Фойницкий И.Я. Курс уголовного права. Часть особенная Посягатель. Фойницкий И. Я. Под ред., с предисл. А. А. Жижиленко 7е изд
 Скачать 4.43 Mb.
|
|
Глава IV. Посягательства против личной чести _ 30. Понятие чести и оскорбления. У римлян честь означала состояние ненарушимого достоинства, принадлежавшего римскому гражданину, и таким образом сливалась с гражданскою полноправностью. Все не бывшие гражданами не пользовались и честью. Честь не была каким-нибудь особым правом личности, имевшем самостоятельное содержание, а идеальным объединением всего разнообразия прав, принадлежавших гражданину. Имея своим основанием государственное признание личности гражданином, честь не зависела от мнешния сограждан от их отзывов и суждений. Поэтому injuria означала не только обиду (contumelia), но вообще нарушение какого бы то ни было права личности (jmne quod non jure) не подходившее под определение иного предусмотренного законом нарушения, а наказания за обиду сводились к денежному взысканию в пользу потерпевшего и infamia; только в императорский период более строгим наказанием начали подвергаться виновные в пасквилях (libelli famosi). Совершенную противоположность этому государственному пониманию чести представляет субъективное германское воззрение на честь, как на внутреннее благо, личное выражение нравственного достоинства человека, отраженное в мнении общественного кружка, к которому он принадлежал. Являясь выражением нравственного значения личности, честь присуща каждому лицу независимо от его государственного положения, но объем ее стоял в зависимости от массы условных исторически сложившихся обстоятельств и изменялся, смотря по принадлежности виновного к тому или иному общественному классу: позорное для рыцаря не всегда было позорным для горожанина. Поэтому и обида по германскому праву была не посягательством на полноправность вообще, а выражением презрения к личности, неоказавшей уважения к нравственному ее достоинству. Обида получает здесь самостоятельное содержание и не только не рассматривается как дополнительный проступок, что было по римскому праву, но даже начинает обнимать посягательства, иными законами предусмотренные, если они были учинены с оскорбительным намерением. Этому субъективному понятию чести и обиды соответствовало и особенное, выработанное германским правом, наказание за оскорбления; оно сводилось к торжественному признанию чести обиженного самим обидчиком в виде испрошения прощения или отказа от сказанного (Abbite, Widerruf), что составляло обыкновенную прибавку полагавшегося за обиду личного наказания. В нашем древнем праве понятие обиды сливалось с понятием нарушения правоспособности и имело чрезвычайно широкий объем. Памятники древнейшие предусматривали только обиды действием; начиная же с двинской грамоты 1397 г., нашему праву становится известна и обида словом лай. Но, кроме сознания личной правоспособности, у племен славянских было развито сознание связи, с родом, откуда ведет происхождение родовая честь. Позднее, с развитием, служилого класса, на родовую честь оказали влияние отношения по службе, близость к великому князю, и отсюда образовался своеобразный институт местничества, упраздненный лишь в 1682 г.; при нем достоинство каждого человека считалось (честь происходит от слова счет по достоинству рода, по его государственно-служебному положению, и обидою стало нарушение этого счета (напр., занятием высшего места). В соборном уложении сохранилась такса обид наносимых лицам разных классов (ст. 27 и сл., гл. X.). Но постановления уложения относительно обид не отличались определенностью *(52), устанавливаемое им безчестье в пользу потерпевшего в связи с легкостью доказательства обиды (присяга обиженного), поощряли к возбуждению дел этого рода в таких размерах что против них пришлось издать особый закон указ. 1690 г. запрещал считать обидою описки в советных грамотах и простую ошибку в имени или отчестве; обвиняемому дана им возможность освободиться от преследования, принеся присягу в том, что он не имел намерения обидеть. Позднейшее наше законодательство, со времен Воинских артикулов воспринимает германские взгляды на честь и обиду, хотя наказание бесчестием в пользу пострадавшего сохранилось до издания устава о наказ. 