Д. Белл. Грядущее Постиндустриальное Общество. Грядущее постиндустриальное

• Название: Грядущее постиндустриальное
• Анкор: Д. Белл. Грядущее Постиндустриальное Общество.doc
• Дата: 02.02.2017
• Размер: 5.69 Mb.
• Имя файла: Д. Белл. Грядущее Постиндустриальное Общество.doc
• Тип: Книга; #1773
• страница: 43 из 51

по инициативе Академии или правительства проводит исследова­ния по политическим вопросам, которые нередко становятся ос­новой для мер, предпринимаемых президентом иди Конгрессом. По мере того, как процесс “консультирования” по технологичес­ким вопросам становится формализованным, Национальная ака­демия наук, — а в последние годы и близкое по значению образо­вание, Национальная академия технических наук, основанная в 1964 году, —становится полноправным представителем науки.

По причине широкомасштабного роста научной деятельнос­ти, вовлечения огромного количества людей, колоссальных фи­нансовых ресурсов, выделяемых на ее нужды, и ее центральной роли в постиндустриальном обществе бюрократизация науки не­избежна. Поэтому в ближайшие десятилетия проблема созда­ния структур представительства станет для науки одной из труд­нейших проблем. В прошлом говорилось о “парламенте науки”³⁹ как официальном представительном органе, призванном занимать­ся разработкой единой научной политики, однако маловероятно, что он будет когда-либо создан. Тем не менее вполне возможна большая, нежели сегодня существующая, степень координации, а более четкая идентификация представляющих науку органов тоже остается необходимой.

Бюрократизация — проблема любого сложного общества, а страх перед бюрократией как новым классом администраторов,

³⁹ В 1958 году Американская ассоциация содействия развитию науки, не­структурированная организация, насчитывавшая 135 тыс. человек и объеди­нявшая 287 научных обществ, попыталась стать ведущим представителем всей науки, выступив с инициативой созыва научного парламента для рассмотрения предложения об учреждении Министерства науки на федеральном уровне. Из этой идеи ничего не вышло.
управляющим как обществом в целом, так и любой крупной орга­низацией, противостоит надеждам социалистов и утопистов. Бюрократизация таит в себе серьезный риск для науки. В рамках научной организации бюрократия может воспрепятствовать фун­кционированию “системы признания” научных работ и заслуг ученых, составляющей саму суть научного сообщества, посред­ством подчинения индивидуальной деятельности выполнению общих задач или с помощью отчуждения результатов индивиду­альных усилий в пользу коллектива. Для организации науки со­здание централизованной бюрократии (а в таком случае центра­лизация является неизбежной тенденцией) может означать уду­шение поиска и привести к тому, что научная работа будет вес­тись в русле утвержденных свыше национальных или социальных задач и определяться приоритетом политических целей.

Таким образом, неизбежно возникновение напряженности между бюрократическими тенденциями, проявляющимися в Боль­шой науке, и харизматическим измерением научной деятельнос­ти, которая рассматривает самоё себя как самоцель, не подчиня­ющуюся никаким другим задачам. Данные проблемы могут быть определены как вопросы двух видов. Первый воплощен в требо­вании, выдвинутом недавно Дж.Броновски, о “ликвидации науч­ного истеблишмента”⁴⁰. В рамках его логики, государство долж­но воздерживаться от любого определения научных целей, а лишь выделять определенную сумму денег, которая будет распределяться по направлениям научных исследований комитетами ученых по их собственному усмотрению. Любопытно, что это предложение наводит на воспоминание о дебатах, имевших место тридцать дет назад среди ведущих ученых относительно проблемы плани­рования науки. В конце 30-х годов в Великобритании возникло движение, возглавляемое ученым-марксистом Дж.Д.Берналом, участники которого призывали к “планированию науки” для ре­шения реальных задач, стоящих перед обществом. Этому движе­нию противостояла другая группа ученых, возглавляемая М.Поланьи и П.Бриджменом, отвергавшая посылку о том, что научный прогресс порождается, как утверждали марксисты, в ответ на ма­териальные нужды и что не существует фундаментальных разли­чий между наукой и технологией. Дж.Бернад считал, что предпо-

