Документ Microsoft Word. Духовные направления
 Скачать 105.4 Kb.
|
|
строиться и на основах мистической веры, так что видимая животнорастительно-чувственная жизнь оказывается по сути духовной: «Счастливые дикие! для чего не могу я наслаждаться миром, вас никогда не покидающим. Между тем как я с столь малою пользой объехал все страны, вы, сидя спокойно под своими дубами, и не приметили, как протекли дни ваши. Ваши нужды были вашим разумом, и вы лучше меня достигли цели мудрости, подобно детям, между игрою и сном. <...> Взор ваш, устремленный на небо, искал там с умилением этого Непостижимого, который печется о бедном дикаре»302, – рассуждает Рене. Слушающий признания героя отец Суель замечает: «Уединение вредно тому, кто не живет в нем с Богом»303. В России ХIХ века довольно распространенным оказалось обычное для православного богословия мистическое понимание слов «чувство» и, в особенности, «сердце»304. В этом духе «сердце» представляли и видные писатели, как, например, Пушкин в стихотворении «Отцы пустынники и жены непорочны...» (1836), и видные богословы, как, например, архиепископ Иннокентий (Борисов), учивший, что, согласно Библии, «сердце является центром жизни вообще – физической, духовной и душевной»305. О единстве духовно понимаемого сердца (источника чувств) и духовного ума (источника мудро300 Эстетика раннего французского романтизма. М., 1982. С. 36. 301 Там же. С. 37. 302 Шатобриан Ф.Р. Рене. (Перевод М. Погодина) // Московский вестник. 1827. Ч. 5. С. 25. 303 Там же. С. 145. 304 О возрождении в ХIХ веке древней православной мистики «сердца», связанной с «молитвой Иисусовой», см.: Котельников В.А. Православная аскетика и русская литература... СПб., 1994. С. 22–29. 305 Иннокентий (Борисов), архиепископ. Сочинения. Т. 4. СПб., 1908. С. 7. См.: Лепахин В. «Отцы пустынники и жены непорочны...» (Опыт подстрочного комментария) // А.С. Пушкин: Путь к Православию. М. 1996. С. 248. 86 сти) рассуждал святитель Игнатий Брянчанинов на примере взаимосвязи чувственного «смирения» и умственного «смиренномудрия»: «Смирение есть сердечное чувство, есть залог сердечный, соответствующий смиренномудрию. Сначала должно приобучаться к смиренномудрию; по мере упражнения в смиренномудрии, душа приобретает смирение, потому что состояние сердца всегда зависит от мыслей, усвоившихся уму»306. Среди светских писателей к духовному пониманию чувства более всего были склонны И.В. Киреевский и А.С. Хомяков307. И. Киреевский, например, писал об «истинном чувстве веры», противопоставляя его «разуму»308. Однако с особенным усердием о неразрывном единстве чувственности и духовности рассуждали люди магического сознания. Познание, с магической точки зрения, зависит лишь от степени обостренности и утонченности ума и чувств, ведь сама духовность для магов – это утончающаяся вещественность, а вещественность – уплотняющийся, закосневающий дух. Этот «пантеистический сенсуализм»309 сложился еще в древности и вторично расцвел в эпоху Возрождения, а затем был воспринят просветителями XVII – XVIII веков, в особенности же – масонами. Так, просветительмасон И.Г. Гердер в «Идеях к философии истории человечества» (1784 – 1791) пишет о «благодатной матери-природе»310, одушевленной, разумной и божественной, и, притом, признается: «Я еще не знаю, что такое материальное и нематериальное, но я убежден, что между ними нет железной преграды»311. В том же духе рассуждает К. Линней в «Системе природы...». Для него всё живо, всё дышит и несет в себе жизнь: «Каждое живое существо соединяется с другим неразрывною цепию и одно другому служит подпорою. Животные поддерживают бытие свое растениями, растения ископаемыми, ископаемые землею»312. Граница между чувственным миропониманием и магией легко проницаема и порою трудно различима. Один из проповедников новоевропейского сентиментализма, Л. Стерн, писал в «Сентиментальном путешествии...» (1768): «Милая Чувствительность! <...> – ты и есть то “божество, что движется во мне” <...>, великий – великий Сенсориум мира!»313 Ж. Руссо также склонялся рассматривать природу как некое божество и 306 Игнатий Брянчанинов, святитель. Аскетические опыты: В 4 т. Т. 1. СПб.: Издание книгопродавца И.Л. Тузова, 1886. Снимок: М.: Правило веры, 1993. С. 304. 307 Буланов А.М. Рациональное и сердечное в теории познания и эстетике славянофилов // Славянофильство и современность. СПб., 1994. С. 83–85. 308 Киреевский И.В. Критика и эстетика. С. 388. 309 Рабинович В.Л. Место алхимии в истории химии // Возникновение и развитие химии с древнейших времен до ХVII в. М., 1983. С. 303. 310 Гердер И.Г. Идеи к философии истории человечества. М., 1977. С. 38. 311 Там же. С. 618. 312 Линней К. Система природы <...>: Царство животных: В 2 ч. СПб., 1804 – 1805. Ч. 1. С. 1. 313 Стерн Л. Сентиментальное путешествие по Франции и Италии. М., 1968. С. 645. 87 этот свой чувственный пантеизм исповедал перед смертью, когда, по преданию, вышел в поле, «стал на колена и, подняв руки к небу, молился со слезами», – так сообщил Д.И. Фонвизин в письме к П.