Д. Белл. Грядущее Постиндустриальное Общество. Грядущее постиндустриальное

• Название: Грядущее постиндустриальное
• Анкор: Д. Белл. Грядущее Постиндустриальное Общество.doc
• Дата: 02.02.2017
• Размер: 5.69 Mb.
• Имя файла: Д. Белл. Грядущее Постиндустриальное Общество.doc
• Тип: Книга; #1773
• страница: 25 из 51

V. The Service Economy. P. 185. Table 66.
По целому ряду причин социологического характера женщин сложнее организовать в профсоюзы, чем мужчин. Меньшее их число рассматривают свою работу как постоянную и в силу это­го менее заинтересованы в союзах; очень многие женщины рабо­тают неполный рабочий день или по совместительству, чтобы приносить больше денег в семью; они гораздо чаще, чем мужчи­ны, меняют работу. И поскольку доля женщин в рабочей силе имеет тенденцию к росту, то даже не принимая во внимание дви­жение за эмансипацию, одно лишь развитие сферы услуг поста­вит перед профсоюзами, стремящимися привлечь в свои ряды новых членов, весьма серьезную проблему.

НЕКОММЕРЧЕСКИЙ СЕКТОР

Как я отмечал выше, отрасли сферы услуг могут быть разделены по многим критериям: так, можно выделить услуги, непосред­ственно связанные с производством, такие, как транспорт и ком­мунальное хозяйство; услуги по распределению и торговле, а также финансово-кредитные и страховые услуги; профессиональные и деловые услуги, такие, например, как обработка информации; услуги по социально-культурному обслуживанию населения: сюда относятся туристические компании, шоу-бизнес, индустрия спорта и отдыха, а также средства массовой информации; наконец, есть группа услуг, которые можно назвать общественными услугами:

здравоохранение, образование и административные службы. Пос­ледняя стала наиболее быстрорастущей областью экономики со времен окончания второй мировой войны.

Таким образом, рост имеет место в некоммерческом секторе общества. В 1929 году, как свидетельствуют подсчеты Э.Гинцберга и его помощников, в нем производилось 12,5 процента всех приобретаемых населением товаров и услуг. В 1963 году эта доля превысила 27 процентов и продолжает расти¹⁸. В 1929 году 4,465 млн. человек работали в государственных учреждениях и некоммерческих организациях, что составляло 9,7 процента со­вокупной рабочей силы. В 1960 году 13,583 млн. человек, или

¹⁸ См.: Gimberg, Hiestand and Reubens. The Pluralistic Economy. N.Y., 1965. P. 86.
20 процентов занятых, находили себе применение в этой сфере;

к этому времени занятость только в правительственных учреж­дениях достигла 8,3 млн. человек. Эта категория работников увеличивается очень быстро (на 4,5 процента в год) и достигла 11,8 млн. в 1968 году, причем прогноз на 1980 год составляет 16,8 млн. человек. (Хотя у нас нет точных сведений о росте занятости в других элементах некоммерческого сектора, в пер­вую очередь здравоохранении, можно предположить, что и там он существен.)

Гораздо более важно то, что некоммерческий сектор являет­ся основной сферой, обеспечивающей чистый прирост новых рабочих мест, то есть их увеличение, а не замещение. С 1950 по 1960 год на его долю пришлось более 50 процентов всех новых рабочих мест, а между 1960 и 1970 годами одни только прави­тельственные учреждения обеспечили треть новых рабочих мест, созданных в целом в сервисном секторе.

Существуют ли значительные отличия в системе ценностей занятых в некоммерческом и коммерческом секторах? В этой области практически не проводилось исследований. Между тем, поскольку центральное место в некоммерческом секторе занима­ют здравоохранение, образование и научные исследования, ко­торые в 1975 году будут насчитывать 6 млн. работников¹⁹, следу­ет иметь в виду, что здесь сосредоточены представители средне­го и “верхнего среднего” классов, которые не только представля­ют собой большое культурное пространство, но и политические и социальные взгляды которых, в большинстве своем, более либе­ральны, нежели ценности остальных членов общества. Именно отсюда будут исходить наиболее активные требования социальных перемен.

¹⁹ Детальные прогнозы по отдельным профессиям составлены только для 1975 года. Национальная матрица отраслей и профессий, представленная в Bureau of Labor Statistics Bulletin No 1606 Vol. IV. P. 28 (таблица “Tomorrow's Manpower Needs”), содержит следующие оценки [в тыс. чел.]:



“НОВЫЙ” РАБОЧИЙ КЛАСС

В состоявшемся недавно диалоге французский марксист-роман­тик Р.Дебре спросил чилийского президента С.Альенде о его ре­волюционной доктрине:

Дебре: ... основной вопрос состоит в том, какая часть обще­ства является движущей силой [революционного] процесса, ка­кой класс ответствен за его протекание?

Альенде: Пролетариат, иными словами — рабочий класс.

Однако проблемой развитого индустриального общества яв­ляется само определение рабочего класса. Относятся ли к нему “фабричные рабочие”, “промышленные рабочие” или, даже шире, все “синие воротнички”? (К.Маркс не идентифицировал проле­тариат с массами работающей бедноты, и тем более с люмпен-пролетариатом, который, по его словам, потерял возможность нормально функционировать в обществе. Классический пролета­риат состоит из фабричных рабочих, чье классовое сознание сфор­мировано условиями их труда.) Однако даже принимая самое широкое определение, очевидно, что группа “синих воротнич­ков” становится все сокращающимся меньшинством в развитом или постиндустриальном обществе. Являются ли пролетариатом, иди рабочим классом, все, кто работает за жалованье иди зарпла­ту? Но это означает такое расширение рамок понятия, которое делает его неопределенным. (Являются ли все менеджеры рабо­чими? Относятся ли к ним управляющие и администраторы? Оказываются ли рабочими высокооплачиваемые профессора и инженеры?)

В течение продолжительного времени марксистские социоло­ги просто игнорировали этот вопрос, утверждая, что “неизбеж­ный” экономический кризис капитализма приведет к революци­онному конфликту, победителем в котором окажется “рабочий класс”. В Германии в 20-е годы, где новый технический и адми­нистративный класс был впервые отмечен как самостоятельное явление, он подучил название “нового среднего класса”, и имен­но в этом смысле данное понятие применял Ч. Райт Миддс в своей книге “Белый воротничок”, вышедшей в 1951 году. Для немецких социологов, в частности для Э.Ледерера и Я.Маршака, которые впервые детально проанализировали это явление, “но­вый средний класс” не был самостоятельным независимым клас сом и должен неизбежно склониться к поддержке либо пролета­риата, либо предпринимателей. То же утверждал и Ч. Райт Мидлс:

^Подобно тому как и политическая власть основана на организо­ванной экономической мощи, “белые воротнички” могут черпать свое влияние лишь из “капитала” или “труда”. В рамках власт­ной структуры они являются зависимой переменной. Оценки их политических движений, таким образом, должны основываться на более широких предсказаниях хода и результатов борьбы пред­принимателей и рабочих”²⁰.