⁴⁰ См: Bronowski J. The Disestablishment of Science // Encounter. July, 1971.
силки планирования науки суть того же рода, что и предпосылки экономического планирования, и таковое должно использовать­ся для достижения большей эффективности научных исследова­ний. По иронии судьбы, финансовые нужды науки приведи к появлению грубого аналога механизма планирования, а потреб­ности создания системы вооружений и впоследствии материаль­ного производства подвели науку вплотную к тем формам ее орга­низации, которые Дж.Бернад считал необходимыми. Тем не ме­нее М.Полани в своем ответе Дж.Бернаду занял противополож­ную позицию. “Мы должны еще раз осознать, — писал он, — что суть науки состоит в любви к знаниям, а полезность знания не должна быть предметом наших первостепенных забот. Мы долж­ны потребовать от общества уважения и поддержки науки, кото­рые она по праву заслуживает как воплощение поиска знания, и только знания. Поэтому мы, ученые, привержены ценностям бо­лее значимым и занятию более насущному, чем материальное бла­госостояние”⁴¹. В какой-то мере мы сталкиваемся здесь с под­тверждением идеи М.Вебера о “науке как призвании” и требова­нием освободить науку от мирских обязанностей вследствие ее “святости”. Вероятно, что движение за отказ от “истеблишмента в науке” будет нарастать.

Вторая ось напряженности обусловлена извечным конфлик­том науки с любой внешней властью. С этой точки зрения судьба науки тесно связана с судьбой интеллектуальной свободы, и на­ука должна неизбежно активно выступать против любых попы-

⁴¹ Polanyi M. The Logic of Liberty. L., 1951. P. 6. Профессор М.Полани пишет: “Какие технические изобретения прямо иди косвенно породили открытия Но­белевских лауреатов M.Планка, А.Эйнштейна, Ж.Б.Перрена, Р.Милдикена, А.Майкелсона, Э.Резерфорда, Ф.У-Астона, Дж.Чедвика, Ч.Баркда, В.Гейзенберга, А.Х.Комптона, Дж.Франка, Г.Герца, Рубенса, M. фон Лауэ, Ф.Жодио, Э.Фер-ми, Г.Юри, К.Андерсона, У.Г. и У.Л. Брэггов, Э.Шрёдингера, П.Дирака и др.? Никто не может сказать. Поэтому новая теория науки должна пройти мимо них.

Можно лишь задаться вопросом, могли ли эти великие физики состояться как ученые, если бы, прежде чем приняться за исследования, они были бы вынуж­дены подучить удостоверение об их социальной значимости от научного дирек­тората, в соответствии с требованиями ученых-марксистов и их друзей. К каким бы только конфликтам ни привели их "претензии на невежество", стремления выступать единоличными судьями своего собственного выбора!” (Polanyi M. The Logic of Liberty. P. 82, 83).
ток навязать ей официальную идеологию иди доктринальную точ­ку зрения на истину. Данное кредо проистекает из самого этоса науки. Подобная ситуация с наибольшей силой проявилась в пос­ледние годы в Советском Союзе. Для советской науки наиболее ярким примером опустошения, вызванного партийностью — док­триной, согласно которой партия должна направлять все тече­ния науки и литературы, — явилось “дело Лысенко”. Как отме­чал обозреватель “Times Literary Supplement”, его “смело можно охарактеризовать как одну из самых невероятных страниц в ис­тории современной науки. На протяжении тридцати дет, вплоть до 1964 года, в советской генетике господствовал необразован­ный неврастеничный шарлатан, который подучил неограничен­ные диктаторские полномочия в отношении как биологической науки, так и сельскохозяйственной практики. Сотни ученых по­теряли работу, а выдающийся русский генетик Н.И.Вавидов, глав­ный оппонент Лысенко, погиб в одной из сталинских тюрем. Преподавание генетики в университетах было запрещено, лабо­ратории закрыты или захвачены соратниками Лысенко, и науч­ная работа в этом направлении остановилась”. За этой чудовищ­ной кампанией стояла идеологическая концепция, согласно ко­торой гипотеза Ламарка о наследовании приобретенных призна­ков была ближе к истине, чем генетика Менделя; окружающая среда, а не наследственность, должна быть наиболее активным фактором, видоизменяющим биологический вид. Все это сопро­вождалось невежественной убежденностью политических вождей, что они знают лучше, чем ученые, как увеличить урожаи.

