Анна Грейси Случайная свадьба
 Скачать 0.74 Mb.
|
Глава 4— Люси, отойди от кровати! Девочка надула губки. — Но, Мэдди, я просто хотела... — Я знаю, что ты хотела сделать, и ты помнишь, что я тебе об этом говорила. Оставь этого человека в покое. Сидевшая за столом Лиззи Браун подняла голову, оторвавшись от своего письменного задания. В обмен на молочные продукты Лиззи три раза в неделю брала у Мэдди уроки чтения и письма, а также обучалась навыкам, необходимым для служанки леди. Она приходила тогда, когда старшие дети были на уроках в доме викария, где мальчики изучали латынь и греческий язык, а девочки брали уроки рисования и игры на фортепьяно. — Что она собиралась сделать? — шепотом спросила Лиззи, когда Мэдди вернулась к столу. Мэдди подняла глаза к потолку. — Она решила, что наш больной — это спящий принц, которого заколдовала злая колдунья. Он проснется только в том случае, если его поцелует принцесса. Лиззи усмехнулась. — Жаль, что у нас в округе нет принцесс. Но он такой привлекательный мужчина, что, если ты хочешь, принцессу могла бы заменить девчонка с фермы, которая надеется стать служанкой леди... Мэдди рассмеялась. — Нет принцесс, говоришь? — сказала она в притворном возмущении и подтолкнула к Лиззи самодельную книгу. — Почитай вот это. Лиззи медленно и с трудом прочла первые несколько строк и с улыбкой взглянула на Мэдди. — Люсиэлла? Мэдди кивнула. — Читай дальше, — сказала она. Это была та самая книга, которую накануне смастерили девочки. Речь там шла о бедной, всеми забытой принцессе и спящем принце... Мэдди откинулась на спинку стула и с улыбкой наблюдала, как Лиззи, шевеля губами, читает историю, и порадовалась ее успехам. Лиззи, которую бросил муж, была молода и миловидна, но не могла снова выйти замуж, потому что выбор женихов был очень ограничен. Ее дядюшка взял ее на работу в качестве доярки, но Лиззи любила красивые платья и вообще красивые вещи, не боялась тяжелой работы, поэтому твердо решила стать служанкой у леди. Мэдди очень гордилась ее успехами. За год их знакомства Лиззи многому научилась. Лиззи дочитала книгу и рассмеялась, потом взглянула на Люси и подмигнула. — Значит, принцесса? А я и не знала. — Ты уже самостоятельно читаешь, — тихо сказала Мэдди. Лиззи удивленно взглянула на книгу. — Правда... Ура! Я научилась читать! — И почерк у тебя тоже хороший. — Пишу-то я не очень грамотно. — Это правда, но зато, — Мэдди прикоснулась рукой к только что сделанной прическе, — у тебя настоящий талант парикмахера. Прическа получилась такая стильная, что я могла бы поехать на лондонский бал и выглядела бы там вполне уместно. Лиззи окинула ее взглядом и задумчиво выпятила нижнюю губу. — Гм, думаю, что платье для этого неподходящее, потому что заплаты больше не в моде. Они обе рассмеялись. — Я говорю серьезно, Лиззи. Мне кажется, что пора тебе подыскивать место в каком-нибудь хорошем доме. — Вы действительно так думаете, мисс Мэдди? — Да. И я сейчас же напишу тебе рекомендацию. — Прямо сейчас? — испуганно переспросила Лиззи. Мэдди была озадачена. Похоже, что Лиззи боялась пойти в услужение, хотя за все время их знакомства ни о чем другом и не говорила. Мэдди положила руку на плечо Лиззи. — В чем дело? Может быть, ты передумала? Лиззи неуверенно пожала плечами. — Нет. Я действительно хочу стать служанкой у леди. Вот только... Я понимаю, что это глупо. Я знаю, что он никогда не вернется ко мне. Но что, если я уеду... и он вернется, а меня здесь нет? Тогда все пропало. Конечно, речь шла о Рюбене, сбежавшем муже Лиззи. Он был любовью всей ее жизни — по крайней мере она так думала, пока в один прекрасный день он не поехал в Лондон, взяв с собой все их сбережения, чтобы купить хорошего быка-производителя, да так и не вернулся домой. В течение нескольких месяцев после этого она отказывалась поверить, что он оставил ее по своей доброй воле. — Сколько времени прошло с тех пор? — спросила Мэдди. — Более двух лет, — ответила Лиззи. — Мне, конечно, глупо надеяться, что он еще может вернуться. — Ты никогда не слышала, куда он уехал и чем занимается? Лиззи горько