Как немецкие социологи, так и Ч. Райт Миддс имели в виду в первую очередь управленцев, администраторов и клерков. Одна­ко когда в 50-е годы стада очевидной широкомасштабная транс­формация в характере самого квалифицированного труда, когда инженерные и технические работники быстро проникали в наи­более технологически развитые отрасли — аэрокосмическую, ком­пьютерную, электронику, оптику, нефтепереработку, химию по­лимеров — и когда эта новая страта не только стада в професси­ональном аспекте исключительно важной, но и начала заменять квалифицированных рабочих как центральный элемент хозяй­ственного прогресса, вопрос о ее социологическом определении стад на повестку дня.

Первым из марксистов, кто начал искать подобную теорети­ческую формулировку, был независимый французский радикал С Мадде, который в серии статей, опубликованных в 1959 году в газете “Les Tempos Modernes” и журнале “La Nef” представил анализ процессов, происходивших в небольшом французском суб­подрядчике “Ай-би-эм”, корпорации “La Compagnie des machines Bull”, а также на высокоавтоматизированном нефтеперерабаты­вающем заводе Caltex. Эти исследования вкупе с большим эссе, названным “Тред-юнионизм и индустриальное общество”, были опубликованы во Франции в 1963 году в качестве книги “Новый рабочий класс”. Даже не будучи переведена, она имела существен­ное влияние на молодых американских радикалов, особенно на социал-демократов (которые могли находиться в роли рабочих и одновременно вкушать все остальные прелести общества). Неко­торое время “тенденция к новому рабочему классу” была попу­лярной среди независимых марксистов, пока не была погублена,

²⁰ Wright Mills С. White Collar. N.Y., 1951. P. 352.
с одной стороны, революционым авантюризмом Уитермена, а с другой — жестким догматизмом молодежных групп Прогрессив­ной рабочей партии. В результате раскола СДС эта тенденция осталась нереализованной.

Идея С.Малле довольно проста. Инженеры и техники суть “новый” рабочий класс, частично замещающий прежний и имею­щий как задатки революционного лидера, так и способность иг­рать роль гораздо большую, чем можно было бы ожидать, исходя из его численности. Они представляют собой “новый” рабочий класс, даже если их труд хорошо вознаграждается, так как их способности неизбежно упрощаются, фрагментируются и рути-низируются, и они не всегда могут реализовать те профессио­нальные навыки, которые получили в процессе образования. Та­ким образом, их значение “нивелируется” до уровня высококва­лифицированного рабочего класса. Тот факт, что они лучше оп­лачиваются, не делает их новой “рабочей аристократией”, но' скорее дает модель поведения для других рабочих. Как пишет С.Мадле: “"Новый рабочий класс" тесно связан с наиболее раз­витыми капиталистическими предприятиями, и его уровень жиз­ни проистекает из их высокой производительности. Однако та­кое положение вещей может легко измениться с изменением эко­номической ситуации в стране, и глубокий анализ препятствует отнесению данной группы к “рабочей аристократии”. Несомнен­но, что между ними и рядовыми рабочими существует значитель­ный разрыв в уровне жизни. Однако, как мы увидим, присут­ствие этого “авангарда” не меняет в худшую сторону ориентиры рабочего класса, а напротив, имеет положительный эффект”²¹.

В принципе эта идея не нова. Она является центральной для Т.Веблена (мало известного во Франции), который в своей кни­ге “Теория коммерческой фирмы” (1903) отметил фундаменталь­ное различие между индустрией и бизнесом — между инжене­ром, посвящающим свои усилия в основном усовершенствова­нию технологии производства, и финансовым капиталистом или менеджером, которые порой сдерживают производство для под­держания самого процесса воспроизводства и получения прибы­ли. К книге “Инженеры и система цен” (1920) Т.Веблен добавил “Меморандум исполнительному Совету технологов”, в котором

²¹ Mallet S. La nouvelle classe ouvrifere. P., 1963. P. 69.
был изложен тезис о революционном потенциале промышленных инженеров как “генерального штаба индустриальной системы”. “Без их непосредственного и неослабного руководства и посто­янного вмешательства, — писал он, — индустриальная система не сможет работать. Инженеры создают, налаживают и поддер­живают механически организованную структуру технических процессов. Без них и без их постоянного внимания все произ­водственное оборудование, все механические устройства превра­тятся в груду мусора”²².

Т.Веблен писал это на волне приподнятых чувств после рус­ской революции, когда он чувствовал, что синдикалистское пере­устройство общества было возможно; более того, что оно остава­лось единственно возможным, с тех пор как политические рево­люции в развитых индустриальных обществах остались в прошлом. Почти полвека эта идея казалась странной, но ее возрож­дение в работах французского автора стало возможным в силу того, что идея нового класса профессионалов была соединена с концепцией отчуждения.

Там, где С.Малле, как и Т.Веблен, ограничивался оценкой положения технического персонала, французский социальный критик А.Горц, издатель журнала “Les temps modernes”, распро­странил тезис об “отчужденном положении” на весь класс про­фессионалов. До сих пор, утверждал он, профсоюзное движение считало необходимым бороться за “количественные выгоды”, но подобная стратегия становится во все большей мере нефункцио­нальной, поскольку привязывает интересы рабочих к повышению производительности и системе потребительского общества. Но­вая стратегия трудящихся, в том числе и всех представителей класса профессионалов, должна ориентироваться на борьбу за “качественные” изменения и, в частности, за контроль над про­цессом производства.

А.Горц пишет: “...технологи, инженеры, студенты и исследо­ватели сознают, что они являются такими же наемными работ­никами, как и остальные, получая оплату лишь за ту часть рабо­ты, которая представляется удачной с точки зрения краткосроч­ной эффективности. Они приходят к пониманию того, что перс­пективные исследования, творческая разработка оригинальных

²² См.: Veblen Т. The Engineers and the Price System. N.Y., 1963. P. 4-5.
проблем, любовь к совершенству несовместимы с критериями ка­питалистической выгоды... Они сознают, что закон капитала уп­равляет ими не только в их деятельности, но и во всех аспектах жизни, так как те, кто контролирует крупные корпорации, обла­дают также и властью над государством, над обществом, над рай­оном, городом, университетом — над будущим каждого челове­ка...

В такой ситуации становится очевидным, что борьба за ис­полненную смысла жизнь есть борьба против власти капитала, и эта борьба должна вестись без всякого перерыва, начиная с уров­ня отдельной компании и вплоть до пределов всего общества, от профсоюза до всего политического целого, от технологии до куль­туры... С этого момента в нее включено все: работа, зарплата, карьера, город, районы, наука, культура и сама возможность раз­вития индивидуальных творческих сил на благо человечества... Эта цель не может быть достигнута исключительно через наци­онализацию (которая может обернуться лишь большим бюрокра­тическим огосударствлением) основных центров накопления ка­питала и кредитных средств: она требует также умножения чис­ла центров демократического принятия решений и степени их автономности; иными словами, комплексной и скоординирован­ной сети региональных и местных организаций. Это требование, далеко не абстрактное, обладает или может обладать всей акту­альностью определенной необходимости... так как определенный уровень культуры уже достигнут, потребность в автономии, по­требность в свободном развитии своих дарований и в придании смысла собственному существованию ощущается сегодня с той же интенсивностью, что и неудовлетворенные физиологические потребности.

