Орлов В. В. Васильева Т. С. Философия экономики. Пермь, 2005. Философия и политическая экономия

• Название: Философия и политическая экономия
• Дата: 04.11.2020
• Размер: 1.33 Mb.
• Имя файла: Орлов В. В. Васильева Т. С. Философия экономики. Пермь, 2005. ф.doc
• Тип: Реферат; #148047
• страница: 16 из 22

Глава 11. Марксизм и постиндустриальное общество
11.1. Теория постиндустриального общества
Сформировавшаяся в 1960–1970-е гг. теория постиндуст­риаль­ного, или информационного, общества (Э. Тоффлер, Д. Белл, Ж. Фурастье, Р. Хейлбронер, Д. Дракер и другие) представляет собой весьма интересную версию современного этапа развития общества, претерпевающего глубокие технологические, экономические, полити­ческие и культурные изменения, многие существенные стороны кото­рых схвачены этой теорией. По мнению В.Л. Иноземцева, «теория постиндустриального общества стала фактически единственной социологической концепцией ХХ века, в полной мере подтвержденной исторической практикой».²⁰²

Вследствие известного догматизма занимавших в СССР ответственные руководящие посты политиков, экономистов, фило­софов, обществоведов книга Д.Белла «Грядущее постиндустриальное общество» была издана в 1973 г. узким тиражом в 300 экземпляров и получила превратную оценку, вплоть до ярлыка «антимарксизма», к немалому удивлению Д. Белла, заявившему в предисловии к русскому изданию 1999 г. своей книги: «Но я вовсе не антимарксист. Как может ученый-социолог быть антимарксистом? Многое в марксистском анализе социальных и производственных структур сохранило свое значение и вошло в современные теории… Я бы скорее назвал себя постмарксистом, в том смысле, что я воспринял достаточно много марксистских представлений о социуме».²⁰³

Книга Белла представляет собой, по нашему мнению, наиболее основательное исследование постиндустриализма, которое может быть отнесено к своего рода «первой волне» этой теории.

В 1996–1998 гг. М.Кастельс публикует трехтомную моногра­фию «Информационная эпоха. Экономика, общество и культура», первый том которой, с добавлением главы и итогового заключения третьего тома, опубликован в России (2000 г.). Виднейший предста­витель «новой волны» постиндустриализма Кастельс внес ряд существенных уточнений в эту теорию.

C точки зрения теории постиндустриализма человеческое общество проходит три стадии или ступени («волны») развития: аграрную, или доиндустриальную, индустриальную, основанную на машинном производстве, постиндустриальную, или информационную. По Тоффлеру, первая связана с вещество, как главным продуктом и ресурсом производства, вторая – с энергией, третья – с информацией. Классификация этапов общественной истории носит явный отпечаток технологического детерминизма, однако теория постиндустриализма заметно выходит за пределы этой методологии.

По Беллу, доиндустриальное общество является в основном добывающим, оно базируется на сельском хозяйстве, добыче полезных ископаемых, заготовке леса и т.д. Индустриальное общество носит прежде всего производящий характер, использует энергию и машинную технологию для производства товаров. Постин­дустриальное общество является обрабатывающим, здесь обмен информацией и энергией происходит при помощи телекоммуникации и компьютеров. Белл отмечает, что названные способы существования общества не являются только ступенями, сменяющими друг друга, каждая из предшествующих в определенной мере сохраняется в составе последующих.

Несколько иную классификацию этапов истории общества – «способов развития» общества — дал Кастельс, связывающий аграрный способ развития с ведущей ролью «количества труда и природных ресурсов», индустриальный – с новыми энергетическими источни­ками, информационный – с генерированием знаний. Кроме того, он считает, что различие индустриального и постиндустриального спосо­бов развития не столь существенно, сколь аграрного и индуст­риального, поскольку индустриальный и постиндустриальный способы развития связаны с использованием науки.

Ведущие теоретики постиндустриализма исходят из близких, хотя и во многом различных, социологических концепций общест­венного развития, так или иначе сопоставляемых ими с марксизмом. По нашему мнению, теория постиндустриализма несомненно ближе марксизму, чем каким-либо цивилизационным концепциям общест­венной истории.

По Беллу, классическая теория постиндустриализма основы­вается на концепции общества как совокупности трех сфер: технико-экономической системы, политического строя и культуры. Белл не считает себя сторонником методологии «технологического детер­минизма». «Разумеется, технико-экономическая система оказывает воздействия на другие сферы общества, но она не определяет их. Политика относительно автономна, а культура – исторична».²⁰⁴ Белл заявляет о своем несогласии с марксистской концепцией общества, которая в его понимании есть «экономический детерминизм», смысл которого Белл не разъясняет.