усмехнулась: — Полдеревни видели его в телеге вместе с дюжиной других парней. Они были пьяные и хохотали, направляясь в Бристоль, а какой резон был ему ехать в Бристоль? Никакого! Рюбен всегда был такой спокойный... — Она покачала головой. — Я никогда не видела, чтобы он выпил лишнее. Мэдди успокаивающе потрепала ее по руке. — Если Рюбен вернется, то будет расспрашивать о тебе на ферме дядюшки, не так ли? Лиззи кивнула: — Дядя Билл, конечно, скажет ему, куда я уехала, но сначала задаст хорошую головомойку, так что он разозлится и будет не рад, что вернулся. Даже если бы он захотел вернуться. А он не захочет. — Она высморкалась и взяла себя в руки. — Нет, лучше уж напишите это рекомендательное письмо, мисс Мэдди. Мой Рюбен никогда не вернется, а если вернется, то всегда сможет разузнать обо мне у дядюшки Билла. Она пристально вгляделась во что-то за спиной Мэдди, и глаза ее заискрились смехом. — Вы только полюбуйтесь! Мэдди повернулась и успела заметить, как Люси вскарабкалась на стул и скрылась за красными занавесками. — Люси! — Мэдди нырнула за занавески и вытащила девочку. — Ах ты, негодница! Ведь я тебе говорила... — Слишком поздно, — хриплым шепотом сказала Люси. — Я поцеловала его, и теперь он проснется. Через плечо Мэдди она с надеждой посмотрела на незнакомца, лежащего в кровати, но он не пошевелился. Во второй половине дня Лиззи ушла домой, и Мэдди разрешила Люси немного поспать наверху. Дети должны были вернуться из дома викария с уроков примерно через час. Она уже приготовилась пойти поработать в огороде, как вдруг услышала в алькове какой-то скрипучий звук и поспешила туда с другого конца комнаты. Он не спал, глаза были открыты. — Воды, — прохрипел он. — Да, конечно. Она помчалась за водой и прихватила лекарство, оставленное доктором. Он старался сесть, но валился набок. Доктор предупредил, что от слабости он сможет терять равновесие, поэтому она подсунула ему под спину руку и поддержала его, прислонившись к нему всем телом. Незнакомец закрыл глаза. Он был бледен, зубы стиснуты. Сначала она дала ему воды. Он с благодарностью ее выпил. — Мне нужно... Он окинул взглядом комнату. — А-а, — догадалась она и принесла ему большую банку. Несколько минут спустя она налила в чашку горячей воды и добавила туда капли. — А теперь выпейте это. Он отхлебнул глоток, скорчил гримасу и попытался оттолкнуть руку. — Это всего лишь лекарство, которое оставил доктор. Оно снимет боль. — Оно отвратительное, — пробормотал он. — Но это же лекарство! Перестаньте вести себя как ребенок и выпейте. Он посмотрел на нее страдальческим взглядом, но лекарство выпил без дальнейших жалоб. Глаза у него были синие-синие. Выпив лекарство, он тяжело завалился в ее сторону, как будто даже сидеть ему было трудно. Он медленно сползал вниз по ее телу, пока его голова не оказалась между плечом и грудью. Она хотела было посторониться, чтобы он мог снова улечься на подушку, но он поднял руку и удержал ее. — Останься. Ей нужно было делать дела, но он был такой беспомощный и мучился от боли. И она осталась сидеть рядом с ним, прислушиваясь к его дыханию и чириканью птиц за окном. Прядь густых темно-каштановых волос упала ему на лоб. Она свободной рукой водворила ее на место. Не осталось никаких признаков жара, даже его волосы были на ощупь холодными. Она вдруг поймала себя на том, что гладит его по голове, успокаивая. Бедный, потерявшийся мужчина. Куда бы он ни направлялся, он опоздал туда на несколько дней. Где-нибудь с ума сходят, воображая самое худшее, жена, невеста или мать. Или, может быть, любовница. Такой мужчина, как он, не может быть одиноким. Красавец. Она прерывисто вздохнула. Не странно ли ничего не знать о нем и в то же время хорошо знать самые сокровенные места его тела. Она знала, что чувствуешь, когда его губы прижимаются к ее губам, она сама касалась губами его рта и чувствовала вкус его губ. Постепенно его лицо, напряженное от боли, расслабилось. Лекарство сделало свое дело. Глаза его снова открылись, и он окинул взглядом комнату, задержавшись на одежде, развешанной на гвоздях, выцветших красных