Невозможность выживания, которая связывалась пролетари­ями прошлого столетия с невозможностью воспроизводства их рабочей силы, превращается для работников научной и культур­ной сфер в невозможность применения своих творческих спо­собностей на рабочем месте. Промышленность в прошлом веке впитала в себя сельских жителей, обладавших мускулами, легки­ми, желудком: их мускулам недоставало открытого пространства, легким — чистого воздуха, желудкам — свежей пищи; их орга­низм истощался, и самой главной их потребностью было обеспе­чение работы своих органов во враждебной внешней среде. Про быд изложен тезис о революционном потенциале промышленных инженеров как “генерального штаба индустриальной системы”. “Без их непосредственного и неослабного руководства и посто­янного вмешательства, — писал он, — индустриальная система не сможет работать. Инженеры создают, налаживают и поддер­живают механически организованную структуру технических процессов. Без них и без их постоянного внимания все произ­водственное оборудование, все механические устройства превра­тятся в груду мусора”²².

Т.Веблен писал это на волне приподнятых чувств после рус­ской революции, когда он чувствовал, что синдикалистское пере­устройство общества было возможно; более того, что оно остава­лось единственно возможным, с тех пор как политические рево­люции в развитых индустриальных обществах остались в про­шлом. Почти полвека эта идея казалась странной, но ее возрож­дение в работах французского автора стало возможным в силу того, что идея нового класса профессионалов была соединена с концепцией отчуждения.

Там, где С.Мадле, как и Т.Веблен, ограничивался оценкой положения технического персонала, французский социальный критик А.Горц, издатель журнала “Les temps modemes”, распро­странил тезис об “отчужденном положении” на весь класс про­фессионалов. До сих пор, утверждал он, профсоюзное движение считало необходимым бороться за “количественные выгоды”, но подобная стратегия становится во все большей мере нефункцио­нальной, поскольку привязывает интересы рабочих к повышению производительности и системе потребительского общества. Но­вая стратегия трудящихся, в том числе и всех представителей класса профессионалов, должна ориентироваться на борьбу за

“качественные” изменения и, в частности, за контроль над про­цессом производства.

А.Горц пишет: “...технологи, инженеры, студенты и исследо­ватели сознают, что они являются такими же наемными работ­никами, как и остальные, получая оплату лишь за ту часть рабо­ты, которая представляется удачной с точки зрения краткосроч­ной эффективности. Они приходят к пониманию того, что перс­пективные исследования, творческая разработка оригинальных

²² См.: Veblen Т. The Engineers and the Price System. N.Y., 1963. P. 4-5.
проблем, любовь к совершенству несовместимы с критериями ка­питалистической выгоды... Они сознают, что закон капитала уп­равляет ими не только в их деятельности, но и во всех аспектах жизни, так как те, кто контролирует крупные корпорации, обла­дают также и властью над государством, над обществом, над рай­оном, городом, университетом — над будущим каждого челове­ка...

В такой ситуации становится очевидным, что борьба за ис­полненную смысла жизнь есть борьба против власти капитала, и эта борьба должна вестись без всякого перерыва, начиная с уров­ня отдельной компании и вплоть до пределов всего общества, от профсоюза до всего политического целого, от технологии до куль­туры... С этого момента в нее включено все: работа, зарплата, карьера, город, районы, наука, культура и сама возможность раз­вития индивидуальных творческих сил на благо человечества... Эта цель не может быть достигнута исключительно через наци­онализацию (которая может обернуться лишь большим бюрокра­тическим огосударствлением) основных центров накопления ка­питала и кредитных средств: она требует также умножения чис­ла центров демократического принятия решений и степени их автономности; иными словами, комплексной и скоординирован­ной сети региональных и местных организаций. Это требование, далеко не абстрактное, обладает или может обладать всей акту­альностью определенной необходимости... так как определенный уровень культуры уже достигнут, потребность в автономии, по­требность в свободном развитии своих дарований и в придании смысла собственному существованию ощущается сегодня с той же интенсивностью, что и неудовлетворенные физиологические потребности.

Невозможность выживания, которая связывалась пролетари­ями прошлого столетия с невозможностью воспроизводства их рабочей силы, превращается для работников научной и культур­ной сфер в невозможность применения своих творческих спо­собностей на рабочем месте. Промышленность в прошлом веке впитала в себя сельских жителей, обладавших мускулами, легки­ми, желудком: их мускулам недоставало открытого пространства, легким — чистого воздуха, желудкам — свежей пищи; их орга­низм истощался, и самой главной их потребностью было обеспе­чение работы своих органов во враждебной внешней среде. Промышленность второй половины двадцатого столетия ориентиру­ется на привлечение людей из университетов и колледжей, лю­дей, готовых к выполнению творческой работы, способных син­тезировать, анализировать, изобретать и усваивать [достижения других], обладающих задатками, которые исчезают, будучи по­мещены в вакуум, и деградируют в условиях, когда они не могут быть применены к процессу труда”²³.

Наиболее серьезные попытки применить идеи А.Горца на аме­риканской сцене были сделаны группой молодых радикальных экономистов в Гарварде, в первую очередь Г.Гинтисом. Он обра­щал внимание на “новый возникающий класс в современном ка­питалистическом обществе”, новый рабочий класс, которому он дает широкое название “образованных рабочих”. Опираясь на известную работу Э.Денисона и пользуясь выкладками своего кол­леги по Гарварду Сэмюэдя Боулза, Г.Гинтис доказывал значение эгого класса, так как, если сравнивать относительный вклад в экономический рост США между 1929 и 1957 годами физическо­го капитала (машин и технологий) и “человеческого капитала”, значение последнего оказывается выше в пределах от пяти до восьми раз. Однако далее он утверждает, что “образованные ра­бочие” поставлены в искусственные рамки, соответствующие потребностям капиталистической системы. Их революционное сознание порождается неудовлетворенным стремлением к пол­ной жизни в качестве производителей, несовместимым с фраг­ментацией и специализацией, переполняющими их повседневную жизнь на рабочем месте. Для Г.Гинтиса студенческие выступле­ния против университетской системы были провозвестниками возможного восстания “образованных рабочих” против капита­листической системы.

Слабость этого абстрактного анализа заметна в первую оче­редь в том, что студенческие движения рассматриваются в виде прообразов революций будущего. Университеты, каждый со сво­ими обязательными курсами, не являются прообразами мира кор­пораций, и в высокой степени маловероятно, чтобы даже “расту­щее самосознание студентов” было бы сознанием, выступающим

²³ Gorz A. Strategy for Labor. Boston, 1968. P. 104-106. Эта книга была впер­вые опубликована во Франции в 1964 году под названием “Strategic ouvriere et neocapitalisme”.
против “подавления”. Университеты суть “бурлящие сообщества”, в которых студент живет оторванным от мира, вполне свобод­ным, особенно сегодня, от запретов иди наказаний, которые мо­жет наложить на него взрослое сообщество фактически по любо­му поводу. После завершения учебы студенты попадают в совер­шенно иное, детально дифференцированное общество, где они должны принимать на себя ответственность за себя и свои новые семьи. И поэтому нет ничего удивительного в том, что, имея из­начальный налет радикализма, студенческое поколение, взрослея, становится более консервативным²⁴.

