ЖанЖак Руссо Эмиль, или о воспитании Мультимедийное издательство Стрельбицкого
 Скачать 1.71 Mb.
|
|
Все, что не может сделать ее пол сам собою, а что для него необходимо или приятно, он дол- жен суметь заставить нас пожелать; нужно, следовательно, чтобы она основательно изучила ум мужчины, не в отвлеченности ум нужды вообще, но ум мужчин, окружающих ее, ум мужчине, которым она подчинена или законом, или мнением. Нужно, чтобы она научилась из их речей, их поступков, их взглядов, их движений догадываться об их чувствах. Нужно, чтобы своими речами, своими поступками, своими взглядами, своими движениями она умела внушать и чув- ства, какие ей угодно, ни мало, по-видимому, о том не заботясь. Они лучше ее будут философ- ствовать о человеческом сердце; но она лучше ни будет читать в сердцах людей. Женщинам следует открывать, так сказать, экспериментальную нравственность, нам же приводить ее в систему. У женщины больше ума, а мужчины – больше гения; женщина наблюдает, а мужчина рассуждает; от этого содействия рождаются самое светлое знание и саман полная наука, какую только может ум человеческий приобрести сам собою, словом – самое верное знакомство с собою и другими, какое только доступно нашему роду. И вот каким образом искусство может постоянно совершенствовать орудие, данное природою. Свет – вот книга для женщин; когда они дурно ее читают, это их вина, или какая-нибудь страсть ослеплять их. Между тем настоящая мать семейства не только не должна быть светской женщиной, но должна быть не менее заключенной в своем доме, как монахиня в своем мона- стыре. Нужно было бы, следовательно, с молодыми особами, которых выдают замуж, поступать точно таким же образом, как поступают с теми, которых отдают в монастырь: показывать им удовольствия, которые они покидают, прежде чем допустить их отказаться от них, из боязни, чтобы лживая картина этих удовольствий, которые им не знакомы, не смутила со временем их сердец и не нарушила счастья их уединении. Во Франции девушки живут в монастырях, а женщины рыскают в свете. У древних было наоборот: девушки участвовали, как и уже гово- рил, во многих играх и общественных праздниках; женщины жили в уединении. Такой обычай был благоразумнее и благоприятствовал чистоте нравов. Некоторое кокетство позволительно Ж. Руссо. «Эмиль, или о воспитании» 201 девушкам-невестам. Веселиться – вот их главное занятие. У женщин же есть другие заботы и им не приходится больше отыскивать мужей; но им невыгодна подобная реформа, а к несча- стью они властительницы моды. Матери, сделайте, по крайней мере, ваших дочерей своими подругами. Наделите их здравым смыслом и честной душой, затем покажите им все, на что может глядеть целомудренное око. Бал, празднества, игры, даже театр, все, что при дурном направлении прельщает взоры опрометчивой молодежи, может здоровым глазам быть пока- зано без риска. Чем лучше разглядит она эти шумные удовольствия, тем скорее они им опро- тивят. Я слышу, какой вопль поднимается против меня. Какая девушка устоит пред таким опас- ным примером? Как скоро оде увидать свет, все теряют голову и ни одна не хочет с ним больше раз статься. Быть может это и так; но прежде, чем показать им эту обманчивую картину, раз- вали ли вы в них способность без волнения глядеть на нее? Хорошо ли показали вы им пред- меты, которые в нем представляются? Нарисовали ли вы их такими, каковы они в действи- тельности? Хорошо ли оградили вы их от обманов тщеславия? Вселили ли вы в их молодые сердца любовь к истинным удовольствиям, которых не находишь в этой суете? Какие предо- сторожности, какие меры приняли вы, чтобы уберечь их от ложного вкуса, который вводит их в обман? Вы не только ничего не вложили в их ум для противодействия власти обществен- ных предрассудков, но питали в них эти предрассудки; вы заранее заставили их полюбить все пустые забавы, которые им представляются. Вы заставляете их еще сильнее полюбить эти удо- вольствия, допуская предаваться им. Молодые особы, вступающие в свет, не имеют другой гувернантки, кроме своей матери, которая часто безрассуднее их самих и которая может пока- зать им предметы лишь в том свете, в каком видит их сама. Например, берущий верх над самим рассудком, оправдывает их в собственных глазах, а авторитет матери служит для дочери изви- нением, не терпящим возражения. Если я желаю, чтобы мать ввела свою дочь в свет, то потому, что предполагаю, что она покажет ей его в настоящем свете. Зло появляется еще раньше. Монастыри суть настоящие школы кокетства, но не того честного кокетства, о котором я говорил, а того, которое порождает все недостатки женщин и образует самых сумасбродных щеголих. Выходя оттуда и внезапно