Это началось не с тебя. Как мы наследуем негативные сценарии нашей семьи и как остановить их влияниеПрактическая психотерапия
 Скачать 1.33 Mb.
|
|
Глава 11 Ключевой язык разлуки Нет влияния более сильного, чем влияние матери. Сара Джозеф Хейл. «Женский журнал и литературная газета», 1829 год Не весь ключевой язык берет начало в предыдущих поколениях. Есть определенный его вид, который отражает невыносимые страдания детей, разлученных с матерями. Эта разлука является самой распространенной в жизни и самой недооцененной травмой. Если человек пережил серьезный разрыв связи с матерью, язык выразит сильнейшую тоску, тревогу и расстройство, которые остаются обычно невидимыми и неисцеленными. В прошлых главах мы говорили о том, что получаем жизнь от родителей и это формирует матрицу, согласно которой мы воспринимаем себя и окружающий мир. Такая матрица начинает возникать в утробе матери еще до нашего рождения. В это время мать для нас – целый мир, и, когда мы рождаемся, ее прикосновение, взгляд, запах – это первое знакомство с самой жизнью. Пока дети еще слишком малы, чтобы самостоятельно осознавать жизнь, восприятие преломляется через мать, которая регулирует то, что мы должны потреблять и усваивать. Когда мы смеемся, она сияет от радости, когда плачем, она огорчена или расстроена – то есть мать отражает любое выражение чувств ребенка. Когда мама настроена на ребенка, то через нежность прикосновений, тепло кожи, постоянство внимания и даже через сладость своей улыбки она дарит ему чувство безопасности, значимости и принадлежности. Она наполняет ребенка всем «хорошим», а в ответ он создает некий резервуар «добрых чувств». В ранние годы жизни нам просто необходимо набирать все «хорошее» в свой резервуар, чтобы внутри оказалось достаточно добрых чувств для того времени, когда мир проявит суровость. Когда этот резервуар полон, есть силы верить, что жизнь в конце концов наладится, даже если проблемы пока сбили нас с пути. Когда мы получаем мало «хорошего» от матери или не получаем вообще, доверие к жизни для нас становится проблематичным. Разлука с матерью является самой распространенной в жизни и самой недооцененной травмой. Образы матери и жизни связаны и взаимозависимы. В идеале мать вскармливает ребенка и обеспечивает его безопасность. Она успокаивает малыша и дает все необходимое для выживания, так как он еще не может обеспечивать себя самостоятельно. Когда о ребенке заботятся таким образом, он начинает верить, что находится в безопасности, что жизнь даст ему все необходимое. Неоднократно получая от матери все жизненно важное, дети постепенно понимают, что способны обеспечивать себя самостоятельно. Можно сказать, что они начинают чувствовать самодостаточность, чтобы обеспечить себя. По той же логике они обретают убежденность, что и обеспечит всем необходимым. Когда связи с матерью ничто не препятствует, то хорошее здоровье, деньги, успех и любовь часто тоже, кажется, текут беспрепятственно. Когда же раннюю связь с матерью что-то нарушило, то темное облако страха, нехватки внимания и недоверие становятся спутниками по умолчанию. Будет ли это постоянный разрыв, как в случае с усыновлением/удочерением, или временный, но до конца не залеченный, образовавшаяся трещина между матерью и ребенком может создать благоприятные условия для появления многих проблем в будущей жизни. Когда эта связь прерывается, мы как будто теряем свою линию жизни, распадаемся на части, и нам нужна мама, чтобы восстановиться. Если разрыв временный, важно, чтобы, вернувшись, мать демонстрировала стабильное поведение, была спокойной и приветливой и не разлучалась с ребенком. Переживание потери может оказаться столь страшным, что ребенок будет медлить или даже отказываться вновь соединиться с матерью. Если ей не хватит терпения выдержать эти колебания, если она примет замкнутость за отвержение и, в свою очередь, включит защитное поведение или дистанцируется от ребенка, то тем самым упрочит разрыв. Она может никогда не понять, почему чувствует себя отстраненной от него, и погрузиться в сомнение, разочарование и неуверенность относительно своей способности быть хорошей матерью или же (что еще хуже) впасть в раздражение и гнев. И эта неустраненная трещина может стать причиной разрушения фундамента всех будущих отношений ребенка. Важной особенностью раннего жизненного опыта является то, что воспоминания о нем нельзя вызвать в памяти. Во внутриутробный период, младенчестве и раннем детстве мозг еще не способен оформлять опыт в виде историй, чтобы затем сохранить о них воспоминания. Когда нет воспоминаний, неудовлетворенные желания бессознательно проявляют себя как тяга к чему-то, страстное стремление, тоска по чему-то. Мы стремимся заглушить их сменой работы, отпуском, еще одним стаканом вина, а то и сменой партнера. Страх и тревога, рожденные как результат раннего разрыва с матерью, способны исказить реальность. Тогда трудные и неудобные жизненные ситуации будут восприниматься как катастрофические и угрожающие жизни. Влюбленность может выпустить на волю довольно интенсивные эмоции, поскольку, по сути, она возвращает нас ко временам раннего опыта отношений с матерью. Мы встречаем кого-то особенного и говорим себе: «Наконец-то я нашел/нашла того, кто будет обо мне заботиться, понимать все мои желания и даст все, что мне нужно». Эти чувства – всего лишь иллюзия ребенка, который жаждет вновь испытать близость, которую он или она когда-то имели или хотели иметь со своей матерью. Многие из нас подсознательно ждут, что партнер исполнит те желания, которые когда-то не смогла выполнить мать. Такие неверно адресованные ожидания – залог неудач и разочарований. Если партнер начнет вести себя как родитель, любовь и романтику можно похоронить. Однако, если партнер не удовлетворит наши нужды, мы можем посчитать себя обманутыми или преданными. Ранняя разлука с матерью может пошатнуть стабильность в личных отношениях. Подсознательно мы будем бояться, что близость вдруг улетучится. Тогда мы начинаем цепляться за партнера и липнуть к нему, как липли бы к матери, или, наоборот, мы оттолкнем его, заранее ожидая, что все равно потеряем его. Часто мы проявляем оба этих типа поведения в одних и тех же взаимоотношениях, а партнер чувствует себя загнанным в ловушку, будто на бесконечных эмоциональных американских горках. Виды разлук Несмотря на то что большинство женщин относятся к своей беременности осознанно и с наилучшими намерениями, ситуации, не зависящие от их контроля, могут приводить к неизбежным ранним разлукам с детьми. Помимо усыновления/удочерения, события, приводящие к длительным разлукам, например осложнения при родах, госпитализация, болезнь, работа, длительные отлучки из дома, могут представлять угрозу для зародившейся связи между матерью и ребенком. Эмоциональные разрывы могут оказывать похожее воздействие. Когда мать физически присутствует, но ее концентрация и внимание являются спорадическими, ребенок перестает чувствовать себя защищенным. Детям необходимо эмоциональное и энергетическое присутствие матери так же, как и физическое. Когда мать переживает травмирующее событие – например, потерю здоровья, кого-то из родителей, партнера, дома – ее внимание может уйти в сторону от ребенка. А он при этом будет переживать травму потери ее. Разлучение с матерью может произойти даже тогда, когда ребенок находится еще в утробе. Очень сильный страх, тревога, стрессовые отношения с партнером, смерть любимого, негативное отношение к ее беременности у окружающих, предыдущий выкидыш – все это может помешать правильной настройке матери на ребенка. Страх и тревога, рожденные как результат раннего разрыва с матерью, способны исказить реальность. Тогда трудные и неудобные жизненные ситуации будут восприниматься как катастрофические и угрожающие жизни. Если ребенок пережил подобные провалы в заботе и внимании матери в ранние годы жизни, или же во время ее беременности, или при родах – не все потеряно. К счастью, возможность вновь восстановить эту связь не ограничивается детскими годами. Исцеление может произойти в любой момент жизни. Первым шагом к нему может стать ключевой язык. Ключевой язык разлуки Ранние разлуки, как и другие виды травм, которые мы рассмотрели в данной книге, формируют среду для процветания ключевого языка. Когда мы слушаем язык