критика. История критики Понятие о литературной критике. Литературная критика в ряду других филологических дисциплин
 Скачать 443.5 Kb.
|
|
В. Белинский «Разделение поэзии на роды и виды», «Мысли и заметки о русской литературе» 12. Критические тенденции лагеря «официальной народности». Реалистическому направлению приходилось вести борьбу с реакционными течениями, среди которых самое крупное и сильное было связано с «официальной народностью». Следствие над декабристами обнаружило, что вся передовая литература была настроена оппозиционно по отношению к самодержавию, лучшие писатели или участвовали в заговоре, или были к нему близки. Самодержавие пыталось пристроиться к лозунгам, выработанным литературным движением; в конце 1832 года С. С. Уваров предложил правительству придерживаться политики, основанной на трех заповедях - «православие, самодержавие и народность». Власти хотели выдать свою деятельность за угодную народу. Политика «официальной народности» получала поддержку у реакционно настроенного дворянства. Появились писатели и критики, которые старались на ее основе создать художественные произведения: Н. В. Кукольник, Н. А. Полевой (после 1837 г.), Е. Ф. Розен, К. П. Масальский, В. А. Солоницын, П. В. Ободовский и другие. Но никакого художественно ценного литературного направления или течения они создать не смогли. И. С. Тургенев саркастически называл этих писателей «ложно-величавой школой». Они эклектически использовали приемы романтизма и натурализма, чтобы выдать свои бездарные поделки, полные плоского моралистического дидактизма, за художественные произведения. Все эти произведения были не познанием действительности, а откровенной иллюстрацией к заранее известным верноподданническим предписаниям. Литература «официальной народности» имела и своих критиков, пытавшихся не столько сформулировать ее позитивную программу, сколько бороться с прогрессивными писателями и критиками. Этим слугам существующего режима была предоставлена широкая возможность издавать журналы, дискредитировать честных писателей, растлевать сознание читателей. В научно-теоретическом смысле писания реакционных критиков Греча, Булгарина, Сенковского, в значительной степени Погодина и даже очень начитанного и входившего в тонкости литературных разборов Шевырева не представляют большого интереса. Главными противниками Пушкина, Лермонтова, Гоголя, Белинского были критики реакционного петербургского журнального «триумвирата»: издатели «Сына отечества» и «Северной пчелы» Греч и Булгарин и издатель «Библиотеки для чтения» Сенковский. Когда к началу 40-х годов они были высмеяны Пушкиным в памфлетах и эпиграммах, Белинским в статьях «Телескопа» и «Отечественных записок», на их место встали более изощренные противники реализма - профессора Московского университета, издатели журнала «Москвитянин» - Погодин и Шевырев. В 1812 году Греч основал журнал «Сын отечества» с целью патриотической мобилизации русского общества. Журнал в первое время имел прогрессивное значение. В «Записках о моей жизни» Греч рассказывает о своих широких связях с будущими декабристами; с 1816 года декабристы превратили журнал «Сын отечества» в орган своей пропаганды. Но после 1825 года Греч резко изменил курс и стал выступать против прогрессивной литературы. В 1831-1859 годах Греч совместно с Булгариным издавал реакционную газету «Северная пчела». Взаимная поддержка этих периодических изданий, безвкусные похвалы и комплименты вызывали насмешки у современников. Не вдаваясь в оценку грамматических работ Греча, имевших для своего времени некоторое значение, отметим, что в 1840 году Греч в публичных лекциях по русскому языку глумился над языком «Отечественных записок» и особенно над языком статей Белинского. Он выхватывал из контекста философские термины, отдельные обороты и старался придать им абсурдный характер, чтобы подорвать доверие к «гегелизму» и реализму. Греч стал широко известен как автор «Опыта краткой истории русской литературы» (1822). Это была попытка на основе компиляций из Новикова, Карамзина, Сопикова, Борна и Болховитинова (автора словаря писателей из духовного звания) построить, по словам В. Н. Перетца, «историческую схему» русской литературы от летописей до «Руслана и Людмилы». Курс Греча долго служил в качестве справочного