попадая в шумное обще- ство, молодые женщины сразу чувствуют себя на своем месте. Их воспитывали для того, чтобы жить в нем; нужно ли удивляться, что они чувствуют себя в нем хорошо? Хотя и не без опа- сения, что принимаю предрассудок за результат наблюдения, но я должен сказать, что мне кажется, что вообще в протестантских землях существует больше привязанности в семье, больше достойным жен и нежных матерей, чем в католических землях; а если это справедливо, то нельзя сомневаться в том, что эта разница зависят отчасти от монастырского воспитания. Чтобы любить тихую и семейную жизнь, нужно ее знать; нужно с детства ощущать всю ее сладость. Только в родительском доме можно получить любовь к собственному дому, и всякая женщина, которую воспитывала не мать, не найдет удовольствия в воспитании своих детей. К несчастью, в больших городах не существует больше домашнего воспитания. Общество там до того скучено и смешано, что не остается убежища для уединения и что даже в собственном доме нельзя укрыться от общества. Благодаря постоянной жизни в обществе лишаешься семьи, едва знаешь своих родителей: приходится встречать их как посторонних, и простота семейных нравов исчезает вместе со сладкою короткостью, которая составляла их прелесть. Таким обра- зом, вместе с молоком всасывается любовь к удовольствиям века и учениям, которые в нем господствуют. На девушек налагают наружное стеснение, желая найти дураков, которые женятся на них за их манеру держать себя. Но наблюдайте с минуту за этими молодыми особами: сдержан- ный вид их плохо прикрывает алчное стремление, пожирающее их, и в глазах их уже читается страстное желание подражать их матерям. Они добиваются не мужа, а воли, которую дает брак. Зачем тут муж, когда имеешь столько средств обойтись без него? Но муж нужен, чтобы при- Ж. Руссо. «Эмиль, или о воспитании» 202 крыть эти средства. Скромность написана на их лицах, а в сердцах у них распутство, – сама притворная скромность доказывает это: они выказывают ее лишь затем, чтобы скорее получить возможность отбросить ее. Женщины Парижа и Лондона, извините меня, умоляю вас. Везде могут совершаться чудеса; но, что касается до меня, я их не видал; и если хотя у одной из вас душа действительно честная, то я ничего не смыслю в наших учреждениях. Все эти различные воспитания одинаково возбуждают в молодых особах любовь к удо- вольствиям большого света и страсти, которые вскоре порождаются этою любовью. В больших городах порчи начинается вместе с жизнью, а в маленьких она начинается е рассудком. Моло- дые провинциалки, наученные презирать счастливую простоту своих нравов, спешат в Париж, чтобы заразиться испорченностью наших нравов; пороки, украшенные прекрасным именем талантов, вот единственная цель их путешествий; и, стыдясь по приезде, что так далеко отстали от благородной распущенности туземок, они вскоре становятся достойными попасть в число жительниц столицы. Где, по вашему мнению, начинается зло? там ли, где око замышляется, или там, где оно совершается? Я не хочу, чтобы из провинции разумная мать привозила свою дочь в Париж, с целю показать ей эти зрелища, столь вредны да иных; но я говорю, что если б это случилось, то одно из двух: или эта девушка дурно воспитана, или эти зрелища не будут для нее опасны. Имея вкус, смысл и склонность ко всему честному, их не найдёшь такими привлекательными, какими кажутся они тем, кто поддается их очарованию. В Париже замечают молодых ветрениц, кото- рые спешат перенять местный тон и следовать за модою в течение шести месяцев, чтобы потом всю остальную жизнь подвергаться насмешкам: но кто замечает тех, которые, устрашенные всем этим шумом, возвращаются в свою провинцию довольными своей судьбой – сравнив ее с судьбой тех, которым завидуют другие? Сколько видел я молодых женщин, привезенных в сто- лицу услужливыми мужьями, имевшими возможность поселиться там, и которые отговаривали их от этого и с большею охотою уезжали, чем приезжали, говоря, накануне своего отъезда: «воз- вратимся в нашу хижину, в ней живется счастливее, нежели в здешних дворцах». Неизвестно еще, сколько есть хороших людей, которые не преклоняли колена пред идолом и которые пре- зирают его безумный культ. Безумные женщины производят шум; благоразумные женщины проходят незамеченными. А если, несмотря на общую испорченность, несмотря на всеобщие предрассудки, несмотря на дурное воспитание девушек, многие сохраняют еще непоколеби- мую рассудительность, то что-то будет тогда, когда эта рассудительность будет поощряться приличными наставлениями или, лучше смазать, когда ее не извратят порочными наставлени- ями? Ведь все дело и заключается в том, чтобы постоянно оберегать