Стыд за годы лысенковщины вынудил русского биолога Ж-А.Медведева написать книгу “Вздет и падение Т.Д.Лысенко”, которая была опубликована за пределами СССР, и выпустить “Записки Медведева”, где суммировались его попытки устано­вить полнокровные и свободные связи с зарубежными учеными, покончить с цензурой и иметь возможность свободно посещать зарубежные научные конгрессы. Необходимость интеллектуаль­ной свободы и международного сотрудничества составила содер­жание работы А.Д.Сахарова “Размышления о прогрессе, мирном сосуществовании и интеллектуальной свободе”.

А.Д.Сахарову, самому выдающемуся из молодых советских физиков, было тридцать дет, когда он оказался в центре работ по созданию водородной бомбы. (В 32 года он был избран в состав Академии наук СССР, то есть стад самым молодым русским уче­ным, когда-либо удостаивавшимся этой чести.) Так же как и физиков, которые создали атомную бомбу, его глубоко волнова­ла как угроза термоядерной войны, так и разрушительная сила сталинских деяний в Советском Союзе. Документ, который А.Д.Сахаров опубликовал после того, как он ознакомил с ним ведущих советских ученых и представителей интеллигенции, со­держал два положения: идею о необходимости заключения меж­дународных соглашений, запрещающих ядерное оружие, и кон­статацию того факта, что “интеллектуальная свобода жизненно необходима для человеческого общества”. Но основополагающая посылка, содержавшаяся на первой странице, гласила, что ме­тод науки — “исходная беспристрастность, свободная дискуссия и независимые выводы” — еще не стал реальностью и только дол­жен быть претворен в жизнь. Наиболее важной в работе А.Д. Саха­рова была мысль о том, что международное научное сообще­ство — это реальность, и его моральные основы побуждают всех людей, кто верит в науку, поддерживать условия сотрудничества и интеллектуальной свободы⁴².

Из всего сказанного вновь возникает круг классических голо­воломок. Должна ли наука быть исключительно “чистой”, служа лишь знанию или истине, как ее определяет научное сообщество? Или она все же должна “служить” обществу? Если наука должна быть “чистой”, то как она сможет оправдывать огромные суммы денег, необходимые для проведения современных научных иссле­дований, и в каком количестве их следует выделять? И означает ли чистота науки, что она должна быть аполитичной для получе­ния государственной поддержки? Если наука должна служить обществу, как определить эту службу? Должны ли делать это сами ученые или политической системе следует дать решающий .голос в установлении того, каким направлениям научно-технической

42. История этого этапа развития советской биологии рассмотрена в: Joravsky D. The Lysenko Affair. Cambridge (Ma.), 1971. Книга Ж.Медведева была опублико­вана издательством Columbia University Press в 1970 году, а его “Записки” — издательством Macmillan в 1971 году. Приведенная цитата взята из “Times Literary Supplement”. November 5, 1971. P. 1388. Книга А.Сахарова была опуб­ликована в 1968 году со вступительной статьей и примечанием Г.Солсбери (см.: Sakharov A. Progress, Coexistence and Intellectual Freedom. N.Y., 1968). Цитата взята со страницы 26 этого издания.

деятельности — военным иди гражданским — отдать приори­тет? На практике ни одно из этих четких разграничений не дает полной картины, так как в своем развитии наука тесно перепле­тается с военной, технической и экономической сферами, и по­этому всегда будут присутствовать силы, отстаивающие различ­ные точки зрения. Однако, учитывая тот факт, что наука имеет большое стратегическое значение, а ресурсы, которые на нее рас­ходуются, колоссальны, ясно, что государственное вмешательство в научные исследования становится неизбежным, принимая либо жесткую и непосредственную форму, как в СССР, либо свобод­ную и плюралистическую форму финансового контроля, как в США.

