Гловели г. Д. История экономических учений
 Скачать 4.2 Mb.
|
|
ГЛАВА 30. ЭВОЛЮЦИОННАЯ ЭКОНОМИКА И ПОИСКИ НОВОЙ ТЕОРИИ ЭКОНОМИЧЕСКИХ ИЗМЕНЕНИЙ Несмотря на возникшее ещё в XIX в. взаимовлияние политической экономии и эволюционной биологии, эволюционная экономика как самостоятельная научная дисциплина выделилась только к концу ХХ в., дистанцировавшись от мэйнстрима и вобрав элементы различных традиций экономической мысли прошлого, особенно «старого» интитуционализма и длинноволновой динамики. Эволюционный подход был применен к одной из основополагающих для современного экономического анализа предметных областей — поведения фирмы в конкурентной среде, а также к долгосрочным процессам технико-экономического и институционального развития. 30. 1. Идеи эволюционизма в истории экономической мысли. Эволюционизм как научно-философский принцип. Употребление слова «эволюция» в более широком смысле, чем его изначальное значение в латинском языке (evolutio — развёртывание манускрипта; от evolvere — раскручивать, открывать, раскладывать) началось в XVIII в., но его всеобщее распространение — продукт торжествующего естествознания второй половины XIХ в., когда идея постепенного развития и усложнения, переходящего в видоизменение, преобразила науки о Земле (биология, геология) и стала путеводной для наук о человеке и общественных учреждениях. Эволюционный принцип в науке стал подразумевать поиск закономерностей перехода одних форм (главным образом, биологических или социальных) в другие. Были сформулированы три общих признака эволюции: 1) новое состояние заменяет собой предшествующее в том же самом предмете или субъекте (трансформизм); 2) новые состояния возникают в процессе превращения однородного в разнородное (дифференциация); 3) новые состояния являются результатом отбора конкурирующих форм (селекционизм). Эти признаки, с одной стороны, были уточнением обиходного понятия «развитие»127; с другой стороны, — корректировкой философской идеи «прогресса». Трактовка эволюции могла быть двоякой: как переход к новому состоянию, более совершенному в количественном или качественном отношении, чем предыдущее, т.е. как прогресс (позиция эволюционной школы в этнографии); и как изменение, не подразумевающее сравнительной оценки высоты ступеней развития. Как «манифест» эволюционизма в науке и философии, помимо воли автора, был воспринят трактат Ч. Дарвина «Происхождение видов путём естественного отбора» (1859). Главными пропагандистами эволюционизма стали германский биолог Э. Геккель и английский философ и социолог Г. Спенсер, причём, как уже было сказано (глава 15), они выступили как идеологи социал-дарвинизма, направленного против социалистических учений и проповедовавшего расовое и экономическое неравенство как «закон природы». Эволюционизм и марксизм. Несмотря на антисоциалистические выводы самых влиятельных эволюционистов, К. Маркс и Ф. Энгельс с энтузиазмом восприняли дарвиновскую концепцию естественного отбора как объяснение целесообразности форм, подводящее естественнонаучную основу под материалистическое понимание истории. Однако, с одной стороны, с эволюционным принципом постепенности вступал в противоречие диалектический принцип революционного «скачка», отделивший от марксистов тех, кто был согласен с рассмотрением изменений в производственных отношениях как основы эволюции форм в обществе. С другой стороны, если Маркс ненавидел Мальтуса за его теорию перенаселения, то Дарвин прямо заимствовал мальтузианскую формулу «борьбы за существование» и приписывал ей едва ли не главное значение в оформлении своей концепции. Некоторые видные последователи Маркса (К. Каутский, А. Богданов) существенно изменили оценку фактора народонаселения, а С. Булгаков пришёл к «ревизионистскому» выводу, что Марксом осталось непонятым значение роста населения как могучего фактора экономической эволюции. В российской политической экономии, испытавшей значительное влияние Маркса, понятие эволюционизм употреблялось как синоним «историзма» (в широком смысле, включая марксистский). Оценка экономических категорий (капитал, прибыль, заработная плата, рента) как эволюционных, меняющихся во времени, противополагалась их внеисторической трактовке классической