзительный нарастающий визг обрушившихся бомб. Ребята упали на землю. Взрывы поближе и более дальние потрясали все вокруг, посыпались комья земли и щепки, и сразу вслед за первой очередью самолетов пронеслась вторая очередь, за нею третья, и визг, ивой, и взрывы рушившихся бомб, огонь зенитных пушек и пулеметов заполнили, казалось, все пространство между степью и небом. Но вот самолеты прошли, люди стали подыматься с земли, ив это время откуда-то не очень издалека, со стороны хутора, где ночевали Жора и Ваня, послышались округлые выстрелы пушек, и через мгновение, вздымая столбы земли и щепок, в самом таборе с резким грохотом начали рваться снаряды Люди, поднявшиеся с земли, частью снова попадали на землю, частью повернули головы в сторону рвущихся снарядов, не упуская в тоже время из виду переправы. И по лицами поведению военных, ведавших переправой, люди поняли, что произошло что-то непоправимое. Военные, управлявшие переправой, переглянулись, постояли мгновение, будто прислушиваясь вдруг один из них бросился в блиндажу самого спуска к наплавному мосту, а другой закричал вдоль берега, созывая команду. Через минуту военный выбежал из блиндажа с двумя шинелями через руку и вещевыми мешками в другой руке, которые он тащил за лямки, и оба военных и бойцы комендантской команды, не строясь, бросились бегом по наплавному мосту, обгоняя машины, вновь начавшие свое движение к мосту и по мосту. То, что произошло вслед за этим, произошло так внезапно и стихийно, что никто не мог бы сказать, с чего все это началось. Какие-то люди с криком бросились вслед за военными. Какая-то сумятица произошла среди машин на самом съезде несколько машин разом хлынули на понтон, сцепились, раздался треск, но хотя путь дальше был явно загорожен этими машинами, другие машины, напирая задние на передние, продолжали со страшным ревом моторов обрушиваться в эту кашу из машин на понтоне. Одна машина свалилась вводу, за ней другая, и готовилась свалиться третья, но водитель мощным движением руки приковал ее на тормозе. Ваня Земнухов, с удивлением смотревший своими близорукими глазами на то, что происходит с машинами, вдруг воскликнул- Клава! И бросился к съезду. Да, эта третья машина, едва не свалившаяся вводу, была машина Ковалева, где поверх вещей сидели он сам, его жена, дочь и еще какие-то люди- Клава - снова крикнул Ваня, неизвестно как очутившийся у самой машины. Люди выпрыгивали из нее. Ваня протянул руку, и Клава спрыгнула к нему- Кончено. К чортовой матери. - сказал Ковалев так, что у Вани похолодело сердце. Клава, руки которой он не решился задерживать долее в своих, искоса, не видя, смотрела на Ваню, и ее била дрожь- Итти-то можешь Скажи, можешь - срывавшимся на плач голосом спрашивал Ковалев жену, которая, держась рукой за сердце, хватала ртом воздух, как рыба- Оставь, оставь нас. беги. они убьют тебя. - лепетала она задыхаясь- Да что, что случилось - спросил Ваня. - Немцы. - сказал Ковалев. - Беги, беги, оставь нас - повторяла Клавина мама. Ковалев, брызнув слезами, схватил Ваню за руку- Ваня - сказал он плача. - Спаси их, не бросай их. Будете живы - в Нижнюю Александровну, там у нас родня. Ваня У меня на тебя. Снаряд с грохотом разорвался у самого съезда, в месиве машин. Люди с берега, военные и штатские, лавиной молча хлынули на понтоны. Ковалев, отпустив руку Вани, сделал порывистое движение к жене, к дочери - видно, хотел проститься, но вдруг, в отчаянии взмахнув обеими руками, вместе с другими людьми побежал по наплавному мосту. Олег с берега звал Земнухова, но Ваня ничего не слышал- Идемте, пока нас не сшибли, - сурово, спокойно сказал он матери Клавы и взял ее под руку. - Идемте к этому блиндажу. Слышите Клава, иди за мной, слышишь - строго и нежно говорил он. Перед тем, как они спустились в блиндаж, он еще успел заметить, как бойцы возле зениток, лихорадочно повозившись у орудий, отняли от стволов какие-то тяжелые части и, держа их в руках перед собой, побежали на мост и через некоторое время сбросили тяжелые части вводу. На всем протяжении реки, выше и ниже моста, вплавь перебирались люди и скот. Но Ваня этого уже не видел. Его товарищи, потеряв из виду и его и Валько, стараясь не поддаться хлынувшему навстречу им людскому потоку, бежали к тому месту, где они оставили свои подводы- Держитесь вместе, мы должны быть вместе - первый проталкиваясь среди людей своими сильными плечами, кричал