Защита науки — против бюрократизации, против политиче­ской зависимости, против тоталитаризма — основана на жизне­способности ее этоса. Харизматический аспект науки придает налет “святости” образу жизни ее служителей. Как и христиан­ство, эта харизматическая сила несет в себе неискоренимый эле­мент утопии и даже мессианства. Именно противоречие между этими харизматическими элементами и реалиями крупной орга­низации будет определять политические рамки науки в постин­дустриальном обществе.

3. МЕРИТОКРАТИЯ И РАВЕНСТВО

В 1958 году английский социолог М.Янг опубликовал фантасти­ческий рассказ “Возвышение меритократии”⁴³. Он написан в виде “рукописи”, датированной 2033 годом, повествование которой внезапно обрывается по причинам, которые “рассказчик” не в состоянии изложить. Темой является преобразование английского общества к началу XXI века благодаря победе “принципа дости­жения” над “принципом предписания” (иными словами, приоб­ретением места в обществе с помощью связей или по наследству). На протяжении веков элитарные позиции в обществе занима­лись детьми знати на основе наследственной преемственности. Но в природе современного общества заложено то, что “темп социального прогресса зависит от степени, в которой власть со-

⁴³ См.: Young M. The Rise of the Meritocracy, 1870-2033. L., 1958.
четается с интеллектом”. Британия больше не могла позволить себе иметь правящий класс, не обладающий необходимым уров­нем технических знаний. С помощью серии последовательных школьных реформ был постепенно установлен принцип оценки но заслугам. Каждый человек занимал свое место в обществе на основании “коэффициента интеллектуального развития и дости­жений”. К 1990 году или около того все взрослое население, ко­эффициент умственного развития которого превышал 125 бал­лов, стало составлять меритократию.

Но преобразования имели неожиданные последствия. Раньше таланты были распределены среди всех слоев общества и каждый класс или социальная группа имели своих собственных естествен­ных лидеров. Теперь же способные люди составили единую эли­ту, а те, кто находился на низших ступенях социальной лестни­цы, не имели никаких оправданий своим жизненным неудачам; они несли на себе печать отверженности, были признаны людьми низшего порядка.

В 2034 году популисты восстали. Хотя большинство мятеж­ников составляли выходцы из низших классов, их лидерами ста­ли женщины с высоким социальным статусом, многие из кото­рых были женами ведущих ученых. Низведенные в первые годы замужества до положения домохозяек в силу необходимости ра­стить детей с высоким уровнем интеллектуального развития, жен­щины-активистки потребовали равенства между полами, и это движение затем преобразовалось в борьбу за равноправие для всех и установление бесклассового общества. Жизнь не должна строиться по принципам “математических моделей”, а каждый человек должен развивать свои собственные способности, чтобы жить своей собственной жизнью⁴⁴. Популисты одержали победу. Спустя немногим более полустолетия меритократия прекратила свое существование.

⁴⁴ Теоретик Технократической партии профессор Игд доказывал, что при образовании семьи партнеры в национальных интересах должны обращать вни­мание на таблицы интеллекта, так как мужчины с высоким интеллектуальным коэффициентом, вступающие в брак с женщинами, имеющими низкий показа­тель, попусту растрачивают свой генофонд. Женщины-активистки, в свою оче­редь, подняли на щит и сделали флагом своего движения красоту, доказывая, что семейная жизнь должна основываться на взаимном влечении. Любимым их лозунгом стало: “Красота доступна всем”.
Станет ли это участью постиндустриального общества? По своей изначальной логике, оно также является меритократией. Различия в занимаемом положении и получаемых доходах обус­ловлены различиями в технических знаниях и образовательном уровне. Без этих атрибутов нельзя соответствовать требовани­ям нового социального разделения труда, которое представляет собой характерную черту этого общества. Лишь небольшое чис­ло высоких постов открыто для лиц, не имеющих этих навыков и знаний. В данном отношении постиндустриальное общество отличается от общества начала двадцатого столетия. Первые из­менения, конечно, проявляются на уровне профессий. Семьде­сят или около того лет назад все еще можно было “толковать” законы, иметь юридическую фирму и состоять в ассоциации юри­стов, не имея высшего образования. Сегодня в медицине, праве, финансовой сфере и дюжине других областей для начала про­фессиональной деятельности необходимо иметь университет­ский диплом и, выдержав экзамены, получить соответствующее удостоверение от официальных комиссий, образованных про­фессиональными ассоциациями. На протяжении многих лет вплоть до окончания второй мировой войны сфера бизнеса была главной дорогой, открытой для честолюбивых и агрессивных людей, которые хотели проявить себя. И восхождение от нище­ты к богатству (или более точно — от клерка к капиталисту, если проследить карьеры Рокфеллера, Гарримана или Карнеги) требовало скорее напористости и безжалостности, чем образо­вания и высокой квалификации. По-прежнему можно начать за­ниматься различными видами мелкого бизнеса (в настоящее время путем приобретения особых прав от более крупной кор­порации), но расширение таких предприятий требует совершен­но иного уровня квалификации, чем раньше. В рамках корпора­ции по мере профессионализации менеджмента служащие ред­ко выдвигаются с низших цеховых должностей, а отбираются извне, из числа лиц с университетским образованием, служа­щим свидетельством их квалификационного уровня. Только в политике, где положение может быть достигнуто благодаря спо­собности привлекать последователей или при помощи патро­нажных отношений, существует сравнительно открытая лест­ница вверх, не предполагающая формальных квалификацион­ных свидетельств.

