Д. Белл. Грядущее Постиндустриальное Общество. Грядущее постиндустриальное

• Название: Грядущее постиндустриальное
• Анкор: Д. Белл. Грядущее Постиндустриальное Общество.doc
• Дата: 02.02.2017
• Размер: 5.69 Mb.
• Имя файла: Д. Белл. Грядущее Постиндустриальное Общество.doc
• Тип: Книга; #1773
• страница: 46 из 51

МИЛЛЬ И ЛОГИКА ПРЕДСТАВИТЕЛЬСТВА

Для Ж.-Ж.Руссо, рассматривавшего человеческое общество как управляемое страстями и греховностью, равенство — не само­цель, но средство достижения гражданских добродетелей и фор­мирования нравственных личностей; в своем понимании иерар­хии целей он исходит из классических представлений о задачах общества. Для второго, более широкого течения политической мысли целью равенства выступает социальный мир, а его направ­ляющим принципом является полезность.

Демократия по своей природе конфликтна, поскольку люди постоянно хотят обладать тем, что имеют другие. Но не все об­щества порождают подобные сравнения. Крепостной не сопос­тавлял свою судьбу с судьбой землевладельца; у него было свое уготованное место в структуре мироздания, и он воспринимал его фатально. Демократия с ее изначальной приверженностью идеям равенства неизбежно создает мерило отсчета и оценки различий в статусе, богатстве и власти. Там, где человек встреча­ет препятствия на пути исправления этих различий, результатом зачастую бывает — по выражению Ф.Ницше — озлобление иди зависть, гнев и ненависть по отношению к оказавшимся наверху. Как отметил М.Шедер: “Озлобление должно быть с наибольшей силой выражено в обществе, подобном нашему, где относительно равные права (политические и иные) иди официально признан­ное формальное социальное равенство существуют наряду с ши­рокими реальными различиями во власти, собственности и обра­зовании... Совершенно независимо от характера и опыта инди­видов потенциальный заряд озлоболения накапливается в самой структуре общества”⁸⁰.

⁸⁰ Schemer М. Ressentiment. N.Y., 1961. P. 50. Сравните его доводы с пасса­жем А. де Токвидя: “Не следует закрывать глаза на тот факт, что демократи­ческим институтам в наиболее успешной форме удается развить в человеческих сердцах чувство зависти. Это происходит не вследствие того, что они обеспечи­вают каждому средства подняться до уровня всех остальных, но по причине того, что они постоянно неадекватно применяются пользующимися ими людь­ми. Демократические институты пробуждают и подогревают страстное жела­ние равенства, не будучи в состоянии удовлетворить его в полной мере. Это полное равенство постоянно как сквозь пальцы ускользает от людей в тот мо­мент, когда, как они думают, они поймали его, улетучиваясь, как говорит Паскаль, в вечность; люди все больше возбуждаются в поисках этого благослове­ния, становятся все более нетерпимыми, поскольку оно кажется все ближе, но его по-прежнему невозможно попробовать. Они приходят в экстаз от мысли об удаче и раздражаются от неопределенности успеха; усталость приходит на сме­ну возбуждению, сменяясь затем горьким разочарованием. В таком состоянии все явления, которые каким-либо образом стоят выше людей, кажутся им поме­хой на пути удовлетворения их желаний, и они выходят из себя при виде любо­го превосходства, хотя держатся при этом в рамках закона” (TocquevMe A., de. Democracy in America. N.Y., 1966. P. 183).

Поскольку сверхчувственностъ выступает главной психоло­гической причиной разрушений и конфликтов, перед обществом встает проблема ее снижения. И поскольку неравенство является не случайным, а закономерным — причем различия принимают групповой характер — все группы должны быть включены в со­став общества и им должно быть позволено использовать поли­тическую систему как средство исправления различных форм неравенства. Таким образом, главным инструментом социально­го мира служит представительство.

Обоснования данной системы были заложены Дж.Ст.Миллем в его работе “Представительное правление”. “Интересы исключен­ных классов подвергаются всегда риску остаться в пренебреже­нии”, — писал он⁸¹. Он имел в этом случае в виду различные слои рабочего класса. Хотя другие классы уже не пытались “умышлен­но” присвоить себе интересы пролетариата, сам факт исключения рабочих означал, что проблемы никогда не рассматривались с их точки зрения. Дж.Ст.Милль пошел настолько далеко в своих ут­верждениях, что стад доказывать, что представительное правле­ние может существовать только в форме пропорционального пред­ставительства; одна из глав его книги, названная “Представитель­ство меньшинств”, исследует систему Т. Хэйра для подобного рода выборов: “План этот не имеет себе равного по достоинству ввиду развития в нем великого принципа управления почти до идеально­го совершенства... по отношению к своей специальности...” Поло­жительной чертой этого принципа государственного устройства является то, что он “обеспечивает пропорциональное представи­тельство каждой избирательной единице. Не только две главные партии, иди, может быть, несколько самых значительных групп
⁸¹ Mill J.St. Representative Government. [L., 1962]. P. 209 [перевод этой цита­ты приводится по: Милль Дж.С. Представительное правление. СПб. 1907. С. 56].
меньшинства, но каждое меньшинство во всякой стране, заключа­ющее в себе достаточное число людей, чтобы составить избира­тельную единицу, на основании принципов равенства и справед­ливости будет иметь своего представителя”⁸².

Логикой представительства меньшинства является квота. Лю­бая политическая система, чтобы следовать принципу справедли­вости, должна согласиться с тем, чтобы ее выборные органы со­стояли из представителей, пропорционально отражающих струк­туру ее членов. Демократическая партия США пошла именно по этому пути при разработке правил проведения своего съезда 1972 года, установив в качестве условия, что все отделения партии в отдельных штатах должны предпринять “необходимые шаги” по приведению своих делегаций в относительное соответствие структуре населения этих штатов с учетом этнических мень­шинств, доли женщин и молодежи (в возрасте от 18 до 30 лет)⁸³.

Но это поднимает две серьезные проблемы. Во-первых, как определить законный “интерес”, иди базовый элемент социаль­ной системы, иди группу меньшинства? В первые годы существо­вания США считалось, что законными единицами представитель­ства являются штаты, а Конституция, перед внесением в нее по­правок, давала их законодательным собраниям право выбора двух сенаторов от каждого штата. Начиная с 30-х годов и позже легитимными единицами стали “функциональные группы” — бизнес­менов, фермеров и рабочих. В 60-е и 70-е годы социальные груп­пы стали определяться в биологических (под, цвет, возраст) и культурологических (этническая и религиозная принадлежность) категориях. Однако если человек избран в представительные орга­ны исходя из его возраста, пола, этнической и религиозной при-

⁸² Mill J.St. Representative Government. P. 261, 263 [перевод этой цитаты приводится по: Милль Дж.С. Представительное правление. С. 134, 137 ].