Второй недостаток связан с риторическими рассуждениями о потребностях “системы”. В парадоксальной форме (и, возмож­но, лицемерно) Г.Гинтис называл своим предшественником не Г.Маркузе, а функционалистскую школу в социологии, в частно­сти, Т.Парсонса, которую марксисты подвергали нападкам как поддерживающую излишне упрощенный взгляд на проблемы со­циальной интеграции. В любом случае, как функционадистский,, так и маркузианский взгляды являются слишком ограниченными, в своих оценках разнообразия и множественности общества и культуры. Нет “системы”, которая “воспроизводила” бы суще­ствующее разделение труда и распространяла его на будущие поколения; имеются лишь многочисленные разнообразные тен­денции, берущие свое начало в различных сдвигах в профессио­нальной структуре американского общества.

И в-третьих, Г.Гинтис рассматривает бюрократизацию в боль­шей степени как присущую капитализму (“Бюрократизация тру­да является результатом капиталистического контроля над про­цессом труда, и бюрократия представляется единственной орга­низационной формой, совместимой с гегемонией капитала”),

²⁴ Более полное рассмотрение оценок данного довода содержится в работе:

Upset S.M., Ladd E.C., Jr. College Generations - From 1930s to the 1960s // The Public Interest. Fall 1971. Также справедлив отмеченный профессорами С.Липсетом и Э.Лэддом факт, что каждое новое поколение студентов начинает с бо­лее левых взглядов, чем предшествующее; и хотя оно постепенно становится более консервативным, тем не менее в конечном итоге его представители могут придерживаться более левых или либеральных взглядов, чем представители пред­шествующего поколения, даже при их вступлении в самостоятельную жизнь. С этим связан постоянный дрейф каждого нового подучившего университет­ское образование поколения в сторону более либеральных и левых убеждений.
нежели как неизбежную черту исторического развития всех тех­нологических и иерархических обществ, как капиталистических, так и коммунистических²⁵. И он в своей абстрактной концепции бюрократий забывает о большом числе изменений, которые про­исходят в организациях и модифицируют иерархические бюрок­ратические структуры, поддерживая совещательность и участие. В силу того, что данные изменения, и это вполне справедливо, не меняют принципиального характера власти, они зачастую при­водят к обретению индивидом больших возможностей участия.

Источники подобных критических идей лежат в моральных стремлениях социалистического гуманизма, и хотя можно сим­патизировать таким ценностям, не следует смешивать норматив­ные и аналитические категории и превращать социальные тен­денции в риторическое осуществление желаний, как это делают А.Горц и Г.Гинтис. Инженеры, например, обладают многими чер­тами отчужденных “образованных рабочих”. Мало кому из них позволено самим решать, как будут применены их способности и знания; отход от экономики, ориентированной на оборону, и последовавшее резкое сокращение финансирования научных ис­следований и разработок заставили многих из них впервые заду­маться о том, что их карьера не так уж гарантирована и безоб­лачна. Но и в такой ситуации они не идентифицируют себя с рабочим классом. (Как отмечал на основе проведенного в июне 1971 года опроса инженеров журнал “Форчун”, “многие из них пришли в инженеры из рабочих семей и не хотят вернуться в это первоначальное положение”.) Для инженеров имеет особое зна­чение поддержание “профессионального статуса”. Они жалуют­ся, что слово “инженер” употребляется сейчас сплошь и рядом — от обозначения торгового работника (“системного инженера” в “Ай-би-эм”) до уборщика мусора (“санитарного инженера”, по принятой в Чикаго классификации). Попытка воссоздать их про­фессиональный статус — через членство в престижных органи­зациях, требования более жесткой системы профессиональной аттестации, путем изменений в школьных программах — это уси-

²⁵ Основные положения концепции Г.Гинтиса могут быть найдены в его эссе: Cintis H. The New Working Class and Revolutionary Youth // Continuum. Supplement to Spring—Summer 1970. Vol. VIII. No. 1, 2. Приведенная в тексте цитата содержится на стр. 167.
лия, направленные на дифференциацию, а вовсе не на инденти-фикацию²⁶.

; Это усилие по поддержанию профессионального статуса — одно из многих в обществе, где социальная мобильность индиви­да представляет собой пока еще позитивную ценность, — всту­пает в противоречие с популизмом “новых левых”, которые на­клеивают на профессионализм ярлык “эдитизма”. В школах, боль­ницах, в местных сообществах “новые левые” стремятся заклей­мить профессионализм и положение в иерархии как инструмен­ты отторжения людей от принятия решений. Таким образом, се­годня создается парадоксальная ситуация, когда “образованные рабочие” оказываются в западне между крайностями бюрокра­тизации и популизма. Если они стремятся бороться с “отчужде­нием”, угрожающим их самореализации, им скорее следует идти по пути традиционного профессионализма (разумеется, на идео­логическом уровне), чем следовать в одном из указанных двух направлений. В этой связи понятие “новый рабочий класс” пред­ставляет собой радикальную фразу, и не более того.

СДЕРЖИВАЮЩИЕ ФАКТОРЫ

Я думаю, что ни у кого уже не вызывает сомнения тот факт, что в ближайшие десятилетия мы станем свидетелями глубоких из­менений в характере профессий и структуре занятости. В рам­ках предприятий будут слышны требования контроля за прини­маемыми решениями, все более жесткие по мере того, как новые, молодые и более образованные работники осознают перспективу провести долгие годы в зависимости от механической системы и

²⁶ В этом проявляются, в частности, социологические различия между анг­лийским и американским образом жизни. В Англии, где инженер никогда не воспринимался как отдельная профессия, технические вузы до последнего вре­мени не имели статуса университетов, Ассоциация научно-технических работ­ников и менеджеров расширила свои ряды с 9 тыс. членов в 1947 г. до 220 тыс. в настоящее время. В США насчитывается около дюжины инженерных проф­союзов, и независимая федерация, Совет инженерных и научных организаций, претендует на представительство интересов около 100 тыс. членов в США и Канаде, однако при этом в Соединенных Штатах фактически не заключается коллективных трудовых договоров, которые охватывали бы и инженеров.
сочтут материальное вознаграждение (за достижение которого столь активно боролись их предшественники) не столь уж и важ­ным. В рамках отдельных профессий повысится уровень соци­ального сознания, связанный с выдвижением на важнейшие по­зиции представителей нового поколения и изменением структу­ры профессиональных взаимоотношений. В медицине, например, одном из основных видов занятий в постиндустриальном обще­стве, безусловный упадок взаимоотношений, основанных на пла­те за конкретную услугу и переход к сложным системам с учас­тием страховых компаний и правительства, будет означать сни­жение роди врача как индивидуального предпринимателя и рост централизации в сфере здравоохранения. Возникает целый ряд новых вопросов: кому надлежит управлять больницами — ста­рым благотворительным организациям, муниципальным полити­кам, врачам, коллективам госпиталей или местным сообществам? Как должны соотноситься расходы на исследования и непосред­ственно на лечение пациентов? Должно ли создаваться больше крупных госпиталей с прекрасным оборудованием, которое мо­жет служить также и учебным целям, или следует сделать упор на небольшие местные больницы? Соответствующим образом в юрис­пруденции растущая роль государства в обеспечении благососто­яния, услуг для бедных, организации образования и здравоохра­нения и установлении стандартов потребления создает целую новую сферу публичного права помимо прежних сфер коммер­ческих сделок, операций с недвижимостью, трудового законода­тельства, оформления завещаний и доверенностей. Распростра­нение подготовительных и местных колледжей, равно как и от­каз многих университетов от стандартных программ также обес­печивает широкие возможности для экспериментирования и пе­ремен.

