словарь. Ю Н Караулов Русский ассоциативный словарь как новый лингвистиче. Что собой представляет ассоциативный словарь
 Скачать 1.37 Mb.
|
|
Социолог, журналист, публицист Для такой категории читателей интерес представляет феномен массового сознания, который находит отражение в вербальных моделях SR и RS. В этих моделях запечатлеваются следы коммунистической идеологии и тоталитарного мировидения, свойственные носителям русского языка в течение длительного времени: идти — к победе коммунизма, человек — человеку брат, все — на субботник, стран — пролетарии всех, учиться — учиться и еще раз учиться, труду — честь по, отец — народов и т.д. Чем больше таких "истин", тем интереснее для журналиста, социолога, публициста наблюдать их карнавальное переосмысление, примерами которого наполнена сегодняшняя пресса: человек человеку вор [ср. выше]; уже не надо бояться человека с рублем [из известной ленинской фразы "Теперь уже не надо бояться человека с ружьем"]; рожденный ползать, куда ты лезешь? [восходит к цитате из "Песни о соколе" АМ.Горького — "рожденный ползать летать не может"]; кто был никем, тот опять стал ничем ["кто был ничем, тот станет всем"]; коммунизм — это молодость мира, и его хоронить молодым ["коммунизм — это молодость мира и его возводить молодым"]; гвозди бы делать из этих людей [цитата из поэмы В.В.Маяковского "Владимир Ильич Ленин", но использованная в качестве заголовка для заметки, где речь идет о правонарушениях, совершенных работниками милиции]; спасибо за наше счастливое детство [использовано как заголовок в газете в день защиты детей для заметки о трудной их жизни в наше время и обыгрывает широко известный в послевоенные годы плакат, на котором был изображен "отец народов" с девочкой на руках и с подписью под ним "спасибо товарищу Сталину за наше счастливое детство"]. Уже само обилие таких карнавальных перевертышей в нашей публицистике говорит о том, насколько глубоко в массовом сознании сидят подобные идеологические клише, коль скоро к ним апеллируют, их обыгрывают авторы, добивающиеся тем самым более эффективного воздействия словом на читателя/слушателя. А такого рода клише, характеризующих еще живые тоталитарно-коммунистические элементы в нашем сознании, в РАС довольно много, так что материал для публициста здесь богатый. Карнавальный смех над некогда "святыми истинами" можно трактовать как своеобразный языковой аналог того течения в литературе и искусстве, которое получило название "соцарта". Символом его стала пресловутая скульптура "Девушка с веслом", и среди реакций в РАС мы находим: девушка — с веслом, рабочий — и колхозница, тут — был Вася и др. под. Эта аналогия дает о себе знать не только в прямых номинациях реалий-объектов соцарта, но и в содержательной перекличке некоторых ассоциативных полей с конкретными произведениями этого вида искусства. Так, подробно разобранная в предыдущем разделе статья очередь по своему содержанию и эмоциональному колориту отчетливо коррелирует с известной повестью В.Сорокина "Очередь". Надо сказать, что вообще массовое искусство, к которому относится и соцарт, накладывает весьма выразительную печать на содержание ассоциативно-вербальной сети среднего носителя языка. Кино, рок-музыка, популярная песня, эстрада насыщают статьи словаря соответствующими словами и понятиями — название, персонаж, актер, режиссер, ансамбль, руководитель, исполнитель, автор, цитата: отец — солдата, поле — Розенбаум, тема — Тар- ковский, тюрьма — Сильвестр Сталлоне, высокий — Торо-пунька, берег — фильм Наумова, кино — Цой, начать — Чурикова, мужчина — Шварценеггер, капуста — Эльдар Рязанов, стена — Пинк Флойд, звезда — Пугачева, баран — Пол Маккартни, песня — Паулса, взгляд — передача, сильнейший — Рембо, мост — Москва-Бостон, группа — Наутилус Помпи-лиус, звезда — Мадонна, путь — Макаревич, о песнях — Марк Минков, очень — но по пять и вчера, просто — встретились два одиночества, солдат — всегда солдат. Для социолога, изучающего степень проникновения культурных феноменов в повседневную жизнь и общественное сознание, словарь служит аналогом социологического опроса и дает мозаичную картину распределения знаний классического и массового искусства, картину обращения носителей языка в одних случаях к непреходящим ценностям мировой и национальной культуры, а в других — к явлениям