Экономическаясоциологи я
 Скачать 1.68 Mb.
|
|
Культура, стиль жизни и социология потребления Концептуальная связка «стиль жизни – потребительское поведение» признана среди социологов. Выявить же приоритет теоретической разработки одной из категорий этой пары, по сути, невозможно; их определение и исследование тесно переплелись между собой. Опосредующим звеном, делающим взаимосвязь этой категориальной пары столь крепкой и очевидной, является культура. Стиль жизни отражает субкультуру социальной группы, посредством различных социальных практик, в том числе и потребительских. Впервые подобная логика присутствовала в трудах классиков социологии: М. Вебера, Т. Веблена, Г. Зиммеля. Рассматривая историографию теоретической и эмпирической взаимозависимости стиля жизни и потребительского поведения, необходимо учитывать тот факт, что первый, Экономическая социология. 2007. Т. 8. № 2 http://ecsoc.msses.ru 25 несомненно, концептуально объемнее последнего. Поэтому анализ жизненных стилей неминуемо вводит в круг проблем, напрямую не связанных с потреблением. М. Вебер использует термин «стиль жизни» при разработке теории стратификации общества, основанной на трех показателях: собственности, власти и престиже. Жизненные стили являются атрибутами статусных групп, социальных классов, характеризующими поведенческие особенности их членов: манеры, вкусы, питание, быт, сленг и т.п. Следовательно, содержательно стиль жизни является продуктом статусных субкультур, включающих набор ценностных ориентаций, норм, правил, традиций, а также систему символов и навыки поведения. Демонстрация определенных стилевых особенностей жизненных практик соответствующих статусных групп − это обязательное условие интегрирования личности в данную группу, с одной стороны, и инструмент статусного дистанцирования – с другой [Вебер 1994]. Заложенная Вебером традиция изучения стиля жизни в контексте социальной стратификации по сей день остается наиболее влиятельной. Предметом изучения Т. Веблена стали демонстративные практики потребления, именно в этом контексте он обратился к стилю жизни. Как и теория статусной стратификации общества Вебера, теория демонстративного потребления описывает механизм борьбы за социальные позиции, открывающие доступ к различного рода ресурсам и почестям. Демонстративное потребление, ассоциируемое с определенным жизненным стилем, символизирующим социальные достижения, жизненный успех, позволяет индивиду воспроизводить свою принадлежность к избранному сословию, классу. Веблен, таким образом, стал основоположником традиции изучения стиля жизни в контексте потребительского поведения. Его книга «Теория праздного класса» [Веблен 1984] «канонизирована» социологией потребления. Однако центральная идея теории о демонстративности актов потребления как стремлении быть увиденным, замеченным, стать явным, как об одном из механизмов достижения статуса в современных исследованиях потребительского поведения часто лишь декларируется либо упускается вовсе. И теория демонстративного потребления Веблена, и теория статусной стратификации общества Вебера описывают механизм конкурентной борьбы за социальные позиции, открывающие доступ к различного рода ресурсам и почестям. Расхождение же заключается в различных «технологиях» этой борьбы. Если статусные группы Вебера стремятся к дистанцированию, к закрытию своих границ от постороннего проникновения и обладают групповым единством, то потребители Веблена безостановочно нарушают все возможные границы, что, собственно, и составляет суть его теории. Как верно утверждает Пол Димаджио: «…рынки превращают культурные иерархии из дискретных страт в континуум. Более того, индивидуализированная конкуренция и непрерывность иерархии нередко вызывают культурную инфляцию, обесценивая информационную стоимость потребления с точки зрения статусной группы» [Димаджио 2004 : 55]. Весомый вклад в развитие данного подхода внес П. Бурдье. В его трудах тема потребления и стиля жизни не является центральной, однако именно он впервые придал стилю жизни категориальное и инструментальное значение. Определение стиля жизни конструируется Бурдье через два других понятия – социальное пространство и габитус. Обладание определенным количеством ресурсов (капиталов), позволяет агенту занять соответствующую позицию в социальном пространстве – социальном классе. Сформированные таким образом условия существования инкорпорируются в габитусе агента в виде схем восприятия и одновременно схем воспроизводства повседневного опыта. Приспособление практик к условиям существования, их соотнесение формирует вкус в виде выразительной интенции, объединяющий социальные практики агента в единый стиль жизни. Отсюда, стиль жизни представляет собой целостное множество отличительных предпочтений, выражающих одну и ту же интенцию во всех повседневных практиках агентов, занимающих одинаковую позицию в социальном пространстве. В данном случае дистанцирование посредством Экономическая социология. 