Акадаем чтение????Воображаемые сообщества. Benedictandersonimaginedcommunities
 Скачать 7.04 Mb.
|
|
6. Официальный национализм и империализм 125 В тоже время постепенный рост грамотности (кг. грамоте была обучена треть взрослого населения, распространение печатного мадьярского языка и рост небольшой, но очень энергичной либеральной интеллигенции, стимулировали развитие массового венгерского национализма, понимаемого совершенно иначе, чем национализм дворянства. Этот народный национализм, символом которого стала для последующих поколений фигура Лайоша Кошута (1802—1894), достиг своего апогея в революции 1848 г. Революционный режим не только избавился от назначаемых Веной имперских губернаторов, но также распустил якобы исконно-мадьярское Собрание Благородных Помещиков и провозгласил реформы, призванные положить конец крепостничеству и освобождению дворян от уплаты налогов, а также решительно обуздать передачу по наследству родовых имений. Кроме того, было решено, что все говорящие по-вен- герски должны быть венграми (ибо раньше ими были только привилегированные, а каждый венгр должен говорить по-мадьярски (ибо до тех пор это было в обычае лишь у некоторых мадьяров. Как сухо замечает поэтому поводу Игнотус, нация, по стандартам той эпохи наблюдавшей с безграничным оптимизмом восхождение звезд Либерализма и Национализма, имела все основания чувствовать себя крайне великодушной, приняв в свой состав мадьярского крестьянина без всякой дискриминации, за исключением имущественной, хри- стиан-немадьяров при условии, что они отныне станут мадьярами, и наконец, с некоторой неохотой и двадцатилетним опозданием, евреев. Собственная позиция Ко шута, занятая им в его безрезультатных переговорах с лидерами различных немадьярских меньшинств, состояла в том, что эти народы должны иметь такие же гражданские права, как и мадьяры, но, ввиду отсутствия в них исторических личностей, не могут образовать свои собственные нации. С высоты сегодняшнего дня эта позиция может показаться немного высокомерной. Но она предстанет в более выгодном свете, если вспомнить, что выдающийся молодой поэт и радикал-националист Шан дор Петефи (1823— 1849), главный вдохновитель рево Б. Андерсон. Воображаемые сообщества люции 1848 г, однажды отозвался о меньшинствах как о язвах на теле родины»46. После подавления революционного режима в августе 1849 г. царскими войсками Кошут отправился в пожизненное изгнание. Теперь была расчищена площадка для возрождения официального мадьярского национализма, олицетворением которого служат реакционные режимы графа Кальмана Тисы (1875—1890) и его сына Иштвана (1903— 1906). Причины этого возрождения говорят о многом. В е годы авторитарно-бюрократи- ческая администрация Баха в Вене сочетала суровые политические репрессии с решительным осуществлением ряда социальных и экономических мер, провозглашенных в 1848 г. революционерами (прежде всего таких, как отмена крепостного права и освобождение дворянства от уплаты налогов, а также содействовала развитию современных коммуникаций и крупных капиталистических предприятий. Лишенное в значительной степени своих феодальных привилегий и былого надежного положения, неспособное экономически конкурировать с крупными землевладельцами и активными немецкими и еврейскими предпринимателями, прежнее средне- имел копоместное мадьярское дворянство пришло в упадок и выродилось в класс сердитых и напуганных сельских по мещиков. Удача, между тем, оказалась на их стороне. Потерпев в 1866 г. позорное поражение от прусских войск в Книг- грецком сражении, Вена в Ausgleich (Компромиссе) 1867 г. была вынуждена пойти на учреждение Двойственной монархии. С тех пор Королевство Венгрия стало пользоваться существенной автономией в управлении своими внутренними делами. Первыми, кто выиграл отбыли либерально настроенные представители высшей мадьярской аристократии и образованные профессионалы. В 1868 г. администрация просвещенного магната графа Дьюлы Андраши ввела в действие Закон о национальностях, давший немадьярским меньшинствам все права, на которые они когда-либо претендовали или могли претендовать за исключением превращения Венгрии в федерацию. Однако в 1875 гс приходом Тисы на пост 6. Официальный национализм и империализм 127 премьер-министра, началась эпоха, когда реакционное мелкопоместное дворянство в условиях относительной свободы от венского вмешательства успешно вернуло свои утраченные позиции. В экономической области режим Тисы предоставил полную свободу действий крупным аграрным магнатам, но политическая власть по существу была монополизирована мелкопоместным дворянством. Ибо: «для ущемленных в правах собственности осталась одна-един- ственная ниша административная паутина национальных и местных органов управления и армия. Чтобы укомплектовать их кадрами, Венгрия нуждалась в колоссальном штате людей но если даже и не нуждалась, то могла, по крайней мере, делать вид, что нуждается. Половину страны составляли национальности, которые нужно было держать под контролем. Приводились доводы, что, дескать, финансирование