В постиндустриальном обществе технические навыки являются тем, что экономисты называют “человеческим капиталом”. “Ин­вестиции” в четыре года учебы в университете, согласно перво­начальным расчетам Г.Беккера, приносят в среднем 13 процен­тов ежегодно в течение всей последующей трудовой деятельно­сти дипломированного мужчины⁴⁵. Окончание элитарного уни­верситета (или элитарной школы права или бизнеса) обеспечи­вает еще большие преимущества по сравнению с выпускниками “массовых” или государственных учебных заведений. Так, уни­верситет, который когда-то отражал статусную систему обще­ства, в настоящее время стал фактором, предопределяющим клас­совое положение. Подобно стражу ворот, он обрел квазимонопо­лию на определение будущей стратификации общества⁴⁶.

Б свободном обществе любое учреждение, которое приобре­тает квазимонопольное влияние на судьбу людей, вероятно, быс­тро станет объектом критики. Поразительно, что популистская революция, которую М.Янг предсказал через много десятилетий, началась уже в момент зарождения постиндустриального обще­ства. Этот процесс наблюдается в умалении значения коэффици­ента умственного развития и принижении теорий, проповедую­щих генетическую основу интеллекта; в требовании “свободного доступа” в университеты для национальных меньшинств, пред­ставленных в больших городских центрах; в давлении в пользу увеличения числа студентов и преподавателей университетов из числа чернокожих, женщин и национальных меньшинств, таких, как пуэрториканцы и чиканос, пусть даже путем введения систе­мы квотного набора; в атаках на дипломы и аттестаты и даже на сам процесс получения образования как на факторы, определяю­щие социальный статус человека. Постиндустриальное общество видоизменяет классовую структуру общества путем создания новых технических элит. Популистская реакция, начавшаяся в

⁴⁵ См.: Becker C.S. Human Capital. N.Y., 1964. P. 112. В дальнейшем эконо­мисты пришли к выводу, что его данные слишком завышены; но суть остается в том, что университетский диплом впоследствии действительно обеспечивает инвестиционный доход.

46. Об обстоятельной дискуссии по поводу происшедшего важнейшего соци­ального изменения см.: Jencks Ch., Riesman D. The Academic Revolution. N.Y., 1968, Обзор последствий таких изменений см.: Graubard St., Ballotti G. (Eds.) The Embattled University. N.Y., 1970.
1970-е годы, выдвинула требование большего “равенства” в каче­стве защиты от отлучения от этого нового типа общества. Отсю­да и проистекает проблема противопоставления меритократии и равенства.