школой. Такой подход выражен в трудах крупнейшего на рубеже XIХ — ХХ вв. российского специалиста по истории экономической мысли, профессора Юрьевского университета Александра Николаевича Миклашевского (1864 — 1911). Однако его обширный трактат «История политической экономии: Философские, исторические и теоретические начала экономии XIX века» (Юрьев-Дерпт, 1909) полностью игнорировал «маржиналистскую революцию». Эволюционизм и маржинализм. Теория общего экономического равновесия и англо-американский маржинализм задали статический стандарт неоклассической экономической теории, перешедший в формализованные микро- и макроэкономические модели. Хотя А. Маршалл не раз подчёркивал, что экономический анализ должен «становиться более биологическим по тону» и не сводиться к механической статике, сам Маршалл ограничился подчёркиванием постепенности, взяв в качестве эпиграфа афоризм «природа не делает скачков», а также введением категории «репрезентативная фирма». Её можно рассматривать как аналогию введенному Э. Геккелем понятию «онтогенез» — совокупность преобразований, претерпеваемых отдельным организмом от рождения до конца жизни. Но до аналогии «филогенезу» (развитие во времени биологического вида или общности организмов более высокой степени) у Маршалла дело не дошло, а категория «репрезентативная фирма» была отброшена в ходе становления концепции несовершенной конкуренции. Австрийская школа, дистанцировавшаяся от статичного механицизма неоклассики, выдвинула в лице К. Менгера «органический» подход, близкий к таковому в эволюционной концепции Г. Спенсера. Спенсер рассматривал эволюцию общества как процесс, разложимый на ряд более простых эволюционных процессов, в которых всегда обнаруживается прагматическое действие личной инициативы, личной энергии и личного влияния отдельных деятелей или групп. Этим действиям, побуждаемым стремлением к собственной выгоде и ведущим к «спонтанному сотрудничеству», Спенсер придавал решающее значение в хозяйственном и интеллектуальном прогрессе, противопоставляя их действиям государства. Менгер в качестве примера прагматического, «органического» результата «спонтанного сотрудничества» вследствие индивидуальных действий приводил деньги. Он трактовал возникновение денег как процесс «естественного отбора» (без участия государства) товара из тех, что обладают наибольшей ликвидностью, транспортабельностью, прочностью и делимостью. Эта идея Менгера стала отправным пунктом «эволюционной эпистемологии» Хайека (см. главу 25). Эволюционизм и критика принципов равновесия и оптимизации. В начале ХХ в. новые рубежи эволюционизма в биологии открылись с возникновением генетики и учения о мутациях (от латинскогоmutatio — «изменение») — резких случайных изменениях наследственных свойств организма. Основоположник мутационной теории голландец Х. Де Фриз сначала (1903) предположил, что мутации являются главным фактором эволюции, а естественный отбор играет подсобную роль. Но с развитием генетики в 1920 — 1930-е выяснилось, что стойкими, закрепляемыми в потомстве, могут быть лишь небольшие мутации, закрепляемые естественным отбором в наследственной конституции организма — генотипе. Й. Шумпетер, выдвинувший в «Теории экономического развития» (1912) концепцию инноваций как случайных изменений хозяйственного кругооборота, нарушающих равновесное состояние, через 30 лет отождествил предпринимательство с процессом экономической мутации, который «непрерывно революционизирует экономическую структуру изнутри, разрушая старую и создавая новую» («Капитализм, социализм и демократия»). В своей последней книге «История экономического анализа» Шумпетер охарактеризовал экономическую эволюцию как процесс, включающий феномены, которые делают экономический процесс неравновесным. В узком смысле это -рост показателей; в широком — изменения «институтов, вкусов или технологического кругозора». Одновременно другой австро-американский экономист, Герхард Тинтнер (1883 — 1967), в статье «Вклад в нестатическую теорию производства» (1942) утверждал, что вследствие несовершенства предвидения и неспособности человека решать сложные задачи со многими переменными нельзя анализировать поведение фирм, исходя из предпосылки максимизации прибыли. В