Д. Белл. Грядущее Постиндустриальное Общество. Грядущее постиндустриальное
Скачать 5.69 Mb.
|
Old Regime and the French Revolution. N.Y., 1955. P. 176-181, 186-187. сионадьно-квалификационного или социального), услуг и т.п. Существует не одна, а множество шкал неравенства, и неравенство в одном его измерении не обязательно совпадает с неравенством в любом другом106. Следует настаивать в первую очередь на важнейшем обстоятельстве — на том, что каждый человек должен уважаться и не подвергаться унижению из-за цвета кожи, пола и других личностных характеристик. Этот подход является основой унифицированного законодательства, признавшего незаконными такие формы общественного оскорбления, как законы Дж.Кроу, и утвердившего принцип равного доступа во все общественные места. Он, в частности, трактует сексуальное общение как исключительно частное дело взрослых людей, основанное на взаимного согласии. Мы должны также уменьшить вызывающие отвращения различия на рабочем месте, когда одни получают сдельную иди почасовую оплату, а другие — месячные иди годовые оклады, систему, при которой отдельные люди получают колеблющуюся заработную плату на основе отработанных часов иди недель, а другие имеют постоянный и надежный доход. °*1 Дж.Роудз пишет: “Нельзя оправдывать различия в доходах иди распределении организационных полномочий тем, что ущемденность людей в одном аспекте перевешивается большими преимуществами в другом. Еще в меньшей сте-пенк таким образом могут быть выравнены посягательства на свободу” (Rawls J. A Theory of Justice. P. 64-65). Зго аргументация озадачивает. В любом взаимозависимом обществе имеет место отказ от ряда свобод, например при регулировании транспортного движения и сужении границ районов ради расширения других. Также неясно, почему необходимо компенсировать неравенство в каждой области, а не позволить людям выбирать те сферы, в которых им кажется наиболее приемлемой степень равенства. Маловероятно, чтобы какое-либо однэ правило могло бы определять жизнедеятельность политической системы без разрушительных последствий. Аристотель различал две формы справедливости: количественное равенство (равенство результатов) и равенство на основе заслуг. Свои размышления по этому поводу он заканчивает такими словами: “Вообще ошибка — стремиться просто соблюсти повсюду тот и другой вид равенства. И доказательством служит то, что после этого происходит: ни один из видов государственного устройства, основанный на такого рода равенстве, не остается устойчивым” (Aristotle's Politics. L., 1966. P. 191-192 [перевод этой цитаты приводится по: Аристотель. Сочинения. Т. 4. М., 1983. С. 528) ]. Мы должны создать условия, при которых каждый человек имел бы право на получение основного круга услуг и уровня доходов, обеспечивающего ему достаточный объем медицинской помощи, нормальное жилье и т.п. Эти факторы являются вопросом безопасности и достоинства человека и неизбежно должны находиться в числе первейших забот цивилизованного общества. Однако нет необходимости внедрения идеологически жесткого эгалитаризма во всех сферах, если он приходит в противоречие с другими социальными целями и даже становится саморазрушительным. Таким образом, при рассмотрении проблемы дифференциации окладов вполне могут существовать весомые рыночные аргументы в пользу того, чтобы заработки квалифицированного доктора иди врача-стоматодога были большими, чем доходы медсестры или зубного техника, поскольку, даже если бы стоимость услуг каждого обходилась пациенту примерно в одинаковую сумму денег (при условии, что можно было бы пользоваться услугами более опытного специалиста за аналогичную цену), никто не захотел бы прибегать к услугам медсестры или зубного техника, даже в случае сравнительно пустяковых проблем. В этом случае система цен выступает как механизм эффективного рационирования времени. Если в результате дифференциации заработной платы разрывы в уровне доходов различных профессиональных групп станут чрезмерно большими, можно применить налоговое законодательство для их сокращения. Но ситуация упирается в то, что эти вопросы имеют лишь отдаленное отношение к проблеме меритократии, если мы определим ее как всех тех, кто имеет заслуженный статус или достиг авторитетного положения благодаря компетентности. Социологи проводят различия между властью и авторитетом. Власть