И. Панину в августе 1778 года314. Не случайно, А.А. Бестужев-Марлинский в 1833 году назвал Руссо «представителем» романтизма в «пору вещественности» (то есть в ХVIII веке); по Бестужеву, «чудак Руссо» «не достиг истины», «заблудился в облаках», сочинял «в бреду», «но начала его были верны. <...> он составил звено между материализмом века и духовностью веков»315. Это связующее звено в творчестве Руссо создается, согласно Бестужеву, одухотворенно чувственным началом, не позволяющим человеку витать в отвлеченных мечтах, но не позволяющим и застыть в холодной рассудочности. Так и Н.М. Карамзин при всей своей увлеченности чувственным миросозерцанием одновременно и настойчиво выражал склонность к пантеизму. Позднее то же самое происходило с Л.Н. Толстым. На магическую подоснову сентиментальности Л.Н. Толстого точно указал Г. Флоровский316. В сущности, ни один выдающийся писатель не мог удержаться в узких границах бездуховного (чувственного или рассудочного) мировосприятия и, по крайней мере, выходил в прилежащие просторы пантеизма (если не мистики), где уже легче и свободнее дышалось и сочинялось. Н.В. Гоголь в образе и слоге повествователя «Старосветских помещиков» с тонкостью изобразил уклонение от голой чувственности к магической духовности (а в повести «Иван Федорович Шпонька...» он показал такое же уклонение от рассудочности). На пересечении чувственного и магического направлений сложилось вновь распространившееся в XVIII веке (но уходящее корнями в античность) учение «естественной религии» (и соответственно «естественного закона», «естественного права») – род магии, обожествляющей природу и человека. Собственно бездуховный сентиментализм – это вырождение, распад, самоотрицание пантеистической духовности; в этом направлении можно двигаться до бесконечности, и по мере удаления от пантеизма его родовые черты в сентиментальных образах становятся всё менее приметными. Некоторые исследователи склонны преувеличивать духовную, магическую составную (пантеистический след) в сентиментализме. Так, по мнению Г. Флоровского, «сентиментализм с масонством связан органически»317; «сентиментализм есть только обмирщенный пиетизм»318. О дальнем родстве сентиментализма и магии пишет В.В. Зеньковский319. Однако, если духовное начало в так называемом «сентиментализме» преобладает, точ314 Фонвизин Д.И. Избранное. М., 1983. С. 300. 315 Бестужев-Марлинский А.А. Сочинения. Т. 2. С. 437–438. 316 Флоровский Г. Пути Русского Богословия. Киев, 1991. С. 407–409. 317 Там же. С. 117. 318 Там же. С. 407. 319 Зеньковский В.В. История русской философии. Т. 1. Ч. 1. С. 137–142. 88 нее было бы говорить о том или ином магическом (а может быть, и мистическом) художественном течении. Итак, надо помнить о бытовании весьма различных толкований таких слов, как «чувство», «чувственность», «сентиментальность» и т.п. К примеру, масоны рубежа XVIII – XIX веков, с чьим учением Г. Флоровский увязывает сентиментализм, ясно сознавали, что помимо высокой, с их точки зрения, магической чувственности есть и низменная, бездуховная. В духе «естественной религии» они возвышенно рассуждали о «чувствительном человеке», «обете природы», «первобытном праве человеческого племени». Вместе с тем, масон А.М. Кутузов в примечаниях к своему переводу «Плача Эдуарда Юнга...» различает высокую и низкую чувственность. Кутузов насмешливо пишет о людях, которые «чувствуют отменное удовольствие», занимаясь «чувственными веселиями»: «обладают они толикою крепостию духа, что чувствуют себя в состоянии и самому духу сему отрицать невещественость и вечность его»320. Сам же Кутузов соглашается со следующей мыслью Юнга: «Восчувствуй златые истины <...>. Чувствовать есть пылать; а веровать, о Лоренцо! есть чувствовать»321. От себя переводчик-толкователь добавляет: «Разум действует мешкотно», а «чувствования наши <...> действуют в едино мгновение <...>. Итак, познав истину разумом своим, надлежит стараться восчувствовать оную, и веру нашу претворить в чувство сердечное, иначе она будет беспрестанно колеблющеюся и нетвердою»322. Обретенная таким образом чувственная вера магически «обезоруживает истление»323. Ясно, что Кутузов проповедует духовно-магическое, а не чувственное мировосприятие. Напротив, один из руководителей масонства времен Александра I, А.Н. Голицын, вспоминал, как в ранней юности подпал влиянию «школы сенсуалистов» и превратился в «опасного, но любезного безбожника»324. Здесь чувственность понимается в обычном бездуховном смысле. Таким образом, как и в случае с ключевыми словами рассудочного сознания («ум», «разум», «разумение» и т.п.), при восприятии в сочинениях писателей опорных слов чувственного миропонимания должно распознавать, не употребляются ли они в каком-то совершенно ином – мистическом или магическом значении. 320 Юнг Э. Плач, или ночные размышления о жизни, смерти и бессмертии <...>: В 2 ч. СПб., 1812. Ч. 1. С. 24. 321 Там же. С. 134. 322 Там же. С. 135. 323 Там же. С. 166. 324 Голицын А.Н. Рассказы. [Из записок Ю.Н. Бартенева] // Русский архив. 1886. Кн. 2. С. 316. |