ЖанЖак Руссо Эмиль, или о воспитании Мультимедийное издательство Стрельбицкого
 Скачать 1.71 Mb.
|
|
Еще раз повторяю, что оставляю в стороне диковинных людей. Ни Эмиль не диковин- ный человек, ни Софья. Эмиль мужчина, Софья женщина: в этом вся их слава. При той пута- нице полов, которая царствует между нами, быть представителем своего пола становится почти чудом. Ж. Руссо. «Эмиль, или о воспитании» 205 Софья хорошо одарена природою и имеет добрый нрав; сердце у нее очень чувствитель- ное, и эта чрезмерная чувствительность заставляет иногда слишком деятельно работать ее воображение, которое с трудом умеряется. Ум у нее не столько точен, сколько проницателен, характер уживчивый, хотя и неровный, лицо обыкновенное, но приятное, физиономия – обе- щающая душу и сдерживающая свое обещание; можно равнодушно подойти к ней, но нельзя от нее отойти без волнения. У других есть хорошие качества, которых у нее нет; у других качества, которые есть у нее, больше развиты, но ни у одной нет в них той гармонии, которая образует счастливый характер. Она умеет пользоваться самыми недостатками своими, и будь она совершеннее, она нравилась бы меньше. Софья не красавица; но возле нее мужчины забывают красивых женщин, а красивые жен- щины чувствуют недовольство собою. На первый взгляд она едва покажется даже хорошень- кою; но чем больше на нее смотришь, тем она кажется красивее; она выигрывает так, где другие проигрывают, а то, что ею выиграно, навсегда остается при ней. Можно иметь более красивые глаза, более красивый рот, более величественное лицо; но нельзя иметь более стройной талии, лучшего цвета лица, ручку белее, ногу меньше, взгляд ласковее, физиономию трогательнее. Она не ослепляет, но возбуждает участие; она очаровывает, и сам не можешь сказать чем. Софья любит наряды и знает в них толк; у ее матери нет другой горничной, кроме нее: у нее много вкуса, и она умеет одеться к лицу; но она ненавидит богатые наряды; ее наряд всегда отличается простотой, исполненною изящества; она любит не то, что блестит, а то, что идет к лицу. Она не знает, какие цвета в моде, но отлично знает, какие к ней идут. Нет молодой особы, которая на вид казалась бы проще одетой, и наряд которой был бы так изыскан: ни одна принадлежность ее наряда не выбрана случайно, а искусство ни в чем не проглядывает. Наряд ее, по-видимому, весьма прост, но очень кокетлив в действительности; она не выставляет напо- каз своих прелестей, она прикрывает их; но, прикрывая их, она умеет дать пищу воображению. Видя ее, говоришь: вот скромная и добродетельная девушка; но пока остаешься рядом с нею, глаза и сердце приковываются к ее особе и оторвать их нет возможности: весь этот простой наряд, как будто затем лишь и существует, чтобы заставить воображение отбросить его часть за частью. Софья имеет природные таланты; она это знает, и не пренебрегает ими; но, не имев средств прибегнуть к искусству для их развития она довольствуется тем, что приучает свой голос петь верно и со вкусом, свои маленькие ножки ходить легко, ловко и грациозно. Но у нее не было другого учителя пения, кроме отца, другой танцевальной учительницы, кроме матери, а соседний органист дал ей несколько уроков аккомпанемента на фортепьяно, которым потом она занималась одна. Сначала она думала лишь о том, как бы красивее положить свою руку на клавиши, затем нашла, что резкий и сухой звук инструмента смягчает звук голоса; мало- помалу она поняла гармонию; наконец, вырастая, она начала чувствовать прелесть выражения и любить музыку ради нее самой. Но это скорее склонность, нежели талант; она не умеет раз- бирать арии по нотам. Лучше всего Софья знает чему ее всего заботливее обучали, это – работы приличные для ее пола, даже те, о которых другие не думают, как напр. кроить и шить свои платья. Нет ни одной швейной работы, которой бы она не умела делать и не делала бы с удовольствием; но работа, которую она предпочитает всякой другой, это – плетение кружев, потому что нет ни одной, которая придавала бы более грациозный вид и у которой бы пальцы упражнялись с большею грацией и легкостью. Она так же занималась всеми мелочами хозяйства. Она пони- мает толк в кухонном деле; знает цену провизии, знает в ней толк; она очень хорошо умеет веста счеты, и служить дворецким для своей матери. Созданная на то, чтобы быть, со време- нем, матерью семейства, она, управляя родительским домом, учится управлять, со временем, своим собственным; она может помогать прислуге в ее занятиях и всегда охотно делает это. Хорошо приказать сумеешь лишь то, что умеешь выполнить сам; вот причина, по которой мать Ж. Руссо. «Эмиль, или