представляет собой возможность отдавать распоряжения и прямо или косвенно обеспечивается силой. Авторитетом является компетентность, основывающаяся на профессиональных навыках, знаниях, талантах, художественном даровании иди других характеристиках подобного рода. Это неизбежно ведет к различиям между теми, кто признан более совершенным, и теми, кто находится ниже. Меритократия состоит из людей, которые заслужили свой авторитет. Несправедливой меритократией является та, в которой эти различия приобретают отталкивающий характер и унижают достоинство тех, кто составляет низшие страты. сионально-квалификационного иди социального), услуг и т.п. Существует не одна, а множество шкал неравенства, и неравенство в одном его измерении не обязательно совпадает с неравенством в любом другом106. Следует настаивать в первую очередь на важнейшем обстоятельстве — на том, что каждый человек должен уважаться и не подвергаться унижению из-за цвета кожи, пола и других личностных характеристик. Этот подход является основой унифицированного законодательства, признавшего незаконными такие формы общественного оскорбления, как законы Дж.Кроу, и утвердившего принцип равного доступа во все общественные места. Он, в частности, трактует сексуальное общение как исключительно частное дело взрослых людей, основанное на взаимном согласии. Мы должны также уменьшить вызывающие отвращения различия на рабочем месте, когда одни получают сдельную иди почасовую оплату, а другие — месячные или годовые оклады, систему, при которой отдельные люди получают колеблющуюся заработную плату на основе отработанных часов или недель, а другие имеют постоянный и надежный доход. 106 Дж.Роудз пишет: “Нельзя оправдывать различия в доходах или распределении организационных полномочий тем, что ущемленность людей в одном аспекте перевешивается большими преимуществами в другом. Еще в меньшей степени таким образом могут быть выравнены посягательства на свободу” (Rawls J. A Theory of Justice. P. 64-65). Его аргументация озадачивает. В любом взаимозависимом обществе имеет место отказ от ряда свобод, например при регулировании транспортного движения и сужении границ районов ради расширения других. Также неясно, по-чену необходимо компенсировать неравенство в каждой области, а не позволить людям выбирать те сферы, в которых им кажется наиболее приемлемой степень равенства. Маловероятно, чтобы какое-либо одно правило могло бы определять жизнедеятельность политической системы без разрушительных последствий. Аристотель различал две формы справедливости: количественное равенство (равенство результатов) и равенство на основе заслуг. Свои размышления по этому поводу он заканчивает такими словами: “Вообще ошибка — стремиться просто соблюсти повсюду тот и другой вид равенства. И доказательством служит то, что после этого происходит: ни один из видов государственного устройства, основанный на такого рода равенстве, не остается устойчивым” (Aristotle's Politics. L., 1966. P. 191-192 [перевод этой цитаты приводится по: Аристотель. Сочинения. Т. 4. М., 1983. С. 528)]. Мы должны создать условия, при которых каждый человек имел бы право на получение основного круга услуг и уровня доходов, обеспечивающего ему достаточный объем медицинской помощи, нормальное жилье и т.п. Эти факторы являются вопросом безопасности и достоинства человека и неизбежно должны находиться в числе первейших забот цивилизованного общества. Однако нет необходимости внедрения идеологически жесткого эгалитаризма во всех сферах, если он приходит в противоречие с другими социальными целями и даже становится саморазрушительным. Таким образом, при рассмотрении проблемы дифференциации окладов вполне могут существовать весомые рыночные аргументы в пользу того, чтобы заработки квалифицированного доктора или врача-стоматолога были большими, чем доходы медсестры или зубного техника, поскольку, даже если бы стоимость услуг каждого обходилась пациенту примерно в одинаковую сумму денег (при условии, что можно было бы пользоваться услугами более опытного специалиста за аналогичную цену), никто не захотел бы прибегать к услугам медсестры иди зубного техника, даже в случае сравнительно пустяковых проблем. В этом случае система цен выступает как механизм эффективного рационирования времени. Если в результате дифференциации заработной платы разрывы в