огромной армии надежных, мадьярских, благовоспитанных провинциальных магистратов ради сохранения контроля над ними — скромная плата за соблюдение национального интереса. Проблема многонациональности была ниспослана Богом и это извиняло умножение числа синекур». Стало быть, магнаты владели наследственными поместьями мелкопоместное дворянство владело наследственными должностями. Таковы были социальные основы той безжалостной политики насильственной мадь- яризации, которая после 1875 г. превратила Закон она циональностях вмертвую букву. Правовое ограничение избирательного права, рост числа гнилых местечек, фальсификация выборов и организация политических убийств в сельских районах консолидировали власть Тисы и его избирателей, но одновременно и подчеркивали официальный характер их национализма. Яси справедливо сравнивает эту мадьяризацию конца в. с политикой русского царизма в отношении поляков, финнов и русинов, политикой Пруссии в отношении поляков и датчан и политикой феодальной Анг * Этот малоизвестный этноним (существует также и другой вариант, «рутены»), представляющий собой латинизированную форму слова русские, обозначал группу этнических украинцев, живших в Закарпатье, которые исторически были подданными Польши, Австрии и Австро-Вен грии. Прим. пер Б. Андерсон. Воображаемые сообщества лии в отношении ирландцев. Соединение реакции и официального национализма ярко иллюстрируют следующие факты в то время как главным элементом политики режима была языковая мадьяризация, к концу х годов прошлого века румынами были всего 2% чиновников в наиболее важных подразделениях центральных и местных органов власти, несмотря на то, что румыны составляли 20% населения, да и эти 2% состояли на низших должностях. С другой стороны, до начала первой мировой войны в венгерском парламенте не было ни одного представителя рабочих классов и безземельного крестьянства (подавляющего большинства населения страны, а среди 413 членов парламента было всего 8 румын и словаков — и это в стране, где только 54% жителей говорили на мадьярском как на своем родном языке. В свете этого нас почти не удивляет, что когда в 1906 г. Вена ввела войска, чтобы разогнать этот парламент, не было ни одного массового митинга, ни одного плаката, ни одного массового воззвания против новой эры венского абсолютизма. Напротив, рабочие массы и национальности взирали на беспомощные потуги национальной олигархии со злорадным восторгом»öö. Триумфальную победу, одержанную после 1875 г. официальным национализмом реакционного мадьярского мелкопоместного дворянства, нельзя, однако, объяснить одной только политической силой этой группы или той свободой маневра, которую она унаследовала от Aus gleich. Дело в том, что дог. двор Габсбургов был просто не в состоянии решительно выступить против режима, остававшегося во многих отношениях опорой империи. Прежде всего, династия была неспособна навязать свой собственный энергичный официальный национализм. И не только потому, что, по словам выдающегося социалиста Виктора Адлера, этот режим был «Absolutis mus gemildert durch Schlamperei абсолютизмом, умеренным расхлябанностью. Эта династия едва лине дольше, чем где бы тони было, продолжала цепляться за оставшиеся в прошлом понятия. В своем религиозном мистицизме каждый из Габсбургов ощущал себя исполнителем божественной воли, связанным особыми узами с бо 6. Официальный национализм и империализм 129 жеством. Этим как рази объясняются их граничащая с беспринципностью позиция посреди исторических катастроф и вошедшая в поговорку неблагодарность. Получило широкое хождение выражение Der Dank vom Hause Habsburg»57. Еще,вдобавок к тому,была мучительная ревность к гогенцоллерновской Пруссии, которая все дальше удирала с похищенной табличкой Священная Римская империя и превращала себя в Германию и эта ревность заставляла династию настаивать на надменном патриотизме во имя меня Франца В тоже время любопытно, что в последние дни своего существования династия, возможно, сама немало тому изумившись, открыла духовное родство с собственными со циал-демократами, притом настолько тесное, что некоторые их общие враги стали ехидно поговаривать о «Burg sozialismus придворном социализме. В этой временной коалиции с каждой стороны, несомненно, присутствовала смесь макиавеллианского расчета и идеализма. Можно увидеть эту смесь в яростной кампании, которую подняли в 1905 г. австрийские социал-демократы против экономического и военного сепаратизма, насаждаемого режимом графа Иштвана Тисы. Например, Карл Реннер подверг суровой критике трусость австрийской буржуазии, которая втихомолку начала соглашаться с сепаратистскими планами мадьяров, в то время как венгерский рынок для австрийского капитала неизмеримо важнее, чем для немецкого — мароканский», который внешняя политика Германии так энергично защищает. В выдвигаемом требовании независимой венгерской таможенной территории он видел нечто иное, как выкрики городских акул, мошенников и политических демагогов, идущие вразрез с подлинными интересами австрийской промышленности, австрийских