разорванной связи, то часто слышим слова мольбы о соединении, но также и гнев, осуждение, критику или цинизм. Примеры ключевых фраз, относящихся к ранним разлукам • «Меня оставят». • «Меня бросят». • «Меня отвергнут». • «Я останусь один/одна». • «У меня никого не будет». • «Я буду совсем беспомощен». • «Я потеряю контроль». • «Я ничего не значу». • «Они меня не хотят». • «Меня ему/ей/ им недостаточно». • «Меня слишком много». • «Они бросят меня». • «Они сделают мне больно». • «Они меня обманут». • «Меня истребят». • «Меня уничтожат». • «Я не буду существовать». • «Это бесполезно». Подобные фразы могут идти и от предыдущего поколения в истории семьи, а не обязательно появиться в результате разрыва связи матери и ребенка. Мы можем уже родиться с каким-либо подобным ощущением и не знать, откуда оно произошло. Общим признаком, свидетельствующим о наличии ранней разлуки с матерью, является сильное чувство отторжения по отношению к ней, идущее рука об руку с обвинением в том, что она не дала всего необходимого. Однако это не всегда так. Мы можем очень сильно любить мать, но, поскольку связь так и не развилась в полной мере, мы могли считать ее слабой и хрупкой и полагать, что это мы должны заботиться о ней. Испытывая нужду в связи с ней, вектор заботы может повернуться в другом направлении. Подсознательно мы можем стараться дать матери то, в чем так отчаянно нуждались сами. От людей с ранним разрывом связи с матерями можно часто слышать ключевые фразы и жалобы наподобие тех, с которыми мы познакомились в Главе 7. • «Я боялся ее. Я никогда не знал, что может произойти в следующий момент». • «Моя мать была холодной и отстраненной. Она никогда не брала меня на руки. Я совершенно ей не доверяла». • «У моей матери никогда не хватало на меня времени. Ей всегда было некогда». • «Моя мама и я очень близки. Она – будто моя младшая сестра, о которой я забочусь». • «Моя мама была хрупкой и слабой. Я была намного сильнее ее». • «Я ни в коем случае не хочу быть обузой для моей матери». • «Моя мама была холодной, эмоционально закрытой и любила критиковать». • «Она всегда меня отталкивала. Она на самом деле никогда не любила меня». • «У нас на самом деле нет никаких отношений». • «Мне гораздо ближе бабушка. Она была мне как мать». • «Моя мать полностью зациклена на себе. Все должно вертеться вокруг нее. Она никогда не проявляла свою любовь ко мне». • «Она могла быть очень расчетлива, любила манипулировать. Рядом с ней я никогда не чувствовал себя в безопасности». • «Я не чувствую близости с ней. Она такая… как не мама». • «Я никогда не хотела детей. У меня внутри нет материнского чувства». Одиночество Ванды Ванде было шестьдесят два года, и она страдала депрессией. Имея за плечами три неудачных замужества, алкогольную зависимость, множество одиноких ночей, она не могла похвастаться мирным течением своей жизни. Ее ключевые описания матери говорят сами за себя. Ключевые описания Ванды: «Моя мать была холодной, отчужденной и замкнутой». Давайте взглянем на событие, породившее такого рода ключевой язык. Еще до рождения Ванды, ее мать, Эвелин, пережила ужасную трагедию. Она нянчила свою новорожденную девочку и случайно уснула, во сне повернулась и своим телом задушила ребенка. Она проснулась и обнаружила, что Гейл, старшая сестра Ванды, которую той так никогда и не суждено было узнать, мертва. В своем безутешном горе Эвелин и ее муж решили зачать нового ребенка. Вторая беременность Эвелин стала ответом на их молитвы. Она позволила им сконцентрироваться на будущем и позабыть прошлое. Однако подобное прошлое никогда не забывается до конца. Ужасная смерть Гейл и возникшее чувство вины сказались на состоянии Эвелин и на ее связи со следующим ребенком, влияя на стабильность поведения и доступность ее любви. Ванда верила, что отчужденность матери направлена исключительно на нее. Любая маленькая девочка на ее месте чувствовала бы себя так же. Ванда помнила, как ее держали на руках, когда она была маленькой. Она чувствовала отчужденность своей матери, и в ней сработала реакция самозащиты. Ванда посчитала, что по какой-то причине она не заслуживает любви мамы, а потому стала настроенной