занавесках, окне и огороде за окном. Озадаченно наморщив лоб, он вздохнул и опять закрыл глаза. — Не могли бы вы назвать свое имя? — спросила она. — Или место, куда вы направлялись? Я могла бы сообщить о вас вашим близким. Он пробормотал что-то нечленораздельное и беспокойно замотал головой возле ее плеча. — Не волнуйтесь, — успокаивала она, поглаживая его по голове. Видимо, он пока еще был не в силах говорить. Он снова что-то пробормотал, и рука его прикоснулась к ее груди. Она вздрогнула. Он был полусонный, и она подумала, что он, наверное, сам не понимает, что делает. Она продолжила поглаживать его по голове, хотя совсем не была уверена, кого это успокаивает больше — его или ее. — М-м-м, приятно, — пробормотал он и, обхватив ладонью ее грудь, погладил сосок подушечкой большого пальца. Ощущение было сходно с ударом молнии. Она вскочила с кровати и воскликнула: — Вы это прекратите! Пусть даже в полусне, но он не должен делать такие вещи. Тут она вспомнила о том, как сама реагировала нынче утром на его прикосновение, и покраснела. Но это было не одно и то же. Сейчас он умышленно прикоснулся к ней. А утром она умышленно прижалась к нему в ответ. Когда она вскочила с кровати, он упал на спину и наполовину зарылся в подушках. Один его глаз медленно открылся. — Вернись на кровать. — Ни за что, — заявила она. Все-таки прав был преподобный Матесон: этот человек — распутник. Как ни странно, она почувствовала что-то вроде сожаления. Он пристально взглянул на нее. — Что... тебе не понравилось? Может быть, нужно объяснить ситуацию распутнику? — Я не люблю, когда ко мне прикасаются таким образом. — Но тебе это нравилось. В синем глазу вспыхнули искорки, потом он закрылся. Она сложила руки на груди, чтобы прикрыть предательски напрягшиеся соски, и сердито взглянула на якобы спящего шалопая. Они ведь даже не представились друг другу. — Ну что ж, тогда, если вы проснулись, давайте воспользуемся удобным случаем и придадим вам приличный вид. — Значит, у меня еще есть надежда исправиться? — промолвил он, снова открыв один глаз. — Я имею в виду — наденем на вас приличную одежду. У меня тут имеется ночная сорочка викария. Увидев, что вы путешествуете, не имея при себе ночной сорочки, он по доброте своей пожертвовал вам свою собственную. С кровати донеслось сдержанное фырканье. — Он осенил ее крестным знамением? Несмотря на закрытые глаза и напряженное от боли лицо, его красивые губы дрогнули в едва заметной улыбке. Озорство прорывалось сквозь боль. Он был чертовски неотразим. Она не могла оставлять его голым под одеялом больше ни минуты. Когда он оденется, ей будет легче ухаживать за ним. А еще лучше было бы связать его по рукам и ногам. Она надеялась, что викарий и впрямь осенил крестом свою ночную сорочку. Она встряхнула сорочку и помогла ему надеть ее. — Могли бы и помочь, — проворчала она. — Зачем? Ты хорошо справляешься, — сказал он. Как он мог смеяться, если явно страдал от боли? Она оставила сорочку натянутой только до пояса. Если он захочет натянуть ее ниже и закрыть бедра, ноги и... другие части тела, то пусть делает это сам. Она торопливо взбила подушки и поправила одеяло. — Как вас зовут? Он не ответил. — Куда вы направлялись? Может быть, кого-нибудь нужно известить? Жену? Ваша семья, должно быть, беспокоится. Как-то странно взглянув на нее, он наморщил лоб, потом медленно закрыл глаза. Кожа его приобрела землистый оттенок, морщины, образовавшиеся вокруг глаз и рта, снова углубились. Он и впрямь обессилел. Она почувствовала себя немного виноватой, что заставила его надеть ночную рубаху, но ей было гораздо спокойнее, когда он был более или менее одет. Не могла же она оставить его голым в кровати на целый день. Тем более когда в доме дети. Она не сердилась на него, нет. Он был таким, каков есть. Она сама виновата, что почувствовала себя такой разочарованной и расстроенной. Она была настолько глупа, что позволила себе неравнодушное отношение к лежащему без сознания мужчине и последовавший за этим разгул фантазии, а также мысль о том, что утренние мечты могут осуществиться. Мэдди