Ирония судьбы заключается в том, что в то время, когда в сфере труда и профессиональных отношений стали насущными многие реформы — отчасти вызванные волнениями 60-х годов, но в большей мере вследствие действия глубинных сил постинду­стриальной трансформации, — на их пути возникают более серь­езные препятствия (мы не берем в расчет укоренившиеся устой­чивые интересы, которые присутствуют в обществе всегда), чем когда-либо ранее в течение последних десятилетий экономиче­ского и социального развития Америки.

В качестве первого сдерживающего фактора следует назвать производительность. Простым и очевидным фактом является то, что производительность и объемы производства гораздо быстрее растут в материальном производстве, чем в сфере услуг. (Это подтверждает и сдвиг в пропорциях занятости: люди могут быть заменяемы машинами более активно в производстве товаров, нежели услуг.) Производительность в сфере услуг, поскольку они представляют собой отношения между людьми, а не взаимодей­ствие между человеком и машиной, неизбежно будет оставаться ниже, чем в материальном производстве. Это справедливо фак­тически для всех видов услуг. В розничной торговле, несмотря на развитие магазинов самообслуживания, супермаркетов и пред­варительной упаковки товаров, растущее количество рабочей силы, применяемой для маркетинга, снижает общую производитель­ность. В области личных услуг, от парикмахерских до туристи­ческих фирм, природа межличностных отношений требует боль­ших затрат времени. В сфере образования, несмотря на программ­ное обучение, применение телевидения и больших лекционных залов (которые студенты ненавидят), издержки обучения повы­шаются на 5—7 процентов в год, в то время как показатель про­изводительности во всей сфере услуг (включая и образование) растет не более чем на 1,9 процента. В здравоохранении, несмот­ря на использование многофазных экранов и иных механизиро­ванных диагностических приспособлений, имеет место рост чис­ла обследованных, но снижение внимания к каждому из них, ибо время врача, отдаваемое пациентам, не может быть увеличено до бесконечности. И в качестве наиболее разительного примера мож­но отметить приводимый У.Дж.Бомолем факт, согласно которо­му получасовое выступление музыкального квинтета требует зат­раты двух с половиной человеко-часов для его проведения, и даже если заработки музыкантов возрастут, никакого повышения про­изводительности ожидать не приходится²⁷.

Данная проблема особенно ощутима в городах, чьи бюджеты за последние десятилетия выросли в два, а то и в три раза (не считая расходов на социальное обеспечение) в силу того, что большая часть муниципальных расходов — на образование, ме-

²⁷ Для подробного анализа технических проблем подобного подсчета см.: Fuchs V. (Ed.) Production and Productivity in Service Industries. N.Y., 1969.
дицинское обслуживание, полицию, социальные службы — не направляется в производительные секторы хозяйства, и при этом существует лишь очень небольшое число примеров реальной эко­номии или выгод, которые могут предотвратить их дальнейший рост. Это [лишний раз ] показывает, что именно производитель­ность обеспечивает увеличение общественного “пирога”.

Вторым препятствием является инфляция, которая встроена в саму экономическую структуру благодаря вторичным эффек­там борьбы сильных профсоюзов с олигополитическими корпо­рациями. Инфляция, преследующая американскую экономику с 1968 года, в значительной мере объясняется политикой прези­дента Л.Б.Джонсона, который стремился скрыть истинные из­держки вьетнамской войны от страны и боялся повысить налоги ради финансирования военных расходов. Выплаты по этому сче­ту, однако, пришлось делать еще много дет. Но даже не прини­мая во внимание войну во Вьетнаме, инфляцию следует признать структурной проблемой американской экономики. Шумиха, ко­торую подняли профсоюзы в таких отраслях, как сталелитейная, автомобилестроительная, электрическая и резинотехническая, привела к тому, что в результате переговоров с предпринимате­лями были достигнуты реальные, но оставшиеся неоглашенными договоренности. Профсоюзы добились существенного повыше­ния заработной платы, что стало причиной еще более существен­ного повышения цен производителями, которые, имея реальные возможности назначать цены, до сих пор могут делать это, не сталкиваясь с протестами ни со стороны профсоюзов, ни со сто­роны правительства²⁸.

В результате профсоюзам удавалось повышать заработную плату на протяжении последних четырех дет в среднем на 7 про­центов в год (в то время как в целом ряде отраслей, таких, как книгопечатание иди строительство, данный показатель дости­гал 12 процентов). При этом производительность росла лишь на 3 процента в год. Если бы экономика была ограничена только производственным сектором, с этим можно было бы справиться. Заработная плата составляет около 30 процентов общих издер-

²⁸ Детальный анализ истоков происхождения этой системы и установления правил ее функционирования рассмотрен мною в статье: Bell D. The Subversion of Collective Bargaining // Commentary. March 1960.
жек производства. Десятипроцентное повышение заработной платы означает трехпроцентный рост общих издержек, что мо­жет быть уравновешено повышением производительности. Но в сфере услуг доля оплаты труда может достигать 70 и более процентов общей цены услуги, и десятипроцентное повышение зар­платы добавляет к стоимости продукта 7 процентов; повышение же производительности в сфере услуг составляет от 1,2 до 1,9 про­цента в годовом исчислении. Разрыв между этими значениями является приблизительной прикидкой вторичных эффектов, воз­никающих от встроенной в систему инфляции.

Структурные элементы инфляции, встроенной в экономику, обусловлены изменяющейся природой сферы услуг. Согласно взгляду Дж.К.Гэлбрейта на “новое индустриальное общество”, инфляция поддерживается борьбой за рост заработной платы и административным повышением цен в контролируемых крупны­ми корпорациями секторах экономики. Однако события 1965— 1970 годов показывают несколько иную картину. В эти годы об­щий индекс цен повысился на 30 процентов. Цены на автомоби­ли, продукцию одной из наиболее монополизированных отрас­лей, выросли всего на 15 процентов. Товары длительного пользо­вания — телевизоры, бытовые приборы, мебель — подорожали на 18. Однако цена услуг — медицинского обслуживания, обуче­ния, отдыха, страхования — взлетела на 42,5 процента. Частич­но это может быть объяснено высоким спросом; однако в боль­шей степени такое положение стало результатом роста заработ­ной платы и цен в тех отраслях, где это повышение мало коррес­пондировало с растущей производительностью.