против нее. Возможно, Эвелин считала себя плохой матерью, не заслуживающей второго ребенка. Может быть, она думала, что недостойна второго шанса после того, что случилось с Гейл. Может быть, она боялась, что Ванда тоже умрет и эту боль она уже не сможет пережить, и потому подсознательно удерживала себя от близости с ней. Скорее всего, Ванда чувствовала эту отчужденность уже в утробе матери. Возможно, Эвелин считала, что если она будет держать девочку слишком близко к себе, то повредит ей. Какие бы мысли и эмоции ни были у Эвелин, травмирующее переживание смерти Гейл повлияло на разрыв связи между ней и второй дочерью. Ванде потребовалось шестьдесят лет, чтобы установить связь между отчужденностью ее матери и смертью Гейл и понять, что ее холодность не относилась лично к ней. Всю жизнь она прожила, ненавидя свою мать и обвиняя ее в том, что та не дала ей всей необходимой любви. Когда она наконец осознала всю силу боли матери, вдруг поднялась посредине сессии, взяла сумку и сказала: «Мне надо домой. У меня нет времени. Моей маме восемьдесят пять, и я должна сказать ей, что люблю ее». Тревога, как следствие ранней разлуки с матерью Дженнифер было два года, когда однажды ночью к ним в дом пришли люди. Сначала она услышала, как мать ахнула, а затем увидела, что она упала на пол, рыдая. Пришедшие сообщили ей, что ее муж, отец Дженнифер, был убит в результате взрыва на карьере. Мать Дженнифер стала вдовой в двадцать шесть лет. Это была первая ночь, когда она не уложила Дженнифер в постель, не поцеловала в лобик перед сном и не убаюкала. С той ночи все переменилось. Дженнифер и ее четырехлетнего брата увезли к тете на несколько недель, потому что их мать была практически парализована горем. Иногда она приезжала навестить детей. Дженнифер всегда бросалась навстречу ей, но скоро ей начало казаться, как будто место мамы заняла какая-то незнакомка. У женщины, которая нагибалась, чтобы обнять ее, было красное, одутловатое лицо, которое Дженнифер не узнавала. Оно пугало ее. Когда руки матери смыкались вокруг нее, Дженнифер застывала. Она хотела сказать маме, как она напугана, и в два года уже понимала, что с ее мамой что-то произошло. Мама стала хрупкой, она не могла дать многого. Прошли годы, прежде чем Дженнифер смогла все это вспомнить. Первая паническая атака случилась у Дженнифер в двадцать шесть лет. Она ехала домой на метро после успешной презентации на работе. Внезапно ее зрение стало нечетким, словно она смотрела сквозь толщу воды. Уши заложило, начало тошнить и напал страх. Все ощущения были настолько новыми для нее, что она подумала, будто у нее удар. Ее как бы сковало параличом, она чувствовала себя настолько беспомощной, что даже не могла позвать на помощь. Следующий подобный приступ случился неделей позже, прямо перед ее презентацией. А еще неделей позже – во время похода в магазин. К концу месяца подобные приступы стали ежедневными. Если бы Дженнифер могла слышать свой ключевой язык, она обратила бы внимание на фразы: «Я не смогу сквозь это пройти»; «Я все потеряла»; «Я осталась совсем одна»; «Мне не удастся»; «Они меня отвергнут». Когда ей удалось повернуться лицом к своим страхам, это было уже полпути к победе. Дженнифер начала вспоминать другие случаи в жизни, когда она чувствовала себя беспомощной и парализованной. Хотя с матерью они были близки, Дженнифер описывала ее как хрупкую, одинокую, нуждающуюся в заботе, милую и любящую. По мере того как проговаривала эти слова, она начала приближаться к тому, какой беспомощной себя чувствовала в детстве, стараясь облегчить горе матери. Невозможная для маленькой девочки задача утешить мать в горе послужила причиной того, что Дженнифер стала чувствовать себя одинокой и незащищенной, боясь не справиться с обстоятельствами. Связав панические атаки с детством, Дженнифер смогла определить источник своей тревоги. Как только начинался приступ паники, она теперь могла унять его, напоминая себе, что все это – лишь страхи маленькой девочки. Как только она определила эти чувства внутри себя, то взяла под контроль приступы нарастающей тревоги. Дженнифер научилась медленно и глубоко дышать, фокусируясь при