было нужно не только чтобы он был прилично одет, но и чтобы освободил ее кровать и как можно скорее исчез из ее жизни. Он не знал, сколько времени он был без сознания. Он очень внимательно осмотрел все, что его окружало, отыскивая хоть что-нибудь, что подсказало бы, где он находится, не считая того, что лежит в кровати, встроенной в альков. Он поерзал, и постель зашуршала. Неужели под ним соломенный матрас? Он заметил полдюжины гвоздей, вбитых в стену. На них висела какая-то женская одежда: пара платьев, накидка, выцветший зеленый плащ. Только один гвоздь был занят мужской одеждой. Там висели сюртук, бриджи и сорочка из тонкого льняного полотна. Ни одна из этих вещей не выглядела знакомой. Он раздвинул занавески. Как оказалось, он находился в комнате небольшого коттеджа, стены которой были отштукатурены и побелены известью, а пол выложен каменными плитами. Потолок в комнате был низкий и закопченный. Старая, грубо обработанная дверь закрывалась на деревянную щеколду, над которой поблескивала тяжелая металлическая задвижка, казавшаяся неуместной на фоне старого дерева. В комнате имелся камин, и в нем горел огонь. Над огнем были подвешены чайник и котелок. У него заурчало в животе. Он почувствовал приятный аромат еды. К этому аппетитному аромату примешивался едва заметный запах пчелиного воска и чистого постельного белья. Снаружи доносились детские голоса. Чьи это дети? В его поле зрения попала какая-то женщина, и он сразу же понял, что это она. Она была одновременно и знакома, и не знакома — стройная, двигавшаяся быстро и грациозно. Ее рыжевато-каштановые волосы были свернуты жгутом на макушке, и ему была видна нежная шея, на которую упала выбившаяся из прически прядь. Женщина стояла, повернувшись к нему спиной. Он полюбовался элегантной линией ее спины, тонкой талией и нежным разворотом бедер, подчеркнутых завязками фартука. Ему нравилось, как движутся ее бедра и ягодицы, когда она ходит по дому. Она подошла к столу, на сей раз повернувшись к нему лицом, и принялась нарезать овощи, все еще не замечая его. Нарезая овощи, она хмурила лоб, погруженная в свои мысли. Она была хороша собой — не красавица в традиционном смысле этого слова, но очень привлекательна. Носик у нее был упрямо вздернут, а полные розовые губки в данный момент чуть надуты. Как будто почувствовав, что он наблюдает за ней, она взглянула на него. — A-а, вы проснулись! — Она бросила нож и поспешила к нему. — Как вы себя чувствуете на этот раз? Он скорчил гримасу и осторожно прикоснулся к повязке на голове. — Моя голова... При малейшем движении в черепной коробке начиналась пульсирующая боль, как будто кузнецы принимались бить молотами по наковальне. — Да, вы ударились головой, когда упали. — Упал? Значит, вот чем объясняется боль в голове и во всем теле. — Да, со своего коня. Он еще сильнее наморщил лоб. — Я упал с коня? Само предположение, что с ним такое случилось, звучало оскорбительно. — Ваш конь оступился на чрезвычайно Скользком участке дороги и сбросил вас. Разве вы не помните? Он уставился на нее. «Разве вы не помните?» Он хотел было покачать головой, но замер, потому что кузнецы в его черепе снова принялись за работу. Он попытался сесть, но голова у него закружилась, и он испугался, что его вырвет. Тошнота понемногу прошла. — Вы меня страшно напугали. Вы были весь в крови. — Она улыбнулась. — Но теперь самое страшное позади и вы выглядите значительно лучше, чем в последние несколько дней. — Несколько дней? Она кивнула: — Несчастный случай произошел несколько дней назад. Он закрыл глаза, надеясь успокоить пульсирующую боль в голове. Он ничего не помнил. — Так что, если вы назовете мне свое имя и место, куда направлялись, или ваш домашний адрес, я сообщу о вас вашей семье. Они, наверное, очень беспокоятся. Его семье? Он внимательно посмотрел на нее. Ее лицо выражало беспокойство, глаза были глубокого золотисто-коричневого цвета. Цвета коньяка. — А мой конь... он сильно пострадал? Она удивленно взглянула на него. — Нет, он поднялся на ноги и убежал. Не беспокойтесь, мальчики поймали его. Но... — С ним все