субкультуры, к героям и звездам одного дня. По предварительной оценке в том фрагменте ABC, который нашел отражение в РАС, массовая культура превалирует. Социокультурному анализу может быть подвергнут набор прецедентных текстов художественной литературы, которым оперирует средний носитель языка сегодня. Он составляется из хрестоматийной русской и мировой классики и из текстов текущей литературы: смерть — поэта, смерть — Тарелкина, смерть — под парусом; солдат — Швейк, солдат — Чонкин; сорок — первый, сорок — разбойников; сострадание — Соня Мармеладова; спина — белая; сплетни — о Чацком; старик — и море, старик —Хоттабыч; страдание итого Вертера; страна — Мураеия; сын — полка; театр — полон; тихий — Дон, американец, Йон; товарищу — Нетте; три — толстяка, поросенка, сестры, товарища; тщетный — тщетная предосторожность и т.д. Думаю, что названный в этом разделе адресат словаря обнаружит и другие, не менее интересные аспекты его прочтения: кого-то может заинтересовать актуальный русский ономастикой, т.е. наиболее часто встречающиеся в повседневном общении личные имена (Маша, Лена, Таня, Света ...); другой пользователь захочет выбрать из словаря все лозунги, которые запечатлелись в сознании носителей в застойный и перестроечный периоды жизни общества (учиться коммунизму, Советская армия мир бережет ...); третьему будет необходимо узнать, как массовое сознание оценивает нынешнее состояние нашей экономики (экономика — развалена, в упадке, отсталая, разваливающаяся, слабая, на нуле, бесхозяйственность, в кризисе ...); кто-то задумает извлечь из словаря простейшие житейские правила, которыми руководствуется в жизни средний носитель языка и т.п. Редактор и литературный работник Для такого читателя из словаря можно извлечь набор типовых стилистических и орфографических ошибок, допущенных испытуемыми в анкетах. Этот набор характеризует уровень орфографической и культурно-речевой грамотности общества и снабжает работников издательств и редакций таким перечнем мест в тексте, в которых скорее всего могут встретиться нарушения культурно-речевых норм, позволяя им предвидеть ошибки. Стилистические отклонения, например, чаще всего связаны с неправильным предложно-падежным управлением (смыться из уроков, удрать с колхоза, сожаление случившегося, пить в запой); пропуском частицы -ся (ползать — пресмыкать, простуда — затянувшая); незнанием точных форм слов (талант недюжий, лампа накала, зеленый яблок); неправильным формообразованием под влиянием диалекта или просторечия (снимаешь — ложишь, тащить — утопший); контаминацией производящих основ при словообразовании (владелец — самодержавен, знаменем сотрясать, картина всеобъемливающая); с нарушением лексической и семантической сочетаемости (обольстить на нехороший поступок, становиться в амбицию) и др. См. также выше, разделы Б-8 и Б-9. Писатель, поэт, переводчик Говоря об этой категории возможных читателей и пользователей словарем, естественно, испытываешь известную робость, опасаясь попасть в положение человека, намеревающегося учить творческую личность. Ощущение неудобства усугубляется еще и тем, что взаимоотношение лингвиста и мастера пера всегда было противоположным: это писатели выступают обычно поставщиками языкового материала для лингвистов, а не наоборот. Тем не менее, рискну высказать предположение, что и для таких метров и демиургов языка ассоциативный словарь может служить источником вдохновения и точкой опоры. Подобная претензия основана на том его свойстве, что он является, как было сказано выше, языковым зеркалом среднего носителя языка, запечатлевает в себе образ этого носителя. Конечно, писатель знает человека, человеческую природу лучше, чем лингвист, но строя дискурс своего персонажа, он может — не без пользы для этого дискурса — заглянуть в предложенное ему "зеркало". При этом речевой портрет персонажа с учетом характеристик средней языковой личности, отраженных в словаре, будет, вероятно, достовернее и живее, так как позволит охватить дополнительные разновидности языковых и неязыковых знаний, ему присущих: все разнообразие ономастикона; надписи, лозунги и реклама; фрагменты научной информации; факты и явления искусства и культуры, в том числе прецедентные тексты; расхожие метафоры, превратившиеся в своего рода устойчивые речения; наиболее частотные фразеологизмы; проявляющиеся в речевой форме элементы национального самосознания и даже речевые ошибки. Это что касается "источника вдохновения". 