ЖанЖак Руссо Эмиль, или о воспитании Мультимедийное издательство Стрельбицкого
 Скачать 1.71 Mb.
|
|
вы помимо воли выдали себя. Вскоре эта маленькая стычка забывается; к счастью для Софьи, один Эмиль ничего не слышал. Прогулка длится, и наши молодые люди, которые сначала шли возле нас, с трудом умеряют свой шаг, соображаясь с нашим; наконец Нечувствительно они опережают нас, под- ходят ближе друг к другу, наконец, идут рядом, и мы видим их пред собою в довольно далеком расстоянии. Софья кажется внимательною и спокойною; Эмиль с жаром говорить и жестикули- рует; нельзя предположить, чтобы разговор надоедал им. Проходит слишком час, мы повора- чиваем назад, зовем их, они возвращаются, но в свою очередь идут весьма медленно, и видно, что от выгадывают время. Наконец разговор их внезапно прекращается, прежде нежели до нас могло долететь что-нибудь из него, и они ускоряют, шаг, чтобы догнать нас. Эмиль подходит к нам с открытым и ласковым видом; глаза его блестят от радости; он, однако, с некоторым беспокойством обращает их на мать Софьи, желая видеть, какой прием она ему сделает. Софья далеко не так развязна; подходя, она кажется совершенно смущенною, тем, что пробыла с глазу на глаз с молодым человеком, хотя ей часто приходилось быть глаз на глаз с другими моло- дыми людьми, не испытывая ровно никакого замешательства и не навлекая выговоров. Она 56 Был за широким двором четирехдесятиный богатыйСад, отведенной отовсюду высокой оградой; росло тамМного дере- вьев плодоносный, ветвистый, широко вершинныхЯблонь и груш, и гранат, золотыми плодами облитых,Также и сладких смоковниц и маслин, роскошно цветущихКруглый там год, и в холодную зиму, и в знойное летоВидимы были на ветвях плоды, постоянно там веялТеплый зефир, зарождая одни, наливая другие;Груша за грушей, за яблоком яблоко, смоква за смоквой,Грозд пурпуровый за гроздом сменялись там созревая.Там разведен был и сад виноградный богатый, и гроздьяЧасто на солнечном месте лежали, сушеные зноемЧастью ждали, чтобы срезал их с глаз как градар; иныеБыли зависимы в чанах, А другие цвели иль, осыпавЦвет, созревали и соком янтарно-густым наливались.Саду границей служили красные гряды, с которыхОвощ и вкусная зелень весь год собирались обильно.Два там источника были, один обтекал извиваясьСад, а другой перед самым порогом царева жилищаСветлой струей бежал, и граждане в нём черпали воду».(7 книга «Одиссеи») Ж. Руссо. «Эмиль, или о воспитании» 223 поспешно подбегает к матери, несколько запыхавшись и произнося какие-то бессвязные слова, как будто для того, чтобы заставить подумать, что она давно тут. Ясность, разлитая на лицах этих милых детей, показывает, что разговор облегчил их сердца от большой тяжести. Они так же сдержанны друг с другом, но в их сдержанности меньше замешательства; почтительность Эмиля, скромность Софьи и невинность их обоих – вот что производит эту сдержанность; Эмиль осмеивается сказать ей несколько слов, иногда она осме- ливается отвечать; но всегда предварительно взглянув на мать. Самая ощутительная перемена замечается в ее обращении со мною. Она относятся ко мне с более внимательною почтитель- ностью, смотрит на меня с участием, ласково говорит со мною, старается угодить мне; я вижу, что она удостоила меня своего уважения и что ей хотелось бы заслужить и мое. Мне ясно, что Эмиль говорил ей обо мне; они как будто уже условились подкупить меня; между тем этого нет, да и сама Софья не так скоро сдастся. Быть может, скорее мне придется ходатайствовать за Эмиля пред Софьей, нежели Софье предо мной. Прелестная парочка!.. При мысли, что чув- ствительное сердце моего молодого друга уделило мне значительное место в его первом раз- говоре с любимой женщиной, я чувствую, что награжден за свой труд; его дружба заплатила мне за все. Посещения возобновляются. Разговоры между двумя молодыми людьми становятся чаще. Эмиль, упоенный любовью, думает уже, что достиг счастья. Однако он не получил еще форменного признания Софьи; она его слушает и ничего ему не говорит. Эмилю известна ее скромность; такая сдержанность не удивляет его; он чувствует, что она хорошего о нем мне- ния; он знает, что детей женят отцы; он полагает, что Софья ждет приказания своих родителей, и просит позволения попросить его; она не противиться. Он сообщает мне об этом, я говорю от его имени, даже в его присутствии. Каково его изумление, когда он узнает, что Софья зави- сит от себя одной и что ей стоит лишь захотеть, чтобы сделать его счастливым! Поведение ее становится для него непонятным. Уверенность в нём ослабевает. Он тревожится и видит, что успехи его не так велики, как