⁸³ В результате женщины составили 38 процентов всех делегатов (по срав­нению с 13 процентами четырьмя годами раньше), черные — 14 (по сравнению с 5,5 процента в 1968 году), а делегаты в возрасте до 30 дет — 22 процента (по сравнению с 4 процентами в 1968 году). Однако делегации штата Иллинойс, возглавлявшейся мэрои Чикаго Дэди, было отказано в месте на съезде на том, основании, что она не является “представительной”; делегация заявила, что, эти правила недемократические, хотя и свободно установлены большинством, голосов. Так что же тогда есть демократия — голос большинства иди предста­вительство по социальным группам?
наддежности либо профессии, является ли этот единственный признак решающим фактором, гарантирующим место данному депутату?⁸⁴ Элементарный социологический факт состоит в том, что у индивида нет единого идентификационного признака, что он характеризуется множеством социальных ролей. Должна ли чернокожая женщина моложе тридцати иметь три голоса вместо одного? Или она должна выбрать какой-то один признак, по которому и попасть в определенную квоту?

Во-вторых, если политические органы будут состоять исклю­чительно из [представителей] корпоративных групп, что про­изойдет с управлением на основе численного большинства? Бу­дут ли несколько больших корпоративных групп перевешивать при голосовании меньшие? Афроамериканцы, например, являю­щиеся в США одним из наиболее ущемленных меньшинств, со­ставляют около 11 процентов населения. В ряде городов они на­ходятся в большинстве, но эти города не имеют достаточных финансовых ресурсов для обновления или реконструкции. Соци­олог Г.Ганс утверждает, что никакое численное большинство не будет обкладывать себя налогами или же перераспределять свои богатства, помогая меньшинствам, и, таким образом, в мажори­тарном обществе участь негров никогда не будет всерьез улучше­на. Поэтому он считает, что элементом на пути к достижению

⁸⁴ Голова идет кругом от логики представительства меньшинств, доведен­ной до ее политического завершения. Если проанализировать нынешний состав участников политического процесса, "о законодательное собрание, сформиро­ванное на принципах Милдя, состояло бы из депутатов трех полов: мужчин, женщин и гомосексуалистов; трех возрастных групп: молодежи, лиц среднего возраста и пожилых граждан; четырех религий: протестантов (исключая рас­пределение по сектам), католиков, иудеев и мусульман (а куда отнести иегови­стов, менонитов и представителей других сект?); четырех ущемленных мень­шинств: черных, мексиканцев американского происхождения, пуэрториканцев и американских индейцев; пяти этнических групп “средней” Америки: ирланд­цев, итальянцев, поляков, немцев и славян; восьми профессионально-квалифи­кационных групп, исходя из стандартной классификации Бюро цензов США. В этом случае американцы англосаксонского происхождения и протестантского вероисповедания, а также некоторые “другие группы” могут найти себе место только среди остаточных слоев населения.

Хотя эта схема в несколько карикатурном свете представляет аргументы Дж.Ст.Милля, приведенные в “Представительном правлении”, я всего лишь довел один из его важнейших постулатов до его логического завершения.
равенства является предоставление меньшинствам “права специ­ального вето”⁸⁵. Это предложение, в сущности, повторяет прин­цип “согласованного большинства”, который перед Гражданской войной отстаивал Дж.К.Калхун как средство защиты южных шта­тов от возможного забаллотирования их предложений со сторо­ны северян⁸⁶. Своя логика есть и в идее “общинного контроля” над социальными ресурсами, такими, как школы, жилой фонд и т.п. Но существует ли в таком случае более широкий социальный или общественный интерес? Если корпоративным или общинным группам позволено осуществлять контроль за решениями, влия­ющими на их жизнь, то на каком основании можно отказать южанам в праве на проведение политики сегрегации? И если местное сообщество наложит запрет на прокладку шоссе по сво­ей территории, не перекладывает ли она, настаивая на иной кон­фигурации трассы, издержки на своих соседей в виде более вы­соких налогов?

Целью полного представительства всех меньшинств считает­ся преодоление конфликтов, однако история почти всех обществ показывает, что, когда политическая система поляризуется ис­ключительно по одному признаку — классовому, религиозному, языковому, племенному или этническому, — вспышка жестокого конфликта становится практически неизбежной; там же, где на­личествует амальгама “пересекающихся” типов самосознания — например, в Голландии, где существуют как классовые, так и ре­лигиозные политические партии, рабочие-католики и рабочие-протестанты расколоты таким образом, что ни религиозные, ни политические черты не доминируют полностью в их сознании —

⁸⁵ Hems H. We Won't End the Urban Crisis Until We End Majority Rule // New York Times Magazine. August 3, 1969.

⁸⁶ Дж.К.Калхун утверждал, что такое соотношение требует согласия всех основных групп или фракций, а не простого большинства, сформированного без учета природных и социальных границ, таких, как регионы, группы иди классы. Взгляды Дж.К.Калхуна являлись карикатурой, пусть и элегантной, на модель Дж.Мэдисона. Они представляли собой философское обоснование пред­ставительства скорее в гетерогенном, нежели в гомогенном обществе, необхо­димого для сохранения общественного неравенства, господства белых, прав штатов, антимажоритаризма и власти меньшинства. Необходимо иметь в виду, что эти взгляды получили распространение в период, когда стали формироваться американские политические партии (см. по этому вопросу: McGregor Burns J. The Deadlock of Democracy. N.Y., 1963. Ch. 3, особенно С. 57).
контрольные и сдерживающие функции власти осуществляются наиболее эффективно⁸⁷. Короче, в состоянии ли принцип квотного представительства в политической системе, определенный на основе общинных иди партикуляристских критериев, помешать ее поляризации или фрагментации и не допустить паралича об­щественного организма?

РОУАЗ И СПРАВЕДЛИВОСТЬ

Если Ж.-Ж.Руссо добивался равенства результатов ради добро­детели, а Дж.Ст.Миддь отождествлял пропорции представитель­ства с интересами индивида, исходя из критерия полезности, то современный философ Дж.Роудз стремится утвердить приори­тет равенства во имя справедливости. Как он тонко подмечает, “справедливость является первейшей добродетелью социальных институтов, подобно тому как истина есть достоинство системы мышления”⁸⁸.

⁸⁷ Исчерпывающее изложение этой проблемы см. в коллективной статье:

The Psychology of Voting: An Analysis of Political Behaviour // Lindzey G. (Ed.) Handbook of Social Psychology. Vol. II. Cambridge (Ma.), 1954.