Когда картина постоянного роста заработной платы стано­вится столь устойчивой, многие ищут выхода в использовании государственных или муниципальных служб, и, таким образом, высокие “цены” оборачиваются высокими “налогами” и, соот­ветственно, большей политической возней. Можно распростра­нить проблемы отдельного города на все общество. По мере того, как все большая часть рабочей силы перемещается в сферу услуг, возникает большая нагрузка на производительность, и цены на услуги, как частные, так и государственные, резко идут вверх. В такой ситуации неизбежна также большая потребность населе­ния в государственных услугах и государственных пособиях. Возникает болезненное противоречие: если рост заработной пла ты в сервисном секторе, особенно в правительственных учреждя ниях, не сопровождается адекватным повышением производитель­ности, работники этих сфер становятся дополнительными пре­тендентами на общественные ресурсы, борющимися за средства, предназначавшиеся для содержания больниц, школ, библиотек, муниципального жилья, очистки воздуха и воды и т.д.

В самой природе постиндустриального общества заложено то, что государство становится самым крупным работодателем в обществе. Однако добиваться повышения заработной платы от государства — это совсем не то же самое, что добиваться его от частного предпринимателя. Все чаще возникает призрак того, что Дж.О'Коннор назвал “фискальным кризисом государства”. Умножение государственных функций порождает потребность в дополнительных доходах. Постоянный рост правительствен­ной бюрократии увеличивает издержки. Но государственный бюджет ограничен факторами, существенно отличающимися от ограничений, существующих в частных корпорациях, которые могут попытаться скомпенсировать свои затраты через повы­шение цен. Правительственные же доходы могут быть повыше­ны тремя путями. Первым является повышение темпов эконо­мического роста и направление дополнительных объемов ВНП на нужды государства, а не на текущее частное потребление (именно таким образом финансировались государственные про­граммы в начале 60-х годов). Но подобное ускорение вызывает инфляцию, а сегодня ни одно из западных обществ не знает, как поставить ее под контроль. Второй путь связан с повыше­нием производительности в самом государственном секторе и сфере услуг в целом, но, хотя определенные достижения здесь и возможны, в целом она всегда будет отставать от “прогрессив­ного” индустриального сектора. Третий вариант связан с повы­шением налогов. Однако такие действия встретят усиливающе­еся социальное недовольство. Альтернативой всему этому явля­ется сокращение государственных программ и ограничение рас­ходов, но, учитывая давление со стороны самых разных соци­альных групп — бизнесмены хотят сокращения социальных про­грамм, но выступают за сохранение субсидий; профсоюзы стре­мятся к повышению финансирования во всех сферах; реформа­торские группы призывают к сокращению военных расходов и развитию социальных программ, — достичь этого не так уж легко. Поэтому с наибольшей вероятностью фискальная про­блема будет обостряться. Она может стать хронической болез­нью постиндустриального общества²⁹.

Третьим препятствием, более ощутимым в Соединенных Шта­тах, становится очевидный с точки зрения предпринимателя факт: американские товары оказываются все менее конкурентоспособ­ными на внешних рынках. С точки зрения экономиста-теоретика в неизбежном “цикле продукта” материального производства более развитая в индустриальном отношении страна оказывает­ся в невыгодном положении по мере того, как производство об­ретает стандартизированный характер, затраты становятся вполне предсказуемыми, эластичность спроса по отношению к цене воз­растает, а на первый план выходят издержки на рабочую силу, в силу чего менее развитые, но более конкурентоспособные страны могут производить продукт по более низким ценам. Именно с этим и сталкивается сегодня американская обрабатывающая про­мышленность. В мировой экономике США ныне являются “зре­лой” нацией, находящейся в положении, когда ее готовятся “сбро­сить с вершины горы” более агрессивные страны, как это случи­лось с Англией в конце первой четверти нашего столетия.

Если взглянуть на современное положение США в мировой экономике, три обстоятельства не могут не казаться очевидными. Во-первых, Соединенные Штаты имеют положительный тор­говый баланс с остальным миром только в сфере производства высокотехнологичных товаров. В области сельскохозяйственных продуктов, минерального сырья, топлива и целого ряда других несельскохозяйственных и не принадлежащих к обрабатывающим

²⁹ Теоретическая оценка этой проблемы дана в: Baumol W.J. Macroeconomics of Unbalanced Growth: The Anatomy of Urban Crisis // American Economic Review. June 1967. Как пишет профессор У.Дж.Бомодь: “Поскольку нет никаких осно­ваний полагать, что в прогрессивных секторах экономики прекратится накоп­ление капитала или остановится процесс инноваций, повышение реальной сто­имости мунииипиальных услуг вряд ли приостановится; поэтому неизбежно и вне зависимости от наличия инфляции местные бюджеты почти наверняка бу­дут расти и в будущем... Ответственность за эту тенденцию не может быть возложена ни на одного человека и ни на одну группу, и поэтому нет ничего, что могло бы остановить ее” (С. 423).

Неомарксистский подход к данной проблеме изложен в: O'Connor J. The Fiscal Crisis of the State // Socialist Revolution. Vol. I. No. 1 (January—February 1970); Vol. I. No. 2 (March-April 1970).
отраслям продуктов (за исключением высокотехнологичных то­варов) баланс резко смещен в противоположную сторону. Тек­стиль, транзисторные радиоприемники, пишущие машинки и фо­токамеры — все эти ставшие стандартизированными продукты иностранного производства, захлестнули американский рынок. Даже в высокотехнологичных отраслях, таких, как производство компьютеров, лазеров, точных инструментом и т.д., имеют место тенденции к спаду: в 1962 году положительный баланс составлял 4:1 (экспортировалось товаров на 10,2 млрд. долл., импортирова­лось на 2,5); в 1968 году он оказался уже на уровне 2:1 (экспорт составил 18,4 млрд. долл., импорт — 9,4). В 1971 году общий дефицит торгового баланса достиг 12 млрд. долл., и президент Р.Никсон был вынужден предпринять экстренные шаги по де­вальвации доллара и установлению квот на иностранные товары, продаваемые на американском рынке.

Сокращение расходов на транспортировку наряду с разницей в уровне заработной платы во все большей мере позволяет аме­риканским многонациональным корпорациям производить зна­чительную часть комплектующих частей за границей и достав­лять их в страну для изготовления конечного продукта. Компа­ния “Форд” смогла выпустить свою дешевую модель “Пинто” только потому, что большинство ее составных частей произво­дится за границей, а “Крайслер” сообщил, что возрастающая часть деталей всех его автомобилей будет производиться не в Детрой­те, а за рубежом.

В-третьих, Соединенные Штаты все более становятся обще­ством рантье, где значительная и все возрастающая часть торго­вого баланса представлена не столько экспортом, сколько поступ­лениями от зарубежных инвестиций американских корпораций.

Все это ставит серьезную проблему перед американскими тру­дящимися. Сфера, в которой труд наиболее организован, — об­рабатывающая промышленность — стоит перед перспективой серьезного сокращения рабочих мест. В ответ американское ра­бочее движение, всегда приверженное идее свободной торгов­ли, занимает сегодня жесткие протекционистские позиции. Тем самым оно может сохранить рабочие места в ряде сфер (тек­стильной промышленности, электронике, металлургии, автомо­билестроении), но потребителю придется заплатить за это вы­сокую цену.