о воспитании» 206 занимает ее всем этим. Что же касается самой Софьи, то она не забирается так далеко; первою ее обязанностью есть долг дочери, и покуда это единственный, который она старается испол- нить. Единственная цель ее – услужить своей матери и облегчить ей заботы. Справедливо, впрочем, что она не все их исполняет с равным удовольствием. Например, хотя она и лакомка, но не любит кухни; в кухонных деталях есть что-то такое, что отталкивает ее; ей они кажутся недостаточно чистыми. В этом отношении, она чрезвычайно избалована, и эта избалованность, доведенная до крайности, сделалась одним из ее недостатков: она скорее допустит сгореть весь обед, нежели замарает свой рукавчик. По той же самой причине, она никогда не хотела надзи- рать за садом. Земля кажется ей грязною; как скоро она видит навоз, ей слышится его запах. Этим недостатком она обязана наставлениям своей матери, По ее мнению, в числе обя- занностей женщины первою является чистоплотность; обязанность специальная, необходимая, налагаемая природою. Нет отвратительнее предмета в мире, как грязная женщина, и муж, кото- рому такая женщина сделается противною, всегда прав. Мать так неотступно толковала об этой обязанности своей дочери; с самого малолетства ее, она требовала столько чистоты от ее самой, от ее платья, ее комнаты, от ее работы, ее наряда, что за хлопоты, превратившиеся в привычку, отнимают большую часть ее времени и наполняют остальную; так что хорошее исполнение своего дела является лишь второю заботою у нее; первою является чистота в исполнении дела. Однако все это не превратилось в пустую аффектацию или изнеженность; к этому не примешивается утонченность роскоши. Никогда в ее комнате не показывалось ничего другого, кроме чистой воды. Она не знает других духов, кроме запаха цветов, а муж ее никогда не вдыхал более свежего запаха, как ее дыхание. Словом, внимание ее к внешности не дает ей забыть, что жизнь ее и время должны употребляться на более благородные занятия: ей незна- кома или она пренебрегает тою чрезмерною чистотой тела, которая грязнит душу; Софья более чем чиста, она невинна. Я сказал, что Софья была лакомкой. Она была лакомкой по природе; но сделалась трез- вою по привычке, а в настоящее время стала таковою из добродетели. С девочками не то, что с мальчишки, который можно, до известной степени, управлять посредством жадности. Эта наклонность не остается без последствий для женского пола; слишком опасно оставлять ее в них. Маленькая Софья, в детстве, входя одна в кабинет своей матери, не всегда возвращалась оттуда с пустыми руками и не была безукоризненней честности относительно пряженцев и кон- фет. Мать поймала ее, укорила, наказала, заставила поголодать. Наконец ей удалось убедить ее, что конфеты портят зубы, а от неумеренной еды талия становится толще. Таким образом, Софья исправилась: вырастая, она получила другие вкусы, которые отвратили ее от этой низ- кой чувственности. У женщин, так же как и у мужчин, жадность перестает быть господствую- щим недостатком, как скоро просыпается сердце. У Софьи сохранялся вкус, свойственный ее полу: она любит все молочное и сахарное; она любит пирожное, но на любит говядины; она никогда не пробовала ни вина, ни крепких напитков; вообще она ест с большей уверенностью; пол ее, менее трудящийся, нежели наш, меньше нуждается в вознаграждения за потерю сил. Во всякой вещи она любит то, что вкусно, и умеет им пользоваться; она умеет так же доволь- ствоваться и тем, сто не вкусно; и такое лишение не особенно чувствительно ей. Ум у Софьи приятный, но не блестящий, и основательный, хотя и не глубокий, ум, о котором ничего не говорят, потому что его всегда находят равно столько же, сколько у себя. Ум у нее таков, что нравится людям, говорящим с нею, хотя он и не особенно образован, если брать мерилом идею, которую мы имеем об образовании женского ума; потому что ее ум образовался не чтением, а разговорами с отцом и матерью, собственными размышлениями, и наблюдени- ями, сделавшими над немногими людьми, которых она видена. Софья по природе весела, она была даже шаловлива в детстве; но мало-помалу мать ее постаралась искоренять в ней вет- реность, из боязни, чтобы впоследствии слишком быстрая перемена не указала минуту, кото- рая сделала ее необходимой. Итак, она сделалась скромна и сдержанна даже преждевременно; Ж. Руссо. «Эмиль, или о воспитании» 207 а теперь, когда наступила эта пора, ей легче было сохранить принятый тон, нежели было бы принять его, не говоря о причине такой перемены. Забавно видеть как она иногда предается детской живости, потом вдруг приходит