ЖанЖак Руссо Эмиль, или о воспитании Мультимедийное издательство Стрельбицкого
 Скачать 1.71 Mb.
|
|
О путешествиях Спрашивают, полезно ли молодым людям путешествовать, и много спорят о том. Если бы поставить вопрос иначе и спросить, полезно ли людям путешествовать, быть может, он возбудил бы меньше споров. Злоупотребление книгами убивает науку. Дуная знать то, о чем читали, люди считают себя уволенными от прямого изучения. Слишком усиленное чтение образует лишь самодо- вольных невежд. Из всех веков, в которых процветала литература, не быке ни одного, в кото- ром бы больше читали и менее были бы учены, как в нынешнем; виз всех стран Вероны нет ни одной, где бы печаталось такое множество историй, описаний, путешествий, как во Фран- ции, и нет страны, где меньше были бы знакомы с духом и нравами других народов. Все эти книги заставляют нас пренебрегать книгою вселенной; или, если мы и читаем ее, то каждый довольствуется своей страницей. Парижанин воображает, что знает людей, а знает одних французов; живя в городе, все- гда наполненном иностранцами, он смотрит на каждого иностранца как на необыкновенный феномен, не имеющий себе подобного во всем остальном мире. Нужно вблизи поглядеть на горожан этого великого города, нужно пожить между ними, чтобы поверить, что с таким умом может соединяться такая тупость. Всего страннее то, что каждый из них раз десять, быть может, читал описание страны, обитатель которой так сильно изумляет его. Слишком мудрено, отыскивая истину, пробираться сквозь предрассудки авторов и наши собственные. Я провел свою жизнь в чтения описаний путешествий, и никогда не находил двух, которые давал бы мне одинаковое понятие об одном и том же народе. Сравняв немногие наблюдения, которые я мог сделать, с тем, что я читал, я кончил тем, что отложил в сторону путешествия и повелел о времени, которое я употребил на то, чтобы почерпнуть сведения из этого чтения, убедившись, что как скоро дело коснется наблюдений всякого рода, то нужно не читать, а видеть. Это было бы верно и тогда, когда бы все путешественники были искренни, когда бы они говорили только о том, что видели, или о том, что думают, и когда бы они пока- зывали истину, лишь в том ложном свете, в котором она представляется их глазам. Но каково же, если приходится еще распутывать их ложь и их недобросовестность? Итак, предоставим довольствоваться книгами тем, которых это удовлетворяет. Они годны лишь на то, чтобы научить болтать о том, чего не знаешь. Они годны лишь на то, чтобы образовать пятнадцатилетних Платонов, философствующих в гостиных и знакомящих обще- ство с обычаями Египта и Индии со слов Поля Люкаса или Тавернье. Я считаю за непреложную истину, что кто видел только один народ, тот отнюдь не знает людей вообще, но знает лишь тех людей, с которыми жил. Следовательно, вот новый спо- соб постановки вопроса о путешествиях: достаточно ли образованному человеку знать одних соотечественников своих; или для него важно знать вообще людей? Тут уже не остается места ни спорам, ни сомнению. Видите ли, как иногда решение трудного вопроса зависит от способа его постановки. Но, чтобы изучить людей, нужно ли объехать всю землю? Нужно ли наблюдать европей- цев в Японии? Чтобы познакомиться с родом, нужно ли познакомиться со всеми индивидами? Нет: есть люди, которые так похожи друг на друга, что не стоит изучать их в отдельности. Кто видел десятерых французов, тот всех их видел. Хотя нельзя сказать того же самого об англичанах и некоторых других народах, однако достоверно, что каждая нация имеет свой соб- ственный и специфический характер, который получается по наведению, из наблюдения не над одним ее членом, а над несколькими. Тот, кто сравнил десять народов, узнал людей, точно так, как тот, кто видел десятерых французов, узнал французов. Ж. Руссо. «Эмиль, или о воспитании» 242 Для образования, недостаточно слоняться из страны в страну, нужно уметь путешество- вать. Чтобы наблюдать, нужно иметь глаза и уметь глядеть ими на тот предмет, который хочешь узнать. Есть много людей, для которых путешествия еще менее поучительны, нежели книги, потому что им незнакомо искусство мыслить; потому что при чтении ум их руководится, по крайней мере, автором, а когда они путешествуют, то ничего не умеют увидеть сами собой. Другие не научаются потому, что не хотят научиться: редко случается с точностью увидеть то, чего не хочешь видеть. Из всех народов мира французы наиболее путешествуют; но, гордые своими обычаями, они путают все, что не сходно с этими обычаями. Француза найдешь во всех углах вселенной. Ни в одной