рабочих классов и венгерского крестьянского населения. Аналогичным образом, Отто Бауэр писал: «Конечно, в эпоху русской революции [1905 г никто не дерзнет покорить раздираемую классовыми и национальными противоречиями страну Венгрию грубой военной силой. Но внутренние противоречия страны представляют короне другие средства, которыми она должна будет воспользовать Б. Андерсон. Воображаемые сообщества ся во избежание судьбы династии Бернадотт. Она не может быть органом двух воль и все же хочет господствовать и над Австрией, и над Венгрией. Так вот, ей придется позаботиться, чтобы Венгрия и Австрия образовали одну общую волю, одну империю И для выполнения этой задачи внутренние противоречия Венгрии дают ей необходимые средства. Она пошлет свою армию в Венгрию для вторичного завоевания, нона знаменах этой армии она напишет нефальсифициро ванное, всеобщее и равное избирательное право Свобода коалиций для сельских рабочих Национальная автономия Идее самостоятельного венгерского национального государства она противопоставит идею Соединенных штатов Великоавстрии [sic], идею союзного государства [Bundesstaat], в котором каждая нация самостоятельно заведует своими национальными делами и все нации объединяются для охраны своих общих интересов. Идея союзного государства национальностей необходимо, неизбежно становится орудием короны [sic! — Werkzeug der Krone], владычество которой разрушается падением дуализма»59. Видимо, резонно будет усмотреть в этих Соединенных штатах Великоавстрии (СШВА) остатки США и Соединенного Королевства Великобритании и Северной Ирландии (в котором в один прекрасный день должна будет прийти к власти Лейбористская партия, а также предзнаменование Союза Советских Социалистических Республик, протяженность которого странным образом навевает воспоминания о царской империи. Дело в том, что разуму, их вообразившему, эти СШВА казались непременным наследником конкретного династического владения (Великой Австрии) — с теми же самыми, но уже натурализованными составными частями, которые сложились в результате многовековых мелких приобретений Габсбургской династии. Такие имперские продукты воображения были в ка- кой-то степени неудачей социализма, родившегося в столице одной из великих династических империй Европы. Как мы уже отмечали, новые воображаемые сообщества включая мертворожденные, но все еще воображаемые СШВА), рождаемые в воображении лексикографией и печатным капитализмом, всегда так или иначе считали себя древними. В эпоху, когда еще сама история восприни 6. Официальный национализм и империализм 131 малась многими в терминах великих событий и великих вождей как своего рода жемчужин, нанизанных на нить повествования, было явно соблазнительно вычитывать прошлое сообщества в древних династиях. Отсюда и СШВА, в которых тонкая перегородка, отделяющая империю от нации, а корону от пролетариата, почти прозрачна. И тут Бауэр ничем не выделялся среди других. Вильгельм Завоеватель и Георг I, оба даже не говорившие по-английски, продолжают непроблематично казаться бусинками, вплетенными в ожерелье короли Англии. А святой Иштван (правивший в 1001—1038 гг.) мог давать своему наследнику следующие наставления Польза от иностранцев и гостей столь велика, что им можно отдать в окружении короля шестое по значимости место. Ибо гости, прибывая из разных регионов и областей, привозят с собою разные языки и обычаи, разные знания и виды оружия. Все это служит украшением королевского двора, повышает его великолепие и умеряет высокомерие иностранных держав. Ибо страна, единая в языке и обычаях, непрочна и слаба...»61 Такие слова, по крайней мере, нисколько не помешали обожествить его впоследствии как Первого Короля Венгрии Итак, здесь доказывалось, что примерно с середины в. в Европе началось становление того, что Сетон- Уотсон называет официальными национализмами». До того, как появились массовые языковые национализмы, эти национализмы были исторически невозможны, так как в основе своей они были реакциями властвующих групп — прежде всего династических и аристократических, хотя и не только, — которым угрожало исключение из массовых воображаемых сообществ или внутренняя маргинализация в этих сообществах. Начиналось своего рода тектоническое смещение пластов, которое после и 1945 гг. опрокинуло эти группы в канализационные стоки Эштурила и Монте-Карло. Такие официальные национализмы были консервативной, если не сказать реакционной политикой, взятой в адаптированном виде из модели преимущественно спонтанных массовых Б. Андерсон. Воображаемые сообщества национализмов, которые им предшествовали. Ив конечном счете, она не ограничилась Европой и Левантом. От имени империализма очень похожая политика проводилась такими же по типу группами на огромных азиатских и африканских территориях, находившихся в течение в. в порабощении. В конце концов, войдя в специфически преломленном виде в неевропейские культуры и истории, она была воспринята и сымитирована коренными правящими группами в тех немногочисленных зонах (в том числе Японии и Сиаме), которые избежали