⁸⁸ Rawls J. A Theory of Justice. Cambridge (Ma.), 1971. P. 3. Справедливость для Дж.Роудза не концентрирует в себе всю энергетику общества; она пред­ставляет основу стандартов распределения и является частью более широкого социального идеала. Он пишет: “Итак, концепция социальной справедливости должна рассматриваться прежде всего как задающая стандарт, относительно которого следует оценивать распределительные механизмы общества. Этот стан­дарт, однако, не должен смешиваться с принципами, определяющими другие свойства, поскольку как базовая структура, так и социальные формы деятель­ности в общем могут быть эффективными или неэффективными, либеральными иди консервативными, иметь многие другие характеристики, равно как быть справедливыми иди несправедливыми. Всеобъемлющая концепция, включающая в себя принципы всех свойств базовой структуры наряду с их относительным значением в случае возникновения конфликта, выходит за рамки концепции справедливости; она составляет содержание социального идеала. Принципы справедливости являются хотя всего и частью, но наиболее важной частью та­кой концепции. Социальный идеал, в свою очередь, связан с концепцией обще­ства, т.е. с видением того пути, каким должны согласовываться цели и средства социального сотрудничества... Для более полного понимания концепции спра­ведливости мы должны иметь четкую теорию социального сотрудничества, на основе которой она и строится” (Rawls J. A Theory of Justice. P. 9-10).
Что есть справедливость? Она не может сводиться к макси­мальным благам для большинства, поскольку результатом этого может стать несправедливость по отношению к меньшинству. Она должна быть определяющим принципом оценки конкурирующих требований, то есть соответствующего деления социальных благ. Для Дж.Роулза таковой является справедливость как честность⁸⁹, а основания честности заложены в двух принципах.

Первый: каждый индивид должен иметь равное право на наи­более широкие основные свободы, сравнимые с подобными же свободами для других [членов общества].

Второй: социальные и экономические неравенства должны быть организованы таким образом, чтобы (а) их можно было обоснованно рассматривать в качестве результатов личных дос­тижений и (б) они были привязаны к постам и учреждениям, открытым для всех⁹⁰.

Первый принцип имеет отношение к равным гражданским сво­бодам — свободам слова, голоса и собраний, праву быть избран-

⁸⁹ Идея честности неизбежно предполагает социальную tabula rasa. Дж.Роулз пишет: “При таком подходе положение равенства соответствует месту ес­тественного состояния в традиционной теории общественного договора. Это исходное положение не является, конечно же, представлением о некоем реаль­ном историческом положении вещей, еще менее — о примитивной культуре. Оно понимается как .чисто гипотетическая ситуация, характеристики которой, таким образом, ведут к формированию определенной концепции равенства. Одна из ключевых особенностей такой ситуации состоит в том, что никто не знает своего места в обществе, своей классовой принадлежности или социального статуса и никто также не ведает о своей участи в распределении естественных богатств и способностей, своего уровня интеллекта, физической силы и т.п. Я готов даже предположить, что стороны не знают своих концепций блага или своих специфических психологических качеств. Принципы равенства устанав­ливаются позади завесы незнания. Такой подход гарантирует, что никто не получит преимуществ и не будет находиться в ущемленном положении от выбо­ра принципов в результате естественной игры случая или стечения социальных обстоятельств. Поскольку все будут находиться в одинаковом положении, и никто не сможет создать условия, благоприятные для него одного, установлен­ные принципы равенства окажутся результатом честного соглашения или тор­га” (Rawls J. A Theory of Justice. P. 12).

⁹⁰ Окончательные формулировки Дж.Роудза, в которых отражено его пони­мание приоритетности, приведены в: Rawls }. A Theory of Justice. P. 302-303. Для целей нашего рассуждения мы можем ограничиться их первоначальной редакцией.
ным на общественную должность и т.п. Второй связан с социаль­но-экономическими неравенствами — распределением доходов и богатства, различиями в степени полномочий и т.п. Нас интере­сует прежде всего второй принцип. Ключевыми в его формули­ровке являются двусмысленные выражения “в соответствии с личными достижениями” и равно открытые для всех”. Что они означают?

Цель рассуждений Дж.Роулза является сложной, но понят­ной. “Равно открытые для всех” может означать либо равные в том смысле, что карьеры открыты для талантливых людей, либо равные в смысле “равенства справедливых возможностей”. Пер­вое понимание просто означает, что людям, у которых имеются способности и устремления, полагаются те места, которые они занимают. Это традиционный либеральный взгляд. Но Дж.Роулз отмечает, что он не принимает во внимание искажения, обуслов­ленные социальными неожиданностями. “Во всех социальных сферах, — пишет он, — должны существовать примерно равные перспективы повышения культурного уровня и мобильности для каждого человека, имеющего сходную систему мотивации и ода­ренности... Шансы на получение культурных знаний и навыков не должны зависеть от классовой позиции человека, и, таким образом, система школьного образования, будь она частной иди государственной, должна быть организована таким образом, что­бы устранять классовые барьеры”.

Этот либеральный принцип трактует необходимость устра­нения социальных различий для обеспечения равных стартовых возможностей, но оправдывает неравные результаты, основан­ные на естественных способностях и талантах. Однако для Дж.Роулза “естественные” преимущества столь же произволь­ны иди случайны, как и социальные. Они не обеспечивают “спра­ведливых возможностей”. “Существует не больше оснований свя­зывать распределение доходов и богатств с распределением ес­тественных дарований, чем, скажем, с исторической иди соци­альной удачей... На степень, в которой развиваются и достига­ют зрелости естественные способности, влияют все формы со­циальных условий и классовых отношений. Даже сами стремле­ния совершить усилия, предпринять попытку, другим образом обратить на себя внимание зависят от благополучия семьи и благоприятности социальных обстоятельств. На практике не­

возможно обеспечить равные шансы на социальные достижения и доступ к культурным ценностям даже для почти одинаково одаренных людей, и поэтому нам, возможно, придется принять принцип, признающий этот факт и смягчающий произвольные последствия естественной лотереи”*.

Дж.Роудз поэтому приходит к выводу, что нельзя выравнять возможности и что их можно лишь увязать с другой целью — с равенством результатов. “Никто не заслуживает ни больших ес­тественных способностей, ни более благоприятной стартовой по­зиции в обществе. Но отсюда не вытекает, что эти различия дол­жны быть устранены. Существует другой способ обращения с ними. Базовая структура может быть организована таким обра­зом, что эти непредвиденные обстоятельства будут работать на благо наиболее обездоленных. Таким образом, если мы хотим создать такую социальную систему, в которой никто не выигры­вает и не проигрывает от своего места в системе распределения естественных дарований или от своих стартовых позиций в об­ществе, в которой каждый теряет или обретает взамен этого не­которые компенсирующие преимущества, мы приходим к "прин­ципу различия" (difference principle)”⁹¹**.

