Документ Microsoft Word. Духовные направления
 Скачать 105.4 Kb.
|
|
одному из двух возможных видов рассудочности: либо догматическому, утверждающему веру в определенную теорию бытия (в Европе идет от античных атомистов), либо скептическому, основанному на вере в относительность истины, на игре сомнениями ради выбора сиюминутно выгодных решений (восходит к античным софистам). В русской словесности XIX столетия рассудочная догматика наиболее ярко выражена у Н.Г. Чернышевского, родоначальника отечественного соцреализма, а рассудочная скептика – у наиболее последовательных представителей критического реализма, таких, как А.И. Герцен. ЧУВСТВЕННОСТЬ На чувственное и, соответственно, чувствительное (обостренно и усложненно чувственное, эмоциональное, страстное) начало в человеческой душе полагаются «сенсуалисты» в философии и «сентименталисты» в художественной словесности (от латинского sensus, «сенсус» – «чувство»)271. Люди такого склада верят, что истина открывается человеку через чувства и «сердце» как их средоточие. Отрицая дух, они сдержанно приемлют рассудочность – в качестве подспорья и проявления чувственного миропознания: как некий «здравый смысл». Подобное убеждение отразилось во многих 269 Самарин Ю.Ф. О мнениях «Современника» исторических и литературных // Русская эстетика и критика 40 – 50-х годов ХIХ века. М., 1982. С. 167. 270 Аникст А.А. Реализм // Краткая литературная энциклопедия: В 9 т. М., 1962 – 1978. Т. 6. Стлб. 205–206; Недошивин Г.А. Реализм в литературе и искусстве // Философский энциклопедический словарь. М., 1983. С. 570–571. 271 Тронская М.А., Кочеткова Н.Д. Сентиментализм // Краткая литературная энциклопедия. Т. 6. Стлб. 763–766; Соколов В. Сенсуализм // Философская энциклопедия. Т. 4. С. 587–588. 80 языках. Так, латинское «сенсус» (sensus) и производные от него: английское «сенс» (sens), французское «санс» (sens), немецкое «зинн» (Sinn) – означают прежде всего «чувство, ощущение», но также и «осознание, понимание, рассудок». В славянских языках «чувство» родственно с «чуять», что означает не только ощущение, но и осознание, понимание. Подобное сращение понятий чувственности и рассудочности (при главенстве чувственности) вполне выражается уже в философии и художественной словесности древнегреческих киников272. Современник первых киников, Аристотель, приводит и более раннее мнение «древних», для которых «разумение и ощущение одно и то же»273. Вообще чувственность и рассудочность как грани единой бездуховности, обобщенно именуемой в Новое время «эмпиризмом», всегда сосуществуют и соответствующие направления сознания различаются лишь по тому, какое начало: чувство или рассудок – считается первичным, а какое производным и подчиненным274. О единстве чувственно-рассудочного эмпиризма задумывались склонные к сентиментальности писатели первой половины XIX века. Так, А.А. Бестужев-Марлинский замечает: «<...> чтó такое чувство как не осуществленная мысль?»275 Похоже судили и приверженцы рассудочного «реализма». Например, А.И. Герцен в труде «Письма об изучении природы» – в письме втором «Реализм» (1845) – истолковал сенсуализм Локка именно как плод неизбежного соединения чувственности и рассудка: «Увлеченные эмпирией <...>, последователи Бэкона хотели опыт и наведение сделать не только источником, но и венцом всякого знания <...>. Но когда переворот совершился, реализм бэконовской школы не удержался от искушения систематизировать свое воззрение, – искушение, впрочем, совершенно естественное и свойственное всякой умственной деятельности. Эмпирия захотела иметь свою метафизику: Локк явился ответом на эту потребность»276. Противники бездуховного миропонимания по-своему также признавали эмпирическое двуединство сознания. Например, И.В. Киреевский в том же 1839 году, когда было напечатано приведенное выше рассуждение Бестужева-Марлинского о «чувстве» и «мысли», писал о «голом разуме, на себе самом основанном, выше себя и вне себя ничего не признающем и являющемся в двух свойственных ему видах – в виде формальной отвлеченности и отвлеченной чувственности»277. В.К. Кюхельбекер в дневниковой записи 1831 года согласился с рас272 Нахов И.