условиях неопределённости каждому возможному выбору соответствует не один единственный результат, а распределение потенциальных результатов. Опираясь на выводы Тинтнера, А. Алчиян в статье «Неопределённость, эволюция и экономическая теория» (1950) предложил заменить неоклассический принцип оптимизации принципом естественного отбора в системе («лесу») «безличных сил рынка», где полученная положительная прибыль является условием выживания. При этом экономические агенты не столько руководствуются принципом максимизации прибыли, сколько адаптируются с помощью имитации и метода проб и ошибок. А. Алчиян заявил, что имитация, инновация и положительная прибыль — это «экономические аналогии генетической наследственности, мутации и естественного отбора». Однако Алчиян не затронул вопроса о природе технологических изменений. Эволюционизм и институционализм. Характер гораздо более широкий, чем у Шумпетера, критика неоклассических постулатов равновесия и оптимизации приняла у основателя американского институционализма Т. Веблена. Вникавший в новые тенденции в биологии, психологии и этнографии рубежа XIХ – ХХ вв., Веблен в своих книгах (см. главу 15) стремился сконструировать альтернативу маржиналистской модели рационального «гедониста-максимизатора» и заложить основания эволюционной экономической науки на следующих предпосылках: - разнообразие норм и стереотипов человеческого поведения (выявленное психологией и антропологией); - кумулятивный процесс формирования «инстинктов» и институтов как ответов человеческой природы на требования внешней среды, «с некоторой устойчивой последовательностью в накопленных изменениях, которая остаётся в дальнейшем»; - дихотомия материальных оснований культуры (производительные орудия и навыки) и стратификации «вызывающих зависть различий»; - конкуренция между статусными институциональными преимуществами, обусловленными прошлым, и новыми преимуществами, предоставляемыми устремлённой в будущее технологией. Концепцию эволюционного конфликта между обращёнными в прошлое институтами «церемониальными» и подрывающими их господство институтами «инструментальными» развивал вслед за Вебленом профессор Техасского университета Кларенс Эйрс (1891 — 1972). Однако его влияние, как и влияние Веблена, в основном коснулось социологов; тогда как в рамках экономической мысли воспринималось скорее как критическая риторика, малопродуктивная в сравнении с неоклассическими моделями. Заметим, что и книга Шумпетера «Деловые циклы» (1939), в которой идея экономической эволюции, движимой инновационным предпринимательством, была соединена с концепцией длинноволновой динамики, осталась на обочине кейнсианско-неоклассического мэйнстрима в «золотой век» макроэкономики 1950 — 1960-х гг. Но ситуация изменилась в кризисное десятилетие 1970-х. 30. 2. Эволюционная теория Р. Нельсона и С. Уинтера: понятие «рутины». Эволюционная теория экономических изменений. Хотя последователи «старого» американского институционализма ещё в 1960-е гг. организовали Ассоциацию эволюционной науки, которая стала присуждать премию Веблена — Коммонса (первый лауреат — К. Эйрс; среди последующих — Б. Селигмен, К. Гэлбрейт, Г. Мюрдаль, Р. Тагвелл), о превращении эволюционной экономики в особый поток экономического анализа можно говорить с начала 1980-х гг. , когда вышла книга профессоров Йельского университета Ричарда Нельсона и Сиднея Уинтера «Эволюционная теория экономических изменений» (1982). Нельсон и Уинтер начали свои исследования как разработку эволюционной модели поведения фирмы. Проверке подлежали: с одной стороны, — неоклассическая модель, постулировавшая конкурентное равновесие и цель максимизации прибыли; с другой стороны, — так называемая «точка зрения Шумпетера — Гэлбрейта». Согласно последней объём инновационной деятельности фирмы растёт более чем пропорционально росту её размеров, а также увеличивается по мере концентрации отрасли (в силу того, что в условиях олигополии доминирующие фирмы увеличивают расходы на НИОКР). За плечами Нельсона было также исследование проблем экономического роста слаборазвитых стран и понятие «ловушка равновесия в условиях низкого уровня экономического развития» (1956). Понятие «рутины». Центральной в концепции