1864 г.; с этого времени за обиды в уголовном законе положены одни только личные наказания, а если обиженный требует бесчестья, то он должен вести дело гражданским путем и обидчик не подлежит никакому наказанию (138 уст. о наказ.). Тем не менее, однако, сохраняются еще у нас остатки старины, под влиянием которой к оскорблениям чести отнесены уложением о наказ. низшие телесные повреждения и преступления против целомудрия (ст. 1523-1534); хотя о поражении чести в смысле нравственного достоинства личности здесь может и не быть речи. _ 31. Основою современного понятия чести является идее нравственной личности и покоющееся на ней понятие личного достоинства. Рассматриваемая с ее внутренней стороны, по отношению к ее субъекту, такая честь, конечно, недоступна для нападений извне: честный человеке остается честным, что бы ни делали и ни думали другие. Но идее чести может быть рассматриваема и со стороны внешней, как притязание лица на то, чтобы другие не проявляли пренебрежения к его личному достоинству, не обходились с ним таким образом который свидетельствовало бы о непризнании в нем человеческой личности. Это притязание берет под свою охрану государство и, сообщая ему характер правовой, облагает посягательства на внешнюю честь лица уголовными наказаниями *(53). В это понятие внешней чести, как объекта наказуемого посягательства, входят следующие два признака: сознание лицом собственного человеческого достоинства и отношение других к нему как к личности, мнение о нем общества. Необходимостью первого объясняется невозможность нанесения оскорбления лицу, не обладающему способностью сознавать свое личное достоинство, напр., ребенку, умалишенному *(54); на том же основании оно не может быть нанесено лицу юридическому: только лицо физическое, человек, может быть объектом оскорбления; распространение этого понятия и на лиц юридических или на целое сословие противоречит идее чести как блага, неотделимого от человеческой личности *(55). Притом посягательство должно быть направлено на конкретно-определенную личность, и хотя не требуется, чтобы она названа была по имени, но необходимо указание таких индивидуальных признаков, которые свидетельствовали бы, что оскорбление относится именно к ней. Во всяком случае, при современных воззрениях, объектом оскорбления человек может быть независимо от принадлежности его к тому или иному общественному классу. Значение второго момента проявляется в том, что оскорбительность действия стоитъ в зависимости от нравов общества, в среде которого оно учинено; одно и то же действие может быть оскорбительным или неоскорбительным, смотря по тому, кому и кем оно нанесено. В этом отношении кроме общей чести различайте еще честь особенную, т.е. честь лица как члена того или иного сословия или класса (Standesehre), напр., воинскую, дворянскую, коммерческую; это значит, что деение, безразличное вообще, становится оскорбительным, если оно относится к лицу данного класса, роняя его именно в среде этого класса (напр., название офицера трусом. Таким образом, завися и от степени сознания лицом своего человеческого достоинства и от мнений и нравов окружающей среды, понятие чести само по себе представляется в высшей степени условным и неопределенным Безразличное для одного лица, в силу его характера, его прошлого и принадлежности его к данной среде, становится нередко тяжким посягательством для другого. По мнению одних "брань на вороту не виснет", за всяким словом не угонишься, по мнению других напротив личное достоинство подвергается тяжкому испытанию не только от брани, но даже от неоказания принятых в общежитии знаков внимания и уважения Частная щепетильность способна видеть тяжелое нарушение чести в неотдаче визита, неприглашении на бал и т. п. Очевидно, что государство не может распространить свою охрану на такие притязания во всей их безпредельности, и сообщение личной чести значение правового блага необходимо предполагает установление известных пределов ее, для того, чтобы охрана одних лиц не переходила в неправомерное стснение свободы других. Честь в значении конкретнаго права, принадлежащего данному лицу, сводится к ненарушимости его достоинства как члена общежития. Этому праву соответствует юридическая обязанность всех других лиц воздерживаться от нарушения такого достоинства, т.е. воздерживаться от действий, которыми он внешним образом унижается, ставится ниже других членов общежития, и которые составляют оскорбление чести. Отсюда: 1) предметом оскорбления чести является достоинство человека как члена общежития. Такое достоинство условливается признанием за ним значени нравственной личности и нарушается отрицанием нравственных качеств или обхождением, предполагающим такое отрицание. Но качества, не имеющие этого характера, не могут быть и предметом оскорбления; таковы качества физические и умственные Критика их свободна, и отрицание их может быть оскорблением чести тогда лишь, когда оно выражается в обхождении, вместе с тем уничижающим человека и как члена общежития, напр., обращением к нему с унизительными названиями урод, дурак, глупец и т. п.; всякое же иное выражение мнения, о них лежит вне области оскорбления; 2) праву на честь соответствует обязанность других воздерживаться от внешних действий, уничижающих личность в ее нравственном достоинстве. Норма, ограждающая право чести, имеет запретительный характер и потому