М. Киническая литература. М., 1981. С. 13–19, 34–38; Нахов И.М. Философия киников. М., 1982. С. 146–156. 273 Аристотель. Сочинения. Т. 1. С. 429. 274 См.: Автономова Н.С. Рассудок. Разум. Рациональность. М., 1988. С. 30. 275 Бестужев-Марлинский А.А. Сочинения: В 2 т. М., 1981. Т. 2. С. 465. 276 Герцен А.И. Собр. соч. Т. 2. С. 303. 277 Киреевский И.В. Критика и эстетика. М., 1979. С. 145. 81 суждением Шиллера: «Пользу изящных искусств Шиллер полагает не в мнимом нашем улучшении <...>, но в освобождении человека как из-под ига чувственности, так и из-под приневоливания мыслящей силы, в слиянии сих двух борющихся между собой стихий и в восстановлении тем возможности самовольного избрания или того, к чему влекут нас ощущения, или того, чего хотят от нас законы ума; главною же выгодою изящного воспитания находит он устранение препятствий, удерживающих человека исполнить предписания своего высшего предназначения»278. По этому воззрению, чувственность и рассудочность вполне могут соединяться, но человек должен стремиться к возвышению над ними. Согласно сентиментальной точке зрения, чувства связывают человека с природой, с естеством, с простой, здоровой жизнью и не позволяют рассудку убежать за пределы «здравого смысла», согласно которому всеобъемлющее бытие матери-природы зиждется любовью – венцом всех чувств, целью существования. Первое внятное выражение подобного мировосприятия наблюдается в философии и художественной словесности древнегреческих киников («циников», согласно позднейшему латинскому произношению)279. Они искали примеры для подражания в жизни животных. Новый расцвет кинической чувственности приходится на эпоху Ренессанса, когда провозглашается: «Naturalia non sunt turpia» («Естественное не постыдно»). Уже тогда сторонники чувственности смотрели на «диких» людей, «добрых дикарей» как на искомый удел. Человек в таком понимании – «доброе животное», по более позднему выражению отца новоевропейского сентиментализма Руссо. Основа сентиментального сознания – проповедь стихийно-чувственной, естественной любви и поклонение благодетельной матушке-природе: «Все существа наслаждаются здесь спокойствием и счастием. Тысяча разных насекомых играют по росистой и прохладительной мураве; рыбы в глубине вод безопасно резвятся, и птицы в гнездах своих вкушают <...> любви и покоя»280. Духовное воздержание от чувственной любви, с этой точки зрения, противоестественно: «Люди дерзают осуждать приятнейшую склонность любви, считая добродетелею восставать против порядка природы и умерщвлять плодородные семена в ее недре»281. Сентиментальные представления отчетливо выражены в «Чувствительном и холодном» (1803) Н.М. Карамзина: «Одна природа творит и дает <...>. Одна природа сеет»; и составная часть ее – «натура умственная», подчиненная чувствам282. 278 Кюхельбекер В.К. Путешествие. Дневник. Статьи. Л., 1979. С. 66. 279 См.: Нахов И.М. Киническая литература. М., 1981; Нахов И.М. Философия киников. М., 1982. 280 Ла Во. Сельские ночи. СПб., 1786. С. 16. 281 Там же. С. 195. 282 Карамзин Н.М. Сочинения: В 2 т. Л., 1984. Т. 1. С. 608. 82 Е.А. Баратынский в рассуждении «О заблуждениях и истине» (1820) отвергает, с одной стороны, «мечтательные цветы» воображения, а с другой – «рассудок и опыт» как равно непригодные пути «к отысканию истины»283, а следовательно, и к достойной жизни, которая, по его мнению, состоит в «наслаждениях <...> истинных», даруемых лишь через «чувство»284, неповторимое и своенравное у каждого человека: «Не безумно ли отречься от приятного чувства потому только, что другие называют его заблуждением?»285 К подобным мыслям Грибоедов вскоре привел своего умствующего Чацкого, отправив его «искать по свету, / Где оскорбленному есть чувству уголок»286 (хотя сам остался в стороне). Белинский в 1835 году заметил, что утвержденное усилиями Карамзина «сантиментальное направление было во всем цвету своем» потеснено, когда «Жуковский ввел литературный мистицизм», в котором, впрочем, критик пытался усмотреть «несколько возвышенный, улучшенный и подновленный сантиментализм»287. Во всяком случае, уже в 1820-е годы сентиментализм стал отступать. Пушкин в эпиграфе ко второй главе «Евгения Онегина» (в 1823) игрою слов