Нельсона — Уинтера стала категория «рутины», определённая как «сравнительно сложный образец поведения, применяемый под воздействием небольшого числа сигналов, легко опознаваемый и функционирующий в автоматическом режиме». «Рутина» — это способ обычного ведения дел. Она особенно прочна потому, что держится не только на рациональных расчётах, но и на уровне бессознательного: на системе убеждений, принятой в данной компании, на её организационной культуре. «В первом приближении можно ожидать, что фирмы в будущем будут вести себя согласно рутинам, принятым ими в прошлом». Во втором приближении можно предположить некоторое количественное изменение рутин, порождаемое взаимодействием внешних стимулов и существующих рутин. И лишь в случае чрезвычайно интенсивного давления обстоятельств фирма может пойти на упразднение прежней рутины и замены её новой. Причины стойкости рутины заключаются в том, что она представляет собой своеобразные активы фирмы, на приобретение которых были затрачены инвестиции. Заводить новые рутины достаточно накладно для фирмы и трудно её менеджеров. В результате фирме, может быть, выгоднее в условиях инфляции производить свои плановые расчёты в постоянных ценах, чем нанимать специалистов, которые помогли бы ей сыграть на изменении цен. Даже внедрение в употребление фирмами компьютерной технологии не может устранить рутины: в этом случае рутиной оказывается сама выбранная фирмой система программного обеспечения и не принимаются те новшества, которые требуют пересмотра последней. Пересмотру рутин мешает также угроза разрыва налаженных связей фирмы с ее поставщиками и клиентами (которые относятся к ее активам) и угроза конфликта внутри фирмы, между её различными подразделениями. Оформление институционально-эволюционного направления. Исследуя сдерживающее действие рутин на новаторство и зависимость инновационной активности фирм от уровня текущих прибылей и трудности проникновения в отрасль, Нельсон и Уинтер назвали свой подход «шумпетерианским». Однако британский экономист Джеффри Ходжсон отметил, что их работу гораздо правильнее назвать «вебленианской», хотя Веблен, сторонник (в отличие от Шумпетера) широкого применения биологических аналогий, не был ни разу упомянут в книге. В своей книге «Экономическая теория и институты. Манифест современной институциональной экономики» (1988) Ходжсон утверждал также, что Нельсон и Уинтер недооценили значение категории рутины, сведя её к механизму передачи управленческих и трудовых умений в пределах фирмы. Однако преобладающее влияние рутинизированного поведения можно обнаружить во всех социальных институтах, в том числе в системе образования, в научном сообществе, в сфере коммунальных услуг, профсоюзах и в любых органах местного и государственного управления. Наконец, структура потребления индивидов в домашнем хозяйстве поддерживается определённым набором рутин, среди которых — эффект присоединения к большинству, эффект сноба и эффект Веблена. Эти рутины передаются от поколения к поколению, и Ходжсон сравнивает их с генами, как Нельсон и Уинтер — внутрифирменные рутины. Книга Ходжсона способствовала самоопределению институционально-эволюционного направления экономической мысли, позиционирующего себя как альтернатива равновесному неоклассическому подходу и неолиберализму и заинтересованного в интеграции элементов марксизма и кейнсианства. 30. 3. Проблема «частоты» и эволюционные стратегии фирм. «Рутины» и проблема «частоты». Эволюционная теория экономических изменений обозначила проблему «частоты»: если есть набор рутин, обеспечивающих наибольшую приспособляемость применяющим их фирмам, то каков эволюционный механизм поддержания «видового» разнообразия, без которого нет развития? Возможным ответом на этот вопрос, появившимся первоначально в связи с попыткой модифицировать теорию монополистической конкуренции, может быть концепция эволюционных стратегий фирм. Её выдвинул в 1990 г. российский экономист, профессор Финансовой академии Андрей Юданов, основываясь на типологии эволюционных стратегий биологических видов, предложенной российским экологом Леонтием Григорьевичем Раменским (1884-1953). Фирмы, действующие в рыночной экономике, можно свести к четырем основным