Таким образом, вопрос поворачивается от “равной открыто­сти для всех”, т.е. от шансов на место в обществе, к проблеме распределения базовых социальных благ или ценностей, т.е. к смыслу понятия “индивидуальные преимущества”. Это выраже­ние, по Дж.Роулзу, может быть определено в категориях “прин­ципа эффективности” или “принципа различия”.

“Принцип эффективности” соответствует тому, что в эконо­мике благосостояния подучило название “оптимальность Парето”. Распределение благ или полезностей считается эффектив­ным в случае достижения такой точки равновесия, когда невоз-

* Rawls J. A Theory of Justice. P. 74.

⁹¹ Как далее отмечает Дж.Роулз, “естественно одаренные люди не должны иметь выгод оттого, что они являются более способными; таковые должны лишь покрывать издержки их подготовки и образования и использоваться в формах, которые помогают также и менее удачным” (Rawls }. A Theory of Justice. P. 101). См. также обсуждение Дж.Роулзом проблемы того, “заслуживают” ли индиви­ды преимуществ в виде естественных способностей (Rawls }. A Theory of Justice.

Р. 104).

** Rawls }. A Theory of Justice. P. 102.
можно изменить существующие стандарты распределения, ставя ряд диц (или даже одного человека) в явно лучшие условия не ухудшая при этом благосостояния других (иди другого). Утили­тарный принцип — “оптимальность Парето” — имеет отноше­ние лишь к спектру предпочтений и безразличен к реальному [по­литическому ] торгу. Для Дж.Роулза проблема “принципа эффек­тивности” состоит в том, что, примененный к категории спра­ведливости, он не в состоянии определить, кто именно должен быть поставлен в лучшие условия иди не оказаться в худших.

“Принцип различия” означает, что если некоторые находятся в заведомо лучших условиях, то менее удачливые также должны быть поставлены в лучшее, а в ряде случаев даже в гораздо более лучшее положение. Если один человек оказывается в выигрыше,” в таком же положении должны находиться и остальные. “Интуи­ция говорит о том, что социальный порядок не должен создавать И поддерживать более выгодные перспективы для тех, кто нахо­дится в лучшем положении, до тех пор, пока это не будет обеспе­чено и для менее удачливых”⁹²*.

Все это приводит Дж.Роулза к более широкой концепции со­циальной справедливости иди социального идеала: “Все базовые социальные блага — свобода и возможности, доходы и богат­ство, другие основы самоуважения — должны быть распределе-

⁹² Прибегая к интересному сравнению, Дж.Роулз (подобно Ж.-Ж.Руссо) ис­пользует прообраз семьи в качестве модели своего принципа. “Семья по своему замыслу и зачастую на практике, — пишет он, — является тем местом, где отвер­гается принцип максимизации суммы преимуществ. Члены ее часто не стремятся получить какие-то преимущества, если они не могут делать это способами, кото­рые способствуют реализации интересов также и остальных членов. Попытка действовать на основе "принципа различия" имеет точно такие же последствия” (Rawls J. A Theory of Justice. P. 105). Трудность, возникающая в связи с этим аргументом, — если рассматривать общество как семью, только больших разме­ров, — состоит в том, что семья, как утверждал З.Фрейд, скрепляется вместе любовью, что носит специфический характер. Муж любит свою жену и детей — и пытается распространить на них свои преимущества. Там, где любовь расши ряется до размеров общества, она становится “бесцельной” (поскольку один че ловек дюбит всех) и в результате слабой и недейственной. Поэтому З.Фрейд утверждал, что коммунизм невозможен в открытом обществе (см.: Freud S. Civilization and Its Discontents // Standard Edition of the Complete Psychological Writings of Sygmund Freud. Vol. XXI. L., 1961. P. 112-113).

* Rawls J. A Theory of Justice. P. 75.

^

чы равномерно, если только неравное распределение любого или всех этих благ не способствуют успехам наиболее ущемленных”⁹³. Цо этой же причине Дж.Роулз отвергает идею меритократии. Хотя меритократическая идея является демократической, она противоречит концепции справедливости. “[Меритократический] социальный порядок следует принципу открытости карьер для талантов и использует равенство возможностей как форму выс­вобождения человеческой энергии в стремлении к экономическо­му благоденствию и политическому лидерству. Между высшим и низшим классом существуют заметные отличия как в получении средств для жизни, так и использовании прав и привилегий орга­низованной власти. Культура беднейших слоев дискриминирует­ся, тогда как культура правящей и технократической элиты прочно основана на служении национальным целям власти и богатства. Равенство возможностей означает равные шансы оставить менее удачливых позади в собственном стремлении к влиянию и соци­альному статусу. Таким образом, меритократическое общество представляет опасность для иных, кроме демократической, ин­терпретаций принципа справедливости. Ибо, как мы только что видели, “принцип различия” фундаментально трансформирует социальные цели.

“Принцип различия” имеет два следствия для социальной по­литики. Первый из них — принцип компенсации отдельным ли­цам: “Согласно этому принципу, незаслуженные неравенства тре­буют компенсации, а поскольку неравенства, обусловленные рож­дением и естественной одаренностью, относятся к этому числу, они должны быть каким-то образом компенсированы. Таким об­разом, для справедливого обращения со всеми людьми, для обес­печения подлинного равенства возможностей общество должно уделять больше внимания лицам с меньшей естественной одарен­ностью и тем, кто рожден в менее благоприятных социальных

⁹³ Ранний, несколько отличный, вариант этой концепции также приводится в книге Дж.Роулза (см.: Rawls }. A Theory of Justice. P. 62). Последующий вариант, подчеркивающий преимущества для наиболее ущемленных, больше подходит для моей аргументации. В этом контексте можно сказать, что утили­таризм, который является логической основой буржуазной экономической тео­рии, следует принципу безразличия в том, что каждый человек добивается сво­их собственных благ независимо от остальных членов общества, а невидимая рука координирует социальную деятельность.
условиях. Идея состоит в корректировке непредвиденных обстоятельств в сторону обеспечения большего равенства. В ходе реализации этого принципа значительные ресурсы следует направ­лять на обучение скорее менее, нежели более интеллектуально развитых индивидов, по крайней мере в течение определенного периода жизни, например, в первые школьные годы”. Вторым является более общий принцип, согласно которому талант следу­ет рассматривать как социальное достояние, плоды которого дол­жны быть доступны всем, особенно менее удачливым: “[ "Прин­цип различия" ] трансформирует цеди базовой структуры /таким образом, что совокупность его институтов более не ориентиро­вана на социальную эффективность и технократические ценнос­ти. Мы видим в этом случае, что “принцип различия” представ­ляет собой в сущности соглашение о распределении природных талантов как общего достояния и о разделении его выгод, каки­ми бы таковые ни оказались. Те, к кому природа отнеслась благо­склонно, независимо от того, кем они являются, могут получать блага от своих природных дарований только в условиях, которые ведут к улучшению положения оказавшихся в проигрыше”*.