издания, переводился на иностранные языки. Эту в общем реакционную по духу «историю» вытеснили в 40-х годах статьи Белинского, хрестоматия А. Д. Галахова с примечаниями, близкими по направлению к передовой критике, а также курс русской литературы А. П. Милюкова (1847, второе издание - 1857). Реакционность Греча становилась все более явной. В 1854 году праздновался пятидесятилетний юбилей его литературной деятельности. Он получил анонимное письмо со стихотворением, в котором была едко высмеяна его «позорная» деятельность, а сам Греч именовался литературным «мошенником». Автором письма и стихотворения (как сумела дознаться полиция) оказался студент Главного педагогического института Н. А. Добролюбов, будущий великий критик. Друзьям едва удалось отстоять его от суровой кары. В советское время было найдено анонимное письмо, полученное Гречем в связи с его верноподданнической статьей в «Северной пчеле» по поводу смерти Николая I. Письмо было резкое по отношению и к умершему царю, и к его верному лакею Гречу. Подписано было письмо: «Анастасий (по-гречески: «воскресший») Белинский». Анализ текста позволяет думать, что автором и этого письма был Добролюбов, истинный продолжатель Белинского. Несмотря на все старания Греча и III отделения, отыскать смелого автора не удалось. Самой реакционной фигурой в русской критике XIX в. был Булгарин. Сначала он вращался в кругах будущих декабристов, а затем сделался агентом III отделения. Поддерживаемый охранкой, он травил передовых русских писателей. Имя доносчика Булгарина стало нарицательным. Главным изданием Булгарина была политическая и литературная газета «Северная пчела» (1825-1859). Газета отличалась бойкостью стиля, казенно-патриотическим направлением. С историко-литературной точки зрения Булгарин мало интересен. Он беспринципен, недостоверен, однообразен, эклектичен. Булгарин нападал на Пушкина в 1830-1831 годах, когда поэт участвовал в ненавистной Булгарину «Литературной газете» Дельвига и в 1836 году, когда Пушкин сам стал издавать «Современник». Пушкин отвечал ему в памфлетах: «Моя родословная», «О записках Видока», «О мизинце г. Булгарина и о прочем». Булгарин бранил седьмую главу «Евгения Онегина», уверяя, что «ни одной мысли в этой водянистой VII главе, ни одного чувствования, ни одной картины, достойной воззрения! Совершенное падение». Булгарин внушал читателям верноподданническую мысль, что Пушкин, посетив в 1829 году Кавказ, может быть, «обогатится новыми впечатлениями» и в «сладких песнях» постарается поведать потомству «великие подвиги русских современных героев». Задетый статьей Гоголя «О движении журнальной литературы», напечатанной в «Современнике», Булгарин отвечал на все ее обвинения, попутно взяв под защиту Сенковского. Он считал Гоголя «живописцем мелочей», «грязи и пошлости» жизни. Нападал на Гоголя, когда тот в 1835 году опубликовал «Миргород» и «Арабески» и в 1842 году «Мертвые души». Особенную ненависть у Булгарина вызывала «натуральная школа». Он и придумал ей это название, желая им унизить демократически настроенных писателей-реалистов. В январе 1846 года Булгарин опубликовал очередной фельетон в «Северной пчеле», в котором откликнулся на выход «Физиологии Петербурга» под редакцией Некрасова: «Читатели наши знают,- писал он,- что Некрасов принадлежит к новой, т. е. натуральной, литературной школе, утверждающей, что должно изображать природу без покрова». Слово «натуральная» в понимании Булгарина означало литературу, чуждую всего высокого, нравоучительного, узаконенного. Белинский не отказался от термина «натуральная школа», он подхватил его, придав ему совсем другой смысл: натуральная - значит такая литература, которая изображает жизнь без прикрас и румян, как она есть. Булгарин называл Белинского бунтовщиком хуже Робеспьера. Критик обвинялся в изничтожении выгодного мнения в публике о Грече, Загоскине, Н. Полевом, Сенковском, Кукольнике и о нем, Булгарине. Обвинялся он и в том, что провозгласил «гениями» Лермонтова и Гоголя. Жертвами инсинуаций и доносов Булгарина были Пушкин, Чаадаев, Герцен, Некрасов, Гончаров, Тургенев; даже Краевский, даже цензор Никитенко. И особенно Белинский. По книге М. К. Лемке «Николаевские жандармы и литература 1825- 1856 годов» (СПб., 1908) можно ознакомиться с доносами Булгарина, извлеченными