типам: — «виоленты» («сильные») — крупные предприятия, основным источником мощи которых являются высокая эффективность массового производства и низкие издержки за счёт экономии на масштабе; — «патиенты» («нишевые» производители) — специализированные предприятия, в совершенстве овладевшие искусством удовлетворять запросы потребителей в какой-либо узкой области; — «эксплеренты» («открыватели») — компании-пионеры, сделавшие ставку на открытие и создание принципиально новых продуктов и рынков; — «коммутанты» — мелкие неспециализированные предприятия, благодаря гибкости готовые включиться в любой бизнес, приносящий прибыль. «Системные вакансии» и жизненные циклы фирм. Типология фирм, предложенная Юдановым, соответствует новому пониманию механизма эволюции, сложившемуся к концу ХХ в. под влиянием учения великого русского учёного В. И. Вернадского о биосфере: естественный отбор действует в первую очередь как заполнение экологической ниши — системной вакансии. Это сходство усиливают определения, заимствованные у швейцарского эксперта по менеджменту Х. Фризевинкеля и дополняющие вышеприведенную классификацию фирм зоологическими метафорами: «хитрые лисы» (патиенты), «серые мыши» (коммутанты), «гордые львы», «могучие слоны» и «неповоротливые бегемоты» (виоленты). Для эксплерентов Юданов предложил собственную метафору «первые ласточки». В отличие от мира фауны, в мире фирм возможны превращения одних видов в другие, но не любые. Фирма-«мышь» имеет сравнительно с другими преимущества в возможности резких изменений сфер деятельности, но её подстерегает опасность стать обречённым «переростком», если не найти свою специализированную нишу, превратившись таким образом в «лису». Для «лисы» проблемой является перерастание занятой ниши — освоение массового производства; в случае успеха фирма превращается в крупную компанию-«льва». Эволюция виолентов обусловлена расширением «системной вакансии» — проникновением в новые сферы деятельности, закрепление в которых придаёт фирме устойчивость «слона»; но не исключены утрата динамизма или управляемости, а вместе с ними и прибыльности — судьба «бегемота». Значение малых фирм-эксплерентов в развитых экономиках резко возросло вследствие структурных сдвигов последней четверти ХХ в., открывших новые возможности для мелкого и притом наукоёмкого бизнеса. «Ласточки», удачно попавшие в поток прорывного научно-технического прогресса, превращаются в «львов» и «слонов», хотя большинство эксплерентов неизбежно погибает. Впоследствии Юданов применил также метафору «газели», введённую американским экономистом Д. Бёрчем для обозначения быстрорастущих фирм, создающих большинство новых рабочих мест. По мнению Юданова, подкреплённому анализом быстрорастущих фирм в российской экономике, «газели» воплощают целенаправленные механизмы в экономической эволюции; основатели таких фирм сознательно ищут перспективную нишу («прогнозная среда»), накапливают ресурсы и не щадят сил для её занятия (адаптация к реальной среде), ускоряя распространение удачных рутин по всей экономике. 30. 4. Концепции технико-экономической эволюции. Коэволюция техники и экономики? Хотя ещё Э.Геккель (1866) предложил термин экология для области, посвящённой познанию «экономики природы» — одновременному исследованию всех взаимоотношений живых организмов и их сообществ между собой и с окружающей средой, лишь через столетие эта область эволюционной биологии стала весомой и звучной для науки и общественности («экологическая тревога»). К этому времени экология выработала понятие коэволюции (1964) — совместной эволюции видов, взаимодействующих в экосистеме таким образом, что изменения, затрагивающие какие-либо признаки особей одного вида, приводят к изменениям у другого или других видов. Эта категория является многообещающей для исследований долговременной корреляции между технологическим и экономическим развитием — проблемы, которая в истории экономической мысли была особо значимой для критических направлений — марксистского, длинноволнового, институционального. При этом Н. Кондратьев и Й. Шумпетер акцентировали прерывистый, скачкообразный характер структурно-технологических сдвигов, а марксисты и институционалисты — «первичность» технической