стране не встретишь так много людей, которые бы путеше- ствовали, как во Франции. За всем тем, однако, из всех народов Европы тот, который видит наиболее народов, наименее их знает. Англичане тоже путешествуют, но иначе; этим двум народам как будто суждено во всем представлять контраст. Английское дворянство путеше- ствует, французское дворянство нет; народ французский путешествует, английский нет. Эта разница клонится по-моему к чести последнего. У французов почти всегда есть какая-нибудь корыстная цель в их путешествиях: англичане же не отправляются за деньгами к другим наро- дам, разве только торговля подвинет их на то, и не иначе, как с полными руками; когда они путешествуют, то затем, чтобы сорить деньги, а не жить на чужой счет: Они слишком горды, чтобы пресмыкаться вне своего отечества. Вследствие этого самого, они лучше образуются в чужих краях, чем французы, у которых совсем другое в голове. У англичан есть, однако, свои национальные предрассудки, и даже больше, чем у кого бы то ни было; но эти предрассудки происходят не столько от невежества, сколько от пристрастья. У англичанина предрассудки порождаются гордостью, а у француза тщеславием. Подобно тому, как наименее образованные народы бывают обыкновенно самыми разум- ными, те, которые наименее путешествуют, путешествуют лучше других; потому что, будучи мене нас углублены в пустые исследования и не так заняты предметами нашего пустого любо- пытства, они все свое внимание сосредоточивают на том, что действительно полезно. Я знаю одних лишь испанцев, которые путешествуют таким образом. В то время как француз бегает от одного артиста к другому, англичанин заставляет их рисовать, а немец носит свой album ко всем ученым, испанец молча изучает правительство, нравы, полицию; он один только, по возвращении к себе, привезет какое-нибудь полезное для своей страны наблюдение, из всего виденного им. Древние мало путешествовали, мало читали, мало сочиняли книг; а, между тем, из тех, которые дошли до нас, видно, что их наблюдения друг над другом были вернее, чем наши наблюдения над современниками. Не говоря уже о сочинениях Гомера, единственного поэта, который переносит нас в страну, которую описывает, нельзя не отдать чести и Геродоту в том, что он рисует нравы в своей истории гораздо лучше, нежели наши историки, переполняющие свои книги портретами и описаниями характеров. Тацит так хорошо описал германцев своего времени, как ни один из писателей не описал современных немцев. Несомненно, что те, кото- рые хорошо знают древнюю историю, лучше знакомы с греками, карфагенянами, римлянами, галлами и персами, чем любой народ нашего времени со своими соседями. Нужно также сознаться, что так как самобытность в характере народов с каждым днем все более и боле пропадает, то вследствие этого становится все труднее и труднее уловить характер. По мере того, как скрещиваются расы и смешиваются народы, исчезают мало-помалу те осо- бенности, которые в былое время поражали при первом взгляде. В прежние времена каждый народ жил более замкнутой жизнью; меньше было сообщений, меньше путешествий, меньше общих или враждебных интересов, меньше связи политической и гражданской между наро- дами, меньше королевских придирок, называемых дипломатическими переговорами, меньше посланников; большие мореплавания были редки; с отдаленными странами не существовало торговли, а если и существовало, то она велась или самим государем, который употреблял на Ж. Руссо. «Эмиль, или о воспитании» 243 то иностранцев, или людьми, презираемыми, которые ни на кого не влияли и не помотали сближению между народами. Теперь во сто раз больше связей между Европой и Азией, нежели прежде было между Галлией и Испанией; одна Европа была более разрознена, чем в настоящее время вся земля. Прибавьте к этому, что древние народы, считая себя первобытными кителями, т. е. уро- женцами своей собственной страны, занимали ее достаточно долго для того, чтобы забыть об отдаленных венах, когда предки их поселились в ней, и дать время климату значительно повли- ять на них; тогда как у нас, после вторжений римлян, переселения варваров все свешали, все спутали. Нынешние французы уже не долговязые и белые блондины прежнего времени; греки уже не те красивые мужчины, которые были созданы, чтобы служить образцами для искусства; лицо самих римлян изменило свой характер, также как и нрав их; персы, уроженцы Татарии, с каждым днем теряют сбою первобытную уродливость, благодаря примеси кавказской крови; европейцы больше не галлы, не германцы; не иберийцы, не аллоброги; все они суть ни что