Мы сталкиваемся здесь с фундаментальным обоснованием важнейшего сдвига в системе ценностей: вместо принципа “от каждого по способностям — каждому по способностям” мы име­ем принцип “от каждого по способностям — каждому по по­требностям”. Оправданием же потребностей является честное отношение к тем, кто оказался в ущемленном положении по при­чинам, которые они не в состоянии контролировать.

В философии Дж.Роулза мы видим наиболее серьезную по­пытку современного оправдания социальной этики. В его пере­оценке равенства как справедливости заложены предпосылки развития политической философии, которой суждено изменить интеллектуальный климат последних десятилетий XX века, по­добно тому как доктрины Дж.Локка и А.Смита сформировали идеологию XIX столетия. Либеральная теория общества была со­здана в ходе слияния концепций индивидуализма и рациональ­ности. В ее рамках свободный индивид пытался удовлетворить собственные потребности на основе своего труда — и он дол­жен был подучить вознаграждение за свои усилия, мужество и

* Rawls }. A Theory of Justice. P. 101.
риск, — а обмен продуктами строился человеком с учетом цеди максимизации своего удовлетворения. Общество не должно было выносить суждения в отношении людей — ему следовало лишь установить свод процессуальных норм, — а наиболее эффектив­ным распределением ресурсов было то, которое порождало наи­большую сумму удовлетворенных потребностей.

Сейчас мы пришли к концу классического либерализма. Ме­рой социального блага является уже не удовлетворение индиви­дуальных стремлений, но выравнивание социального дисбаланса в пользу беднейших слоев как первейшее требование к социаль­ной совести и социальной политике⁹⁴. Попытка Дж.Роудза в его “Теории справедливости” сводится к установлению принципа честности, но он обращает мало внимания, кроме как используя обобщающий термин “находящиеся в ущербном положении”, на тот круг лиц, которым необходима помощь⁹⁵. Его аргументация

⁹⁴ Забота о бедных, конечно же, составляет одну из наиболее старых тради­ций в западной мысли и является центральной в идее христианской любви. Но христианская любовь — милосердие в виде божественной дюбви к человеку (caritas) — подразумевала отношение к беднейшим как ценным личностям са­мим по себе и не предполагала наделять их свойствами более высокого порядка, чем те, которые они имели. В этом смысле классический протестантский либера­лизм — с его симпатией и гуманизмом, нежели любовью — разлагающе подей­ствовал на социальную совесть католического мира. Напротив, романтизация бедности, традиция, восходящая корнями к Виллону, также привела к эрозии чувства христианской любви к бедным (защиту христианской любви как основы • общества и язвительную критику английской моральной философии в лице Фр.Хатчесона, А.Смита и Д.Юма см.: Scheler M. Ressentiment. P. 114-137).

³⁵ Удивительно, что Дж.Роулз, так же как и К.Дженкс, даже не обсуждает понятие работы или усилия, как будто те лица, которые преуспели в мире науки и бизнеса либо на государственной службе, добились этого в основном благода­ря случайному стечению благоприятных обстоятельств или их социальному происхождению. У него присутствует дискуссия вокруг проблем меритократии (meritocracy), но не заслуг (merit). Это само по себе является показателем того, насколько далеко мы отошли от ценностей XIX века.

Одинаково удивительно и то, что десять лет назад политические дебаты сводились к вопросу об “исключительности”. Фонд Стерна выступил спонсо­ром крупного исследования проблемы определения исключительности; Дж.Гарднер написал книгу, озаглавленную “Исключительность: можем ли мы быть рав­ными и одновременно исключительными?” (1961). В тот период слово “меритократия” имело настолько положительный смысл, что М.Петерсон в своей ав­торитетной биографии о Томасе Джефферсоне заявил, что если бы последнему было известно это понятие, он использовал бы его для определения “естествен ной аристократии”. В настоящее время фокус внимания почти исключительно связан с равенством и беднейшими сдоями. Совершит ли в будущем “круг соци­альной проблематики” полный оборот?
выражена в категориях общественного договора, а его Конституция справедливости” представляет собой продукт соглашения индивидов. Однако в современном обществе ущемленные слои населения могут быть идентифицированы по групповым призна­кам, а принцип справедливости оказывается связанным с прин­ципом пропорционального (квотного) представительства.

Защита групповых прав формально противоречит принципу индивидуализма, делающему упор на достижения и универсализм. Однако в реальности он представляет собой не что инйе, как распространение на первоначально исключенные социальные еди­ницы того группового принципа, на котором строилась амери­канская политическая система с самого ее возникновения. Груп­повой процесс, явившийся хваленым открытием “реалистичес­кой школы” в американской политодогии (см. дискуссией по это­му вопросу в главе V), состоял в основном из системы соглаше­ний экономического характера между функциональными или лоб-бистскими группами, действовавшими вне формальной партий­ной системы. В настоящее время мы сталкиваемся с этническими и другими устойчивыми группами, заявляющими о своем праве на представительство как в формальной политической структу­ре, так и во всех остальных социальных институтах.

Эти требования обоснованы тем фактом, что Америка явля­ется плюралистическим обществом и подошла к принятию но­вого определения плюрализма, отличающегося от прежней го­могенности американизма. Плюрализм в его классическом по­нимании⁹⁶ выступал за последовательную культурную самоиден­тификацию этнических и религиозных групп и за институцио­нальную автономию культурных институтов (например, универ­ситетов) от политики. Он, таким образом, исходил из разгра­ниченности различных сфер общественной жизни. Но в настоя­щее время мы имеем ситуацию всепроникающей политизации общества, в котором не только рынок подчиняется политиче-
⁹⁸ См., например: Maclver R.M. The More Perfect Union: A Program for the Control of Intcr-Group Discrimination. N.Y., 1948; с религиозной точки зрения проблема рассмотрена в: Murray J.C. We Hold These Truths: Reflections on the American Proposition. N.Y., 1960.
ским решениям, но и все прочие институты должны склоняться черед требованиями политического центра и политизировать себя в аспекте группового представительства. В последней сфе­ре происходит и иная перемена. В условиях функциональных групп членство в них не носило закрепленного характера, можно было встретить межгрупповые альянсы и изменчивые коали­ции. В настоящее время группы, заявляющие о своем праве быть представленными в политических партиях, университетах, боль­ницах и местных сообществах, сформированы на основе врож­денных или биологических признаков, а неизменный характер пода иди цвета кожи очевиден.