уровне доходов различных профессиональных групп станут чрезмерно большими, можно применить налоговое законодательство для их сокращения. Но ситуация упирается в то, что эти вопросы имеют лишь отдаленное отношение к проблеме меритократии, если мы определим ее как всех тех, кто имеет заслуженный статус или достиг авторитетного положения благодаря компетентности. Социологи проводят различия между властью и авторитетом. Власть представляет собой возможность отдавать распоряжения и прямо или косвенно обеспечивается силой. Авторитетом является компетентность, основывающаяся на профессиональных навыках, знаниях, талантах, художественном даровании или других характеристиках подобного рода. Это неизбежно ведет к различиям между теми, кто признан более совершенным, и теми, кто находится ниже. Меритократия состоит из людей, которые заслужили свой авторитет. Несправедливой меритократией является та, в которой эти различия приобретают отталкивающий характер и унижают достоинство тех, кто составляет низшие страты. Современный популизм в своем стремлении ко всеобъемлющему эгалитаризму настаивает в конечном итоге на полном равенстве. Он выступает не за честность, а против элитизта; его побудительным мотивом является не справедливость, но сверхчувствительность. Популисты стоят за власть (“для народа”), но против авторитета, представленного людьми, обладающими высшей компетентностью. Поскольку у них нет авторитета, они домогаются власти. Согласно взглядам социологов-популистов, квалификация врачей, например, должна подтверждаться постановлениями местного совета, а профессоров — решениями всего коллектива научного учреждения (включая в экстремальных вариантах и представителей персонала по уборке помещений). Однако полная демократизация всей человеческой деятельности невозможна. В сфере искусств нет никакого смысла настаивать на демократизации выносимых суждений. Мнение о том, какая картина, какая музыка, какой роман иди поэма лучше, не может зависеть от голосования общественности, — если только не считать, как это проявилось в некотором роде на примере “чувствительных 60-х”, что все виды искусств сводимы к опыту, а опыт каждой личности имеет для нее такое же значение, как и опыт любой другой107. В науке и образовании достижения измеряются и оцениваются на основе результатов — будь то открытие, синтез новых идей, острота критики, полнота парадигмы, описание новых взаимоотношений и т.п. Тем самым они являются формами интеллектуального авторитета. Все это подчеркивает противоречия между технократией и меритократией. Вследствие того, что технократический подход сводит социальные отношения к критерию технологической эффективности, он полагается в основном на мандатные характеристики как средство подбора кадров на занимаемые места в обществе. Но таковые в худшем случае носят механический характер иди очерчивают в лучшем случае минимум достигнутого; они являются своеобразным пропуском в систему. Меритократия в том смысле, в каком я употребляю это понятие, делает упор 107 Обсуждение специфики этой формы антиинтеллектуализма содержится в: Trilling L. Mind in the Modern World. The 1972 Jefferson Lecture in the Humanities. N.Y., 1973. на личностные результаты и заработанный статус, подтверждаемые высшими авторитетами в данной области. Дж.Роулз утверждает, что самым важным из всех благ является самоуважение. Но английский социолог У.Дж.Рансиман провел полезное различие между уважением и восхвалением. Хотя ко всем людям следует относиться с уважением, не все они вправе рассчитывать на восхваление108. Меритократия в самом высоком понимании этого слова состоит из тех, кто этого достоин. Они являются людьми, олицетворяющими собой лучших специалистов в своих областях, согласно мнению собственных коллег. И подобно тому, как достойны восхваления некоторые люди, на это может претендовать и ряд институтов — т.