В природе меритократии, как ее традиционно понимают, зак­лючена оценка личности на основе учета отношения ее дости­жений к интеллекту и ее интеллекта к коэффициенту умствен­ного развития. Таким образом, первый вопрос сводится к тому, чем определяется интеллект. По общепринятому выводу соци­альных наук и биологии, количество талантливых людей в об­ществе, оцененных по показателю умственного развития, огра­ничено, и этот вывод подкрепляется нормальной колокодооб-разной кривой распределения результатов тестов среди конк­ретных возрастных групп. Исходя из логики меритократии, люди, подучившие высокий балд, вне зависимости от своего социаль­ного положения, должны занять место на вершине общества с тем, чтобы они могли найти наиболее эффективное применение своим талантам⁴⁷. Это является основой либеральной теории равенства возможностей и веры Т.Джефферсона в “естествен­ную аристократию”, противопоставляемую наследственной зна­ти.

Все это делает вопрос отношения интеллекта и генетической наследственности очень чувствительным. Передается ли интел­лект в основном по наследству? Можно ли повысить его путем воспитания? Как можно отделить природный дар и целеустрем-

⁴⁷ М.Янг следующим образом описывает исходные посылки своего фантас­тического романа: “Доля людей с коэффициентом умственного развития свыше 130 баллов не могла быть увеличена — задача состояла скорее в том, чтобы предотвратить ее сокращение, — но их вклад в работу, требующую полной от­дачи умственных способностей, неизменно рос... Развитие цивилизации опре­деляется не флегматичной массой — homnne moyen sensuel, — а творческим меньшинством, новаторами, каждый из которых одним махом может сэконо­мить труд десяти тысяч человек, несколькими блистательными умами, которые не могут смотреть на окружающий мир без интереса, неугомонной элитой, ко­торая сделала мутацию столь же социальным, сколь и биологическим факто­ром. Ряды ученых и инженеров, художников и преподавателей расширились, их образовательный уровень стал соответствовать обусловленному генами высше­му предназначению, их добродетельная способность к созиданию возросла. Про­гресс стал символом их триумфа, а современный мир — памятником им” (Young М. The Rise of the Meritocracy, 1870-2033. L., 1961. P. 15).
ленность от навыков и знаний, полученных в процессе образова­ния? Средний коэффициент умственного развития выпускников университета равен 120 баллам, в то время как выпускников сред­них школ только 107. Как отмечал Ф.Махлуп, профессор Принстонского университета, “более высокий уровень доходов выпус­кников университета по сравнению с выпускниками средних школ, без сомнения, является в значительной степени (до 40 процен­тов ) результатом более высоких природных способностей и боль­шего честолюбия; было бы неправильным приписывать все при­ращения в трудовых доходах исключительно инвестициям в уни­верситетское образование”⁴⁸.

Эта логика была в дальнейшем развита гарвардским психоло­гом Р.Гернштейном. Использовав данные А.Йенсена из Беркли, свидетельствующие, что уровень умственного развития человека на 80 процентов зависит от наследственности и только на 20 — от внешних факторов, Р.Гернштейн развил это положение следу­ющим образом:

1. если различия в умственных способностях наследуются, и

2. если для продвижения в обществе эти способности необхо­димы, и

3. если окружающая среда носит “равновесный” характер,

⁴⁸ Machiup F. Education and Economic Growth. Lincoln (Nebraska), 1970. P. 40. Ф.Махлуп ссылается на исследование Э.Денисона, который исходит из того, что две пятых различий в доходах более образованных людей связаны с их природными способностями, а три пятых являются результатом дополнитель­ного обучения. Г.Беккер исследовал выборку людей, для которой имелись дан­ные по коэффициентам умственного развития, а также были известны оценки в начальной и средней школе, что можно было соотнести с позднее полученными ими доходами. Он пришел к выводу, что разница в способностях “вполне могла оказать больший эффект на подсчитанную норму дохода”, чем просто резуль­тат школьного образования, но что на уровне университета уже само “образо-иание объясняет большую часть различий в трудовых доходах между выпускни­ками университетов и средних школ” (Becker C.S. Human Capital. P. 88, 124). Данные Э.Денисона содержатся в его статье: Denison E. Measuring the Contribution of Education to Economic Growth // Robinson, Vaizey (Eds.) The Economics of Education. L. - N.Y., 1966. Цифры по коэффициентам умственного развития учащихся университета и школы содержатся в: Machiup F. Education and Economic Growth. P. 40. Обзор исследований, в которых ставится под со­мнение соотношение коэффициента умственного развития с экономическими успехами, см(: Bowles S., Gintis H. I.Q. in the U.S. Class Structure // Social Policy. Vol. 35. No. 4 & 5. November-December 1972.
4. то социальное положение будет базироваться в какой-то степени на унаследованных различиях⁴⁹.