деения, ее нарушающие, должны принадлежать к положительной деятельности, выражающейся в содеении чего-либо; простое упущение никогда не может быть оскорблением чести в смысле юридическом. Другими словами: содержанием наказуемого оскорбление чести может быть не неоказание уважения, а только уничижение человека. Иногда закон сообщает юридический характер, даже обязанности оказывать внешние знаки почтения и уважения; однако нарушение этой обязанности составляет не оскорбление чести, а отдельный от него, хотя и примыкавший к нему проступок дерзости, грубости или нарушения правил пристойности *(56). Поэтому простое невыполнение правил вежливости, не может быть признаваемо оскорблением, хотя бы им в данном случае был нанесен чувствительный укол самолюбию. Нужно прямое уничижение другого, как человека и как члена общежития. Такое уничижение может быть учинено или 1) путем неприличного презрительного с лицом обхождения, составляющего непосредственную личную обиду; или 2) путем разглашения позорных для чести его обстоятельств предназначенного для уничижения его во мнении третьих лиц; это разглашение формулируется в законодательствах как клевета или как диффамация. Угол. улож. 1903 г. общим понятием оскорбления обнимает 1) умышленную личную обиду обхождением или отзывом позорящими обиженного или члена его семьи, хотя бы умершего (ст. 530); 2) опозорение разглашением, хотя бы в отсутствие опозоренного обстоятельства, его позорящего (ст. 531) и 3) разглашение заведомо ложного обстоятельства, подрывающего доверие к промышленной или торговой деятельности оскорбленного (ст. 540). _ 32. I. Обида есть противозаконное умышленное уничижение человека неприличным обхождением, выражающим во вне неуважеше к обижаемому. Субъектом обиды может быть всякое лицо, причем общие условия вменяемости и отпадения противоправности деяния применяются и к обиде. Так, уничижение человека не преступно, если оно производится во исполнение закона, напр., в виде наказания, применяемого по законно состоявшемуся судебному приговору. Оно теряет преступный характер, выполняясь во имя необходимой обороны, если только к случаям такого рода будет установлена применимость этого понятия. Равным образом противозаконность его отпадает в случаях когда уничижение представляется осуществлением права, поначалу: qui suo jure utitur, nemini faccit injuriam. В законодательствах иностранных делается попытка точного указания таких случаев. Так по французскому закону о печати 1881 г. не подлежат уголовному преследованию речи, произнесенные в законодательных палатах доклады и документы, по распоряжению палат напечатанные а, равно добросовестные газетные отчеты о заседаниях палат, с судебных заседаниях, наконец, и произнесенные в последних речи. По кодексу германскому ненаказуемы (_ 193): заявления, сделанные для осуществления или защиты прав или для ограждения законных интересов предостережения и выговоры начальников подчиненным: сслужебные донесения или суждения со стороны должностных лиц, и иные подобные случаи; но если при этом была употреблена оскорбительная форма, то за нее определяется ответственность на общем основании. Трудно, однако, дать полный перечень всех таких случаев в законе. У нас законом 1838 г. постановлено, что в личной обиде не принимается от детей на родителей никакого иска ни в гражданском, ни в уголовном порядке; это правило содержится доныне в законах гражданских (168 т. Х ч. 1; к. р. 1872 .n 61, Пономарева). Равным образом, не наказуемо обхождение, состоявшееся в силу предоставленной законом дисциплинарной власти, напр., по службе, по уставам разных учебных заведений, а судебная практика распространяет это начало и на дисциплинарную власть, установившуюся силою соглашения Так, сенат не признал наказуемою обидою порицания, сделанного хозяйкою ее прислуге (1870, n 410, Жомини), учителем ученице (1871 n 177, Рубинштейна), старшиною клуба членам и гостям его (1867 n 279, Фогеля); но, конечно, для отпадения наказуемости деение должно оставаться в пределах дисциплинарной власти, которая принадлежала одному лицу над другим Независимо от дисциплинарной власти, противозаконность обиды может отпадать в силу осуществления своего права или обязанности вообще, напр., при судебной защите при должностной деятельности; здесь однако, закон предупреждает воздерживаться от оскорбительной формы, возлагая за нее ответственность на виновного (745 уст. уг. с.). Независимо от права на обиду, между обидчиком и обиженным могут существовать особо близкие отпошения, создающие такое единство чести, что унижение одним чести другого становится немыслимым. Таковы случаи обид между супругами *(57). По особенности субъекта, среди обид выделяются некоторые случаи, а именно: а) учиненная должностнымъ лицом при отправлении должности (347 ул.), и б) учиненная