2007. Т. 8. № 2 http://ecsoc.msses.ru 26 различения становится обязательным условиям позиционирования и закрепления стилей жизни социального класса в социальном пространстве. Несомненным преимуществом концепции стиля жизни Бурдье является ее инструментальность, т.е. она интересна не только тем, что хорошо разработана на уровне методологии, но и тем, что обладает вполне конкретной методикой исследования проблемы. Именно это сделало концепцию популярной среди современных социологов-эмпириков. Генетический структурализм усложнил объяснительную схему социального поведения, ввел дополнительное звено в интерпретацию социальных действий. В отличие от предшественников, полагающих, что именно ценности являются определяющим фактором человеческого поведения, генетический структурализм предполагает, что между ценностью и поведением скрывается система предпочтений, представленная в виде установок, или диспозиций. Именно она позволяет индивиду сделать выбор между подобными социальными актами, найти в гомологических рядах услуг, товаров, политических программ, информационных посланий и пр. свой собственный источник притяжения, тем самым выработать свой собственный стиль. На наш взгляд, в современном обществе представляется затруднительным отождествить опосредующее звено с закрепленной социальной позицией, безразлично в ее целостном ли виде или в ее отдельных характеристиках. Социальные трансформации в обществе постоянно проблематизируют указанные позиции, побуждая участников общественного процесса заново определять свое социальное лицо, корректировать свой стиль жизни. В отечественной социологии также существуют тенденции, во-первых, отождествлять стиль жизни с определенной субкультурой социальной группы, а во-вторых, ссылаться на нее в процессе изучения потребительского поведения. Полагаем, что во многом, это следствие влияния советской социологии образа жизни, чрезвычайно популярной в 1960−1980-е годы. Анализу образа жизни были посвящены десятки монографий и сотни статей. Среди социологов, занимавшихся в те годы проблемами образа жизни, есть и очень известные фигуры: О. Шкаратан, Э. Орлова, Я. Щепаньский, О. Яницкий, Л. Коган, И. Бестужев-Лада. Образ жизни имел прежде всего идеологическое значение, существовало такое понятие, как социалистический образ жизни [Ципко 1976: 40 −41]. «Образ жизни» − многомерная категория, «ядром» которой является набор видов социальной активности, отражающих повседневную жизнь людей, необходимых для выявления соотношения установившихся, типичных и индивидуальных характеристик жизнедеятельности людей. Образ жизни изучался посредством таких категорий, как «уровень жизни», «качество жизни», «уклад жизни», «стандарт жизни» и «стиль жизни». Первые четыре категории были хорошо разработаны и позволяли оценить образ жизни с точки зрения количественных или качественных показателей, либо, как в случае со «стандартом жизни», определить степень отклонения образа жизни социальной группы от статистически заданной моды. «Стиль жизни» в советской литературе исследователи определяли неоднозначно. В частности, в определениях стиля жизни либо делался упор на социально-психологических аспектах образа жизни [Бестужев-Лада 1974], либо подразумевалась его индивидуализация в повседневных практиках [Социалистический образ... 1976: 60], либо он отождествлялся со способами удовлетворения потребностей личности [Янкова 1974: 105]. Отечественная социология всегда тяготела к холистской философской традиции, следовательно, социальные структуры и процессы довлели над индивидами, определяли их социальную активность. Поэтому приоритет в теоретических разработках и эмпирическом изучении отдавался не стилю жизни, а образу жизни, отражающему социальные принципы организации способов жизнедеятельности. Использование категории «образ жизни» для характеристики общества, жестко структурированного и институционализированного, представляется вполне оправданным. Для общества же с неустойчивой социальной Экономическая социология. 