И после того, как “принцип компенсации” и представитель­ства ущемленных сдоев в первоначально сформулированных категориях групповых интересов окажется принят, для полити­ческой системы будет весьма сложно отвергнуть последующие притязания. В этом заключается логика демократии, которая всегда присутствовала в противоречивом наследии принципа ра­венства.

ПЕРЕСМОТР ПОНЯТИЯ МЕРИТОКРАТИИ

У любого принципа неизбежно имеются свои противоречия, по­скольку никакая этическая ситуация не имеет строго очерченных контуров, особенно в случае противопоставления равных возмож­ностей равным результатам, и здесь налицо скорее конфликт меж­ду правильным и верным, нежели между правильным и ложным. Каковы же тогда трудности и противоречия роулзовского “прин­ципа честности” и достаточны ли они для того, чтобы считать его бессмысленным?

Во-первых, что вкладывается в понятие ущемленности? Что является измерителем честности? Носит ли она субъективный иди объективный характер? Зачастую чувство несправедливости зависит от субъективных ожиданий и степени лишений. Но по каким стандартам? В качестве одного из измерителей Дж.Роулз предлагает “определение исключительно в категориях сравнитель­ного дохода и богатства, без соизмерения социального статуса. В этом случае все лица с доходами и богатствами меньше сред­них могут рассматриваться как относящиеся к наименее преус певающим сегментам населения. Это определение зависит толь-/ ко от низшей половины распределительной кривой, и его досто^ инсгво состоит в том, что оно фокусирует внимание на социаль­ной дистанции между теми, кто имеет меньше всех, и теми, кто занимает среднее положение”⁹⁷. ^/

Однако для большинства лиц проблема несправедливости или лишений не имеет некоего абсолютного стандарта, а вызвана сравнениями со статусом других лиц. Из многочисленных соци­ологических исследований известно, что значительные разрывы в доходах и статусе воспринимаются как справедливые, если люди чувствуют, что они заработаны личными усилиями, в то время как небольшие различия, если они носят произвольный характер, зачастую представляются несправедливыми. Санита­ры в больницах сравнивают свои доходы с доходами медсестер, а не врачей. Таким образом, относительная бедность и принад­лежность к определенной референтной группе (выражаясь на социологическом жаргоне) в каждой точке социальной струк­туры обусловливают степень разрыва⁹⁸. Но должны ли мы при­нимать субъективные оценки индивидов в качестве моральной нормы иди же объективного критерия, и на какой основе?⁹⁹ Этот момент неясен.

Если ущемленность трудно определить, то при выявлении при­знаков “наименее удачливой группы” возникает иная проблема. Дж.Роудз пишет: “В этом случае невозможно избежать некото­рой произвольности. Одна возможность состоит в том, чтобы выбрать определенную социальную позицию, допустим, неквали­фицированного рабочего, а затем посчитать наименее удачливы­ми всех, у кого средние доходы и состояние соответствуют име­ющимся у этой группы иди находятся на более низком уровне.

^9t Rawls J. A Theory of Justice. P. 98. Показатель бедности, построенный на основе половины медианы доходов, также обоснован в: Fuchs V. Redefining Poverty // The Public Interest (Summer 1967).

^9< Подробное рассмотрение этих двух концепций и их применимости к субъективному чувству справедливости см. в: Runciman W.C. Relative Deprivation and Social Justice. L., 1966.

⁹ⁱ В античной моральной философии бдаго определяется как независимое от степени индивидуальной удовлетворенности. Аристотель отличал “быть хо­рошим” от “чувствовать хорошее”. Человек, совершивший любовное похожде­ние, чувствует себя хорошо, но хорошим не является.
Ожидания самого низшего репрезентативного члена этой груп­пы определяются как средние для всего данного класса”¹⁰⁰*.

Даже не учитывая проблем ограничений и оттенков — а с практической точки зрения они являются весьма значимыми, — определение социального положения в этом ключе поднимает серьезный психологический вопрос. Одно из важнейших сообра­жений моральной философии состояло в том, чтобы избегать навешивания ярлыков, иди клейма, на ущемленных слоях. Это являлось одной из причин того, почему реформаторы всегда вы­ступали против “проверки состояния жизненных средств” как условия предоставления государственного вспомоществования и пытались обеспечить ее на правовой основе. Это является также одной из причин (помимо административных проблем), почему предложения о перераспределении доходов сводились к тому, чтобы оговоренная сумма средств предоставлялась бы всем, а доходы свыше определенного уровня сокращались бы с помощью налогообложения. Однако Дж.Роудз считает, что “нам необхо­димо в определенный момент прибегнуть к практическим сооб­ражениям при формулировке "принципа различия". Рано иди по­здно возможности философских иди иных аргументов, проводя­щих такие различия, окажутся исчерпанными”. Но именно в эти моменты принципы должны закрепляться в законах, и именно здесь начинается поле государственной политики и админист­рирования.

Проблемы компенсации и навешивания ярлыков возвращают нас к более общему противоречию, а именно к соотношению ра-

¹⁰⁰ Как быть в случае, если люди становятся “наименее удачливыми” по свое­му собственному выбору? К.Дженкс указывает, что, хотя “мы уже устранили почти все экономические и академические преграды, мешавшие получению дип­лома о высшем образовании... один учащийся из каждых пяти по-прежнему отсе­ивается”. И если семьям рабочего класса обеспечить гарантии в области образо­вания, аналогичные для семей средних классов, уверены ли мы, что они захотят ими воспользоваться? У общества должны быть обязательства перед теми, кто находится внизу социальной лестницы и не способен продвигаться вверх, когда в этом нет их вины. Но если люди — по культурным или психологическим причинам — не пользуются открывающимися возможностями, должно ли об­щество в первоочередном порядке выделять им ресурсы? И если нет, то как установить различия между подлинно ущемленными и теми, кто таковыми не является? В этом и заключается неразрешимая проблема социальной политики.

* Rawls J. A Theory of Justice. P. 98.