исследователем из архива III отделения. Один из доносов назван так: «Социалисм, коммунисм и пантеисм в России в последнее 25-летие». Но Булгарин терпел одно поражение за другим. Более «презентабельным» на вид в триумвирате был Сенковский - журналист, беллетрист, профессор Петербургского университета, издатель журнала «Библиотека для чтения» (1834-1857). Он выступал под разными масками-псевдонимами: Барон Брамбеус, Тютюнджю-Оглу, П. Снегин, А. Белкин, Карло Карлини и др. Его «Библиотека...» - журнал «словесности, наук, художеств, промышленности, новостей и мод» - сыграл некоторую положительную роль в русской журналистике. «Библиотека...» закрепила тип «энциклопедического» журнала, выработанный Н. Полевым в «Московском телеграфе». Сенковский ввел твердую полистную оплату за труд. Журнал выходил точно в срок, имел большой тираж. Но Сенковский был деспотичным редактором, кромсал и переделывал чужие статьи, цинично менял свои мнения, любил рекламу. Пушкин, В. Одоевский, Жуковский, Вяземский и другие вскоре отшатнулись от него. Фактически Сенковский смыкался с Булгариным и Гречем. Несмотря на свою эрудицию, Сенковский во всем был консерватором. В его статьях много произвольного. Он издевался над философией, был крайне субъективным в суждениях. Журнал Сенковского ориентировался на невзыскательные провинциальные вкусы, развращал публику, служил реакции. Сенковский «не любил русской литературы» (Дружинин), судил о ней надменно, свысока, ставил рядом с Пушкиным бездарного поэта Тимофеева, замалчивал Лермонтова, Кольцова. Превозносил реакционных писателей-Кукольника, Булгарина, Розена. Особенно злобны были нападки Сенковского на Гоголя, в котором незадачливый Барон Брамбеус видел соперника, перехватившего у него славу юмориста. Сенковский преследовал каждое выходившее в свет произведение Гоголя. «Читаешь и глазам своим не веришь!» - притворялся непонимающим Барон Брамбеус, говоря об «анекдотах», положенных в основу произведений Гоголя, его ученых статей в «Арабесках». Он спорил с Белинским, делая вид, что не понимает истинного смысла его заявления: «У нас нет литературы». Как же нет литературы,- вопрошал Сенковский,- если есть: Ломоносов, Державин и Крюковский, Пушкин и Булгарин, Гоголь и Загоскин. Выстроив такой ряд, Сенковский высмеивал необходимость внутреннего «единства в литературе». Всякое объединение передовых писателей Сенковский называл «литературной шайкой, начальствуемой одним литературным атаманом», навязывающей «умственную монополию», «убивающей оригинальность»; «...для меня нет образцов в словесности,- восклицал он,- все образец, что превосходно, и я так же громко восклицаю «великий Кукольник!» ..., как восклицаю «великий Байрон!» (статья «Исторические драмы»). Соизмеряя все только с самим собой, Сенковский двусмысленно уверял: «Критика в наше время сделалась картиною личных ощущений всякого... О правилах нет и речи. Одно только условие- в этом чувстве средств и способов, условие apriori - нравственность». Развратитель литературных нравов, Сенковский сыпал направо и налево игривые сальности и афоризмы в расчете на своих почитателей. «Вкус - это прихоть беременной женщины, которая есть общество». Что такое история как наука?- «Жеманная и придирная баба». Что такое исторический роман? - «Плод соблазнительного прелюбодеяния истории с воображением». Французская юная словесность «стреляет раскаленными ядрами по бастиону супружества». В статье «Брамбеус и юная словесность» (1834) Сенковский обрушился на современную французскую литературу, обвиняя ее в безнравственности, которая породила Марата, Робеспьера и Сен-Жюста. В романах В. Скотта его пугали правдивые картины народных возмущений. По законам старой дружбы Сенковский с похвалами отзывался о романе Булгарина «Иван Выжигин», как образцовом и нравственно-назидательном произведении. С 40-х годов Сенковский уже явно выдыхался и затем совсем сошел со сцены как критик. В несколько ином тоне в Москве стала подавать свой голос новая группировка консервативных критиков, имевшая весьма благоприличное прошлое. М. П. Погодин и С. П. Шевырев даже боролись с «Библиотекой для чтения» и с «торговым» направлением полуофициальной петербургской журналистики. Они отчасти были связаны со славянофилами. Но их открытая приверженность политике «официальной