священно-служителем; послдние случаи, по толкованию практики, подлежат суду епархиального начальства (1867," Т\"" 181, Панютина и др.). Объектом обиды может быть всякий человек, обладающий способностью сознания своего личного достоинства; в виду широкого по нашему праву объема обиды действием, захватывающего и тяжкие побои (ст. 1533 улож.), объектом последних должны быть признаваемы и лица, такою способностью не обладающие. Притом обида должна быть нанесена в лицо самому обиженному, в присутствии его, обида заочная, по выражению манифеста о поединках вменяется в поношение обидчику и никакие по ней жалобы не принимаются. Этот взгляд принят и Уложением 1845 г., требовавшим чтоб обида была личная, постановления же уложения не отменены, а заменены правилами устава о наказ. Однако человек может быть оскорбляем не только к своей индивидуальной чести, но и в качестве члена того или иного общественного единения; последнее может быть до того тесным, как, напр., в союзе семейном, что оскорбление одного из членов чувствуется и другими членами, как посягательство на их собственную честь. В таких случаяхъ говорят о посредственной личной обиде понимая под нею: 1) обиду одного лица посредством оскорбления другого (напр., название мужа рогоносцем есть оскорбление жены), и 2) обиду отсутствующего чувствуемую присутствующим как оскорбление самого себя в силу тесных семейных или родственных связей, установляющих для них как бы единую честь; так, наше уложение изд. 1857 г. говорило об обиде кого-либо насчет его самого, или его жены и членов семейства. Но может ли быть объектом обиды лицо умершее? Здесь нужно различать два вопроса: возможна ли обида человека после его смерти? возможно ли за обиду, нанесенную при жизни, преследование и наказание после смерти умершего. По первому вопросу в законодательствах замечаются две системы: одна, всего полнее проводимая кодексом венгерским охраняет честь умерших саму по себе, наравне с честью живых наказывая как оскорбление их, так и клевету, но не иначе, как по жалобе детей родителей, братьев сестер и супруга; особым постановлением. Оскорбление памяти умерших отличается от суждений о лицах, отошедших в область истории. Однородные постановления, но только для клеветы, содержатся и в германском законодательстве, которое руководилось стремлением оградить религиозное чувство почитания усопших. Однако умерший, покончив с земным все счеты, не может быть субъектом никаких прав, в том числе и права на честь; ни обида, ни клевета по отношению к делу немыслимы. И только ввиду единства чести лиц таких близких союзов как семейный, оскорбление чести живого члена семьи может иметь место путем оскорбления умершего. Поэтому более правильна вторая система, на Западе проводимая французскою доктриною и состоящая в том, что оскорбление умерших наказывается лишь в интересах живых, насколько оно является непосредственною их обидою или клеветою. Второй вопрос разрешается на основании юридического начала, по которому право иска переходит к наследникам умершего лишь по искам направленным к материальному, а не только идеальному, строго личному удовлетворению потерпевшего; о нем см. мой Курск о наказании. Наше право придерживается французской системы, в основании которой лежат положения римского права. О посредственных обидах свод законов издали 1832 и 1842 г. постановлял, что оскорбление жены, чада, служителя и ближних (родственников) наказуемо как" непосредственное личное оскорбление, если оно учинено не в присутствии оскорбленного свод, таким образом признавал единство чести домашней. Уложение 1845 г. сохранило тот же принцип наказуемости посредственной обиды, но упоминает только о женах и членах семейства, хотя бы умерших, т.е. единство чести домашней ограничило, заменив его единством чести семейной; при этом уложение говорило не только о посредственной обиде, но и о посредственной клевете. Эти положения хотя и не повторяются действующим законодательством но, по толкованию практики, разделяются им. Уголовное ул. (ст. 530) прямо говорит о возможности личной обиды члена семьи обиженного хотя бы умершего, а Финляндском улож. наказывает вообще позорение памяти умершего, если со времени его смерти не прошло 20 лет (_ 215). Со стороны внутренней, обида есть умышленное унижение другого лица. Возможно, конечно, и неосмотрительное обхождение, противоречащее достоинству личности; но оно не составляет оскорбления, хотя в практике нашей к таким случаям применялась иногда, но не верно 1 ч. 9 ст. уст. о наказ. Таким образом, умысел есть существенное условие всякой обиды. Этот умысел слагается: 1) из знания, что данный способ обхождения вообще или по понятиям того кружка, к которому принадлежит оскорбленный, унизителен для его личности, и 2) из желания, несмотря на то, учинить такое унизительное обхождение |