'Точкой же опоры" ассоциативный словарь становится тогда, когда поэт или писатель относится к нему как к поставщику ан-тиобразцов, когда он отталкивается от тех стандартных и банальных речевых моделей, от тех штампов и клише, которые и составляют основную плоть нашей ассоциативно-вербальной сети, обеспечивающей повседневное общение. Например, не желая использовать в своем тексте ту идиоматику, которая у всех, что называется, "на языке", автор художественного текста будет "отталкиваться" от перечня фразеологизмов, извлеченных из "Русского ассоциативного словаря", а их, как показывает предварительная оценка, около двух тысяч.* Аналогично поэт в поисках выразительного эпитета отбросит все то, что услужливо подсовывает ему стандартная ABC, представленная в ассоциативном словаре, и найдет невиданные, неповторимые словосочетания: простоволосая жалоба ночная, рассудочная пропасть или рогожа роковая. Хотя, конечно, и без трюизмов здесь ему не обойтись, и у того же Мандельштама мы встретим — деревянная лавка, густой туман и белая страница. Поэт, если он не увлекается верлибром, чаще всего эксплуатирует рифму. Ассоциативно-вербальная сеть позволяет предположить, что рифма вообще, как "словозву-чие" (термин А.Барласа**), в принципе не была придумана поэтами, не зародилась в недрах поэтического языка в ходе его эволюции, а просто-напросто "подсмотрена" и "подслушана" поэтами в ассоциативно-вербальной сети, поскольку исконно существовала в ней, будучи ей присущей онтологически, как одна из закономерностей, обеспечивающих ее монолитность, увеличивающих плотность связей слов и морфем в ABC носителя языка. А уж эстетическая функция рифмы вторична, и ее восприятие читателем и воздействие на него возможны именно потому, что носитель языка предрасположен к этому самим устройством его ABC. ** Барлас А. Ассоциативный поиск // Новый мир. 1986. № 7. Это рассуждение строится на основании того факта, что практически в каждой ассоциативной статье нашего словаря можно обнаружить рифмованные пары SR: плачу — влачу, скачу, палачу, хохочу; плотина — крутима [NB, квазислово, порожденное законом "словозвучия", рифмой], ундина; повеса — завеса; похожий — отхожий, погожий, пригожий, расхожий, рожей; правительство — грабительство. Самой примитивной и самой распространенной является глагольная рифма: писать — сосать, спасать; сосать — кусать, писать, плясать; получаться — случаться, извращаться, купаться, мчаться, научаться, начаться...; получить — заучить, научить; попасть — пропасть, упасть, напасть; появлюсь — удавлюсь, удивлюсь; печь — речь, течь и, наоборот, речь — печь, течь и т.п. Реже встречаются нетривиальные сочетания типа приказ — и весь сказ; приказ — он не для нас; робкий — пробки; средний — бредни; рост [очень много рифмованных реакций, в том числе неожиданная] — дрозд; рот — дзот; сестра — муштра. На этом пути стремления к оригинальности возможны индивидуальные порождения новых образований, квазислов, единственная причина появления которых — закон рифмы в ABC: пульс— мульс; простуда—у худо [жника?]; рубль — мубль; стран — бран; трудам — едам; увечье — уречье; хворь — скворь; маме — шмуляме и др. Конечно, для поэта "Русский ассоциативный словарь" вовсе не источник рифмы, но то, что он показывает ее органичность для ассоциативно-вербальной сети носителя и ее обилие в ней (ведь не только в каждой статье, но и в каждой почти анкете найдется рифмующаяся пара SR), служит залогом готовности средней языковой личности к ее восприятию и оценке и может быть вдохновляющим обстоятельством для творца рифм. Переводчика, задачей которого является адекватная передача средствами одного языка эстетико-культурной информации, выраженной на другом языке, ассоциативный словарь прежде всего предостережет от легкого пути кажущихся "прямых" соответствий, напомнив, что специфика национального сознания и национальной культуры кроется подчас в самых простых и безобидных, на первый взгляд, выражениях (см. выше, раздел III). А кроме того, в затруднительных случаях, когда двуязычные словари оказываются бессильны ему помочь, переводчик может использовать статью словаря как источник ассоциативной подсказки в поисках инокультурного соответствия. |