Рассматривая три сферы общества как «осевые линии» анализа, Белл, однако, признает, что влияние технико-экономической сферы «на другие стороны жизни огромно».²⁰⁵

Значительно больший интерес представляет социологическая концепция Кастельса. Согласно Кастельсу, «общества организованы вокруг процессов человеческой деятельности, структурированных и исторически детерминированных в отношениях производства, опыта и власти.²⁰⁶

Производство – это воздействие человека на материю (природу) для создания продукта, который частично потребляется, а частично накапливается как «экономический излишек» для инвестиций. Опыт - воздействие человеческих субъектов на самих себя, «детерми­нированное соотношением между их биологическими и культурными идентичностями», направлен на «бесконечный поиск удовлетворения человеческих потребностей и желаний». Власть – отношения между субъектами, которые «на основе производства и человеческого опыта навязывают волю одних субъектов другим путем потенциального или фактического применения насилия, физического или символического».

«Производство упорядочено классовыми отношениями, опреде­ляющими процесс, посредством которого некоторые субъекты в силу их положения в процессе производства решают вопросы раздела и использования продукта, направленного на потребление и инвестиции». Человеческий опыт структурируется вокруг ген­дерных/половых отношений. Власть основана на государстве.

В социальном аспекте производство является комплексным процессом. Человечество как «коллективный производитель включает рабочую силу и организаторов производства». «Материя включает природу, измененную человеком природу и саму человеческую природу». «Отношения между трудом и материей в процессе трудовой деятельности включают использование средств производства для воздействия на материю на основе энергии, знаний и информации. Технология – специфическая форма этого отношения». Правила прис­воения, распределения и использования экономического излишка «составляют способы производства, детерминируя существование социальных классов».

В ХХ в. мы жили при двух способах производства – капитализме и этатизме, под которым Кастельс подразумевает социализм в СССР и других странах.

«Социальные отношения в производстве и, следовательно, способ производства определяют присвоение и использование экономического излишка».

От способов производства Кастельс отличает способы развития – «технологические схемы, через которые труд воздействует на материал». При аграрном способе развития источником растущего экономического излишка является количественный рост трудовых усилий и природных ресурсов (особенно земли). При индустриальном способе развития главным источником производительности стано­вится введение новых энергетических источников. «В новом, информационном способе развития источник производительности заключается в технологии генерирования знаний, обработки информации и символической коммуникации».²⁰⁷

Нельзя не заметить весьма существенной близости социоло­гической концепции Кастельса материалистическому понима­нию истории. Концепция Кастельса – несомненно крупный шаг совре­менной социологической мысли от течений «технологического детерминизма» ХХ в. к марксизму, последовательно научной социоло­гической концепции общества. Однако следует отметить и целый ряд моментов, в которых эти две теории расходятся. В материалис­тическом понимании истории, как обычно именуется марксистская социологическая (социально-философская) теория общества, выстрое­ны более строгие и четкие концепции общественно-исторического процесса (формационная концепция), общественно-экономической формации, с ее строго разработанной структурой производительных сил и производственных отношений, включая их основу – отношения собственности. В марксизме создана более глубокая и разработанная концепция труда, трудовая парадигма, содержательно раскрыта детерминирующая роль труда, как важнейшей сущностной силы человека, по отношению к производственным отношениям, развитию живых человеческих индивидов, экономическим и надстроечным структурам, важнейшим феноменам или факторам общественной жизни – стоимости, прибавочной стоимости, деньгам, капиталу, эксплуатации и т.д. Философия и логика Маркса, вобравшие в себя лучшие достижения философской мысли, «на порядок» выше.

Белл характеризует постиндустриальное общество следующими основными чертами.²⁰⁸

Центральная роль теоретического знания. Каждое общество всегда опиралось на знания, но только в современном обществе теоретические исследования «становятся основой технологических инноваций». Белл особенно подчеркивает ведущую роль фунда­ментальных наук.

Создание новой интеллектуальной технологии – новых математических и экономических методов (компьютерное линейное программирование, цепи Маркова, стохастические процессы и т.п.), которые позволяют «находить более эффективные, «рациональные» подходы к экономическим, техническим и даже социальным проблемам».

Рост класса носителей знания. «Классы технических специалистов и профессионалов» становятся наиболее быстро­растущей группой общества. Если в США эта группа, вместе с менеджерами, составляла в 1975 г. 25% рабочей силы (8 миллионов человек), то к 2000 г. она должна стать, по мнению Белла, «самой многочисленной социальной группой».

Переход от производства товаров к производству услуг. В постиндустриальном обществе к существовавшим ранее видам услуг: домашних, транспортных, финансовых, бытовых, добавляются новые виды услуг, прежде всего в области здравоохранения, образования и социального обслуживания.

Изменения в характере труда. Белл полагает, что если в индустриальном обществе труд – «это взаимодействие человека с преобразованной природой, когда в процессе производства новых товаров люди становятся придатком машин», то «в постиндуст­риальном мире труд является прежде всего взаимодействием между людьми… Тем самым из процесса труда и непосредственной практики исключается природа, искусственно созданные предметы, а остаются лишь люди, которые учатся взаимодействовать друг с другом. В истории человеческого общества это совершенно новая, не имеющая аналогов ситуация».²⁰⁹

Роль женщин резко усиливается, «впервые женщина получила надежную основу для экономической независимости».²¹⁰

Наука достигает своего зрелого состояния. Укрепилась связь науки и технологии, что составляет важнейшую черту постиндуст­риального общества.