иное, как скифы, различным образом выродившиеся, и по нежности, и, ещё более, по нравам. Вот почему различия, существовавшие в древности между расами, между качеством воз- духа и почвы, разительнее отмечали в народах темпераменты, лица, нравы, характеры, чем это может быть в наше время, когда европейская неусидчивость устраняет влияние всяких при- родных причин и когда срубленные леса, высушенные болота, земля, хотя и хуже, но однооб- разнее обработанная, не допускают даже в физическом отношении такой разницы между зем- лями и между странами. Может быть, если б дали себе труд поразмыслить обо всем этом, то не так поспешнее поднимала бы на смех Геродота, Ктезля, Плиния за то, что у них жители различных стран являются самыми быстрыми чертами и разделительными особенностями, которых мы в них больше не видим. Нужно было бы встретить тех самых людей, чтобы найти в них ту же наруж- ность; нужно было бы, чтобы ничто их не изменяло для того, чтобы они остались такими же. Можно ли сомневаться в том, что если бы мы могли за раз увидеть всех людей, которые суще- ствовали, то между столетиями и людьми, жившими в них, мы встретили бы больше разнооб- разия, нежели встречаем между народами, живущими в наше время? Вместе с тем, как наблюдение становится затруднительнее, они производятся небрежнее и хуже, вот другая причина неуспешности наших исследований по естественной истории чело- веческого рода. Сведения, собираемые при путешествиях, относятся к цели, которая заста- вила их предпринять. Когда целью этой является философская система, путешественник видит лишь то, что хочет видеть; когда целью это является корысть, оно поглощает все внимание тех, которые руководятся ей. Торговля и искусства, которые производят слияние и смещение народов, препятствуют им также изучать друг друга. Как скоро они узнали, какую прибыль могут доставить им взаимные отношения, как им нужно изучать что-либо другое? Человеку полезно познакомиться со всеми местами, где можно жить, дабы выбрать потом такое место, где всего удобнее живется. Если б каждый мог удовлетворить сам себя, ему нужно было бы только знать, какое пространство земли может прокормить его дикарь, который ни в ком не нуждается и ничего в свете не желает, не знает и не стремится узнать никакую страну, кроме своей собственной. Если для прокормления ему необходимо подвигаться дальше, он бежит населенных мест, он гоняется, лишь за зверями, они одни нужны ему для существова- ния. Но что касается нас, которым общественная жизнь необходима и которые не в состоянии уже обойтись без того, чтобы не жить на счет людей, то выгода каждого из нас заключается в том, чтобы посещать страны, где всего больше людей. Вот почему все стекается в Рим, Париж, Лондон. В столицах, вот где человеческая кровь продается всего дешевле и, таким образом, знакомятся лишь с великими народами, а великие народы все похожи друг на друга. У вас есть, говорят, ученые, которые путешествуют для того, чтобы научиться, но это заблуждение, ученые также, как и другие, путешествуют из выгоды. Платонов и Пифагоров Ж. Руссо. «Эмиль, или о воспитании» 244 уже не отыщет больше, а если и отыщет, то вдали от нас. Наши ученые путешествуют лишь по приказанию двора, их посылают, снаряжают, им платят, с той или иной целью, но уж никак не с нравственной. Они должны посвящать все свое время этой единственной цели, они слишком честные люди, чтобы даром получать свои деньги. Если же, в какой бы то ни было стране, любопытные люди путешествуют на свой счет, то никак не за тем, чтобы изучать людей, а чтобы получать их. Им нужна не наука, но хвастовство. Где же им научиться в своих путешествиях свергать его мнение? Они и путешествуют то ради него. Большая разница, путешествуешь ли за тем, чтобы увидеть страну, или за тем, чтобы посмотреть народ. Первая цель всегда главное у любопытных, вторая является побочной целью. Тот же, кто хочет философствовать, должен поступать наоборот. Ребенок наблюдает над предметами, в ожидании, пока сумеет наблюдать над людьми. Взрослый человек должен сначала наблюдать над себе подобными, а потом уже над предметами, если ему есть время. Следовательно, из того, что мы дурно путешествуем, выводить заключение, что путе- шествия бесполезны, значит рассуждать неправильно. Но если мы и признаем пользу путе- шествий, то будет, и из этого следовать, что они полезны для всех? Далеко нет: они, напро- тив, полезны весьма немногим, они полезны только тем людям, которые достаточно тверды, чтобы сталкиваться с заблуждениями и не увлекаться, видеть пред собою примеры порока и не