В данной аргументации смешаны две различные ситуации: утверждение, что в современном американском обществе место человека в профессиональной структуре в значительной степени является функцией его интеллектуального развития; и модель меритократии, стратифицированная система которой должна определяться уровнем умственного развития. Р.Гернштейн, од­нако, делает вывод, что если всех людей поставить в положение, обеспечивающее равенство возможностей, то наследственность станет решающим фактором, так как социальная среда будет оди­наковой для всех, и рисует печальную картину положения новых беднейших слоев: “люди с низкими способностями (интеллекту­альными и другими), ведущие, вероятнее всего, свое происхож­дение от родителей, которые таким же образом потерпели жиз­ненную неудачу, будут не в состоянии выполнять обычные про­изводственные функции, не в состоянии претендовать на успех и достижения и окажутся вытесненными из общества”⁵⁰.

⁴⁹ См.: Herrnstein R. I.Q. // The Atlantic Monthly. September 1971. Нельзя сказать определенно, что 80 процентов коэффициента умственного развития каждого конкретного человека объясняются его наследственностью. По А.Йен-сену, 80 процентов различий в баллах относится за счет наследственности толь­ко в достаточно большой выборке.

⁵⁰ Herrnstein R. I.Q. P. 63. Аргументы Р.Гернштейна соответствуют взглядам этологов, которые рассматривают процесс взросления личности в качестве осно­вы политической борьбы в обществе. Так, антропологи Л.Тайгер и Р.Фоке пи­шут: “Часто проводят аналогии между человеческим обществом и муравейни­ком. Между ними действительно существует поразительное сходство в таких моментах, как разделение труда, кастовая система, одомашнивание других су­ществ и т.д., но аналогия кончается на фундаментальном пункте: человеческое общество имеет политический характер, а муравьиное — аполитично. Социальный порядок муравьиной колонии генетически предопределен. Рабочие — это рабо­чие, трутни — это трутни, матки — это матки, солдаты — это солдаты и т.д. Рабочие муравьи не могут узурпировать власть в колонии, потому что они гене­тически запрограммированы быть рабочими и больше никем. В муравьиной куче не может быть перераспределения власти иди места в иерархической системе, или, что наиболее важно, изменения в способности к размножению — все проис­ходит благодаря генетическому коду. В этом и состоит основное отличие. Поли­тика предусматривает возможность перераспределения ресурсов в обществе, од­ним из которых является контроль над будущим, задаваемый воспитанием под­растающего поколения. Политический процесс, то есть процесс перераспределе­ния контроля над ресурсами среди индивидуумов, составляющих определенную общность, является, говоря языком биологии, процессом генетического отбора. Политическая система тоже представляет собой систему отбора. Когда мы ис­пользуем слово “страсть” применительно как к власти, так и к сексуальным отношениям, мы оказываемся ближе к истине, чем даже можем это себе пред­ставить. В борьбе за преимущество воспроизводства одни достигают больших успехов, чем другие. Эта борьба ведет к перераспределению генов среди населе­ния и влияет на его генетическое будущее. Такой мир есть мир победителей и побежденных, мир политики — мир тех, кто имеет, и тех, кто не имеет, тех, кто достиг успеха, и тех, кто мрачно взирает со стороны. [С самого начала истории человечества люди неустранимо озабочены вопросами брака и связанными с ним проблемами — соотношением таких факторов, как социальное положение, собственность и воспроизводство будущего потомства.] Результатом соперни­чества за воспроизводство является социальная система, которая в основе сво­ей иерархична и состязательна. И если политика в человеческом обществе сви­детельствует о постоянной борьбе между общепризнанным идеалом равенства и личностным стремлением к счастливому неравенству, это просто отражает содержание нашей эволюционной истории” (Tiger L., Fox R. The Imperial Animal. N.Y.,