он думал, и вот тогда-то любовь, самая нежная, находит самые трогательные слова, чтобы склонить любимое существо. Эмиль не таков, чтобы догадаться о том, что ему вредит: если б не подсказать ему, он ввек не узнал бы этого, а Софья слишком горда, чтобы высказаться. Затруднение, останавливающее ее, возбудило бы искания другой. Она не забыла наставлений своих родных. Она бедна; Эмиль богат, она это знает. Какое уважение должен он внушить ей? Какие достоинства ему нужны, чтобы сгладить это неравенство? Но как могут ему прийти в голову эти препятствия? Знает, ли Эмиль о том, что он богат? Удостаивает ли он справляться об этом? Слава Богу, ему вовсе не нужно это, чтобы быть благотворительным. Добро, которое он делает, всходит из его сердца, а не из кошелька. Он уделяет несчастным свое время, свои попечения, свои привязанности, свою особу; и при оценке своих благодеяний он едва осмеливается упоминать о деньгах, которые он сыплет неимущим. Но зная, чему приносит свою неудачу, он приписывает ее своей собственной вине; потому что кто же осмелится обвинить в капризах предмет его обожании? Униженное само- любие усиливает горесть отринутой любви. Он не обращается больше к Софье с милой довер- чивостью сердца, которое чувствует, что достойно ее; он становится боязливым и трепещущим в ее присутствии. Он уже не надеется тронуть ее нежностью, но старается возбудить в ней жалость. Иногда терпение его истощается, досада готова его сменить, Софья как будто пред- чувствует эти вспышки и взглядывает на него. Этот взгляд его обезоруживает и смущает: он становится еще покорнее прежнего. Смущенный упорным сопротивлением и непобедимым молчанием, он изливает свое сердце на груди друга. Он поверяет ему о страданиях с, изнывающего от грусти он умоляет о помощи и советах. Что за непроницаема тайна! Она принимает во мне участие, я не могу в этом сомневаться; она не только не бегает меня, но находит удовольствие в моем обществе; Ж. Руссо. «Эмиль, или о воспитании» 224 при моем появлении она радуется, а когда уезжаю, грустит; она приветливо принимает мое ухаживанье; услуги мои, по-видимому, нравятся ей; она удостаивает давать мне советы, иногда даже приказания. Между тем, не слушает моих просьб, моих явлений. Когда я осмеливаюсь говорить о женитьбе, она повелительно требует, чтобы я замолчал, и если я прибавлю слово, она тотчас уходить от меня. По какой странной причине хочет она, чтобы я принадлежал ей, а не желает и слышать о том, чтобы принадлежать мне? Вы, которого она уважает, любит и которого не осмелится заставать замолчать, говорите, заставьте ее говорить; услужите вашему другу, увенчайте свое дело; не сделайте ваши попечения пагубными для вашего воспитанника; увы! то, чем он обязан вам, составит его несчастье, если вы не увенчаете счастья. Я говорю с Софьей, и без труда вырываю у нее тайну, которую знал прежде, нежели она мне ее сказала. Я труднее добиваюсь позволения сообщить это Эмилю; наконец добива- юсь-таки, и пользуюсь им. Это объяснение повергает его в неописанное изумление. Такая дели- катность для него непонятна; он не может представить себе, какое отношение может иметь немного большее или немного меньше количество денег к характеру и заслугам. Когда я даю ему понять, какое отношение они имеют к предрассудкам, он начинает смеяться и, с радост- ным восторгом, хочет ехать немедленно, все прервать, все кинуть, отказаться от всего, чтобы иметь честь быть таким же бедным, как Софья, и возвратиться достойным ее руки. Неужели, говорю я, останавливая его и в свою очередь, смеясь над его пылкостью, эта юная голова никогда не остепенится? и неужели, пофилософствовав всю свою жизнь, ты нико- гда не научишься рассуждать? Как же ты не видишь, что исполнением своего безумного изме- рения ты только ухудшишь свое положение и сделаешь Софью еще несговорчивее? Весьма небольшое преимущество иметь несколько больше денег, чем она, превратится в весьма боль- шое, если ним пожертвовать для нее: и если гордость ее не может примириться с нервом одол- жением, как может она решиться принять второе одолжение? Если для нее невыносима мысль, что муж может попрекнуть ее тем, что обогатил ее, то потерпит ли она, чтобы он попрекнул ее тем, что обеднел ради нее? Несчастный, бойся, чтобы она не заподозрила в себе подобного намерения. Напротив того, будь эконом и бережлив из любви к ней, из боязни, чтобы она не укорила тебя в желании подкупить ее ловкостью и добровольной жертвой того, чего ты лишишься по небрежности. Неужели ты думаешь, что, в сущности, она боится богатства, и что сопротивление ее про- изводится именно им? Нет, дорогой