венства с принципом универсализма. Одним из исторических завоеваний явилось установление принципа универсализма, в со­ответствии с которым правило, понимаемое как закон, должно применяться ко всем в равной мере и таким образом устранять деление людей с административной точки зрения. Данное поло­жение закреплено в Конституции и означает признание незакон­ными всех законопроектов, касающихся гражданских и имуще-с-венных прав какого-либо одного лица; закон должен быть со­ставлен в достаточно общих выражениях с тем, чтобы распрост­раняться на всех лиц определенной категории. В уголовном пра­ве мы применяем принцип равного наказания для всех лиц, нару­шивших один и тот же закон, независимо от способности вынес­ти это наказание, и два человека, обвиненных в превышении ско­рости движения, наказываются штрафом в двадцать пять долла­ров каждый, хотя один из них может быть миллионером, а дру­гой — бедняком. Закон не интересуется различиями в их соци­альном положении; они несут перед ним равную ответственность. И суду запрещается совать нос не в свои деда, чтобы избежать такого расширения судебной власти, которое позволило бы судье проводить различия между людьми; его функция состоит исклю­чительно в том, чтобы определить, виновны они или нет.

Однако в ситуации, где затрагиваются богатства и доходы, мы далеко продвинулись в противоположном направлении. По за­конодательству о подоходном налоге, принятому в нашем столе­тии, люди не только не платят равных сумм (скажем, по 500 дол­ларов каждый), они не платят даже равных долей (допустим, 10 процентов, что вело бы к различным абсолютным величинам в зависимости от суммы доходов ), Они платят более высокие ставки по мере роста доходов. В этом случае способность — способ­ность платить — становится измерителем. Вполне может стать­ся, что в сфере богатств и доходов решатся руководствоваться принципом “от каждого по его способностям, каждому — по чужим потребностям”; в этом случае применим принцип спра­ведливости, поскольку должны сравниваться предельные величи­ны. (Если двое платят одинаковую сумму, то в одном случае она может составлять половину доходов, а в другом — только деся­тую часть; этот принцип действует в системе пропорционально­го налогообложения.) Но в более широком плане безоглядное следование идее справедливости во всех сферах общественных отношений сдвигает всю ось социальных ценностей от принципа равной ответственности и универсализма к принципу неравного бремени и административного всевластия.

Основой честности, говорит Дж.Роулз, является обобщенная социальная норма, базирующаяся на общественном договоре. Последний основывается на теории рационального выбора, ког­да индивиды изъявляют свои предпочтения исходя из принципа компенсации и принципа различий; и этот рациональный выбор подталкивал бы социальное равновесие в сторону нормы. В на­стоящее время теория полезности может ранжировать предпоч­тения индивида и определять его рациональное поведение; и, со­гласно теории полезности, общество организовано правильно, когда имеется нулевое сальдо индивидуальных выигрышей иди • потерь, устанавливающееся на основе проявления индивидуали­зированных личных предпочтений в ходе свободного обмена. Однако тут мы наталкиваемся на трудности. Если рациональ­ность является основой социальных норм, может ли функция общественного благосостояния объединить разноречивые префе­ренции множества людей в единый выбор, который обладает ра­циональностью индивидуального выбора? Если признавать аргу­менты, изложенные в теореме невозможности Эрроу (относя­щейся к условиям демократии и выбора большинства), функцию социального благосостояния построить нельзя¹⁰¹. Вопрос о том,

¹⁰¹ Предыдущее обсуждение теоремы Эрроу содержится в главе V настоящей работы. Дж.Роудз отвергает условия “правления большинства” и тем самым из­бегает трудных следствий теоремы невозможности Эрроу. Свой подход он изла­гает следующим образом: “Из предыдущих замечаний очевидно, что методика "правления большинства" в том виде, в котором она определена и описана, зани­мает положение элемента процедуры. Ее оправданность непосредственно бази­руется на политических целях, которые преследует Конституция, а также на прин­ципах справедливости... Фундаментальной частью принципа большинства явля­ется то, что его методика должна соответствовать условиям изначальной спра­ведливости. Когда таковая отсутствует, то первый принцип справедливости не получает удовлетворения; однако даже и тогда, когда она присутствует, нет уве­ренности в том, что будет принято справедливое законодательство.

Не существует поэтому никаких доказательств, что желание большинства является правильным. Этот вопрос относится к сфере политических оценок и не имеет отношения к теории справедливости. Достаточно отметить, что, хотя граждане обычно подчиняют свое поведение демократическим властям, то есть признают исход выборов, как устанавливающий при прочих равных условиях
что есть в этом Случае социальная норма, становится политиче­ским, и его решение достигается либо согласием, либо конфлик­том — либо принуждением с помощью грубых угроз, либо заклю­чением последовательных соглашений, в ходе которых люди в конечном счете принимают идею торга. Но если решение носит политический характер, не существует твердых теоретических обоснований, исходящих из принципов рационального выбора, какой должна быть социальная норма, — если только политичес­кая система не является, по выражению Ж.-Ж.Руссо, “единым субъектом”. Возможно, мы стремимся к социальной норме по причине справедливости, но в рамках процедур рационального выбора установить таковую не представляется возможным.

Если, таким образом, определение социальной нормы носит политический характер, принцип помощи наименее удачливым, понимаемый в качестве исходного социального обязательства, может означать — как в социологическом, так и в статистиче­ском смысле — движение в направлении усреднения. Если пред­положить, что мы уже достигли стадии изобилия, это может пред­ставлять собой жедаемую форму социальной политики. Но если это не так — а сомнительно даже то, может ли такая фаза быть достигнута когда-либо в будущем, — и если определять общество вслед за Дж.Роудзом как “кооперативное предприятие, отвечаю­щее взаимной выгоде”, то почему бы, следуя его логике, не пре­доставить больших стимулов тем, кто в состоянии увеличивать

обязывающие их законы, они не жертвуют своими суждениями и оценками” (Rcwis J. A Theory of Justice. P. 356).

Дж.Роулз, конечно, прав в том, что в соответствии с традиционными тео­риями справедливости принятие какого-либо решения большинством не делает его справедливым. Тирания большинства в течение долгого времени признава­лась таким же источником несправедливости, как и тирания деспота. Проце­дурная проблема, однако, состоит в том, имеется ли как общее правило нечто лучшее, чем правление большинства при условии демократического контроля со стороны меньшинства, имеющего право и возможность изменить условия и также стать большинством.

Дж.Роулз пытается избежать дилеммы Эрроу путем определения “завесы незнания” при составлении первоначального общественного договора Поскольку никто не знает, насколько сильно он может преуспеть, то в его интересах полу­чить хотя бы минимальное гарантированное поощрение. Таким образом, каж­дый человек примет свод правил, максимизирующий шансы выигрыша по край­ней мере некоего приза, и при этом будет стремиться к тому, чтобы этот приз был максимально большим. Предполагается, что подобный “неопределенный
совокупный общественный продукт и использовать этот расту­щий “социальный пирог” для взаимной (хотя и дифференциро­ванной) выгоды всех?