е. организации, занятые культивацией достижений, — институты естественных и гуманитарных наук, культуры и образования. Университет как инструмент передачи знания от тех, кто обладает компетенцией, тем, кто имеет способности, посвящен служению авторитету, знаниям и образованности. Не существует препятствий к тому, чтобы он мог стать институтом меритократии, не влияя негативно на престиж других общественных учреждений. По всем признакам университет должен стать таким институтом, если общественные ресурсы на научно-исследовательские разработки, гуманитарные исследования и образование будут использоваться исходя из принципа “взаимной выгоды” и если повышение культурного уровня общества будет обозначено в качестве главной цеди. Не существует также и возражений против того, чтобы принцип меритократии получил распространение в деловых кругах и государственном аппарате. Общество нуждается в предпринимателях и новаторах, которые могли бы увеличить объем его производительных богатств. Общество нуждается в политических деятелях, которые могут хорошо им руководить. Качество жизни в любом обществе в значительной мере определяется качеством его управления. Общество, не выдвигающее лучших людей во главу своих основных институций, в социологическом и моральном отношении абсурдно. 108 Runciman W.G. Social Equality // Philosophical Quarterly. XVII, 1967. Воспроизведено в его книге: Runciman W.G. Sociology In Its Place. L., 1970. Ничто из сказанного не противоречит принципу честности. Необходимо признать, как это делаю я, приоритетность ущемленных сдоев (принимая во внимание всю трудность определения этого понятия) в качестве аксиомы социальной политики, не уменьшая при этом возможностей достижения успехов лучшими людьми, восхождения их на социальную вершину с помощью труда и усилий. Принципы таланта, достижения и универсализма являются, как мне кажется, необходимыми основами для продуктивного — и культурно развивающегося — общества. При этом особенно важно, чтобы общество было в максимально возможной степени открытым. Вопрос о справедливости возникает тогда, когда люди на высших ступенях общественной лестницы способны преобразовать свои позиции авторитета в средство получения заметных материальных и социальных преимуществ по отношению к другим. В этом случае социологическая проблема состоит в том, насколько далеко может зайти такое преобразование. В каждом обществе существуют три основных иерархических признака — богатство, власть и статус. В буржуазном обществе богатство могло покупать власть и почести. В аристократическом обществе статус мог командовать властью и богатством (через брачные связи). В милитаризованных и феодальных обществах власть могла верховодить богатством и статусом. В современном обществе неясно, существуют ли устойчивые взаимосвязи между этими тремя иерархиями: доходы и богатство (даже в сочетании с корпоративной властью) редко обеспечивают престиж (кто знает имена иди может узнать в лицо глав таких корпораций, как “Стандард ойл”, “Америкэн телефон” иди “Дженерал моторе”?); политическая должность не делает человека богатым; высокий статус (а профессора занимают одно из самых высоких мест по уровню престижности) не обеспечивает богатства иди власти. Существование меритократии не препятствует также использованию других путей — особенно через политическую деятельность, — приводящих к высоким позициям и большой власти в обществе. Но даже в рамках этих иерархий различия могут быть уменьшены; и политическая система делает эту тенденцию еще более вероятной в будущем. Богатство позволяет немногим наслаждаться тем, чего не имеют многие; но это различие может быть — и будет — смягчено установлением социального минимума. Власть (отличная от авторитета) позволяет одним людям господствовать над другими; но в политической системе в целом и в большинстве институтов такая личная власть все в большей степени ограничивается. Наиболее трудной становится задача уменьшения статусных различий, поскольку на карту оказывается поставленным желание отличаться от других и наслаждаться этим отличием. Со свойственной ему проницательностью в понимании страстей, движущих человеческими сердцами, Ж.-Ж.Руссо писал: “Это всеобщее стремление к славе, почестям и отличиям, всех нас снедающее, заставляет развивать и сравнивать дарования и силы... это стремление возбуждает и умножает страсти, и... делая всех людей конкурентами, соперниками и даже врагами, оно совершает ежедневно перемены в их судьбе, делается причиною всякого рода успехов и катастроф...”109 Однако если тщеславие — или “я” (ego) — не может быть устранено, можно наблюдать равенство уважения по отношению ко всем и дифференцированную степень восхваления, приходящуюся на долю некоторых. Как указывает У.Дж.