или восстановлять при- родных чувств? Это вовсе не значит, чтобы следовало надоедать молодым девушкам вашими длинными проповедями или читать им сухие нравоучения. Нравоучения у обоих полов уби- вают всякое хорошее воспитание. Скучные наставления годны лишь на то, чтобы внушить ненависть к тем, кто их читает, и ко всему, что они говорят. Дело не в том, чтобы, рассуждая с молодыми особам, пугать их обязанностями или делать еще тяжелее иго, наложенное на них природою. Излагая эти обязанности, будьте ясны и удобопонятны; не допускайте их думать, что угрюмость связана с исполнением этих обязанностей: прочь сердитый вид, прочь, спесь! Все, что должно входить в сердце, должно исходить из него; их катехизис нравственности должен быть краток и ясен. Покажите им в этих обязанностях источник их удовольствий и основание их прав. Разве так трудно любить, чтобы быть любимой, быть любезной, чтобы быть счастли- вой, заслужить уважение, чтобы заставить себе повиноваться, уважать себя, чтобы заслужить уважение? Заявления уважения к женщинам, хотя они и поверхностны, но не пусты; они основыва- ются не на одном только чувственном влечении, а вытекают из того внутреннего чувства, кото- рое говорят нам, что все женщины суть естественные судьи достоинства мужчин. Кто захочет быть презираем женщинами? никто в свете, даже и тот, кто не хочет больше их любить. И сам я, Ж. Руссо. «Эмиль, или о воспитании» 203 говорящий им такие жесткие истины, неужели вы думаете, что я равнодушен к их суждениям. Нет, одобрение их для меня важнее вашего, читатели, часто больше смахивающие на женщин, чем сами женщины. Презирая их нравы, я все-таки хочу отдать честь их справедливости; мне нет дела, что они будут меня ненавидеть, лишь бы я вынудил их уважать меня. Сколько великих дел сделали бы помощью этой пружины, если б умели пускать ее в ход! Горе веку, где женщины утрачивают свое влияние, и где суждения их перестают иметь значе- ние для мужчин! это последняя степень развращенности. Все народы, у которых была нрав- ственность, уважали женщин. Посмотрите на Спарту, на германцев, посмотрите на Рим, Рим – очаг славы и доблести. Там женщины чествовали подвиги великих полководцев, оплакивали публично отцов отечества, там обеты или траур их чествовались как самый торжественный суд республики. Все великие революция произошли там чрез женщин; чрез женщину Рим полу- чил свободу, чрез женщину плебеи добились консульства, чрез женщину кончился деспотизм децемвиров, чрез женщину был спасен осажденный Рим. Французские любезники, что сказали бы вы, увидев эту процессию, столь смешную в ваших насмешливых глазах? Вы сопровождали бы ее свистками. Как различен у нас взгляд на те же самые предметы! и быть может, все мы правы. Образуйте такую процессию из нарядных французских барынь, и мне трудно предста- вить себе что-либо неприличнее: но составьте ее из римлянок, и вы привлечете глаз вальков и сердце Кориолана. Я скажу больше, и стану утверждать, что добродетель столько же благоприятствует любви, как и другим правам природы, и что авторитет любовниц не менее выигрывает от нее, нежели авторитет жен и матерей. Без энтузиазма нет настоящей любви, а энтузиазма не бывает, если нет предмета, наделенного действительным или химерическим совершенством, которое всегда видит воображение. Чем будут восторгаться любовники, для которых это совершенство больше не существует и которые в любимом предмете видят лишь предмет чувственных удо- вольствий? Нет, не так воспламеняется душа и предается тем высоким порывам, в которых выражается бред любовников и прелесть их страсти. Все в любви не более как обман – созна- юсь; но что в ней действительно, так это чувства, которые внушает она нам к истинно прекрас- ному, которое она заставляет нас любить. Прекрасное это заключается не в любимом предмете, оно – дело нашего заблуждения. Но что за важность? Ведь, тем не менее, мы приносим в жертву этому воображаемому образцу все низкие чувства! Тем не менее, сердце наше проникается добродетелями, которые мы приписываем тому, кого любим! Тем не менее, мы отделываемся от низости человеческого я. Случается ли, чтобы истинный любовник не был готов пожертво- вать жизнью за свою любовницу? а может ли быть чувственная в грубая страсть в человеке, который хочет умереть? Мы насмехаемся над рыцарями; но им знакома была любовь, а мы знаем лишь один разврат. Когда романические нравы начали делаться смешными, перемена была не столько делом разума, сколько делом распутства. Чем выше и тяжелее обязанности, тем начала, на которых их основывают, должны быть осязательнее и убедительнее. Существует известный язык святош, которым говорят о самых важных предметах