2007. Т. 8. № 2 http://ecsoc.msses.ru 27 структурой, с выровненными условиями социальной среды для индивидуальных форм социальной жизни необходима иная теория. Речь идет о том, что в ситуации, когда критерии социального статуса уже не так однозначны, как прежде, а свобода выбора собственных идентификационных образцов намного шире (т.е. в ситуации полистилизма культуры), возникает необходимость сместить фокус зрения с больших социальных общностей, классов на индивида. Актуализация проблематики жизненных стилей в контексте изучения идентификационных процессов в условиях прогрессирующей стилевой дифференциации культуры обнаруживается в работах Георга Зиммеля. Поиск личностью собственной идентичности путем достижения баланса между общественными и внутренними импульсами, по версии Зиммеля, и представляет собой стиль жизни. Взгляды Зиммеля на возрастающую культурную дифференциацию общества были развиты теоретиками общества постмодерна, постулирующими полистилизм культуры. По их мнению, современность диктует новые критерии стратификации общества, базовым из которых должен быть стиль жизни, конструируемый индивидом посредством использования символических образов потребляемых вещей, предлагаемых рынком в виде «наборов идентичности», придающих некую интенцию жизненным практикам. В наиболее общем виде стиль жизни можно определить как идентичность, достигаемую посредством потребления вещей-знаков. Теоретики общества постмодерна З. Бауман, У. Бек, Ж. Бодрийяр и др. развивают идею индивидуализации общества, в соответствии с которой процесс идентификации приобретает новые черты. Если ранее, в эпоху модерна, идентичность была достаточно стабильным образованием и имела групповые формы, как правило, связанные с профессиональной занятостью, определяющей и классовую принадлежность, что давало акторам преимущества в виде социальной и экономической защищенности, то в обществе эпохи постмодерна ситуация коренным образом меняется. «Общество риска» перекладывает всю ответственность за собственную судьбу на плечи людей и не дает никаких гарантий. Индивидуализация в этом плане направлена на ликвидацию жизненных основ мышления в традиционных категориях крупных общественных групп – социальных классов, сословий или слоев. В итоге идентификация превращается в перманентный процесс. И поскольку жестких, статичных социальных структур не существует (как не существует и определенности в нормах, правилах и символике культуры), то стиль жизни, вслед за идентичностью, превращается в динамичную, пластичную, тяготеющую к трансформациям структуру. Мы склонны идти вслед за посмодернистами, ставящими под сомнение целесообразность использования структуралистских парадигм в индивидуализированном обществе, а также выведшими на первый план научного анализа деятельного индивида; тем самым они актуализируют акционистскую парадигму, в рамках которой стиль жизни может приобрести новые смыслы, интерпретацию, логику изучения, функции. Предметом изучения должны стать повседневные практики, из которых и складывается жизнь нашего современника. Для этого необходима развернутая теоретическая база, включающая стройную методологию, точный понятийный аппарат и, конечно, набор концепций, позволяющих производить комплексные исследования. Одной из таких концепций является концепция стиля жизни. Парадигма акционизма Представленные выше теоретические разработки, имеющие отношение к стилю жизни, фокусировались на двух моментах: во-первых, на роли стиля жизни в функционировании классовой структуры общества и, во-вторых, на стиле жизни как инструменте идентификации личности, реализуемой главным образом посредством потребления. Оба Экономическая социология. 