народности», постоянная враждебность по отношению к реализму, к Гоголю, «натуральной школе» и Белинскому принципиально сближали их с охранительным лагерем. Погодин и Шевырев издавали в разное время три журнала: «Московский вестник» (1827-1830), «Московский наблюдатель» (1835-1836) и «Москвитянин» (1841-1856). Эти журналы связаны между собой некоторой преемственностью: в них проводилась антибулгаринская линия, но в то же время нарастала и реакционная ориентация. Это заставляло Пушкина участвовать в первом из них в надежде создать противовес рептильной петербургской журналистике. По той же причине первоначально Пушкин и Гоголь проявили интерес к «Московскому наблюдателю». Но каждый раз, как обнаруживалось консервативно-романтическое, а затем и охранительное направление журналов, передовые писатели от них отходили. Никто из крупных писателей постоянно не участвовал в «Москвитянине», который был создан для отпора не столько «Библиотеке для чтения» и «Северной пчеле», сколько «Отечественным запискам» с Белинским во главе. Погодин больше проявил себя не как критик, а как редактор и издатель трех поименованных журналов. Круг его интересов был чисто научным: он был историком, профессором Московского университета, затем академиком. Наиболее обстоятельно свои позиции Погодин изложил в статьях, появившихся в «Москвитянине», когда уже полным ходом шла борьба западников со славянофилами: «Петр Великий» (1841), «Месяц в Париже» (1841), «Параллель русской истории с историей западных государств» (1845). Погодин надеялся на спасительное значение для современной литературы, погрязшей в «натурализме», перевода Жуковским «Одиссеи» Гомера: перевод, «вероятно, будет для нас началом новой эпохи». Погодин хвалил публичные лекции своего соратника С. П. Шевырева по истории русской словесности, читавшиеся в Московском университете, в противовес нашумевшим тогда публичным лекциям западника Грановского. У Погодина «официальная народность» выступала как «учение», как цепь доказательств, а не как одно славословие. Погодин знал о затеянном славянофилами споре относительно путей развития России. Согласно славянофилам, получалось, что весь путь царской России за сто с лишним лет после Петра I был сплошной ошибкой и таил в себе опасные последствия. Это мнение никак не согласовывалось с политикой самодержавия. Погодин доказывал, что Петр I был великим русским человеком, реформы его были нужны, но привитые им «европейские» элементы только теперь, при Николае I, стали вполне «национальными». Льстивое сопоставление само говорило за себя. Но в этой статье Погодин еще не заявлял, что все западное плохо, а все русское хорошо. Лишь в следующей статье - «Параллель русской истории с историей западных государств», опубликованной через четыре года, он славил крепостническую Россию, ее «мудрое» политическое устройство, покорность и религиозность народа, его верность царю. В дешевых тонах ура-патриотического гротеска Погодин описывал проведенный им месяц в Париже, посещение заседания палаты депутатов, «нечестивые» лекции в Коллеж де Франс, выступления либеральных «говорунов», волнения толпы на улицах, стрельбу войск, бой барабанов в связи с отставкой старого кабинета и формированием нового. «Не убираться ли нам совсем с этого политического Везувия!» - восклицал Погодин и тут же вспоминал о тихих лекциях в Московском университете, о России, где все якобы совершается в богобоязненной обстановке. Погодин неприязненно и враждебно относился к беспокойной русской реалистической литературе, особенно к «натуральной школе», в лице всех ее представителей. В категорической форме заявление, что Запад «гниет» и «умирает», а Россия живет и процветает под монаршим правлением, сделал С. П. Шевырев в статье «Взгляд русского на современное образование Европы» (1841). России нужно разорвать литературные связи с Западом. Она должна видеть в истории Запада лишь «предохранительный урок» для своей жизни. Из этих сношений с Западом мы вынесли три коренных чувства, которые являются залогом нашего спасения: религиозность, чувство государственного единства, в котором царь и народ - одно неразрывное целое, и, наконец, сознание нашей народности, идущее от древней Руси во всей своей чистоте. Шевырев постарался «обосновать» уваровскую форму научной аргументацией. Чем