В результате, в силу наличия двух серьезных сдерживающих факторов — меняющегося соотношения между материальным про­изводством и сферой услуг и возникающих опасностей для американских производителей на международной арене — сужается после социальных экспериментов. Так, если работники потребуют в этих условиях большего контроля над условиями труда — что неизбежно повысит издержки', — противодействие подобным тре­бованиям ввиду изменившейся экономической ситуации может быть весьма значительным.

Однако наиболее серьезным сдерживающим фактором явля­ется рост разнообразия самих политических требований. Как я отмечал ранее, постиндустриальное общество во все большей мере становится коммунальным обществом, где социальные механиз­мы в большей мере, нежели рынок, становятся ответственными за распределение благ и общественный выбор в большей мере, чем индивидуальный спрос, становится арбитром в сфере услуг. Коммунальное общество по самой своей природе порождает но­вые права — права детей, студентов, бедноты, разного рода мень­шинств — и воплощает их в форму все новых и новых требова­ний, предъявляемых к сообществу. Рост экстернадий — послед­ствий частных действий для сообщества — превращает чистый воздух и чистую воду или потоки транзитного транспорта в пред­меты общественных дискуссий и требует большего регулирова­ния и контроля со стороны общества. Потребности в высшем образовании и лучшем здравоохранении резко расширяют роль правительства как обеспечивающего фонды и устанавливающего стандарты. Потребности в дополнительных удобствах, призывы к лучшему качеству жизни заставляют правительство умножать усилия в сфере защиты окружающей среды, обеспечения отдыха и развития культуры.

Однако все это предполагает наличие двух проблем: мы не знаем в точности, учитывая недостатки нашей социальной тео­рии, как эффективно решить многие из этих задач; учитывая значимость их всех и не имея достаточно средств для удовлетво­рения каждого из требований, как выделить наиболее важные и насущные. В 1960 году созданная президентом Д.Эйзенхауэром Комиссия по определению национальных целей сформулировала минимальный набор стандартов для качества жизни — стандар­тов, которые кажутся примитивными всего десять дет спустя, — но, когда Национальная ассоциация планирования экстраполи^ ровада эти цели на 1975 год (заложив в расчеты четырехпроцен­тный темп роста ВНП, который так и не был достигнут), оказа­лось, что для осуществления всех поставленных задач не хватает 150 млрд. долл. Таким образом, основная проблема по-прежнему заключена в выборе приоритетов.

Но как достичь этого? Одной из черт коммунального обще­ства является растущее участие отдельных лиц и групп в жизни сообщества. В действительности, например, на городском уров­не сегодня имеет место более активное участие населения [в решении социальных вопросов], чем когда-либо ранее в амери­канской истории³⁰. Но само расширение участия ведет к пара­доксу: чем большим становится число групп, каждая из кото­рых борется за достижение собственных целей, тем выше веро­ятность того, что они начнут накладывать вето на интересы друг друга, и такая ситуация может вызвать лишь озлобленность и безвластие. Это справедливо не только для местного, но и для национального уровня, где в течение последних двадцати лет возникло множество новых политических общностей. Традици­онно носителями групповых интересов были предприниматели, рабочие и фермеры, в то время как этнические группы играли заметную роль фактически исключительно на уровне районов или городов. Однако в последние двадцать дет мы стали свиде­телями роста влияния ученых, работников образования, интел­лигенции, афроамериканцев, молодежи, бедноты, причем все они играют свою роль в борьбе за влияние и распределение ресур­сов³¹. Прежние коалиции не играют более решающей роли. В последнее время мы наблюдаем рост независимой от прежних партий компоненты, чьи колеблющиеся голоса становятся ис­ключительно важными. Проблема достижения консенсуса по

³⁰ Развитие этих аргументов и соответствующие статистические и докумен­тированные данные по этому вопросу содержатся в: Bell D., Held V. The Community Revolution // The Public Interest. Summer 1969.

³¹ Всегда ли бизнес оказывает конструктивное влияние? Это зависит от конкретной ситуации. Следует различать лежащую в основании общества сис­тему, которая и сегодня является капиталистической, и современную “эколо­гию игр”, когда по различным вопросам формируются различные коалиции, а по отдельным политическим вопросам среди представителей дедовых кругов возникают весьма заметные разногласия.
политическим вопросам будет становиться все более сложной. Однако отсутствие консенсуса означает конфликт, а постоян­ны1й конфликт разделяет общество, открывая путь к подавле­нию и репрессиям со стороны одной части социума по отноше­нию к другой.

Западное индустриальное общество отмечено тремя отличи­тельными чертами: ростом крупных корпораций, становящихся моделью для любого коммерческого предприятия; отпечатком, который накладывают машины и их ритм на характер труда; и трудовым конфликтом, воплощающим в себе противостояние классов, которое способно разорвать общество на части. Все эти три элемента существенно модифицируются в условиях постин­дустриального общества.

Современная коммерческая корпорация была социальным изоб­ретением, появившимся на рубеже веков и имевшим целью ис­пользовать тот “экономизированный тип” [жизни], которое стало движущей силой общественных перемен³². Она представляла со­бой устройство, радикально отличавшееся от армии и церкви (двух ранних форм широкомасштабных организаций) своей способно­стью объединять людей, исходные материалы и рыночные струк­туры ради массового производства благ. На протяжении первой половины нашего столетия, начало которого было символически ознаменовано появлением первой корпорации, превзошедшей рубеж в 1 млрд. долл., — ею стала в 1901 году “Юнайтед стейтс стид компани” Дж.П.Моргана, — роль корпораций постоянно росла, и такие знакомые всем гиганты, как “Дженерал моторе”, “Дженерал электрик”, “Стандард ойл” и другие монолиты, зани­мающие первые строчки списка Fortune 500, господствовали в экономике. Однако к 1956 году корпорации, казалось, достигли некоторого предела, когда они обеспечивали 57 процентов сово­купного национального дохода, и с этого периода данная доля стабилизировалась.

Современная коммерческая корпорация отличается больши­ми размерами: активов, продаж, числа занятых. (“Дженерал моторе”, крупнейшая корпорация в США, в 1970 году имела 695 тыс. 790 работников; “Эрвин индастриз”, пятисотая по раз-

³² К рассмотрению вопроса об “экономизированном типе” мы обратимся В главе IV — “Субординация корпорации”.
меру — 7 тыс. 850.) Однако отличительной чертой сферы услуг/ является маленький размер отдельных предприятий. Хотя в сервисном секторе и можно найти гигантские компании, вполне сравнимые по размеру с любой промышленной корпорацией, - такие, как “ДТ и Т” в области коммуникаций, “Чейз Манхэттен” в банковской сфере, “Метрополитэн лайф” на страховом рынке, “Сирз Робэк” в розничной торговле, — большинство фирм, специализирующихся в торговле, личных и дедовых услу­гах, в финансовой сфере и на операциях с недвижимостью, а также госпиталей насчитывают менее тысячи занятых. Слово “правительство” неизбежно ассоциируется с гигантской бюрок­ратической машиной, однако занятость в государственных уч­реждениях на местном уровне превосходит таковую на феде­ральном и уровне штатов, причем в половине местных учрежде­ний работают менее 500 человек³³.