соединил историю и признаки сентиментализма, приведя стих античного поклонника чувственности Горация: «O Rus!», – так что послышался отзвук имени знаменитого сентименталиста Нового времени, Руссо, и отзвук древнего названия России: «Русь»; а в данном тут же переводе: «О деревня!» – означена склонность чувственного направления к сельской природной простоте и кажущаяся пригодность этого образа жизни просторам и народу России (такая пригодность тут же в романе подвергается сомнению). В «Повестях покойного Ивана Петровича Белкина» (1830) Пушкин испытывает разные творческие голоса (повести разных «особ», хотя и пересказанные несколько сглаживающим их своеобразие слогом Белкина), причем, заключительная повесть «Барышня-крестьянка», за которою остается последнее слово в книге, оказывается чисто сентиментальной по духу, и это свидетельствует о том, что чувственное мировосприятие временами волновало, привлекало даже зрелого Пушкина (как это случалось и в его юности). Романтики не упускали случая найти слабые стороны чувственного мировосприятия. Кюхельбекер в предисловии к мистерии «Ижорский» (1826 – 1841) пишет о противоестественности возвеличенного стараниями Руссо «естественного человека»: «В первой части Ижорский – человек естественный (не в том смысле, в котором Жан-Жак понимал это слово, – его естественный человек, счастливый полузверь, чуть ли не ползущий на четвереньках, прямо человек неестественный и невозможный). Ижорский, 283 Баратынский Е.А. Стихотворения. Проза. Письма. М., 1983. С. 156–157. 284 Там же. С. 157. 285 Там же. С. 159. 286 Грибоедов А.С. Сочинения. М., 1988. С. 129. 287 Белинский В.Г. Полн. собр. соч. Т. 1. С. 260. 83 повторяю, человек естественный, то есть естества падшего, и, если постоянно будет следовать внушениям этого естества, то есть не одним увлечениям страстей, но даже и с первого взгляда безвредным и неважным прихотям, он погибнет непременно. Как всякий естественный человек он самонадеян, заносчив и горд»288. Герой-повествователь безымянной повести «Бедный Ефим» (1829) с высоты своего духовного обращения, с высоты ведения о «неисповедимых судьбах» и «персте Провидения»289 пишет о былом чувственном состоянии собственной души как об источнике не столько нравственности, сколько возможной развращенности: «Я был смирен как ягненок, стыдлив как красная девушка, доверчив как дитя, правдив как сын природы <...>. Сие счастливое неведение поэты называют златым веком, а я назову оное основанием самого чугунного века»290. Армейские сослуживцы называли его «дикарем» и легко развращали его незащищенную духом чувственность, как «настоящие демоны»291. Однажды его «поймали» за чтением старинного проповедника чувственности Горация и стали обзывать «флякусом»292 – по имени поэта: Квинт Гораций Флакк. И все-таки, выйдя в отставку, герой попытался достичь сентиментального счастья – «поехал в отдаленную вотчину, с намерением сделаться пахарем, сыном природы <...>, и чуть-чуть не пастухом. О rus! восклицал я с флякусом!»293 Далее уже с явным использованием духовного и художественного опыта Пушкина показывается, как в деревне сентиментальные обольщения развеиваются, и тем самым читатель подводится к мысли о том, что посредством бездуховной чувственности человеку никакого счастья не достичь. Повесть «Бедный Ефим» была напечатана в той же книжке «Сына отечества и Северного архива», что и стихотворение Гоголя «Италия». Гоголь, несомненно, прочитал повесть, и явленное там разочарование в чувственности, очевидно, подействовало на замыслы его собственных повестей «Иван Федорович Шпонька и его тетушка» (1831 – 1832) и «Старосветские помещики» (1832 – 1834). В статье «Последний день Помпеи» (1834) Гоголь в том же духе мягкого осуждения пишет: «<...> нам жалка наша милая чувственность, нам жалка прекрасная земля наша»294. А вскоре, в первом томе «Мертвых душ» (1835 – 1841), писатель уже резко осме288 Кюхельбекер В.К. Избранные произведения: В 2 т. М.; Л., 1967. Т. 2. С. 750. 289 Бедный Ефим. (Письмо к Архипу Фаддеевичу Зерову) // Сын отечества и Северный архив. 1829. Т. 2. № 10. С. 133, 135. Под именем Архипа Фаддеевича Зерова иногда выступал в печати известный журналист и писатель Фаддей Венедиктович Булгарин. См.: Мещеряков В.