деятельности, «производства» по отношению к деятельности по извлечению прибыли, «бизнесу». Американский экономист Дэвид Гамильтон в книге «Эволюционная экономика» (1970) напомнил о дихотомии Веблена и призвал рассматривать рынок как «продукт культуры», регистрирующий результаты естественного отбора технологий и институтов. Однако Гамильтон, как и его предшественники-институционалисты, не смог смоделировать закономерностей перехода от одного состояния технологий и институтов к другому. Построение таких моделей началось в 1970-е гг. с переоценкой оставленных мэйнстримом в «запруде» идей Шумпетера и Кондратьева. Базисные инновации и «технологические паты». В 1975 г. Герхард Менш из Научного центра социальных исследований Западного Берлина выпустил книгу «Технологический пат», в которой актуализировал идею Шумпетера о том, что длинные волны экономической динамики связаны с прерывистым внедрением кластеров (от англ. cluster — скопление) крупномасштабных — базисных — технических новшеств. Технико-экономическое развитие общества Менш представил как эволюционное древо, каждая из ветвей которого соответствует либо новому продукту, либо новой технологии, либо новой организационной форме. При этом базисные технологии — это мощные ветви, которые ведут к образованию новых продуктов и новых рынков, требуют новых источников сырья и могут создавать массу принципиально новых рабочих мест, требующих существенно иной квалификации труда. За базисными технологиями и продуктами следуют улучшающие инновации, которые раскрывают все возможности базисных по таким параметрам, как удешевление, надёжность, срок годности, модификация функций. Как выяснил Менш, на протяжении 8-летнего периода (в 60 — 70-х гг.) функциональным улучшениям подверглась лишь треть выбранных для анализа товаров, но именно они стали доминирующими в предпочтениях потенциального покупателя. Но спрос на продукт уменьшается во времени в связи со снижением для потребителя его предельной полезности, а по мере того, как прогрессирует серия улучшений, каждое новое из них даёт меньший эффект, чем предыдущее. Постепенно возможность движения вперёд только за счет улучшающих инноваций, не требующих особых рисков и сосредоточения свободных денежных средств, исчерпывается. Тогда наступает пауза в поступательном экономическом развитии, требующая внедрения новых базисных продуктов и технологий. Менш назвал эту паузу технологическим патом и объяснил закономерность патовой ситуации тем, что траектория каждого цикла базисных инноваций имеет форму S-образной логистической кривой, и предшествующая кривая отнюдь не плавным образом вливается в новую. Их наложение порождает нестабильность и даже турбулентность, становится временем глубокой структурной перестройки или структурного кризиса. Динамика потоков, приливы и отливы базисных инноваций определяют изменения в экономике, выражающиеся в смене периодов роста и стагнации. Особый интерес в нелинейной модели Менша представляет сопоставление рыночной и плановой (командной) экономических систем. В рыночной экономике все инновации ограничены лимитом ресурсов рабочей силы и свободного для инвестирования капитала; явно преобладают улучшающие инновации как менее рискованные и более дешёвые. Лишь «технологические паты», из которых невозможно выйти в рамках существующей техники и данного международного разделения труда, подталкивают к кластерам базисных инноваций. Плановая экономика перенесла упор на базисные и социальные инновации, но ограничила необходимые для населения товары небольшим набором, не заботясь об их качестве и не слишком утруждая себя улучшениями. Привлекая историческую статистику важнейших изобретений и инноваций XIX и первой половины XX в., Менш спрогнозировал увеличение частоты базисных инноваций на период 1985 — 1995 гг. Технико-экономические парадигмы. Модель Г.