Весьма удивительно, что, пожалуй, единственное в современ­ной истории общество, которое сознательно начало с принципа почти полного равенства (включая почти полное отсутствие диф­ференциации в заработной плате), — Советский Союз —посте­пенно отошло от этой политики, причем не вследствие реставра­ции капитализма, а потому, что обнаружило, что дифференциро­ванная заработная плата и привилегии служат стимулами и пред­ставляют собой также форму более эффективного “рациониро­вания” времени. (Если время управляющего более ценно, чем время неквалифицированного рабочего, поскольку ему приходится принимать больше решений, то должны ли мы требовать от него, чтобы он ездил в переполненном трамвае, или же ему следует предоставить личную машину для поездок на работу?) Даже те общества, которые имели сравнительно небольшую дифференци­ацию в доходах и стимулах в послевоенные годы, такие, как Из­раиль и Югославия, постепенно увеличили ее ради повышения эффективности хозяйства. И один из главных советов, которые сочувствующие экономисты дали Ф.Кастро для восстановления его разваливающейся экономики (которая была в основном орга­низована на основе морального увещевания и бесплатных сверху­рочных работ), состоял в том, что необходимо шире использо­вать материальные стимулы и дифференциацию в оплате тру-

торг” должен привести к усреднению достижений (т.е. базовых социальных благ, таких, как доход, самоуважение и др.). В то же время Л.Туроу отмечает: “Хотя максимизация минимального достижения кажется эгалитарной, она не такова... Дж.Роулз полагает, что эффект усреднения столь значителен, что не­возможно появление такой экономической деятельности, которая концентри­ровала бы денежные выигрыши среди групп с высокими доходами. Как эконо­мист, я не разделяю этой веры. Существует множество видов экономической деятельности с минимальными величинами усреднения. Чтобы быть подлинно эгалитарными, социальные законы должны гласить, что индивидам следует вы­бирать виды экономической деятельности с наиболее ярко выраженными ус­редняющими эффектами” (Thurow L. A Search for Economic Equity // The Public Interest. Spring 1973).

Таким образом, для достижения желаемого результата функционирования свода законов, который максимизировал бы минимальный результат, необходим некий механизм принуждения иди повышенное внимание к ущемленным слоям.
да¹⁰². В Соединенных Штатах период наиболее успешного фи­нансирования социальных программ пришелся на 1960—1965 годы, когда увеличение темпов экономического роста, а не перераспре­деление доходов, обеспечивало избыток необходимых для их про­ведения финансовых средств¹⁰³.

Соединенные Штаты не являются сегодня меритократическим обществом; но это не умаляет ценности данного принципа. Идея равенства возможностей — это только один из вариантов, и про­блема состоит в том, чтобы найти справедливые формы ее реали­зации. Фокус внимания должен в этом случае быть сосредоточен на пределах такого равенства. Компенсация дискриминации пу­тем представительства привносит произвольные, частные крите­рии, которые могут быть разрушительными для универсализма, исторического принципа, с большим трудом одержавшего победу и рассматривающего каждого человека как уникальную личность.

Трудным и щекотливым вопросом в конце концов является не только установление приоритета — кому следует помогать в пер­вую очередь, — но и определение степени различий между людь­ми, Какими должны быть различия в доходах руководителя кор­порации и простого рабочего, профессора высшей квалифика­ции и инструктора? Разрывы в уровне зарплаты в коммерческой фирме составляют сегодня порядка 30:1, в госпитале — 10:1, в университете — 5:1. Что лежит в их основе? Что является справедливым? Традиционно рынок устанавливал дифференци-рованность вознаграждений, основывавшихся на дефиците благ иди на спросе на них. Но с тех пор как экономические решения стали политизированными, а рынок был заменен общественными решениями, стоит вопрос о том, что составляет принцип спра­ведливого вознаграждения и справедливых различий? Очевидно, что эта проблема станет одной из самых острых в постиндустри­альном обществе.

На протяжении последних двух столетий в западном обще­стве происходило неуклонное сокращение имущественных раз­личий его членов, но не в силу политики перераспределения до-

¹⁰² См.: Leontieff W. The Trouble with Cuban Socialism // New York Review of Books. January 7, 1971.

¹⁰³ Анализ соответствующих данных и аргументацию см.: Eckstein О. The Economies of the 60s: A Backward Look // The Public Interest. Spring 1970.
ходов или рассуждений о справедливости, а благодаря техноло­гии, которая резко уменьшила издержки производства и сделала широкий круг благ доступным огромному числу людей¹⁰⁴. Иро­ния заключается в том, что по мере сокращения различий, по мере обретения плодами демократии все большей весомости на­дежды на равенство растут еще быстрее, а сравнения людей ста­новятся все более завистливыми (“люди меньше страдают, но их чувствительность обостряется”) — феномен, ныне широко изве­стный как “эффект Токвиля”¹⁰⁵. Революция растущих ожиданий является также и революцией растущей сверхчувствительности.

Реальной социальной проблемой, однако, выступает не абст­рактный вопрос о “честности”, а социальное измерение этой сверхчувствительности и условий, которые привели к ее появле­нию. Захватывающей социологической загадкой является то, почему в демократическом обществе по мере уменьшения нера­венства повышается сверхчувствительность. Все это также пред­ставляет собой часть противоречивого наследия демократии.

IV

СПРАВЕДЛИВАЯ МЕРИТОКРАТИЯ

Основная трудность при обсуждении данной проблемы состоит в том, что обычно неравенство рассматривается как одномерный фактор и предполагается только один метод его преодоления, хотя в социальной реальности наличествуют различные формы неравенства. Проблема не сводится к дилемме или/или, но со­стоит в том, какие типы неравенства вызывают те или иные виды социальных и моральных различий. Как мы знаем, существуют различные аспекты неравенства — различия размеров получае­мых доходов и богатства, статуса, власти, образования (профес-

¹⁰⁴ К настоящему времени это стадо широко распространенным доводом, нудно и часто приводимым апологетами системы свободного предприниматель­ства. Но это не делает его — как исторический факт — менее правдивым. Ряд поразительных сведений о реальных размерах сокращения социального нера­венства см.: Fourastie' J. The Causes of Wealth. Glencoe (111.), 1960.

¹⁰⁵ Анализ А. де Токвилем этого феномена см. в: Tocqueville A., de. The