в себя, умолкает, опускает глаза и краснеет: нельзя же, чтобы в промежуточном переходе между двумя возрастами не сказывались свойства обоих. Софья слишком чувствительна, а потому расположение духа у нее не всегда бывает ров- ное, но она слишком кротка, чтобы чувствительность ее могла надоедать другим: она причи- няет зло лишь ей одной. Если скажут оскорбительное слово, она не надуется, но сердце у нее сожмется; она старается убежать, чтобы поплакать. Если же она плачет, а отец или мать назо- вут ее и скажут одно слово, она тотчас же начинает играть и смеяться, ловко вытирая глаза и стараясь заглушить рыдания. Случается ей также и покапризничать; если отец раздражат ее, в характере, ее проявля- ется непокорность, и тогда она способна увлечься. На дайте ей время прийти в себя, и ее стара- ния загладят свою вину: обратят эту вину почти в заслугу. Если Софью накажут, она покорна и послушна, и видно, что ей стыдно не столько наказания, сколько вины. Если ей ничего не ска- жут, она всегда сама загладить свою вину, и с такой откровенностью и охотой, что невозможно на нее сердиться. Она поклонилась бы до земли самому последнему из слуг, и это унижение не было бы ей тягостно; а как скоро ее простят, радость ее и ласки показывают какую тяжесть сняли с ее доброго сердца. Словом она терпеливо переносит чужие вины и с удовольствием заглаживает свои собственные. Такой милый нрав, свойственный женщинам пока вы его не испортили. Софья религиозна, не религия ее благоразумна и проста, в ней мало догматов и мало обрядов; или, скорее, не зная более существенного обряда, как нравственность, она посвящает всю свою жизнь на служение Богу – делая добро. Софья любит добродетель; эта любовь сделалась в ней господствующей страстью. Она любит ее потому, что нет ничего прекраснее добродетели; она любят ее потому, что доброде- тель составляет славу женщины и что добродетельная женщина кажется ей почти равною анге- лам; она любят ее, как единственный путь к истинному счастью, и потому, что видит нищету, одиночество, несчастие, позор и презрение неразлучными с жизнью бесчестной женщины; она любит ее потому, что она дорога ее почтенному отцу, ее нежной и достойной матери; не доволь- ствуясь счастьем, доставляемым им собственной добродетелью, они хотят также быть счастли- выми ее добродетелью, а для нее главное счастье заключается в надежде составят их счастье. Все эти чувства внушают ей энтузиазм, который возвышает душу и держит в подчинения у этой благородной страсти все мелкие наклонности. Софья останется целомудренною и честною до последнего издыхания; она поклялась в глубине своей души и поклялась в то время, когда уже сознавала, как трудно сдержать подобную клятву; она поклялась тогда, когда должна была бы отказаться от подобного обязательства, если бы чувственность могла поработить ее. Софья не знает счастья быть любезной француженкой, холодной по темпераменту и кокеткой из тщеславия, желающей больше блистать, нежели нравиться, ищущей развлечения, а не удовольствия. Одна потребность любви пожирает ее; она развлекает и смущает ее сердце во время празднеств: Софья утратила свою прежнюю веселость; игры большие не существуют для нее; она не только не боится скуки уединения, но ищет его; она думает в уединении о том, кто может сделать для нее это уединение сладким: все посторонние надоедают ей; ей не нужно ухаживающих, ей нужен человек, которого бы он могла любить; она лучше хочет нравиться одному честному человеку и всегда нравиться ему, нежели возбудить модный восторг, который длится один день, а на следующий превращается в свист. У женщин рассудок раньше развивается, чем у мужчин: находясь в оборонительном положении почти с самого детства и охраняя залог, который трудно сберечь, они необходимо раньше знакомятся с добром и злом. У Софьи, которая вообще раньше развилась благодаря Ж. Руссо. «Эмиль, или о воспитании» 208 своему темпераменту, и рассудок также раньше развился, чем у других девушек ее возраста. В этом нет ничего удивительного; зрелость не у всех одновременно достигает равной степени. Софья знает об обязанностях и правах своего пола и нашего. Она знает о недостатках мужчин и пороках женщин; она знает также о качествах добродетелях и все их запечатлела в глубине своего сердца. Нельзя иметь более высокого понятия о честной женщине, как то, какое она составила себе, и это понятие не ужасает ее; но она охотнее думает о честном мужчине, о достойном человеке; она чувствует, что она создана для этого мужчины, что она достойна его, что она может вознаградить его за счастье, которое он доставит ей; она чувствует, что