прямого порабощения. В едва лине каждом случае официальный национализм скрывал в себе расхождение между нацией и династическим государством. Отсюда распространившееся по всему миру противоречие словаки должны были быть мадьяризированы, индийцы — англиизированы, корейцы японизированы, но им не позволялось присоединиться к тем путешествиям, которые дали бы им возможность управлять мадьярами, англичанами или японцами. Банкет, на который их приглашали, неизменно превращался в Бармецидов пир. Причиной тому был не только расизм, но и то, что в самом сердце империй тоже рождались нации венгерская, английская и японская. И эти нации тоже инстинктивно сопротивлялись чужому правлению. А стало быть, в эпоху, наступившую после г, империалистическая идеология обычно имела характер заклинательного трюка. О том, до какой степени она была заклинательным трюком, говорит то равнодушие, с которым низшие классы метрополий лишь пожимали плечами по поводу утраты колоний, причем даже в таких случаях, как Алжир, когда колония была законодательно включена в состав метрополии. В конце концов, всегда именно правящие классы — разумеется, буржуазные, но прежде всего аристократические долго оплакивают империи, но их горе неизменно носит черты театрального притворства ПОСЛЕДНЯЯ ВОЛНА Первая мировая война положила конец эпохе высокого династического правления. Кг. Габсбурги, Го- генцоллерны, Романовы и Оттоманы стали достоянием прошлого. На место Берлинского Конгресса пришла Лига наций, из которой неевропейцы уже небыли исключены. Отныне национальное государство стало нормой международного права, так что даже сохранившиеся к тому времени имперские державы вошли в Лигу одетыми в национальные костюмы, а не в имперскую униформу. После катастрофы второй мировой войны волна становления национальных государств переросла в настоящее наводнение. К середине х осталась в прошлом даже Португальская империя. Новые государства, возникшие после второй мировой войны, имеют свой особый характер, который, тем не менее, нельзя постичь иначе, как через ту последовательность моделей, которую мы рассматривали. Можно подчеркнуть эту преемственность, в частности, напомнив о том, что очень многие из этих наций (главным образом неевропейские) взяли в качестве государственного какой- то европейский язык. Если в этом аспекте проявилось их сходство с американской моделью, то из языкового европейского национализма они почерпнули его страстный популизм, а из официального национализма — его «русификаторскую» политическую направленность. Это произошло потому, что американцы и европейцы пережили сложный исторический опыт, который стал повсеместно воспроизводиться воображением, и потому, что европейские государственные языки, которыми они пользовались, были наследием империалистического официального национализма. Поэтому в политике строительства нации, проводимой новыми государствами, очень часто можно увидеть как подлинный, массовый на Б. Андерсон. Воображаемые сообщества ционалистическии энтузиазм, таки систематичное, даже макиавеллистски циничное впрыскивание националистической идеологии через средства массовой информации, систему образования, административные предписания и т. д. В свою очередь, эта смесь массового и официального национализма была продуктом аномалий, созданных европейским империализмом пресловутой произвольности границ и наличия двуязычной интеллигенции, рискованно балансирующей над разнородно-одно- язычным населением. Таким образом, многие из этих наций можно рассматривать как проекты, которые пока еще находятся в процессе осуществления, нов тоже время такие проекты, которые понимаются, скорее, в духе Мадзини, нежели Уварова. Когда мы рассматриваем происхождение современного колониального национализма, сразу бросается в глаза его главное сходство с колониальными национализмами прошлого изоморфизм между территориальными границами каждого такого национализма и территориальными границами прежней имперской административной единицы. И сходство это вовсе неслучайное оно явно связано с географией колониальных паломничеств. Отличие же состоит в том, что контуры креольских паломни честв XVIII в. определялись не только централизатор- скими устремлениями абсолютистских метрополий, но также реальными проблемами коммуникации и транспорта и общей технологической примитивностью. В XX в. эти проблемы были в основном решены, и им на смену пришла двуликая «русификация». Выше я утверждал, что в конце XVIII в. имперская административная единица стала приобретать национальное значение в какой-то степени потому, что очерчивала границы, в которых происходило восхождение креольских функционеров. В X X вдело обстояло также. Ведь даже в тех случаях, когда молодой смуглокожий или чернокожий англичанин получал образование или профессиональную подготовку в метрополии — а проделать такой путь могли лишь очень немногие из его креольских прародителей, — для него это было, как правило, последнее такое бюрократическое путешествие. Отныне высшей точкой его петляющего полета был высший адми 7. Последняя волна |