Если ранее предметом социологии были классы и страты, то в постиндустриальном обществе, по мнению Белла, более важными структурами становятся ситусы, или «вертикально расположенные единицы». Белл различает четыре функциональных ситуса: научный, технический (инженерное дело, экономика, медицина), админист­ративный и культурный, и пять институциональных: экономические предприятия, государственные учреждения, университеты и научно-исследовательские комплексы, армия. Ситусное строение общества, по мнению Белла, все более выдвигается на первый план.

Меритократия. В постиндустриальном обществе «человек может занять престижное положение не столько по праву насле­дования (хотя оно может давать богатство или культурное преимущество), сколько вследствие образования и квалификации».²¹¹

Конец ограниченности благ? «К.Маркс и другие социалисты доказывали, что изобилие есть предпосылка социализма, и утверж­дали, что при социализме не будет необходимости нормативно регулировать распределение в целях справедливости, поскольку будет достаточно средств для удовлетворения нужд каждого. В этом смысле коммунизм определялся как устранение экономики, или как материальное воплощение философии. Однако вполне очевидно, что мы всегда будем жить в условиях дефицита».²¹² В постиндуст­риальном обществе всегда «будет иметь место недостаток информации и времени».

Экономическая теория информации. «Информация по самой своей природе есть коллективный, а не частный продукт (собственность)… Оптимальные социальные инвестиции в знание, позволяющие более широко распространять и использовать его, требуют разработки стратегии сотрудничества. Эта новая проблема, касающаяся роли информации в постиндустриальном обществе, ставит перед экономистами и политиками трудные теоретические и практические задачи».²¹³

С точки зрения Кастельса, постиндустриальное общество характеризуется следующими основными чертами:

1. Источником производительности и роста нового этапа общественного развития являются знания, распространяемые на все области экономической деятельности через обработку информации.

2. Экономическая деятельность смещается от производства товаров к производству услуг. Сфера услуг выделяется как новая крупнейшая сфера экономической деятельности, состоящей в воз­действии на человека, а не на природу.

3. В новой экономике все возрастающую роль играют профессии, связанные с высокой насыщенностью знаниями и инфор­мацией. Ядро новой социальной структуры составляют профес­сионалы и техники.

Главной чертой информационной эпохи Кастельс считает не использование информации, которое имеет место и в индустриальную эпоху, а возникновение технологии обработки информации, информа­ционных технологий. Он считает, что в 1970-е гг. «процессы экономи­ческих, политических и культурных изменений были усилены и увеличены необычайно могущественными информационными тех­нологиями, из-за чего за последние 20 лет изменился мир в целом».²¹⁴ Информационная технология сыграла ключевую роль в кризисе Советского Союза.

Разъясняя свою общую теоретическую позицию, Кастельс утверждает, что «технология не предопределяет развитие общества. Но и общество не предписывает курс технологических изменений, ибо в процесс научных открытий, технологической инновации и ее социальных применений вмешиваются многие факторы, включая индивидуальную изобретательность и предпринимательский дух, так что конечный результат зависит от сложной структуры их взаимодействий».²¹⁵ Оставляя пока в стороне другие существенные моменты социологической концепции ученого, отметим, что при объяснении затронутой и других столь же теоретически существенных проблем Кастельс никогда не касается наиболее фундаментальных сторон социологической теории – закономерного характера развития общества, родовой человеческой сущности, собственности.

В конце ХХ в. общество переживает один из редких в своей истории моментов – трансформации своей материальной культуры благодаря работе «новой технологической парадигмы, построенной вокруг информационных технологий».²¹⁶ Информационная техно­логия – это сходящаяся совокупность технологий в микроэлект­ронике, создании вычислительной техники (машин и программного обеспечения), телекоммуникации/вещании, оптико-электронной промышленности, генной инженерии.

Суть новой технологической парадигмы – технология воздействия на информацию, а не просто информация, предназ­наченная для воздействия на технологию, как это было в прежних технологических революциях. Подчеркивая эту коренную особенность новой технологии, вместо определения постиндустриального общества как информационного Кастельс вводит его определение как информационального. В информациональном обществе информация – это сырье и продукт производства.

Кастельс отмечает ряд важнейших особенностей информациональной парадигмы.

1. Информация выступает в качестве сырья и продукта технологии, а не просто как информация, предназначенная для воздействия на технологию, как это было в прежних технологических революциях.

2. Всеохватность эффектов новых технологий.