Олег, оглядываясь на ребят горящими, злыми, желтыми от злости глазами. Весь табор роился и уже распадался машины двигались одна возле другой, рыча моторами, а те, что могли пробиться, уползали вдоль берега, вниз по реке. В то время когда налетели самолеты, тетушка Марина, сидя на корточках, подбрасывала в огонь палки из плетня, которые дядя Коля рубил артиллерийским кинжалом. А Уля сидела рядом на траве и, задумавшись о чем-то своем, так, что в лице ее, где-то в углах губи в тонком вырезе ноздрей, обозначались черты мрачной силы, смотрела на то, как Григорий Ильич, сидя в машине на краю, обняв голубоглазую девочку, которую он только что поил молочком, что-то рассказывал девочке на ухо, а девочка смеялась. Машина, вокруг которой играли дети под наблюдением своих нянь и возле которой, безучастная ко всему, сидела заведующая домом, находилась метрах в тридцати оттого места, где был разведен костер. Подводы детского дома, также как и подводы Петрова и Кошевого, стояли в ряду других подвод. Самолеты налетели так внезапно, что никто не успел броситься в отрытые щели в земле и все попадали тут жена землю. Уля, тоже припавшая к земле, услышала вихрем нараставший, точно расширявшийся книзу визг падающей бомбы. Ив тоже мгновение страшной силы, как разряд молнии, резкий удар разразился, казалось, не только над Улей, а в ней самой. Воздух со свистом прошумел над ней, и на спину посыпалась земля. Уля слышала рев моторов в небе, и снова этот визг, но уже более дальний, и все лежала так, прижавшись к земле. Она не помнила, когда встала и что подсказало ей, что надои можно встать. Но она вдруг увидела мир, окружавший ее, и из самой глубины ее души вырвался страстный звериный вопль. Не было передней ни машины шахты № 1 -бис, ни Григория Ильича, ни этой голубоглазой девочки, - их не было и нигде поблизости. На том месте, где стояла машина, зияла круглая воронка развороченной черной опаленной земли, а вокруг воронки в разных местах валялись обугленные части машины, изуродованные трупы детей, а в нескольких шагах от Ули шевелился странный, в красном платке, обрубок, вывалянный в земле. В этом обрубке она признала верхнюю часть туловища воспитательницы детского дома. А нижней ее части с этими резиновыми ботами, надетыми прямо на чулок, не было нигде, - ее вообще уже не было. Мальчик лет восьми, с натугой пригибая к земле голову, а ручки закинув назад, как будто он собирался прыгнуть, крутился на месте, притопывая ножкой, и визжал. Не помня себя, Уля кинулась к мальчику, хотела обнять его, но мальчик с визгом затрепыхался в ее руках. Она приподняла его голову и увидела, что лицо у мальчика вздулось волдырем-отеком и вывороченные белые глаза вылезли из орбит. Уля опустилась на землю и зарыдала. Все бежало вокруг, но Уля уже ничего не видела и не слышала. Она почувствовала только, когда Олег Кошевой оказался возле нее. Он что-то говорили своей большой рукой гладил ее по волосами, кажется, пытался поднять ее, а она все рыдала, закрыв лицо руками. Звуки пушечной стрельбы и разрывов снарядов, дальний стук пулемета доносились до слуха ее, но все это было ей уже безразлично. И вдруг она услышала, как Олег своим очень юношеским, звучным, дрогнувшим голосом произнес- Немцы... И это дошло до ее сознания. Она перестала плакать и внезапно выпрямилась. Водно мгновение она узнала стоящих возле нее Олега и всех товарищей своих, отца Виктора, дядю Колю, Марину с ребенком на руках, даже деда, который вез Олега и его родных, - не было только Вани Земнухова и Валько. Все эти люди со странным выражением, напряженно смотрели в одну сторону, и Уля тоже посмотрела в ту сторону. В той стороне не было уже никаких остатков табора, который только что окружал их. Передними лежала открытая, залитая солнцем яркая степь под раскаленным небом, в тусклом белом блеске. Ив этом белом тусклом блеске воздуха, по яркой степи двигались прямо на них раскрашенные под цвет древесной лягушки зеленые немецкие танки Глава одиннадцатая Немцы взяли Ворошиловград 17 июля, в 2 часа дня, после ожесточенного боя на опытном сельскохозяйственном поле, где одной из армий Южного фронта был выставлен заслон, на две трети истребленный в этом бою превосходящими силами противника. Оставшаяся треть отступала сбоями по линии железной дороги почти до станции Верхнедуванной, пока последний солдатне лег в донецкую землю. К этому времени все, кто мог и хотел