Рансимен, “общество, в котором все неравенства, вызываемые престижем или уважением, были бы порождены неравенством в восхвалении, было бы до определенной степени справедливым”110. Именно в этом смысле мы и можем признать существование различий в дости- 109 Rousseau J.-J. The Second Discourse. P. 174-175 [перевод этой цитаты ; приводится по: Руссо Ж.-Ж. Трактаты. М., 1969. С. 94]. В своей теории экономической лотереи Дж.Роулз был бы вынужден исключить существование завистливой личности. Этот аспект Л.Туроу прокомментировал следующим образом: “Допустим, что находящийся в самом плохом положении человек быд бы зави- > стливым. В этом случае все факторы, понижающие доходы более благополучных людей быстрее, чем они же снижают доходы людей, живущих в плохих условиях, максимизируют минимальный приз. Если зависть не будет устранена, максимизация минимального приза может привести к нулевым доходам для •: каждого”. В.Парето при анализе проблемы полезности пришел к выводу, что, когда происходит уменьшение различий в доходах, индивиды пытаются увеличить неравенство в статусе и власти (Pareto W. The Mind and Society. N.Y., 1935. Vol. IV. Sect. 2128-2145). Дальнейшее обсуждение этого вопроса в его отношении к условиям редкости благ или их изобилия приводится в следующем параграфе (особенно в примечании 126). 110. Runciman W.G. Social Equality. P. 211. жении индивидов. Именно до этой степени хорошо организованная меритократия может быть обществом хотя и неравенства, но справедливости111. 4. КОНЕЦ ЭРЫ НЕДОСТАТКА БЛАГ? Как я уже отметил во введении, ряд авторов отождествляет идею постиндустриального общества с обществом, в котором будет преодолена нехватка благ. Когда в 1958 году Д.Рисман впервые употребил термин “постиндустриализм”, то он имел в виду “общество досуга” и те социологические проблемы, которые могли бы возникнуть, когда впервые в истории огромные массы людей столкнулись бы с проблемой использования свободного времени, а не выполнения тяжелой и нудной работы. Писатели с анархистскими взглядами, такие, как П.Гудмен и М.Букчин, рассматривают постдефицитное общество как такое, где технология делает людей независимыми от материальных вещей и таким образом обеспечивает основу для “свободных”, а не зависимых отношений с природой. Устранение дефицита как усло- 111 Наше внимание сосредоточено преимущественно на Соединенных Штатах, но вопросы меритократии и равенства являются, и это совершенно очевидно, центральными для всех индустриально развитых обществ. Не случайно, вероятно, сказка о меритократии была написана в Англии, где социальные различия (присутствующие даже в языке, произношении и одежде) были наиболее острыми и где концепция равенства возможностей оказалась революционной силой специалистов, происходивших из средних классов. Но Англия со своей сильной Лейбористской партией (в которой идет ожесточенная борьба вокруг дилеммы: способствовать ли формированию меритократии для ускорения научно-технического прогресса и экономического роста иди же разрабатывать политику, способствующую уменьшению неравенства) будет, по всей вероятности, двигаться в направлении растущих компенсаций. В Швеции Роудзова философия “справедливости” может даже стать квазиофициальной. В США влияние меритократии традиционно преувеличивалось. Политическая система остается основной формой общественного контроля, и существует лишь несколько узаконенных систем престижности, которые позволили бы меритократии занимать элитарные позиции. Страной, где “меритократия” относится к числу сложнейших проблем, является Советский Союз. Согласно идеологии, принятой в первые годы его существования, все социальные сдои и группы объявлены равными по своему статусу. Однако на протяжении последних двух десятилетий наблюдались систе магические усилия по поиску форм вознаграждения элиты, как политической, так и научно-технической; именно последняя имеет наибольшие гарантии сохранения своих должностных позиций. Представители политической и научно-технической элит проживают в специальных районах, имеют особые продовольственные магазины и даже спецбольницы и поликлиники, обслуживающие их. (При Сталине даже существовали специальные “привилегированные” лагеря для ученых и инженеров, описанные, в частности, в романе А.И.