Эмиль, причина ее сопротивления, более основательная важная, заключается в действии, какое богатство производят на душу того, кто им обладает. Она знает, что деньги предпочитаются всему теми, у кого они есть. Все богатые считают золото в цене достоинства. При общем обмене денег и услуг, они ценят несравненно выше первые, нежели последние, и считают, что перед ними останется в долгу, когда провели жизнь свою в том, что услуживали им, евши их хлеб. Итак, как следует тебе действовать, Эмиль, чтобы успо- коить ее опасения? Дай ей хорошенько узнать себя, на это понадобится ни один день. Покажи ей в сокровищах твоей благородные душе возможность выкупить те, которыми ты имеешь мне счастье обладать. Пусть постоянства и время переселят ее сопротивление, пусть высокие и благородные чувства твои заставят ее забыть о твоих богатствах. Люби ее, услуживай ей, услужливая и ее почтенным родителям. Докажите, что причина твоих стараний лежит не в безумной и мимолетная страсть, но в неизгладимых началах, запечатленных в глубине твоего сердца. Отдавая должное честь достоинство, с которым мне милостиво обошлась судьба: вот единственное средство примерить его достоинством, которому она благоприятствовала. Понятно, какой радостный восторг возбуждает эта речь в молодом человеке, какую надежду и какое доверие поселяет она в нем, как радуется его честное сердце, что для того, чтобы понравиться Софье, ему приходится делать все то, что бы он делал сам по себе, если б Софья не существовала или если б он не был в нее влюблен. Кто мало-мальски вник в его характер, тому не трудно представить себе его поведение в подобном случае. Ж. Руссо. «Эмиль, или о воспитании» 225 Итак, вот я попал в поверенные моих друзей и стал посредником в их любви! Прекрас- ное звание для воспитателя! такое прекрасное, что я во всю жизнь не исполнял другого, кото- рое бы более возвысило меня в моих собственных глазах и возбудило бы во мне такое доволь- ство самим собой. Впрочем, это звание не лишено приятности: я хорошо принят в доме, мне доверяют заботу о том, чтобы держать в повиновении двух влюблённых: Эмиль, постоянно трепещущий моего неудовольствия, никогда не был более покорным. Маленькая плутовка осыпает меня дружескими ласками, которыми вводит меня в заблуждение, и из которых я при- нимаю на свою долю лишь то, что мне приходится. Таким образом, она косвенно вознаграж- дает себя запретительная расстояние, в котором держится Эмиля. В лице моем она отказывает ему тысячу нежных ласк, которых ни за что на свете не сказала бы ему самому, а он, зная, что я не захочу вредить ему, в восхищении от нашего согласия. Он утешается, когда на гулянье она отказывается от его руки и опирается на мою. Он безропотно удаляется, зажимая мою руку и тихо говоря голосом и взглядом: друг, поговорите за меня. Он с участием следит за нами глазами, он старается прочитать наши чувства на наших лицах и по нашим жестам постарается отгадать нашей речи, он знает, что всё, что мы не говорим, касается его. Добрая Софья, как радуется твое сердце, когда в отсутствие Телемака ты можешь говорить с его Ментором! С какой милой откровенностью ты допускаешь его читать в этом нежном сердце все, что в нём происходит! С каким удовольствием рассказываешь ты ему свое уважение к его воспитаннику! С каким трогательным простодушием Ты позволяешь ему догадываться о более нежных чув- ствах. С каким притворным огнивом ты упрекаешь его за нескромность когда он приходит мешать твоим разговорам о нём! Добившись того, что его признали, как открытого влюблённого. Эмиль пользуется всеми его правами; он говорит, пристает, умоляет, надоедает. Пусть говорят с ним жестко, пусть дурно обходятся с ним, ему все нипочем, лишь бы выслушивали его. Наконец он добивается, не без труда, чтобы Софья открыто взяла над ним власть любимой женщины, предписывала ему то, что он должен делать, приказывала, вместо того, чтобы просить, принимала его и опре- деляла число и время посещений. Все это делается, не шутя, а очень серьёзно; и если она с трудом согласилась принять эти права, зато пользуется ими со строгостью, которая заставляет иногда бедного Эмиля сожалеть о том, что он дал их. Но, что бы она ни приказывала ему, он не возражает; и часто, уезжая из послушания, он смотрит на меня радостными глазами, кото- рые говорят мне: вы видите, что она завладела мною. Между тем гордячка наблюдает за своим рабом исподтишка, и втайне улыбается ему. Теперь, когда Эмиль действительно желает нравиться, начинает он сознавать цену талан- тов, которые он приобрел. Софья любит петь, он поет вместе с нею; он даже учит ее музыке. Она