3. Сетевая логика любой системы. На место сложнейших пирамидальных структур в экономике в эпоху информационализма приходит сетевая структура, которая обеспечивает наибольшую динамичность и гибкость экономических систем. Кастельс цитирует яркую характеристику роли сетевых структур, данную К.Келли: «Атом – это прошлое. Символом науки для следующего столетия является динамическая сеть… В то время как атом является воплощением идеальной простоты, каналам сети присуща чудовищная сложность… Единственная организация, способная к необремененному предрас­судками росту или самостоятельному обучению, есть сеть. Все прочие топологии ограничивают то, что может случиться. Сетевой рой весь состоит из краев, и поэтому открыт для любого пути, которым вы к нему подходите… Никакая другая расстановка – цепь, пирамида, дерево, круг, колесо со ступицей – не может содержать истинное многообразие, работающее как целое».²¹⁷

4. Информационно-технологическая парадигма основана на гибкости, которая обеспечивается не только сетевым принципом.

5. Растущая конвергенция конкретных технологий в высокоин­тегрированной системе. В информационной системе интегрируются микроэлектроника, телекоммуникации, оптическая электроника, ком­пьютеры, Интернет, биотехнология.

Следует отметить замечательную особенность теоретического подхода Кастельса, отличающую его позицию от предшествующих ему классиков постиндустриализма. Интеграция конкретных тонких технологий, охватывающих различные области науки и техники, в особенности машины, животные организмы и человеческую природу, заставляет ставить фундаментальнейший вопрос о единстве природы, техники, человеческой сущности.²¹⁸ Кастельс придает существенное значение дискуссиям 1980-х гг. по проблеме «теории хаоса», возникновению в 1990-х гг. группы ученых, которые «сблизились в общем эпистемологическом подходе, идентифицируемом кодовым словом «сложность».²¹⁹ Эта группа объединяет физиков высокой квалификации из Лос-Аламоса, к которым присоединилась группа нобелевских лауреатов. Этот «интеллектуальный кружок нацелен на интеграцию научного мышления (включая социальные науки) в новой парадигме». Нетрудно понять, что серия вопросов, к которым привела наука постиндустриального общества, – это проблема развития («сложности»), единого закономерного мирового процесса (закономер­ной последовательности физического, химического, биологического и социального), решение которой позволяет создать новую парадигму, объединяющую всю систему наук, науку и технологию. Такая теория создана в отечественной философской науке, в частности работами коллектива исследователей, к которому авторы имеют честь принадлежать.

Кастельс обращает внимание на огромную роль государства в научно-техническом прогрессе: его расцвете или, наоборот, тормо­жении. Так, огромную роль в техническом развитии Китая вплоть до 1400 г. сыграла государственная стратегия. Ключевые изобретения создавались в Китае на столетия и даже на полтора тысячелетия раньше, чем в Европе, находившейся в ХIV в. явно на более низком техническом уровне, чем Китай. Доменные печи были освоены в Китае за 200 лет до н.э. Кастельс цитирует Джонса, заявившего, что «Китай в четырнадцатом столетии на волос не дошел до индустриализации».²²⁰ Известно, что после 1400 г. китайское государство потеряло интерес к техническим инновациям, что явилось причиной длительной отста­лости Китая. «В последней четверти ХХ в. под стратегическим руководством государства Япония стала мировым лидером в информационно-технологической области».²²¹ Неспособность выра­ботать информациональную парадигму явилась причиной краха Советского Союза. «Индустриальной и научной сверхдержаве – Советскому Союзу – этот фундаментальный технологический переход не удался».²²² Забегая вперед, отметим, что проводимые с 1992 г. российские реформы не только не продвинули страну, ее руководство и правящую элиту к новой парадигме развития, но скорее отбросили страну далеко назад. Они основаны на парадигме деиндустриализации страны. Единственной четко поставленной задачей российских реформ было перераспределение государственной, общественной и в значительной мере личной (сбережения населения в Сбербанке) собственности среди 5–15% населения, что именовалось обычно «созданием класса эффективных собственников».

«Первая волна» постиндустриальных исследований вызвала оживленную дискуссию о характере постиндустриального, или информационного, общества. Высказывались представления о новой стадии развития общества как постбуржуазном, посткапита­лис­тическом (Дракер и другие), не капиталистическом и не социалис­тическом, неэкономическом, основанном на индивидуальной, а не общественной собственности (В.Л.Иноземцев) и др. С нашей точки зрения, эти трактовки имели определенные основания и не могут быть просто отброшены. Однако Кастельс дает, по-видимому, более основательную оценку постиндустриального, или, в его определении – информационального, общества.

Кастельс отмечает, что информациональные технологии, распространившиеся по земному шару «с молниеносной скоростью менее чем за два десятилетия, с середины 1970-х до середины 1990-х годов»²²³ стали «фундаментальной основой социально-экономи­ческой реструктуризации капитализма».²²⁴ «Впервые в истории человеческая мысль стала непосредственной производительной силой».²²⁵

В отличие от теоретиков «первой волны» постиндустриальной теории, Кастельс считает, что подлинной сутью реструктуризации капитализма, появления информационального капитализма является углубление капиталистической логики стремления к прибыли, максимизации прибыли.