Солженицына “В круге первом”.) Эти элиты передают привилегии своим детям, и, как это ни странно, официальная идеология даже одобряет подобные “сдвиги”. В авторитетном академическом журнале “Вопросы философии” (№ 2 за 1972 год) двое философов отмечали, что тенденции к наследованию в советской системе являются позитивной особенностью “периода развитого социализма”, поскольку они способствуют общему и неуклонному подъему благосостояния всех социальных групп. Социологическим вопросом для Советского Союза является проблема формирования там справедливой или несправедливой меритократии и то, насколько несправедливой окажется ее власть. (Приведенная цитата, а также подробные сведения о передаче привилегий в Советском Союзе содержатся в исследовании: Korfz Z. Patterns of Social Mobility in the USSR. Center for International Studies by MIT. April 1972.) 112 Hobbes Th. Leviathan. Oxford, n.d. P. 81 (перевод этой цитаты приводится по: Гоббс Т. Избранные произведения в двух томах. М., 1964. Т. 2. С. 151—152). вие уничтожения любых форм соперничества и раздоров было основополагающим принципом всех разновидностей утопического мышления. Постулат об ограниченности благ предопределил мрачность взгляда на общество, разделявшегося многими философами. Т.Гоббс говорил, что “мы находим в природе человека три основные причины войны: во-первых, соперничество; во-вторых, недоверие; в-третьих, жажду славы. Первая причина заставляет людей нападать друг на друга в целях наживы, вторая — в целях собственной безопасности, а третья — из соображений чести”112. Таким образом, люди постоянно находятся в состоянии войны друг с другом за обладание большей долей скудных ценностей. По Т.Р.Мальтусу, недостаток материальных благ предопределен Провидением. Ресурсы являются ограниченными, в то время как аппетиты человека безмерны; поэтому люди должны научиться жить расчетливо, а не расточительно, в противном случае их необузданные желания будут вести к перенаселению, голоду, болезням и войнам. Для Ж.-Ж.Руссо недостаток благ является искусственным ограничением, которое позволяет некоторым людям кичиться своими богатствами перед теми, кто ими не обладает: “Если горстка могущественных и богатых находится на вершине величия и счастья, тогда как толпа пресмыкается в безвестности и нищете, то это происходит оттого, что первые ценят блага, которыми они пользуются, лишь постольку, поскольку другие этих благ лишены и, оставаясь в том же положении, они перестали бы быть счастливыми, если бы народ перестал быть несчастным”113. Переосмысливая марксизм, Ж.-П.Сартр в “Критике диалектического разума” превращает недостаток благ в центральный постулат своей теории “отрицания”, управляющего человеческой природой, и концепции practice inerte (инертной практичности), которая объясняет неспособность общества осознать себя в качестве общества. Поскольку люди изначально живут в обстановке дефицита благ, каждый считает свои потребности отправной точкой общественного самосознания; недостаток материальных благ восстанавливает одного человека против другого в конкурентной борьбе за выживание. Каждый видит в любом из окружающих его людей чужого, представляющего постоянную угрозу его собственному существованию. Недостаток благ оказывается “отрицанием внутри человека человеческого бытия”, “негативным союзом”, навязываемым материальным миром обществу через труд и социальные конфликты. Война представляет собой “дегуманизацию человеческого поведения посредством загнанного вовнутрь дефицита... который вынуждает каждого видеть в любом другом воплощение дьявола”. И именно вследствие того, что каждый человек видел в своем соседе прежде всего чужого (иного) — обобщение Ж.-П.Сартром идеи божественного водительства, почерпнутой из гегелевской феноменологии, — история такова, какова она есть. Исторический процесс является результатом взаимодействия чувства иного (“alterite”) и отчуждения, он есть попытка преодолеть ограниченность благ, и слепо действующие в нем социальные силы — “инертная практичность” — подчиняют одних людей другим114. 113 Rousseau J.-J. The Second Discourse. P. 175 [перевод этой цитаты приводится по: Руссо Ж.-Ж. Трактаты. С. 94]. 114 В своем анализе взглядов Ж.-П.Сартра я следую статье: Lichtheim G. Sartre, Marxism and History // The Concept of Ideology. N.Y., 1967. P. 301-306. К.