сумеет узнать такого человека; нужно только найти его. Женщины – естественные судьи достоинства мужчин, точно так же, как мужчины – судьи достоинства женщин: это составляет их обоюдное право: и те и другие знают об этом. Софья знает об этом праве и пользуется им, но со скромностью, которая прилична ее молодости, ее неопытности, ее положению; она судят лишь о вещах, которые доступны ей, и судит лишь тогда, когда из этого суждения она может извлечь какое-нибудь полезное правило. Она говорит об отсутствующих с большою осторожностью, в особенности о женщинах. Она думает, что раз- говаривая о женщинах, женщины становятся злоязычными и насмешливые; только пока они ограничиваются суждениями о мужчинах, они бывают справедливы. Потому Софья ограничи- вается этим. Что же касается до женщин, она говорит о них лишь тогда, когда может сказать что-нибудь хорошее; она считает себя обязанною воздавать эту честь своему полу; о тех же, о которых нельзя ничего сказать хорошего, она умалчивает, и это понимается. Софья не знает светских обычаев; но она услужлива, внимательна и грациозна и всем, что она делает. Счастливый нрав помогает ей лучше всякого искусства, у нее есть какая-то своя собственная вежливость, которая заключается не в условных знаках, не подчиняется моде и не изменяется вместе с ней, – которая нечего не делает ради обычая, но происходит от искреннего желания нравиться, и действительно нравится. Ей незнакомы пошлые комплименты, а более изысканных она не придумывает; она не говорит, что вещи обязана, что ей делают слишком иного чести, чтобы не трудилась и проч. Еще менее приходит ей в голову сочинять фразу. На внимание, на условную вежливость она отвечает поклоном, простым: «благодарю вас»; но это слово из ее уст стоит всякого другого. За истинную услугу говорит в ней сердце и находит не комплимент. Она никогда не терпела, чтобы французский обычай подчинял ее игу жеманства, как например, чтобы, переходя из одной комнаты в другую, опереться на руку шестидесятилет- него старца, которого бы ей самой очень хотелось поддержать. Когда раздушенный любезник предлагает ей эту дерзкую услугу, она бросает услужливую руну на лестнице и в два прыжка достигает своей комнаты, говоря, что она не хромая. Хотя она не велика, но никогда не хотела носить высоких каблуков; ноги у нее так малы, что могут обойтись без них. Она не только молчалива и почтительна с женщинами, но даже и с женатыми мужчинами, или с теми, которые гораздо старше ее; она никогда не сядет в их присутствии на почетное место, если ее не принудит к тому послушание, и при первой, возможности уступит им почет- ное место; ибо она знает, что нрава возраста важнее нрав пола, потому что мудрость считается достоянием старых лет, а она должна уважаться больше всего. С молодыми людьми ее лет – иное дело, и ей нужен другой тон, чтобы внушить им ува- жение, и она умеет прививать его, не покидая скромного вида, который ей приличен. Если они сами скромны и сдержаны, то она охотно будет относиться к ним с любимою короткостью молодости; их разговоры, исполненные невинности, будут шутливы, но пристойны; если они перейдут к серьёзным предметам, то она захочет, чтобы они были полезны; если они съедут на пошлости, она сумеет положить конец, так как особенно презирает пустую и любезную бол- товню, считая ее весьма оскорбительной для своего пола. Она хорошо знает, что мужчине, которого она ищет, чужда подобная болтовня, а она никогда не дозволит другому того, что неприлично образцу, запечатленному в глубине ее сердце. Высокое мнение, какое составила Ж. Руссо. «Эмиль, или о воспитании» 209 она о правах своего пола, гордость душ, которую возбуждает в ней чистота ее чувств, та энергия добродетели, которую она чувствует в самой себе и которая делает ее почтенною в своих соб- ственных глазах, заставляет ее с негодованием выслушивать сладкий речи, которыми думают ее забавить. Она не принимает их с наружным гневом, но с ироническим одобрением, кото- рое приводят в смущение, или с холодным видом, которого никто бы не ждал. Если красивый франт станет рассыпаться пред нею в любезностях, начнет остроумно восхвалять ее ум, ее кра- соту, ее прелести, станет толковать о счастье ей понравиться, она способна прервать его, веж- ливо сказав ему: «Милостивый государь, я боюсь, что знаю все это лучше вас самих; если нам нечего сказать друг другу более любопытного, то я думаю, что мы можем на этом прекратить разговор». Закончить эти слова церемонным поклоном, а затем очутиться от него в двадцати шагах для нее дело одной минуты. Спросите у ваших любезников, легко ли болтать вздорь – |