В непосредственном плане реструктуризация состояла в децентрализации и появлении сетевых структур на базе инфор­мационных технологий, что позволило резко интенси­фицировать экономическую деятельность, в тенденции – до скорости действия оптико-волоконной связи. Еще сильнее выразился Б.Гейтс – до скорости мысли.²²⁶

Это привело к значительному усилению роли капитала по отношению к труду и как следствие – к упадку рабочего движения.²²⁷

Информациональный капитализм оставил в прошлом кейнсианскую экономическую модель, принесшую «беспрецедентное экономическое процветание и социальную стабильность большинству рыночных экономик в период почти трех десятилетий после второй мировой войны».²²⁸ Следствием реструктуризации явился демон­таж социального контракта между трудом и капиталом.

В своей глубинной сущности информациональный капитализм направлен на «углубление капиталистической логики стремления к прибыли»²²⁹, на максимизацию прибыли.

Реструктуризация сопровождалась «широко распространенным ухудшением условий жизни и труда работников»²³⁰, «потрясающим прогрессом неравенства доходов в США».²³¹ Информациональный капитализм полностью исключает модель «государства всеобщего благоденствия».

Ухудшение условий жизни и труда работников в процессе перехода к информациональному обществу принимает различные формы в различных странах, во многом в зависимости от их положения в мировой экономике. Так, в Европе происходит повышение структурной безработицы, в США – снижение ставок заработной платы, рост неравенства и нестабильности работы, наблюдается неполная занятость и сегментация рабочей силы в Японии, включение в неформальную экономику и снижение статуса новой городской рабочей силы в индустриализирующихся странах, растущая маргина­лизация сельскохозяйственной рабочей силы в застойных слаборазвитых экономиках.²³²

Иллюстрацией «потрясающей прогрессии неравенства доходов в США в 1980–1989 гг. служит приведенная Кастельсом схема, соглас­но которой у 60% населения (рассматриваемых по квантилиям 20, 20 и 20%) доход упал на 4,6 – 4,1 – 0,8 %, а у высшего 1% – увеличился на 62,9%. Заметим мимоходом: в чем-то знакомая нам картина!

Заметим также упорно повторяемую Кастельсом и требующую серьезного осмысления мысль, что «распространение информа­цион­ной технологии в экономике само по себе не ведет к росту безработицы», что перечисленные выше отрицательные тенденции «не вытекают из структурной логики информационной парадигмы, но являются результатом текущей реструктуризации отношений между трудом и капиталом».²³³ В том, что новые технологии сами по себе не приводят к отрицательным социальным последствиям, к понижению уровня жизни населения, слышится издавна знакомый нам мотив, к которому мы еще вернемся.

Следует обратить внимание и на далеко идущее утверждение Кастельса, что «никогда труд не играл столь значимую роль в процессе создания стоимости». Но в то же время «никогда рабочие (безотно­сительно к их квалификации) не были столь уязвимы для организации, ибо они стали «подтянутыми» индивидами, которые отданы на откуп гибкой сети и местоположение которых в этой сети неизвестно ей самой».²³⁴ Индивид, «Я» становится частью Сети. «Наши общества все больше структурируются вокруг биполярной оппозиции между Сетью и “Я“».²³⁵

Вопреки еще широко распространенному в отечественной литературе представлению, Кастельс утверждает, что в постин­дуст­риальную эпоху происходит увеличение верхних и низших слоев профессиональной структуры при сжимающейся середине. В глубинах складывающейся социальной структуры «информациональной рабо­той был запущен более фундаментальный процесс: дезагрегация труда, провозглашающая возникновение сетевого общества».²³⁶
Постиндустриализм и глобализация
Важнейшей чертой новой экономики является ее глобализация. С точки зрения Кастельса, глобальная экономика, возможно, является основной характеристикой и самой важной чертой информа­ционального капитализма. Вопреки распространенному у нас расхожему мнению, глобальная экономика – это вовсе не мировая экономика в целом. Это «экономика, способная работать как единая система в режиме реального времени в масштабе всей планеты».²³⁷ Иными словами, глобальная экономика – это экономика группы наиболее развитых стран.

Непременным механизмом глобальной экономики, согласно Кастельсу, является механизм «социального исключения» из глобальной экономической системы (основу которой составят страны «семерки») целых стран, слоев населения, даже регионов. Логика развития глобализма «угрожает исключить бóльшую часть Африки из глобальной экономики».²³⁸ Открытый Кастельсом механизм исклю­чения – дальнейшее развитие механизмов капиталистической конку­ренции и эксплуатации труда в эпоху постиндустриального общест­ва, обновленного информациональными технологиями капитализма.