жива и легка, она любит прыгать, он танцует с нею; он превращает ее прыжки в па, совер- шенствует ее. Уроки эти прелестны, резвая радость оживляет их, она смягчает робкое уваже- ние любви: влюбленному позволительно давать эти уроки с наслаждением; ему позволительно быть учителем любимой женщины. В доме есть расстроенное фортепьяно; Эмиль исправляет и настраивает его; он и фаб- рикант, и инструментальный мастер, так же как и столяр; у него всегда было правилом обхо- диться без чужой помощи во всем, что он мог сделать сам. Дом стоить живописно. Эмиль сни- мает различные виды, над которыми Софья иногда работает и которыми она украшает кабинет своего отца. Рамки у них не позолоченные, да в этом и нет надобности. Видя Эмиля рисую- щим, подражая ему, она совершенствуется по его примеру, она развивает все своя таланты, прелесть ее служит им украшением. Ее отцу и матери вспоминается их прежняя роскошь при виде, как вокруг них снова воскресают искусства, которым одни придавали цену роскоши в их глазах; любовь украсила весь их дом; она одна, без издержек и без труда, вносит в него те удовольствия, за которые встарь они платились деньгами и скукой. Ж. Руссо. «Эмиль, или о воспитании» 226 Как идолопоклонник обогащает сокровищами предмет своего поклонения и украшает алтарь Бога, которого обожает, так я влюбленный, хотя и считает любимую им женщину совер- шенной, но беспрерывно хочет прибавить ей новые украшения. Она не нуждается в них, чтобы нравиться ему; но ему хочется украшать ее: он видит в этом новое внимание, которое считает себя обязанным оказывать ей, в этом заключается новый интерес, который связан для него с удовольствием созерцать ее. Ему кажется, что все красивое не на месте, если оно не украшает величайшую красоту. Трогательно и вместе с тем смешно видеть, как Эмиль спешит выучить Софью всему, что знает сам, не спрашивая о том, по вкусу ей и нужно ли ей то, чему он хочет ее учить. Он говорит обо всём, объясняет всё с ребяческим рвением; он думает, что ему стоит лишь сказать, и она тотчас же поймет; он заранее представляет себе удовольствие, каким он будет рассуждать и философствовать с ней; он считает бесполезным все знания, которые не может выказать перед ней, он почти стыдиться, что ему известно что-нибудь, чего она не знает. Итак он принимается давать ей уроки философии, физики, математики, истории, словом – всего. Софья охотно пользуется его рвением и старается, чтобы оно не пропало даром. Как счастлив Эмиль, когда ему позволяют давать ей урок, стоя на коленях пред нею! Это кажется ему верхом блаженства! Между тем, такое положение более стеснительное для ученицы, чем для наставника, не особенно благоприятствует ученью. Искусство мыслить не чуждо женщинам, но они должны лишь слегка касаться наук, тре- бующих размышления. Софья постигает все, но запоминает немногое. Самые большие успехи делает она в предметах, касающихся нравственности и вкуса; из физики она удерживает лишь некоторые понятия об общих законах и системе мира. Предаваясь порывам, с которыми должны бороться, они проливают порой слезы, чище небесной росы, и эти сладкие слезы составляют прелесть их жизни; они находятся в самом сладком упоении, какое когда-либо испытывали человеческие души. Самые лишения усали- вают их счастье, и жертва возвышает их в собственных главах. Чувственные люди, бездушные люди, знающие одно лишь тело, они узнают со временем ваши радости, и всю жизнь будут сожалеть о счастливом времени, когда отказывали себе в них! Несмотря на это согласие, у них не обходятся иногда без споров и даже ссор; влюблен- ный вспыльчив, а любимой им женщине не чужды капризы: но эти маленькие бури проходят быстро и только упрочивают их союз; самая опытность учит Эмиля не особенно страшиться их; размолвки ему не настолько вредны, насколько выгодны примирения. Результат первой из них заставил его ожидать подобного же результата и от других; он ошибся: но наконец, если они не всегда приносят ему такую осязательную выгоду, то он выигрывает в том отношении, что видит подтверждение искреннего участия, которое Софья принимает в нем. Хотят ли знать, какова эта выгода. Я скажу о ней тем охотнее, что этот пример дает мне случай наложить весьма полезное правило и опровергнуть весьма пагубное. Эмиль любит, следовательно, он не дерзок, да и понятно, что высокомерная Софья не такая девушка, чтобы спустить ему вольности. Там как благоразумие имеет свои пределы, то ее обвинят скорее в слишком большой строгости, нежели в слишком большой снисходительно- сти; и самый отец ее боится иногда, чтобы ее чрезмерная гордость не перешла в высокомерие. |