Менша «реабилитировала» и уточнила инновационно-циклическую концепцию, которую ведущие представители кейнсианско-неоклассического синтеза (П. Самуэльсон, Р. Солоу) рассматривали как неудачу Й. Шумпетера. Вслед за этим произошло и возрождение интереса к забытой гипотезе больших циклов Н. Кондратьева, которая наряду с шумпетерианской стала отправным пунктом для дальнейшего выявления закономерностей технико-экономической эволюции (или коэволюции). Исследовательская группа из университета графства Сассекс (г. Брайтон) во главе с английским экономистом левокейнсианского направления Кристофером Фрименом и его женой, уроженкой Венесуэлы Карлотой Перес, выдвинула понятие технико-экономических парадигм, смена которых определяет большие циклы. В отличие от Г. Менша, К. Фримен и К. Перес полагали, что 1) лишь базисные инновации образуют кластеры, тогда как улучшающие идут непрерывно; 2) кластеры образуются не один раз в ходе длинной волны, но её «разгоняет» совокупность нескольких кластеров — технико-экономическая парадигма (ТЭП), которая распространяется из ведущих секторов на всю остальную экономику в начале длительного подъёма (а не во время пата) и имеет свой жизненный цикл; 3) «истощение» старой ТЭП сопровождается инерцией социально-институциональных механизмов, создающей барьеры потенциальному росту новой ТЭП, из-за чего экономика впадает в кризис. Каждая технико-экономическая парадигма имеет свои «ключевые факторы», главными свойствами которых являются снижение издержек производства, неограниченное предложение и потенциальная способность диффузии в другие секторы экономики. «Другой канон»? Гипотеза об эволюционной смене технико-экономических парадигм, каждая следующая из которых зарождается ещё в фазе роста предшествующей, долгое время развивается в условиях неадекватного окружения и становится доминирующей в экономической системе лишь с преобразованием институциональной структуры, стала основой для построения эндогенных схем длинных волн на базе технических нововведений. Учёные из Международного института Прикладного системного анализа в Вене Арнульф Грублер и Негоица Накиценович предложили длинноволновую модель базисных инноваций, исходя из предпосылки об определяющем значении для ТЭП производства и потребления энергоресурсов во взаимосвязи с транспортной инфраструктурой, производством орудий труда и обрабатывающей промышленностью. Опираясь на эту модель, российские экономисты-академики Сергей Глазьев и Владимир Маевский, директор Центра эволюционной экономики (основан в 1995), предложили концепцию технологических укладов (ТУ) современного экономического роста, коррелируемых с основными энергоносителями: 1) дерево — 2) уголь — 3) нефть — 4) природный газ — 5) ядерное топливо128. Причём: — жизненный цикл ТУ довольно продолжителен; в экономике в один и тот же период времени функционирует несколько ТУ, среди которых есть доминирующий уклад с наибольшим уровнем энергетического потенциала; — новый ТУ зарождается, когда доминирующий приближается к максимально возможной степени использования своего потенциала, и рост нового ТУ начинается лишь тогда, когда возможности прибыльного инвестирования в расширение производства продукции предшествующего ТУ исчерпываются в масштабах мировой экономики. В 2000 г. 10 экономистов и социологов, включая К. Перес и Дж. Ходжсона, учредили общество «Другой канон», подразумевая укрепление традиции экономической мысли, альтернативной неоклассике. В знак признания заслуг К. Перес (с 2006 г. — профессора Таллиннского технического университета, Эстония) «Другой канон» издал сборник «Технико-экономические парадигмы» (Лондон, 2009). Лидер «Другого канона» норвежский экономист и предприниматель Эрик Рейнерт включает в число своих предшественников экономистов разных стран от А. Серра до Р. Пребиша. Основную идею «Другого канона» можно сформулировать так: обоснование государственной промышленной политики для поддержки инновационно-технологического предпринимательства в целях ускоренного развития производств с возрастающей отдачей от масштаба и соответствующей структурной перестройки национальных хозяйств. «Другой канон» противопоставляет себя неолиберализму и солидаризуется с критиками принципа сравнительных преимуществ, начиная с Ф. Листа, и концепцией импортозамещающей индустриализации129. Критики «Другого канона» отмечают его эклектизм, характерный в целом для институционально-эволюционного направления, в том числе его представителей в России. Но сама постановка вопроса говорит о нерешённости вековых проблем, с которых 400 лет назад началась «политическая экономия»: роль экономической политики государства и причины неравенства в богатстве стран. 