этом на тревожных ощущениях в груди. Она также научилась говорить слова, успокаивающие маленькую девочку внутри ее. Она глубоко вдыхала и говорила: «Я здесь для тебя, и я позабочусь о тебе. Ты больше никогда не будешь один на один с этими чувствами. Ты можешь доверять мне, со мной ты будешь в безопасности». Чем дольше Дженнифер практиковалась, тем больше росла в ней уверенность в том, что она способна позаботиться о себе. Трихотилломания – «Разделенные на корню» В течение шестнадцати лет Келли вырывала себе волосы на голове, выщипывала все брови и ресницы. Она носила накладные ресницы, рисовала брови и зачесывала волосы так, чтобы скрыть залысины. Выдергивание волос (трихотилломания) было ежевечерним ритуалом. Каждый вечер, около 21.00, она уединялась в своей комнате, обуреваемая тревожными чувствами. Ее руки, «чтобы чем-то заняться», не унимались, пока не выдергивали значительное количество волос. «Это успокаивает меня, – сказала она. – Это как освобождение». Когда Келли было тринадцать лет, ее лучшая подруга Мишель порвала с ней. Келли не поняла, почему Мишель так резко отстранилась от нее, но чувство потери было непереносимым. Именно вскоре после этого случая она начала выдергивать себе волосы. «Со мной, наверное, что-то не так, – думала она. – Наверное, чего-то во мне ей было недостаточно, и она ушла от меня». Эти фразы, как вы вскоре увидите, горели, как неоновые указатели на карте ее ключевого языка. Находясь в сознании чуть глубже и ожидая, когда их обнаружат, они готовы были вести Келли к еще более раннему и более важному событию – разрыву связи с матерью. В полтора года Келли необходимо было делать операцию на кишечнике и потому провести вдали от матери десять дней. Каждый вечер, когда часы посещения в больнице подходили к концу (а это было как раз около 21.00), мама покидала ее и уходила домой, чтобы заботиться о новорожденной сестре и старшем братишке Келли. Можно только представить чувства тревоги, которые испытывала девочка, когда мама уходила и оставляла ее одну в больничной палате. Они подсознательно нашли свое выражение в трихотилломании Келли. Каждый вечер, приблизительно в 21.00, эти чувства начинали бродить в теле Келли. Длилось это до тех пор, пока она не нашла суррогатный способ, как успокоить их – буквально выдергивая себе волосы. Самый сильный страх Келли, выраженный в ключевой фразе, подвел ее к самому корню травмы. «Самое жуткое, что может со мной случиться, – это то, что я буду совершенно одинока. Меня оставят. Меня забудут». Ключевая фраза Келли: «Я буду совершенно одинока»; «Меня оставят»; «Меня забудут». В тринадцать лет Келли вновь пережила подобные чувства. Мишель и она были не разлей вода. Затем неожиданно Мишель вдруг бросила ее и подружилась с девочкой из модной компании, все члены которой повернулись против Келли. Она почувствовала себя «оставленной, отвергнутой, обделенной вниманием». Это событие, если посмотреть на него шире, могло быть для Келли «упущенной возможностью» посмотреть в сторону более важной травмы – когда мать оставила ее в больнице. Однако немногие из нас рассматривают свои неприятности в качестве указателей. Вместо этого мы концентрируемся на том, как уменьшить свои страдания, и редко стараемся дойти до их источника. Когда нам начинает открываться мудрость ключевого языка, симптоматика переживаний становится нашим соратником. Выдергивание волос как метафора Ключевой язык Келли показывает, насколько глубоко она боится «быть оставленной». На самом деле она начала вырывать волосы (что является невербальным выражением ее ключевого языка) сразу после того, как ее бросила Мишель. Это пристрастие привело Келли к обнаружению изначальной травмы. Кроме того, оно является своеобразной метафорой разделения двух вещей, которые изначально связаны друг с другом. Келли отделяла волос от фолликула, державшего его. Это действие похоже на образ ребенка, которого забирают у держащей его матери. В специфическом поведении часто отражается то, что невозможно увидеть или исследовать осознанно. Когда мы останавливаемся и начинаем изучать свою симптоматику, мы можем найти истину, спрятанную глубоко. Симптоматика часто