больше набиралось сил реалистическое направление, тем яростнее выступал против него Шевырев. Для этой цели и был создан «Москвитянин». Шевырев в статье «Сочинения Пушкина» (в связи с выходом 9-11 томов посмертного издания) первым пытался противопоставить в русской литературе «пушкинское» и «гоголевское» начала. Он это сделал в 1841 году в «Москвитянине». Но тогда же предложенная антитеза сразу получила отпор со стороны Белинского. С явными реминисценциями из отзывов Белинского о Гоголе, чтобы от них «оттолкнуться», Шевырев хвалил строгую простоту прозы Пушкина, певца радостей бытия и жизни под эгидой «официальной народности». То, чего царь и Булгарин не смогли сделать из Пушкина при его жизни, Шевырев старался сделать после смерти поэта. Бесцеремонно отзывался Шевырев о Лермонтове в статьях «Герой нашего времени» и «Стихотворения М. Лермонтова» (1841). Он превозносил образ Максима Максимыча как выражение «цельного характера коренного русского добряка, в которого не проникла тонкая зараза западного образования». Полностью отвергался образ Печорина: это «злодей», получивший «западное воспитание, чуждое всякой веры», «пигмей зла», не имеющий в себе ничего русского. Печорин - тень западного недуга; там он - герой действительности, а у нас это «призрак, только в мире нашей фантазии имеющий существенность». В 1842 году Шевырев написал две статьи о «Мертвых душах». Гоголь был лично близок к нему и к Погодину. Оба критика претендовали на какое-то особенное понимание писателя. Шевырев старался оспорить истолкование творчества Гоголя, данное в статьях Белинского. Для этого он искал зацепки в высказываниях самого Гоголя. Получалось, что все эти Собакевичи, Ноздревы - не образы реальных лиц, а, как и Печорин, только призраки, фантомы, тени недуга, мелькнувшие в фантазии автора. Шевырев считал, что сатирический подход мешает Гоголю изображать людей целиком - все получается односторонним, вполобхвата. Критик сделал несколько ценных наблюдений над гротеском Гоголя, дав реакционное истолкование гротеска. Шевырев уловил «светлые» возможности таланта Гоголя в лирических местах «Мертвых душ» и даже сам старался их развить: например, славил «неоцененного» критикой кучера Селифана как воплощение «свежей, непочатой русской природы», призывал Гоголя заняться внутренней Россией, обратить внимание на ее добро. Естественно, когда вышла в свет книга «Выбранные места из переписки с друзьями», он обрадовался отказу Гоголя от прежнего направления в своем творчестве. После статьи «Взгляд русского на современное образование Европы» Шевырев написал «Взгляд на современное направление русской литературы» (1842) и попытался отыскать западный «тлетворный» дух уже не только у Лермонтова и Гоголя, но у всего молодого поколения русской литературы. Белинского и возглавлявшееся им реалистическое направление он назвал «стороной черной». Выразителей же «официальной народности» в литературе Шевырев назвал «стороной светлой». Сюда же, ценой натяжек и фальсификаций, он причислял Пушкина, Соллогуба, Павлова, В. Одоевского, Даля, Вельтмана, Гребенку. Самой большой бедой в литературе Шевырев считал влияние журналистики, которая дала возможность развернуться таким «кондотьери», как Белинский, и организоваться целому литературному направлению «натуралистов». В рецензии на «Петербургский сборник» (1846) Шевырев старался представить «натуральную школу» как искусственное явление. Свойственное ей «филантропическое» сочувствие маленьким людям он расценивал как результат «западного влияния». Особенно оно проявилось, по мнению Шевырева, в «Бедных людях» Достоевского. Западное влияние Шевырев старался продемонстрировать в специальном «Словаре солецизмов, варваризмов и всяких измов современной русской литературы» (1848), в котором главное место заняли «искандеризмы» - цитаты из Герцена. Старая затея Греча, Булгарина высмеивать язык «Отечественных записок» и Белинского была продолжена Шевыревым. Он выставлял профессорские отметки стилю Герцена, нападал на слова, смелые обороты, которые несли в себе новые понятия и потом вошли во всеобщее употребление. Белинский в полемической статье «Ответ «Москвитянину» (1847) исчерпывающе раскрыл реакционность нападок Шевырева и других сотрудников журнала на передовое направление русской литературы. |