2007. Т. 8. № 2 http://ecsoc.msses.ru 28 подхода обладают определенными преимуществами, однако, на наш взгляд, они не способны ответить на вопрос: почему в однотипной ситуации люди со схожими социальными, экономическими и культурными показателями поступают различным образом. Мы исходим из гипотезы о том, что повседневные практики индивидов обладают единой интенцией, определяющей стиль жизни. Последний, в конечном счете, выполняет регулирующую функцию по отношению к разнообразным социальным практикам. Отсюда и цель разрабатываемой концепции − создание теоретического конструкта стиля жизни, позволяющего на эмпирическом (прикладном) уровне интерпретировать социальные практики индивидов, в том числе и потребительские. Итак, мы намерены представить повседневные практики, совершаемые индивидами, как проявление их жизненного стиля. Подчеркнем, нас интересуют именно индивидуальные практики, поскольку мы изначально отказываемся от рассмотрения стиля жизни как атрибута социальных групп, существующих реально или сформированных исследователями на основе показателей социального статуса, и принимаем противоположное суждение, подразумевающее социальные группировки путем агрегирования индивидов по показателям жизненных стилей. Подобная позиция подразумевает отказ от детерминирующего воздействия групповых отношений, а также обуславливает особый взгляд на взаимодействие различного рода социальных структур и индивидов. Таким образом, акцентирование внимания на социальном действии, сопряженное с их априорной интенциональной зависимостью, склоняет наш выбор в пользу методологического индивидуализма и, если шире, акционизма в качестве парадигмального основания концепции. Акционизм как отдельное направление социологии получил наибольшее признание и развитие во французской социологии благодаря работам Раймонда Будона и Франсуа Буррико. В отечественной же социологии эта парадигма используется крайне редко, поэтому обозначим основные постулаты этой молодой, но достаточно популярной в европейской и американской социологии парадигмы. В основе акционистской парадигмы можно обнаружить несколько методологических принципов, главный из которых, на наш взгляд – это принцип методологического индивидуализма. В дискуссии, развернутой Д. Ронгом в 1961 г. о пересоциализированной концепции человека в социологии [Wrong 1961], К. Поппер, Ф.А. фон Хайек и В. Уоткинсон [O’Neill 1973] выдвинули идею методологического индивидуализма, основной постулат которого «…требует, чтобы все социальные явления и в особенности функционирование всех социальных институтов толковалось как результаты решений, действий, установок и т.д. индивидов и чтобы мы никогда не удовлетворялись объяснением в понятиях так называемых “коллективов”» [Верлен 2002: 15]. Поскольку общество состоит из действий субъектов, в нем участвующих, то только субъекты, а не группы или социальные классы, могут иметь цели. Таким образом, методологический индивидуализм опровергает холистский взгляд на надиндивидуальную природу социальной реальности. Внимание социологов сосредоточивается на субъекте действия, его стремлениях, мотивациях, ценностях, установках, т.е. на поиске субъективного смысла социального действия индивида. Критика акционизма часто заключается в том, что он якобы помещает индивида в состояние социальной невесомости, некий вакуум. Это не вполне верно. Методологический индивидуализм допускает тот факт, что цели действующего субъекта никогда не могут быть полностью свободны от социальных влияний, но они и не могут детерминироваться обществом или коллективом. Подобное утверждение определяется позицией акционизма в отношении сущности и функции «пространства». Акционизм отказывает пространству в детерминистическом воздействии и признает его не более чем условием или контекстом реализации социального действия. Подчеркнем, функциональное предназначение пространства заключается в описании определенного Экономическая социология. 2007. Т. 8. № 2 http://ecsoc.msses.ru 29 порядка материальных объектов с учетом их особых измерений. Поскольку материальные факторы не являются единственными важными факторами, действия не могут быть объяснены только ими. Социальные действия реализуются в социальном мире, который придает им форму, но не детерминирует [Верлен 2001: 33]. Отсюда и особое отношение к институтам. Акционизм не отрицает существование норм, правил, традиций и иных структурных элементов социальных институтов, но отводит им вполне конкретную роль. Институты призваны описать ситуацию, в которой разворачивается социальное действие, при этом их составляющие могут рассматриваться как ограничители свободы действующего субъекта либо как необходимые условия, но ни в коем случае как