служит нам указателями, показывающими направление к тому, что необходимо исцелить или что требует разрешения. Когда Келли посмотрела на выдергивание волос под этим углом, она дошла до источника своих страданий и освободила себя от пожизненной тревоги. Разрешение проблемы Келли Келли отследила, что неприятные ощущения, связанные с фразой «меня оставят», определяются в районе живота. Она положила руки на зону своей тревоги и позволила дыханию заполнить эту область. Ощущая, как под руками, в такт дыханию, поднимается и опускается живот, она представила, что качает внутреннего маленького ребенка, который до сих пор напуган и одинок. По мере того как движение живота под руками начало успокаивать ее, она сказала себе: «Я никогда не покину тебя, когда ты будешь чувствовать себя напуганной и одинокой. Я буду класть свою руку сюда и дышать вместе с тобой до тех пор, пока ты не успокоишься». Одну сессию спустя Келли прекратила выдергивать себе волосы. Разлука: источник внутреннего конфликта Порой мир в душе, который мы ищем, ускользает от нас. Не в состоянии чувствовать себя непринужденно даже физически, мы ищем облегчения в лишнем стакане вина, еще одной смс или телефонном звонке, в следующем сексуальном партнере. Однако трудно получить облегчение, когда истинный источник тоски – это желание материнской заботы. Для тех, кто был рано отлучен от света материнской любви, этот мир может стать бесконечной погоней за внутренним комфортом. Когда мы останавливаемся и начинаем изучать свою симптоматику, мы можем найти истину, спрятанную глубоко. Мирне было два года, когда ее мать уехала сопровождать отца в деловой поездке в Саудовскую Аравию. Три недели девочка жила с няней. В течение первой недели, чтобы заснуть, Мирна обнимала свитер матери, который та надевала холодными вечерами. Успокоенная знакомым запахом и ощущением тепла, она сворачивалась клубочком и засыпала. Ко второй неделе Мирна отказалась от свитера, когда няня предложила ей его. Вместо этого она отвернулась и со слезами стала сосать большой палец, чтобы заснуть. Три недели спустя мать в нетерпении вбежала в дверь, чтобы наконец обнять свою дочь. Она ждала, что Мирна выбежит ей навстречу, как это всегда было раньше. Но в этот раз все произошло по-другому. Мирна едва взглянула на нее, продолжая заниматься своими куклами. Удивленная и озадаченная, мама не смогла не заметить, как ее тело напряглось из-за того, что она почувствовала себя отвергнутой. В последующие дни она придумала рациональное объяснение происходящему, сказав себе, что Мирна становится «независимым ребенком». Не понимая важности восстановления утраченной деликатной связи между нею и дочерью, мама Мирны не приняла в расчет ранимость своей малышки и стала держать себя с ней несколько отстраненно. Расстояние между ними продолжало расти, лишь усугубляя чувство одиночества девочки. Эта отстраненность затем проявилась и в жизненных переживаниях Мирны, подрывая ее чувство безопасности и стабильности в личных отношениях. Ощущение покинутости и подавленности проявили себя в ключевом языке Мирны: «Не оставляй меня»; «Они никогда не вернутся»; «Я останусь одна»; «Я нежеланна»; «Они не понимают, кто я»; «Меня не видят, меня не понимают». Влюбленность для Мирны оказалась минным полем непредсказуемости. Ее ранимость и повышенная потребность в другом человеке были настолько пугающими, что каждый ее следующий шаг навстречу своим желаниям сопровождался приступом сильнейшего страха. Не в состоянии увидеть связь внутреннего конфликта с событиями своего детства, она выискивала недостатки в каждом мужчине, который пытался предложить ей свою любовь, и часто бросала их первой, чтобы они не могли уйти от нее. К тридцати годам Мирна отговорила себя от трех потенциальных замужеств. Внутренний конфликт отражался и на ее карьере. Всякий раз, соглашаясь занять новую должность, она проходила через изматывающие сомнения, боясь чего-то ужасного. Что-то точно должно было пойти не так. Она им не понравится. Ее на все не хватит. Они будут сторониться ее. Она не будет доверять им. Они предадут ее. Все это – невысказанные чувства Мирны, которые она обычно испытывала по