30.5. Зависимость от прошлой траектории развития. QWERTY-эффект. Принципиальное для экономического анализа расхождение по вопросу о «провалах рынка», разведшее в разные стороны представителей «старого» (вместе с кейнсианством) и «нового» (неолиберального) институционализма, получило неожиданный новый импульс от статьи экономиста-историка из Стэнфордского университета Пола Дэвида «Клио и экономика QWERTY» (1985), в которой была поставлена проблема отбора технических стандартов. Исторические обстоятельства того, почему верхний ряд букв на клавиатуре пишущих машинок, а затем и персональных компьютеров, принял вид QWERTYUIOP, а не другую последовательность (более удобную для быстроты набора), Дэвид использовал как аргумент для вывода, что рынок может отобрать далеко не лучший техническийстандарт, закрепив его в силу таких причин, как: 1) долговечность функционирования оборудования или норм; 2) техническая взаимосвязанность элементов системы; 3) эффект масштаба: 4) меняющаяся предельная отдача. Подобного рода QWERTY-эффекты были обобщены формулой «зависящая от пути развития» последовательность экономических изменений, в силу которой случайные события оказывают воздействие на окончательный, отдалённый во времени, и в итоге не самый эффективный результат. Аналогичный пример привёл другой экономист-историк, Роберт Коуэн в статье «Атомный реактор: изучение технологической блокировки» (1990). Он утверждал, что не самый эффективный стандарт «гражданского» ядерного реактора (на лёгкой воде) был принят в США как побочный результат «холодной войны», поскольку такие реакторы были сначала внедрены на атомных подводных лодках. Дискуссия вокруг экономической истории технических стандартов, рыночный отбор которых может быть неэффективным, вскоре перешла к проблематике влияния зависимости от «пути развития» (path dependence) и «блокировки» (look-in) на трудности внедрения институтов, содействующих экономическому росту. Организаторы российской дискуссии по QWERTY-эффектам (2005) профессор ГУ-ВШЭ Рустем Нуреев и доктор социологических наук Юрий Латов нашли повод для оптимизма в том, что в процессах внедрения технических стандартов могут выиграть те страны, которые делают это позже (есть примеры в истории России). Однако в том, что касается отбора институтов в России, ситуация не выглядит обнадёживающей. Институциональные ловушки. Российские экономисты, обратившись к проблеме зависимости от «пути развития», указали на такую разновидность «эффекта блокировки», как «институциональная ловушка» — ситуация, когда закрепившийся неэффективный институт не просто тормозит развитие, но разрушает ту систему, в рамках которой сложился и развивается. Профессор РЭШ Виктор Полтерович показал, что таким был сложившийся в постсоветской России институт бартерных расчётов. Он позволял временно решать проблемы малоэффективных предприятий, но делал невозможным сколько-нибудь серьёзную реструктуризацию производства, удерживая экономику в депрессивном состоянии вплоть до «дефолтового шока» 1998 г. Профессор ГУУ Евгений Балацкий рассмотрел институт заказных диссертаций, позволяющих получать учёные степени тем, кто почти или вовсе не участвует в подготовке таких «работ». В условиях слабого финансирования науки фактические авторы диссертаций получают дополнительный заработок, однако девальвация учёных степеней разрушает научное сообщество. Более того, в привыкших к оплаченным работам диссертационных советах утрачивается грань между заказными и оригинальными работами. И в то время как одни учёные довольствуются некоторым материальным вознаграждением за «негритянский» труд, другие лишаются возможности заслуженного морального вознаграждения за выполненную ими подлинную научную работу, которая воспринимается членами «учёных» советов не более чем как прилагательное к банкету. Зависимость экономики России от «пути развития» и «институциональные ловушки» — лишь часть злободневных проблем, поднятых институционально-эволюционным направлением, привлекающим всё большее число российских экономистов. РЕКОМЕНДУЕМАЯ ЛИТЕРАТУРА
1 Ясперс К. Смысл и назначение истории. — М. : Республика, 1992. С. 49. |