Маркс, как мы знаем, редко размышлял о том, каким окажется общество будущего. Однако каждая сторона его учения показывает, что условием социализма, общества подлинного равенства, является экономическое изобилие. В так называемых “ Экономическо-философских рукописях [1844 года]” он пишет, что простое упразднение частной собственности и равное распределение благ означали бы лишь “грубый” иди “незавершенный” коммунизм, лишь форму уравнительности115. Примерно тридцать лет спустя в письме, содержавшем критику программы только что образованной Германской социал-демократической партии, К.Маркс вернулся к этой теме и подробно объяснил разницу между “равными правами” с их неизбежным неравенством, присущим переходной фазе — социалистическому обществу, — и той формой равенства, которая будет возможна при коммунизме. Самое знаменитое высказывание К.Маркса о коммунизме содержится именно в этом письме: “...Это равное право есть неравное право для неравного труда. Оно не признает никаких классовых различий, потому что каждый является только рабочим, как и все другие; но оно молчаливо признает неравную индивидуальную одаренность, а следовательно, и неравную работоспособность естественными привилегиями. Поэтому оно по своему содержанию есть право неравенства, как всякое право. По своей природе право может состоять лишь в применении равной меры, но неравные индивиды (а они не были бы различными индивидами, если бы не были неравными) могут быть измеряемы одной и той же мерой лишь постольку, поскольку их рассматривают под одним углом зрения... Далее: один рабочий желает, другой нет, у одного больше детей, у другого меньше, и так далее. При равном труде и, следовательно, при равном участии в общественном потребительском фонде один подучит на самом деде больше, чем другой, окажется богаче другого и тому подобное. Чтобы избежать всего этого, право, вместо того чтобы быть равным, должно быть неравным... На высшей фазе коммунистического общества, после того как исчезнет порабощающее человека подчинение его разделению 115 Marx К. Economic and Philosophical Manuscripts of 1844. Moscow, n.d. P. 101 [перевод этой цитаты приводится по: Маркс К., Энгельс Ф. Сочинения. 2-е издание. Т. 42. С. 115-116]. труда; когда исчезнет вместе с этим противоположность умственного и физического труда; когда труд перестанет быть только средством для жизни, а станет сам первой потребностью жизни; когда вместе со всесторонним развитием индивидов вырастут и производительные силы и все источники общественного богатства польются полным потоком, лишь тогда можно будет совершенно преодолеть узкий горизонт буржуазного права, и общество сможет написать на своем знамени: "Каждый по способностям, каждому по потребностям!”116 Возможность изобилия благ, разумеется, связана с огромными. достижениями буржуазии. В 1848 году в поразительном панегирике “Манифеста Коммунистической партии” К.Маркс писал: “Буржуазия впервые показала, чего может достигнуть человеческая деятельность. Она создала чудеса искусства, но совсем иного рода, чем египетские пирамиды, римские водопроводы и готические соборы... Буржуазия менее чем за сто лет своего классового господства создала более многочисленные и более грандиозные производительные силы, чем все предшествовавшие поколения, вместе взятые. Покорение сил природы, машинное производство, применение химии в промышленности и земледелии, пароходство, железные дороги, электрический телеграф, освоение для земледелия целых частей света, приспособление рек для судоходства, целые, словно вызванные из-под земли, массы населения — какое из прежних столетий могло подозревать, что такие производительные силы дремлют в недрах общественного труда!”117 Достижение фазы социалистического общества сводится к овладению этими производительными силами и к сознательному приведению их в соответствие с социальными целями. По известному выражению Ф.Энгельса, “...то объединение людей в общество, которое противостояло им до сих пор как навязанное свыше природой и историей, становится теперь их собственным свободным дедом. Объективные, чуждые силы, господствовавшие до 116 Marx К. Critique of Gotha Programme // Marx K. Selected Works. Vol. II. Moscow, 1935. P. 564-566 [перевод этой цитаты приводится по: Маркс К., Энгельс Ф. Сочинения. 2-е издание. Т. 19. С. 19-20]. 117 Marx К. Selected Works. Vol. I. Moscow, 1935. P. 208, 210 [перевод этой цитаты приводится по: Маркс К., Энгельс Ф. Сочинения. 2-е издание. Т. 4. С. 427, 429]. |