П. А.С. Грибоедов: Литературное окружение и восприятие (XIX – начало XX в.). Л.: Наука, 1983. С. 174. 290 Там же. С. 144. 291 Там же. С. 145. 292 Там же. С. 146. 293 Там же. С. 207. 294 Гоголь Н.В. Собр. соч.: В 9 т. Т. 6 . С. 279. 84 ивает сентиментальное миросозерцание, показав его крайние проявления в образе Манилова, человека бездушного в своей приторной чувствительности и при всем желании не нашедшего среди соседей «друга», с которым можно было бы «поговорить о любезности»295. Духовное сопротивление чувственности получало и философское обоснование. А. Краевский в 1834 году напечатал пространные выдержки из сочинения французского католического богослова Ботэна, близкого Православию. Ботэн в свете «спиритуализма» (духовности) порицает «сенсуализм», или «философию ощущений»: «<...> стремление к материализму остановилось. Несмотря на всё безверие или равнодушие нашего века к религии, нельзя не заметить, что он идет по пути Спиритуализма <...>. Ум, желающий философствовать основательно, едва ли найдет что-нибудь в учении Сенсуализма. О Боге и о всем том, что свыше человека, там не упоминается; да и действительно свет сих высоких истин получаем мы не через чувства, не через телесные ощущения»296. Однако поклонники чувственности встречались в России и в 1830-е годы, и позднее. Самым видным среди них был А.А. Бестужев-Марлинский, нашедший много почитателей своего дарования. В письме К.А. Полевому от 23 ноября 1833 года Бестужев-Марлинский поведал свои самые сокровенные воззрения: «Зачем, хоть для образчика, не оребячится вновь сердце, чтобы я мог иметь органы для прежней радости, органы давно огрубелые или вовсе утраченные. <...> Мысль – брат, чувство – любовница... Чувство сладостнее, горячее, нежнее мысли»297. В журнале «Телескоп» в 1831 году с явным одобрением была напечатана в русском переводе работа немецкого писателя В. Менцеля, который выразил сожаление по ушедшим временам, когда «господствовала сентиментальность», «естественность» в сочетании с «добродушным простосердечием»298. Духовность Менцель терпит лишь как временное оружие против ненавистной ему рассудочности: «Рационализм ниспровергнут; на развалинах его победно торжествует супернатурализм; <...> пиетический энтузиазм, даже глубокомысленная мистика Шведенборга, Бёме, Сузо <...>. Мы не одобряем никакого вольнодумства, и потому нам кажется весьма благодетельным низложение высокомерного рационализма»; однако, и поклонники духовности слишком уже «зашли в противоположную сторону»299. 295 Там же. Т. 5. С. 30. Признаки сентиментальности, осмеянной в главе о Манилове, неоднократно указывались. См. об этом: Смирнова Е.А. Поэма Гоголя «Мертвые души». Л., 1987. С. 103–105. 296 Краевский А. Современное состояние философии во Франции и новая система сей науки, обосновываемая Ботэном // Журнал министерства народного просвещения. 1834. Ч. 1. С. 324–325. 297 Бестужев-Марлинский А.А. Сочинения: В 2 т. М., 1981. Т. 2. С. 510. 298 Менцель В. Взгляд на прошедшее пятнадцатилетие немецкой литературы (с немецкого М.Ч.) // Телескоп. 1831. Ч. 5. № 18. С. 158–160. 299 Менцель В. Взгляд …. С. 148–149. 85 Некоторая путаница во взаимоотношения чувственного и духовного направлений вносилась довольно распространенными на переходе от XVIII к XIX веку мистическими и магическими толкованиями слов «чувство» и «сердце». П.С. Балланш в рассуждении «О чувстве, рассмотренном в его соотношении с литературой и изящными искусствами» (1797 –1801) заметил: «Никогда еще слово “чувство” не повторялось так часто <...>. Тема моя столь расплывчата <...>, что границы ее расширяются до бесконечности; мне придется избрать определение более узкое <...>»300. И далее Балланш определяет «чувство» совершенно духовно, как некую сверхсознательную силу, которая мгновенно и непостижимо определяет деятельность сознания: «<...> это нравственная сила, которая инстинктивно, без помощи разума выносит суждение обо всем, что живет по законам нашей животной, личностной и духовной природы»301. Шатобриан в повести «Рене» (1802) показал, что существование «диких» народов, столь привлекательное для поклонников чувственности, может |