единицы, воздействующие на что-либо. Методологический индивидуализм означает, что до определенной степени социальные институты как составляющие «социального мира» являются результатом интенций действующих лиц и результатом последствий их действий. Рассматриваемая парадигма не предполагает социальную изоляцию индивидов, хотя и отдает приоритет в изучении именно индивидуальным действиям. Тогда возникает вопрос: как возможен переход социологического анализа от индивидуального действия к социальным явлениям и процессам, протекающим на макросоциальном уровне? Или же удел акционизма − микросоциология? Ответ на эти вопросы содержится во втором принципе акционизма, называемом эффектом сложения, и связанных с ним методологических установках. Рассмотрим их. Во-первых, парадигма предполагает процедуру агрегирования − группировку индивидов, обладающих определенным признаком, поэтому обращение к индивидуальным действиям не обязательно означает, что актор – это отдельный индивид. В качестве исследовательской единицы могут выступать и статистические агрегаты, отличающиеся от социальных групп, реальных или смоделированных социологами, тем, что они не предусматривают наличие гипостазированной целостности с собственными целями. В этом случае для объяснения макросоциальных явлений достаточно понимания индивидуальных действий. Второе условие связано с существованием социальных явлений, которые нельзя свести к простому суммированию индивидуальных поступков. Речь идет о таких явлениях, как, например, крах на бирже или падение рынков в результате ажиотажного спроса, инфляция и т.п. Такие результаты могут не соответствовать интенциональности акторов, однако они происходят из-за действий каждого отдельного участника «игры». Подобные социальные явления приводят к необходимости признания того, что сложение индивидуальных поступков может производить эффект sui generis или «эмерджентный эффект». В контексте данной проблематики акционизм интересует значение непреднамеренности и (или) желательности появления феноменов эмерджентных эффектов действия для акторов. Наибольшую известность приобрели работы по этой теме Р. Будона [Иршорн 1999: 42]. Таким образом, любые попытки отнесения акционистской парадигмы исключительно к микросоциологическому уровню представляются некорректными. Парадигма дает достаточно инструментария для вывода социологического анализа на макроуровень. Третий принцип акционизма – наделение актора рациональностью. Речь идет об априорном статусе рациональности действия, обусловливающем возможность понимания этого действия [Иршорн 1999: 41]. Наделение актора рациональностью вовсе не означает, что все его поступки определяются этой рациональностью, а иррациональное отсутствует. Критерием, разграничивающим рациональное и иррациональное действие, является обоснованность действия, в противоположность утилитаристской мотивации рациональности в экономической теории. Принцип рациональности характеризует действие, соответствующее ситуации. Такой «широкий» смысл определения позволяет на исследовательском уровне учесть все разнообразие причин действия: интересы, уважение норм, приверженность традициям, веру в определенную теорию и многое другое, и тем самым преодолеть споры, ведущиеся в различных школах социологии. Правда, на наш Экономическая социология. 2007. Т. 8. № 2 http://ecsoc.msses.ru 30 взгляд, подобная универсальность определения может также расцениваться и как слабая сторона, поскольку допускает излишнюю свободу в интерпретации мотивов действия. Заканчивая рассмотрение основных принципов акционизма, отметим, что методологический индивидуализм объемней парадигмы акционизма, его применение встречается в различных современных социологических теориях. Например, в функционально-стратегическом подходе М. Крозье [Crozier 1961] и акционалистской социологии А. Турена [Турен 1998]. В обоих упомянутых случаях предполагается, что понимание социальных явлений без обращения к индивидуальному поведению невозможно. Однако их не следует относить к акционистской парадигме, поскольку здесь не меньшую роль играет и анализ структурных элементов. Для обеих теорий свойствен теоретический синтез, как следствие признания двойственности общественной жизни, где структурные ограничения и индивидуальное поведение выступают в виде равнозначных элементов социальной действительности. |