Вместе с тем, однако, мировой экономике действительно присуща мощная тенденция интеграции, глобализации, которая в условиях господства ряда наиболее развитых стран приобрела ту форму, которую описал Кастельс. В таком использовании глобализации в интересах стран «золотого миллиарда» выражается едва ли не самое трагическое противоречие современного мира, требующее своего разрешения на новых путях развития, которые могут быть определены новой политико-экономической теорией, которую мы ищем.
Россия и постиндустриальное общество
Кастельс дал весьма интересный, хотя и во многом спорный анализ ситуации в СССР, которая привела к его распаду и «экономическим руинам». С его точки зрения, крах СССР обусловлен пороками сложившейся в нем социально-экономической системы, которую он называет «советским этатизмом». В течение длительного времени, особенно в 1950-х и до конца 1960-х гг. «советский ВНП рос в общем быстрее, чем в большей части остального мира».²³⁹

Советская статистика грубо переоценивала темпы роста, особенно в 1930-е гг. Однако, как показал Г.И.Ханин, советский национальный доход с 1928 по 1987 г. вырос в 6,9 раза, т.е. экономический рост СССР был быстрее, чем на Западе, а темпы индустриализации – «одними из быстрейших в мировой истории».²⁴⁰ «Советский Союз в течение половины столетия продемонстрировал экстраординарные успехи».²⁴¹

«Что-то» случилось в 1970-х гг. и вызвало технологическое отставание СССР».²⁴² Это «что-то» случилось не в СССР – техно­логическая революция, основанная на информационных технологиях. Советские компьютеры между серединой 1940-х и серединой 1960-х гг. не слишком отставали от западных эквивалентов. Советское государство оказалось неспособным заметить эту революцию. СССР погубила гипериндустриализация.

Однако «демонтаж коммунистического государства и, более того, распад Советского Союза не были исторической необхо­димостью».²⁴³ «Экономика потерпела крушение вследствие спекуля­тивных маневров номенклатуры ради собственной выгоды, вследствие безответственных рекомендаций о введении абстрактной политики свободного рынка со стороны Международного валютного фонда, некоторых западных советников и политически неопытных русских экономистов, которые внезапно оказались на командных высо­тах».²⁴⁴

Весьма интересны близкие оценки потенциальных возмож­ностей СССР и России, высказанные Д.Беллом в предисловии к рус­скому изданию «Грядущего постиндустриального общества» 1999 г. Россия, отмечал Белл, располагает сегодня «огромными природными ресурсами», а также «огромным числом образованных инженеров и техников. Если бы она достигла внутренней стабильности и избежала разорительных этнических конфликтов и гражданских войн, она была бы готова вступить в постиндустриальный век раньше, чем любая другая страна».²⁴⁵

Неолиберализм, политика свободного рынка неминуемо приводит экономику страны в тупик. Страны, которые полностью отдались стихии рынка, особенно болезненно реагируют на изменение финансовых потоков и уязвимы с точки зрения технологической зави­симости. После того, как выгоды от либерализации растворятся в реальной экономике, «обычно за потребительской эйфорией следует шоковая терапия, как это было в Испании после 1992 г., а также в Мексике и Аргентине в 1994-1995 гг.».²⁴⁶

Русский народ должен будет пройти через «восстановление своей коллективной идентичности в мире», где потоки власти и денег пытаются дезинтегрировать возникающие экономические и социаль­ные институты еще до того, как они окончательно оформились, чтобы поглотить эти институты в своих глобальных сетях. «Сегмен­тированная инкорпорация» оставшихся от СССР «экономических руин в глобальную экономику есть последний фронт экспансии капи­тализма».²⁴⁷

Испытывая определенные симпатии к России, Кастельс выражает уверенность, что Россия найдет в себе силы противостоять экспансии глобализма. «Похоже, что для России и бывших советских республик ухудшение экономической ситуации может протянуться далеко в ХХI в.».²⁴⁸ Однако Кастельс сомневается, что «социальная сегментация и социальная исключенность, скрыто присутствующие в логике глобальной экономики, могут развиваться в России и дальше, не встречая отпора».²⁴⁹
11.2. Белл о двух сценариях Маркса
Отмечая безусловную ценность марксизма в истолковании общества, стремившегося раскрыть «источники детерминации в отношениях между людьми», глубокое влияние марксизма на взгляды современных социологов («все мы стали постмарксистами»), Белл утверждает, что у Маркса, к которому мы «неизбежно должны обратиться», было «не одно, а два построения»²⁵⁰, два сценария перехода от капитализма к социализму.

Первый сценарий изложен Марксом в «Капитале», особенно в главе 23 первого тома – «Историческая тенденция капиталистического накопления». В изложении Белла, которое целесообразно привести полностью, известное положение Маркса выглядит следующим образом: «Структура нового общества, …а именно обобществленная организация производства, находится полностью готовой во чреве старого; она отражает усиливающееся противоречие между обоб­ществленным характером промышленности и «закованным в кандалы способом производства», созданным «монополией капитала»; проис­ходит поляризация социума, уменьшается число магнатов капитала, и неуклонно возрастает численность пролетариата; характер нового общества становится несовместимым с капиталистической формой старого, в конце концов «его оболочка разлетается на куски», и наступает эпоха социализма. Метафора является биологической, процесс выглядит имманентным, траектория развития – од­носторонней. И события, конечно, не развернулись подобным образом».²⁵¹

Белл отмечает, что по первой Марксовой схеме капитализм гибнет в результате поляризации общества на два противоположных класса – буржуазию и пролетариат, исключающую существование каких-либо «третьих лиц», третьего класса. Но «события, конечно, не развернулись подобным образом». Марксистские движения оказались «наиболее успешными в отсталых, а не передовых странах». «И все же позднее К. Маркс в некоторых разделах третьего тома «Капитала» сумел хотя и мельком, но весьма точно отразить характер событий, которые произошли в реальности».²⁵² В третьем томе «Капитала» Маркс представил второй сценарий перехода от капитализма к социализму.