Даже там, где размеры отдельных организаций больше, как в больницах и шкодах, они отличаются высоким уровнем самосто­ятельности составляющих их подразделений (отделений в госпи­талях иди факультетов в университетах) и большим уровнем про­фессионального контроля. Безусловно, сегодня существует “орга­низационное общество”, где именно организация, а не малень­кий город, является центром жизни человека, однако, делая вслед за многими социологами подобное утверждение, не следует за­бывать, что существуют весьма различные типы организаций, и хотя среди них преобладают модели, построенные по подобию крупных корпораций, это еще не значит, что остальными форма­ми можно пренебречь. Новые формы небольших руководимых профессионалами фирм, исследовательских институтов, различ­ные виды правительственных агентств, не говоря о школах и боль­ницах, которые также являются объектами контроля со стороны

³³ Данные о размерах отдельных предприятий удивительно неадекватны, и даже в таких недавних работах, как книга В.Фукса “Сервисная экономика”, приводится статистика десятилетней давности. В.Фукс принимает в своих рас­четах за точку водораздела при оценке компаний число занятых в 500 человек. Учитывая рост размеров предприятий на протяжении десятилетия, я условно использую число в 1 тыс. человек в качестве критерия, на основе которого мо­гут быть подчеркнуты различия в рааспределении работников между сферой материального производства и сервисным сектором. Приводимые В.Фуксом данные содержатся в: Fuchs V. The Service Economy. Chap. VIII. P. 190-192.
профессионалов и сообщества, становятся центром жизни для все большего числа членов общества.

Изменения происходят не только в сфере приложения тру­да, но и в его характере. В опубликованном в 1956 году эссе “Труд и его тяготы” я писал: “Образ десятков тысяч рабочих, направляющихся домой из ворот высасывающих их труд фаб­рик, неизбежно связан с образом индустриальной Америки так же, как винтовка и штаны из оленьей кожи были непременным атрибутом первопроходца прошлого века, а пудреный парик и кружева — приметой колониальной Вирджинии. Большинство американцев могли никогда не работать на фабриках, как и не быть первопроходцами, не жить в григорианских домах; между тем черты каждой эпохи обозначены ее архетипами”. Далее я показывал, что хотя большое количество видов труда и большое количество рабочих мест было вынесено за пределы фабрики, “фабрика оставалась архетипом, так как ее ритм в его всепроникающей манере воздействовал на общий характер труда так же, как чернила, попавшие на ткань, пропитывают ее”³⁴.

Ритмы механизации по-прежнему остаются значимыми в США. Характер производственных операций изменился с при­менением механических устройств. Конторская работа, в част­ности, в больших страховых компаниях, банках, коммунальных службах иди промышленных компаниях, имеет одинаковые меха­нические и повторяющиеся качества, и для рутинных процедур используются фактически те же самые приемы, что применяются и на конвейерных линиях. Однако основной архетип уже исчез. Когда-то чаплинский фильм “Новые времена” символизировал индустриальную цивилизацию, теперь же он воспринимается как напоминание о прошлом. Прежние ритмы уже не столь всепроникающи.

Существует ли сегодня новый архетип? Тот факт, что услу­ги представляют собой взаимоотношения между людьми, двад­цать дет назад подтолкнул Ч. Райт Мидлса к утверждению о том, что “беловоротничковый” мир станет “рынком личностей”, на котором каждый человек будет стремиться продать себя луч-

³⁴ Bell D. Work and Its Discontent. Boston, 1956. P. 3, 36. Данный очерк был перепечатан в 1971 году Лигой за индустриальную демократию и снабжен пре­дисловием Л.Козера.
ше другого и вырваться вперед. Прототипом у Ч. Райта Миддса был продавец, а вся организация рассматривалась как большой супермаркет³⁵. Но даже в те времена его аргумент не был в пол­ней мере убедителен (особенно для тех, кто стремился найти себе место под солнцем, торгуясь в этих “магазинах”), и тем менее убедителен он сегодня. Возникли новые стереотипы. Весь­ма важным стал — если судить по мнению рекламодателей на телевидении — исследователь иди технический специалист в белом халате, проводящий эксперимент в своей лаборатории (обычно доказывающий преимущества рекламируемого продукта по сравнению с его субститутами). Однако в этом можно видеть скорее попытку воспользоваться возросшим влиянием уче­ных в обществе, чем набросок контуров новой цивилизации.

Если прототип нового общества не может быть найден в оп­ределенном типе труда, центральным пунктом становится харак­тер новых отношений, проявляющихся во взаимодействии иди общении, в диалоге личностей — начиная от раздражения клиен­та у кассы авиабилетов и заканчивая ласковым иди грубым отве­том преподавателя студенту. Тот факт, что люди [в обществен­ном производстве] сегодня общаются с другими людьми, а не взаимодействуют с машинами, является фундаментальной характеристикой труда в постиндустриальном обществе.

Наконец, в течение более ста дет “рабочий вопрос” занимал в западном обществе доминирующее положение. Конфликт между рабочим и боссом (безразлично, капиталистом иди менеджером) превосходил все остальные конфликты и был той осью, вокруг которой вращались все основные виды разледенности общества. К.Маркс, следуя логике товарного производства, полагал, что в конце концов буржуа и пролетарий вступят друг с другом в та­кое абстрактное экономическое отношение, при котором все их остальные социальные атрибуты не будут иметь никакого значе­ния, и они будут противостоять друг другу — как и представите­ли других групп — в качестве чистых носителей своих классовых ролей³⁶. Два обстоятельства, однако, оказались на пути этого

³⁵ См.: Wright Mills С. White Collar. Chap. 8.

³⁶ Взгляды К.Маркса наиболее выпукло изложены в “Манифесте Коммуни­стической партии”. В разных местах этой работы он писал: “Буржуазия не может существовать, не вызывая постоянно переворотов в орудиях производства, не революционизируя, следовательно, производственных отношений, а стало быть, и всей совокупности общественных отношений... Все застывшие, покрыв­шиеся ржавчиной отношения, вместе с сопутствующими им, веками освящен­ными представленими и воззрениями, разрушаются, все возникающие вновь ока­зываются устарелыми, прежде чем успевают окостенеть. Все сословное и зас­тойное исчезает, все священное оскверняется, и все люди приходят, наконец, к необходимости взглянуть трезвыми глазами на свое жизненное положение и свои взаимные отношения...

Низшие слои среднего сословия: мелкие промыш­ленники, мелкие торговцы и раньте, ремесленники и крестьяне — все эти клас­сы опускаются в ряды пролетариата.” (Ryazanoff D. (Ed.) Marx К., Engels F. The Communist Manifesto. Reprinted Edition. N.Y., 1963. P. 29, 35, 48, 50) [пере­вод этой цитаты приводится по: Маркс К., Энгельс Ф. Сочинения. 2-е издание. Т.