в порядке? Никаких травм? — Нет, он абсолютно здоров и полон сил, — заверила она. — Мы поместили его в конюшню викария. Это в миле отсюда. У нас здесь нет для него подходящего помещения. Он медленно кивнул и закрыл глаза. Мэдди поправила его одеяло. Разговор несколько озадачил ее. Ей показалось, что он больше беспокоится о лошади, чем о своих родных, которые наверняка встревожены его отсутствием. Может быть, у него нет родственников? Может быть, он такой же сирота, как она и дети? Или возможно, не хотел, чтобы она знала его имя? А может, он вообще преступник, которого разыскивают? Хотя на преступника он не похож. — Викарий не возражал, когда мы поставили к нему лошадь. Он добрейший человек. А мальчики безумно любят лошадей, так что для них уход за лошадью — сплошное удовольствие. Они стали бы ухаживать за лошадью, даже если бы это, не было их обязанностью. Они говорили мне, что это великолепное животное. Как его зовут? — Как зовут?— тупо повторил он. — Да. Мальчикам было бы интересно узнать его кличку. Да и девочкам тоже. Их всех интересовало также имя незнакомца, но поскольку он пока не хотел довериться ей... — Девочкам тоже, — повторил он. — Сколько их? —Три девочки. Люси всего четыре года, но она обожает придумывать имена животным. Они все это делают с удовольствием. Но из-за этого возникают проблемы, потому что, согласитесь, бывает трудно зарезать курицу, даже если она не несется, и есть потом фрикасе из Матильды или жареную Дороти. Она слишком много говорила, потому что ее смущало его молчание. И озадаченно наморщенный лоб, а также пытливый взгляд его синих глаз. А также мысль о том, что происходило между ними несколько ранее. — Может быть, вам что-нибудь нужно? — спросила она. — Принести вам попить? Или поесть? — Можно горшок? Она принесла горшок. — Он проснулся? — взглянув на кровать, спросил Джон, ставя на пол ведро холодной колодезной воды. Тут же появился Генри, следовавший за братом словно тень. — Он просыпался, но снова заснул, — сказала она. — Может быть, он просто закрыл глаза. Можно, я посмотрю? Ему захочется узнать о своем коне. — Я сказала ему, что с конем все в порядке. — Он про него спрашивал? — Спрашивал, — успокоила она братьев. Джон и Генри обменялись взглядами, и Джон удовлетворенно кивнул. Похоже, что в их глазах незнакомец оказался достоин своего коня. — Как его зовут? — спросил Генри. — Он не сказал мне. — Предвидя следующий вопрос, она добавила: — И не назвал своего имени. Мальчики на цыпочках подошли к кровати. — Не беспокойте его, — предупредила их Мэдди. В этот момент незнакомец открыл глаза. Взглянув на мальчиков, он застонал. — Его мучает боль, — сказала она. Следом за братьями в дом вошли девочки и присоединились к ним у кровати, разглядывая незнакомца. — Мне не видно, — хриплым шепотом заявила Люси. Мэдци принесла воды. Подсунув руку ему под голову, она приподняла ее, чтобы он мог пить. Он с жадностью осушил целую чашку. Она передала чашку Джейн, чтобы та ее снова наполнила. Выпив вторую чашку, он вздохнул, открыл глаза и внимательно посмотрел на детей, выстроившихся возле кровати. — Четверо детей? Четверо? — Пятеро, — сказала Люси, которая приволокла стул, чтобы встать на него. — Я говорила вам, что их пятеро, — напомнила Мэдди. Он обвел их взглядом. — Они чрезвычайно похожи друг на друга. — Кроме меня, — заявила Люси. — Все говорят, что я похожа на Мэдди. — Да, но я не сразу тебя заметил, — сказал незнакомец извиняющимся тоном. — Я тоже вас не видела, но теперь встала на стул и хорошо вас вижу. — Отличный стратегический ход, — сказал он. Люси засияла от гордости, услышав такой комплимент. — Может быть, вы проголодались? — спросила Мэдди, — Я приготовила суп. Вам нужно набираться сил. — Это супом пахнет? — поинтересовался он. — Запах очень аппетитный. Приняв это за согласие, она снова выставила детишек за дверь, отправив Джона и Генри к доктору, чтобы сказать, что незнакомец проснулся и может говорить. Она налила в миску немного супа, заткнула ему за ворот салфетку и, усевшись на краешек кровати, собралась его кормить. — Я могу поесть