уйти из Краснодона и ближайших районов, ушел или выехал на восток. Нов дальнем Беловодском районе, по незнанию обстоятельств дела и отсутствию транспорта, застряла большая группа учащихся восьмого и девятого классов краснодонской школы имени Горького, находившаяся в районе на полевых работах. Вывезти эту группу учащихся отдел народного образования поручил учительнице этой же школы, преподавательнице русской литературы, Марии Андреевне Борц, уроженке Донбасса, хорошо знавшей местные условия, женщине энергичной и лично заинтересованной в успехе дела среди учащихся находилась ее дочь Валя. Для того чтобы вывезти эту группу учащихся, нужен был всего один грузовик, но Мария Андреевна получила поручение, когда уже никакого транспорта нельзя было достать. Она добиралась до совхоза со всякими оказиями ипотратила на это больше суток. Женщина исключительной моральной крепости, измученная тяжелой дорогой и душевной болью за судьбу дочери-комсомолки и всех учащихся, она разрыдалась от душившего ее волнения ичувства благодарности, когда директор совхоза, с невероятным напряжением всего транспорта эвакуировавший имущество совхоза, охрипший от ругани, не спавший и не брившийся уже несколько суток, беспрекословно отдал Марии Андреевне последний грузовик. Несмотря на то, что тяжесть положения на фронте была хорошо известна в Беловодском районе, до самого приезда Марии Андреевны учащиеся, со свойственной юности беспечностью и доверием к тому, что взрослые вовремя распорядятся ими, находились в том возбужденно-веселом настроении, которое всегда создается, когда собирается много молодых людей в условиях вольной, чудесной природы с естественно завязывающимися между молодыми людьми дружескими романтическими отношениями. Мария Андреевна не стала раньше времени расстраивать ребят и скрыла от них действительное положение дела. Но по ее нервной озабоченности и спешке, с какой их собирали к выезду домой, ребята поняли, что случилось что-то серьезное и неладное. Настроение сразу упало, у всех появились мысли о доме и - что сними будет дальше. Валя Борц, рано сформировавшаяся девушка, с покрытыми золотистым пушком сильно загорелыми руками и ногами, в которых было еще что-то детское, с глазами темносерыми, в темных ресницах, независимыми и холодноватыми по выражению, с светлорусыми, золотистыми косами и полными яркими губами самолюбивой складки, подружилась за время работы в совхозе с учеником их школы Степой Сафоновым, маленьким, белоголовым, курносым, веснущатым мальчиком с живыми, что называется, смышлеными глазами. Валя была в девятом классе, а Степа в восьмом, и это могло бы послужить препятствием к их дружбе, если бы Валя дружила с девушками, - а Валя не дружила с девушками, - и если бы среди мальчиков был бы кто-нибудь, кто ей нравился, но ей никто не нравился. Она была начитанной девушкой, хорошо играла на пианино, по своему развитию она выделялась среди подруги сама знала это и привыкла к поклонению сверстников-юношей. Степа Сафонов подошел ей не потому, что она нравилась ему, а потому, что он ее забавлял он был действительно смышленый и душевный парень, что скрыто у него было под мальчишеским озорством, верный товарищи страшный болтун. И именно потому, что сама Валя была не болтлива, никому не поверяла тайн, кроме своего дневника, мечтала о подвигах, - она, как и все, хотела быть летчицей, - ив мыслях своих представляла своего героя тоже как человека подвига. Степа Сафонов забавлял ее своей болтовней и неистощимыми выдумками. Впервые Валя отважилась с ним на серьезный разговорив упор спросила, что он будет делать, если в Краснодоне окажутся немцы. Она смотрела на него холодно своими темносерыми, не допускающими в себя глазами, очень серьезно, испытующе, и Степа, беспечный мальчик, увлекавшийся зоологией и ботаникой и всегда думавший о том, что он будет знаменитым учеными никогда не думавший о том, что он будет делать, если придут немцы, также, не задумываясь, сказал, что он будет вести с немцами непримиримую подпольную борьбу- Это не болтовня Это правда - холодно спрашивала Валя- Ну, почему же болтовня Ну, конечно же, правда - не задумываясь, отвечал Степа- Поклянись- Ну, клянусь. Конечно же, клянусь. А что женам иначе делать Ведьмы же комсомольцы - удивленно приподняв брови, спрашивал белоголовый Степа, задумавшись, наконец, над тем, о чем его спрашивали. - А тыс любопытством спросил он. |