Белл кое в чем прав, объясняя первый сценарий тем, что он основан в первом томе на модели «чистого капитализма», связанной с определенными теоретическими упрощениями, принятыми Марксом в этом томе. «В теории предполагается, – цитирует Белл Маркса, – что законы капиталистического способа производства развиваются в чистом виде. В действительности же всегда имеется налицо лишь некоторое приближение».²⁵³ Однако Белл явно упрощенно толкует прием идеализации, примененный Марксом в первом томе «Капитала»: принятые Марксом допущения (товары продаются по стоимости и т.д.) касаются не общей трактовки Марксом путей перехода от капитализма к социализму, а лишь первого тома, во втором и третьем томах эти упрощения снимаются. Поэтому утверж­дение Белла, что «допущение «чистой формы» является основ­ным для Марксова анализа»²⁵⁴ основано на явном игнори­ровании действи­тельной логики построения «Капитала».

После издания первого тома «Капитала», продолжает Белл, в капитализме произошли три крупных структурных изменения: 1) С ростом банковской системы накопление капитала стало зависеть от накоплений общества в целом. 2) Вторым изменением стал «револю­ционный переворот, вызванный появлением корпораций, в результате чегопроизошло отделение собственности от менеджмента», что повлекло за собой возникновение в обществе новой профессиональной категории, представителей которой Маркс называл «рабочей силой по управлению». 3) Расширение банковской и кредитной системы, а так­же развитие корпораций привело к увеличению численности вспомо­гательного персонала и объема работы для «белых ворот­ничков».

«Хотя эти три структурных изменения, казалось бы, бросают радикальный вызов теории поляризации классов, которая столь сильно звучит в «Манифесте» и в последних строках первого тома «Капитала» и является преобладающей идеей классического марксизма, или, по крайней мере, значительно модифицируют ее, К.Маркс по-прежнему утверждает, что основная социологическая тенденция – углубление экономических кризисов и обобществление собственности – усиливает социальный конфликт».²⁵⁵ По мнению Белла, Маркс не смог пра­вильно оценить новые тенденции капитализма и остался верен своей позиции, что «капитализм должен потерпеть крах вследствие заложенных внутри системы экономических противоречий».²⁵⁶

Принципиальная теоретическая, в том числе философская и методологическая, позиция Белла достаточно ясна. Она требует поэтому более кардинального анализа действительной философской и социологической основы его концепции. Что касается «двух сценариев» Маркса, то, забегая поневоле вперед, отметим, что Белл, по нашему убеждению, поверхностно изложил Марксову концепцию перехода от капитализма к социализму. С некоторой неточностью, которую мы разъясним позднее, можно сказать, что Белл не заметил третий, основной сценарий Маркса, причиной чего явилась упрощенная философско-теоретическая позиция «постмарксиста», что дает основание заменить частицу «пост» скорее на частицу «до» или «пре».
11.3. «Осевая» философия и исторический материализм
Д.Белл делает несомненный шаг вперед, к марксизму, отвергая концепцию «технологического детерминизма», которая в свою очередь была шагом вперед от чисто идеалистического понимания общества к материалистическому, апеллируя к важному материальному фактору общественной жизни – технике, технологии. Своей концептуальной основой Белл выбирает «осевой принцип», который, по его мнению, позволяет «избежать одностороннего детерминизма, как экономи­ческого, так и технологического».²⁵⁷ Марксова детерминистическая теория подверглась в социологии атаке, которая завершилась «отрицанием любой общей концепции социальной причинности».²⁵⁸

Идея осевых принципов и структур является попыткой выявить не причинность, но лишь центральность.²⁵⁹ Она заключается в стремлении выяснить организующий остов общества, вокруг которого группируются прочие институты, или «энергизирующий принцип, логически обусловливающий все остальные».²⁶⁰

Можно выделить осевой принцип собственности, по которому различаются феодализм, капитализм, социализм; по осевому принципу производства и типа используемого знания – доиндустриальное, индустриальное и постиндустриальное общество.

Белл различает в обществе три части: социальную структуру, политическую систему и сферу культуры. Первая включает эконо­мику, технологию и систему занятости. Политический строй регулирует распределение власти и разрешает конфликты между отдельными лицами и группами. Культура есть «царство экспрес­сивного символизма и выразительности». Осевым принципом социаль­ной структуры современного западного общества является эконо­мизация – способ выделения ресурсов в соответствии с прин­ципом наименьших затрат, заменяемости, оптимизации, максимизации и т.д.