сам, — сказал он и взял у нее миску, но руки у него так дрожали, что он тут же отдал ее обратно. — Вы получили тяжелую травму. И принять помощь — это совсем не проявление слабости. — Я совсем не возражаю против вашей помощи, — сказал он и посмотрел на нее таким взглядом, от которого у нее вспыхнули щеки. Она сосредоточилась на кормлении, избегая встречаться взглядом с его синими глазами, которые внимательно за ней наблюдали. Ей хотелось бы, чтобы он не смотрел на нее... И еще ее смущало то, что она была вынуждена сосредоточить внимание на его рте, на его красивом мужском, изящно очерченном рте. Все это будило мысли... и чувства... возникшие нынче утром. — Вы так и не сказали мне, как зовут вашего коня, — напомнила она. — Дети захотят это узнать. Он задумчиво глотал суп. — Очень вкусный суп. Из чего он приготовлен? Он по-прежнему избегал ответа на ее вопрос. Почему? — Из крапивы, — сказала она. У него удивленно округлились глаза, и ей стало смешно. — В супе она не жжется и очень полезна для вас. Труднее всего собирать ее: приходится надевать перчатки. Он показал ей жестом, что просит еще одну полную ложку супа, чтобы на сей раз как следует распробовать его вкус. — Не подозревал, что крапива такая вкусная, — сказал он в порядке комплимента. — Там не только крапива. Есть и другие продукты. — Какие? — подозрительно спросил он. — Например, глаз тритона и лягушачий палец. Он улыбнулся, и она подумала, что уж лучше бы он не улыбался. Он был слишком привлекателен, чтобы это пошло ей на пользу. — Вот вы смеетесь надо мной, а меня это действительно интересует. Насколько она заметила, его это и впрямь заинтересовало. — Уверяю вас, там нет ничего необычного: главным образом картофель, масло, сливки, кресс-салат и петрушка, — сказала она. Иными словами, суп, как и большая часть их еды, был приготовлен из тех овощей, которые она сама выращивала, собирала в диком виде или получала в порядке обмена. Слава Богу, Лиззи работала дояркой. — Я мог бы поклясться, что суп на курином бульоне. — Да, бульон был сварен на куриных костях... — Надеюсь, не на костях Мейбл или Дороти? — в ужасе спросил он. Она рассмеялась. — Нет, этого цыпленка звали Томми. Томми был сначала милым и пушистым; но со временем превратился в отвратительного агрессивного петуха, который вечно затевал ссоры и даже нападал на детей. Он вполне заслужил свою участь. — Томми поплатился за свои грехи. Это справедливо, — сказал он. Пока она его кормила, с его лица мало-помалу исчезала болезненная бледность. Она ощущала на себе его взгляд, ласковый, как прикосновение. Он был незнакомцем. Она даже имени его не знала. Но она спала рядом с ним, когда он был голый. Она спасла ему жизнь и обнимала как ребенка. Зато он обнимал ее совсем не как ребенка. — Назовите мне, пожалуйста, ваше имя, — тихо попросила она. Он как-то странно посмотрел на нее, покачал головой и отвел взгляд. Она принесла ему вторую миску супа, но, продолжая кормить, больше не пыталась разговаривать. Его отказ отвечать на ее вопросы рассердил ее. Кто он такой, чтобы скрывать свое имя? Какой-нибудь преступник? Человек, преступивший закон, и к тому же распутник? Он был задумчив и ел суп, которым она его кормила, как будто ее не было рядом. Она же остро ощущала его присутствие, близость его поджарого мужского тела, видела темные волосы на его предплечьях, ухоженные руки джентльмена. Эти руки были как бы не из этого мира. Нужно ей поскорее отправить его отсюда. Возможно, кто-нибудь пришлет за ним экипаж. — Я хотела бы сообщить кому-нибудь о том, что вы здесь, — сказала она, когда он вытер салфеткой рот и руки. — Скажите, кого следует известить? — Известить? — Например, вашу семью или того, к кому вы ехали, когда произошел несчастный случай. Они, наверное, беспокоятся. Он вздохнул, но ничего не сказал. Она встала и сказала таким тоном, каким говорила с детьми, когда была намерена воспользоваться своей властью: — Если вы мне не скажете этого, я буду вынуждена сообщить о вас властям. Кто вы такой? Последовало продолжительное молчание, потом он неохотно произнес: — Я не знаю... |