отношению к своему партнеру. Те же чувства она испытывала к своей матери, и, к сожалению, они никогда не нашли исцеления. Сколькие из нас сражаются с внутренним конфликтом, как у Мирны, и не могут найти его источника? Важность ранней связи с матерью нельзя недооценивать. Взаимоотношения с ней – самые первые в жизни. Мама – наша первая любовь. Связь с ней или отсутствие ее формирует изначальную матрицу нашей жизни. Понимание того, что произошло, когда мы были маленькими, может раскрыть одну из тайн того, почему мы так страдаем в других отношениях. Прерванный поток жизни Самый ранний образ того, кем мы будем и как жизнь сложится для нас, формируется в утробе матери. В период беременности эмоции мамы пронизывают весь мир ребенка, закладывая основы того, какой станет его натура: спокойной или нет, восприимчивой или непокорной, гибкой или жесткой. Психопаты и социопаты замыкают длинную вереницу списка тех, на кого оказал влияние ранний разрыв связи с матерью. Эти экстремальные проявления последствий лишний раз показывают, насколько важна роль матери или опекуна на ранних этапах жизни ребенка для формирования сострадания, эмпатии, уважения к себе, к другим и к самой жизни. «Разовьется ли разум (ребенка) во что-то по своей сути жесткое, неуклюжее и опасное или же в мягкое, текучее и открытое, во многом зависит от того, были ли мысли и эмоции матери позитивны и конструктивны или негативны и противоречивы, – пишет Томас Верни. – Конечно, это совершенно не означает, что всплывающие время от времени сомнения или неуверенность повредят вашему ребенку. Такие чувства естественны и не опасны. Я говорю только о четко проявленном, повторяющемся поведенческом паттерне» (1). Когда ранняя связь с матерью серьезным образом прерывается, осколки боли и пустоты способны изрешетить благополучное существование и отрезать человека от фундаментального потока жизни. Когда связь мать – дитя (или опекун-ребенок) долгое время не возобновляется или в ней есть место лишь пустоте и безразличию, поток негативных образов может закрепить ребенка в паттерне отчаяния и сомнений в себе. В острых случаях, когда такие образы влияют на ребенка продолжительно и сильно, это может привести к проявлениям отчаяния, гнева, оцепенения и бесчувствию к другим. Подобные описания чаще всего ассоциируют с социопатическим и психопатическим поведением. В своей книге «Чрезвычайно опасны: дети без совести» доктора Кен Магид и Кэрол МакКелви говорят: «У всех у нас в какой-то степени присутствует гнев, но гнев психопатов коренится в неудовлетворенных младенческих потребностях» (2). Магид и МакКелви описывают, каким образом младенцы переживают «непереносимую боль», явившуюся следствием раннего разрыва связи с матерью или в результате отказа от них. Психопаты и социопаты замыкают длинную вереницу списка тех, на кого оказал влияние ранний разрыв связи с матерью. Эти экстремальные проявления последствий лишний раз показывают, насколько важна роль матери или опекуна на ранних этапах жизни ребенка для формирования сострадания, эмпатии, уважения к себе, к другим и к самой жизни. Большинство переживших ранний разрыв связи с матерью все же получили достаточно того, что было необходимо, пусть и не все. Невозможно требовать от матери, чтобы она 100 % времени была полностью настроена на своего ребенка. Перерывы неизбежны. Когда они случаются, время возобновления связи может стать положительным опытом, из которого и мать, и ребенок научаются справляться с короткими периодами страданий и затем снова тянутся друг к другу, чтобы воссоединиться. Самое важное в этом то, что связь восстанавливается. Тогда формируется чувство доверия и создается надежная привязанность между матерью и ребенком (3). Даже когда связь с матерью сравнительно цельная, мы все равно порой можем ловить себя на чувствах, которые нам непонятны. Мы испытываем страх оказаться оставленными, отвергнутыми, брошенными или чувство опасности, унижения и позора. Однако если рассмотреть их в свете раннего опыта отношений с матерью (который чаще всего мы даже и не помним), мы лучше сможем понять, чего нам не хватает и что надо сделать для восполнения и исцеления. |