Осевой принцип политической системы – участие, «подчас мобилизируемое или контролируемое, подчас исходящее снизу». Осевой принцип культуры – «воплощение и совершенствование собственной личности».

Методология «осевого анализа», по мнению Белла, позволяет «избежать одностороннего детерминизма, как экономического, так и технологического, в объяснении общественных перемен…Отвер­гается причинность, но акцентируется внимание на значимости (или, в дильтеевском смысле, на значении). Таким образом можно создать и принцип дополнительности в социальной теории».²⁶¹ Осевой принцип социальной структуры – «центральное место теоретических знаний как источника нововведений и формулирования политики».²⁶² Однако нельзя считать, что вызванные новых уровнем знаний изменения в социальной структуре «определяют соответствующие перемены в политике или культуре».²⁶³ Эти изменения скорее «ставят вопросы» перед остальными элементами общества, а реальные изменения в политике и культуре зависят от выбора людей.

Постиндустриальное общество «складывается вокруг знаний, что, в свою очередь, порождает (выделено нами. – В.О., Т.В.) новые общественные отношения и новые структуры, которые должны управляться политическими методами».²⁶⁴

Отвергая социальный детерминизм Маркса, Белл, как и Кастельс, совершенно явно упрощает материалистическое понимание истории, свойственную последнему трактовку детерминизма, причин­ности вообще, социального детерминизма в частности. Марксово понимание социального детерминизма означает прежде всего приз­нание определяющей роли материального общественного бытия (экономической деятельности в Марксовом понимании экономики) по отношению к общественному сознанию. Важным составным моментом этой концепции является понимание материального труда как определяющего экономические отношения и базирующиеся на них идеологические отношения, духовную культуру. При этом опреде­ление, опричинивание понимается отнюдь не в том прямолинейном, упрощенном смысле, который фактически приписывается марксизму Беллом и Кастельсом. С позиций материалистической диалектики содержание следствия не является «механическим слепком» с содержания причины. Действие причины опосредуется содержанием, спецификой явления, испытывающего причинное воздействие. Такое понимание детерминации совершенно явно и прозрачно выражено в «Капитале», в выстроенной Марксом цепочке причинно-следственных связей: труд – экономические отношения, в трудовой парадигме Маркса.

Рассматривая проблему детерминации общественного сознания в ее принципиальной теоретической форме, классики марксизма в серии писем, получивших название «Письма об историческом материализме», специально подчеркнули один из важнейших элемен­тов социального детерминизма – активность общественного сознания, его обратное влияние на материальное бытие. В письме к В.Боргиусу Энгельс отмечал: «Политическое, правовое, философское, религиозное, литературное, художественное и т.д. развитие основано на экономическом развитии. Но все они также оказывают влияние друг на друга и на экономический базис. Дело обстоит совсем не так, что только экономическое положение является причиной, что только оно является активным, а все остальное – лишь пассивное следствие. Нет, тут взаимодействие на основе экономической необходимости, в конеч­ном счете всегда прокладывающей себе путь».²⁶⁵

С позиций марксизма общественное бытие, материальный труд лишь в конечном счете определяет общественное сознание, духовную культуру. В ближайшем плане, как известно, с позиций марксизма первичным, определяющим фактором человеческих действий могут быть идейные побудительные мотивы, идеи (которые становятся «материальной силой»). В непосредственном плане «политика не может не иметь первенства над экономикой» (В.И.Ленин). Рассмат­ривая в принципиальном виде сложно структурированное отношение: материальное бытие – духовная культура, Энгельс в брошюре «Людвиг Фейербах и конец классической немецкой философии» отмечал, что зависимость форм общественного сознания от материального бытия различна. В наиболее близкой зависимости от бытия находятся правовое и политическое сознание, философия и религия образуют идеологии более высокого порядка, т.е. наиболее удалены от материальной экономической основы. В них «связь представлений с их материальными условиями существования все более запутывается, все более затемняется промежуточными звеньями. Но все-таки она существует».²⁶⁶ В области философии и религии новые экономические отношения не создают ничего заново, но определяют направления изменения представлений.

Марксова концепция и методология социального детерминизма имеет несравненно более основательный и содержательный характер, чем «осевой принцип», или методология, Белла. Коренная особенность этой методологии заключается в том, что она не доходит до субстан­ции общественной жизни, в отличие от теории и методологии мате­риалистического понимания общества, опосредованного богатейшим опытом истории философии, в особенности логики Гегеля. Вместе с тем, как нам представляется, фактически «осевой» подход Белла, как и близкая к нему методология Кастельса, фактически приближаются к Марксову социальному детерминизму, не делая, впрочем, решающего теоретического шага к нему. Главное различие социального детер­минизма и «осевой» методологии связано с тем, что последней, концепции постиндустриального общества в целом, присуще идеалистическое понимание общества, выраженное в фактически проведенной идее решающей роли знания в развитии постиндустриального общества, знания как главном ресурсе и продукте этого общества. Между тем, как мы намерены показать, теория постиндустриального общества фактически дает новые убедительные аргументы в пользу материалистического пони­мания истории.