и которым прожужжат все уши молодых особ, не убедив их. Благодаря этому языку, совершенно не подходящему к их понятиям, и тому неуважению, с каким они втайне относятся к нему, является легкость, с какою они следуют своим наклонностям, не имея основания не поддаваться им, основания, которое извлекалось бы из самых вещей. Девушка, воспитываемая благоразумно и благочестиво, без сомнения обладает сильным орудием про- тив соблазна; но та, сердце или, вернее, слух которой питается этою лишь набожною болтов- ней, неотразимо становится жертвой первого ложного соблазнителя, который за нее возьмется. Иногда молодая и красивая особа не станет презирать своего тела, никогда не станет искренно огорчаться великими грехами, которые порождаются ее красотой, никогда на станет искренно и пред Богом оплакивать то, что она является предметом желаний, никогда не поверит она в душе, что самое сладкое чувство ее сердца есть напасть сатаны. Давайте ей внутренние при- Ж. Руссо. «Эмиль, или о воспитании» 204 чины, уважительные для нее самой, потому что другие останутся недействительными. Еще хуже будет, если – как всегда это и делают, – выкажут противоречие в понятиях и, унизив ее – опорочивая ее тело и прелести как оскверненные грехом, принудят ее уважать, как храм Христа, это самое тело, которое сделали столь презренным в ее глазах. Слишком возвышен- ные и слишком низкие идеи одинаково недостаточны и не могут совмещаться: нужна причина доступная полу и возрасту. Уважение к долгу только тогда и имеет силу, когда с ним соеди- нятся причины, побуждающие нас исполнять его. Итак, хотите ли вы внушить любовь к нравственности молодым особам; не говоря им беспрестанно: будьте благоразумны, – покажите, как для них выгодно быть благоразумными; дайте им почувствовать всю цену благоразумия, и вы заставите их полюбить его. Недостаточно указывать им эту выгоду в далеком будущем; укажи им ее в настоящий момент, в сношениях их возраста, в характере их обожателей. Опишите им добродетельного человека, человека достой- ного; научите их узнавать его, любить, любить как себя; докажите им, что чем бы они ни были, друзьями ли, женами или любовницами, такой человек один может сделать их счастливыми. Рассудком вызовите добродетель. Дайте им почувствовать, что власть их пола и все его пре- имущества зависят не только от его хорошего поведения, его нравственности, но еще и от нрав- ственности мужчин; что они мало имеют влияния на низкие и презренные души, и что только тот умеет уважать свою любовницу, кто умеет уважать добродетель. Будьте уверены, что тогда, описывая им нравы нашего времени, вы внушите им искреннее к ним отвращение; показывая им модных людей, вы заставите презирать их; вы внушите отвращение к их правилам, нена- висть к их чувствам, пренебрежение к их пустым любезностям; вы возбудите в них более бла- городнее честолюбие, побуждающее к желанию господства над великими и сильными душами, честолюбие спартанских женщин, которое заключалось в стремлении господствовать над муж- чинами. Смелая, бесстыдная женщина, интриганка, умеющая привлекать своих любовников только кокетством и удерживать их только милостями, заставляет их, как лакеев, повиноваться себе в низких и обыкновенных вещах: в важных и значительных случаях она не властна над ними. Но женщина вместе и честная, и милая, и добродетельная, принуждающая окружающих уважать себя, та, в которой есть и сдержанность, и скромность, та, словом, любовь к которой подкрепляется уважением, одним знаком посылает их на край света, в битву, за славою, на смерть – куда ей угодно. Брантом говорит, что в царствование Франциска I одна молодая особа, имевшая любов- ником болтуна, наложила на него полное и неограниченное молчание, которое он так верно хранил целых два года, что думали, что он онемел вследствие болезни. Однажды, в большом собрании, любовница его, которая в те времена, когда любовь была тайною, не была известна за его любовницу, похвалилась, что мигом вылечит его, и сделала это одним словом: говорите. Разве не велика и не героична подобная любовь? Что могла бы сделать большего философия Пифагора, со всею ее пышностью? Какая женщина, в настоящее время, могла бы рассчитывать на подобное молчание, в течение даже одного дня, хотя бы она должна была заплатить за него всей ценой, какая в ее власти? Мы видим теперь, в каком духе было воспитание Софьи, стоившее больше забот, чем труда, и скорее сообразовавшееся с ее стремлениями, нежели стеснявшее их. Скажем теперь несколько слов об ее наружности, согласно с тем портретом, какой я сделал Эмилю, и согласно с тем представлением, какое у него составилось о супруге, которая может сделать его счастли- вым. |