соблазняться. Путешествия развивают природный нрав и окончательно делают людей хоро- шими или дурными. Возвращаясь из странствия по свету, люди остаются на всю жизнь такими; какими они возвращаются, – а из путешествий чаще возвращаются дурными, нежели хоро- шими людьми, потому что уезжающие больше наклонны ко злу, нежели к добру. Дурно воспи- танные и дурно направленные молодые люди заражаются в своих путешествиях всеми поро- ками тех народов, которых посещают, а не перенимают ни одного хорошего качества, которые привешиваются к этим порокам: но те, которые хорошо одарены, те, в которых старались пра- вильно развить хороший природный крав и которые путешествуют с искренним намерением научиться, те все возвращаются из путешествия лучше и благоразумнее, чем были перед отъ- ездом. Так будет путешествовать и мой Эмиль. Все, что делается с заданною мыслью, должно иметь свои правила, и путешествия, если на них смотреть, как на часть воспитания, должны иметь свои правила. Путешествовать ради путешествия, значит слоняться, быть праздношатающимся; путешествовать, чтобы учиться, опять слишком не определенная цель: ученье, не имеющие определенной цели, не имеет смысла. Я желал бы показать молодому человеку ощутительную выгоду в учении, эта выгода определила бы характер учения. Все это – предложение методы, которой я старался держаться. Итак, рассмотреть себя со стороны физических отношений к другим существам, нрав- ственных отношений к другим людям, ему остается рассмотреть себя со стороны обществен- ных отношений к своим согражданам. Для этого нужно, чтобы он изучил характер правления вообще, различные правительственные формы и наконец-то частную форму, среди которых он родился, тогда только он решит, понравится ли ему жить при таком правлении: по праву, кото- рого ничего не может уничтожить, каждый человек становится совершеннолетним и своим собственным господином, становится также власти отказываться от договора, которым он свя- зан со своей общиной, и покинуть страну. Только пребыванием в ней по наступлении поры разума, он как бы молча подтверждает обязательства заключенные его предками. Он имеет право отказаться от своего отечества, как и от наследства своего отца. Всякий человек, – если только он захочет жить вне закона, – остается, безусловно, свободным, в какой бы местности не родился, он добровольно подчиняется законам, чтобы приобрести право на их покровитель- ство. Итак, я сказал бы ему, например: «До сих пор ты жил под моим руководством, ты не был в состоянии управлять сам собою. Но наступает возраст, когда законы, предоставляя тебе в распоряжение имущество, дают свободу располагать собою. Ты очутился одиноким в обществе Ж. Руссо. «Эмиль, или о воспитании» 245 и в зависимости от всего, даже от своего имущества. Ты имеешь в виду женитьбу, эта цель похвальна, она составляет одну из обязанностей человека; но прежде, нежели жениться, нужно узнать, к какому роду людей хочешь ты принадлежать, чем думаешь заниматься, какие меры приять для обеспечения куска хлеба себе и своему семейству; ибо, хотя и не следует ставить этот вопрос главным делом, нужно, однако, и о нем подумать когда-нибудь. Захочешь ли ты стать в зависимость от людей, которых презираешь? Захочешь ли положить начало своему богатству и упрочить свое положение чрез общественные отношения, которые постоянно будут ставить тебя в зависимость от других и принудят тебя, для ограждения себя от плутов, самому сделаться плутом? Затем я нахожу ему всевозможные способы пускать в оборот свое имущество: чрез тор- гового, чрез служебные должности, чрез финансовые спекуляции, и покажу ему, что нет ни одного, который бы не представлял риску, не ставил его в шаткое и зависимое положение и не принуждал – и в правах, и в чувствах, и в поведении – руководствоваться чужим примером и чужими предрассудками. Есть еще способ употребить свое время и свою особу, сказал бы я ему: это поступить в военную службу, т. е. наняться за хорошую плату, убивать людей, которые не сделали нам вреда. Это ремесло пользуется большим почетом, общество необыкновенно дорожит теми, которые ни на что другое не годятся. Впрочем, оно не только не увольняет от необходимости прибегать к другим ресурсам, но делает их еще необходимее; ибо в числе доблестей этого зва- ния считается еще и то, что оно разоряет тех, кто посвящает себя ему. Правда, что не все в нем разоряются; нечувствительно даже появляется обычай обогащаться в нем, также как и в других: но я сомневаюсь, чтобы, объяснив тебе, как действуют те, которым это удается, я воз- будил бы в тебе охоту подражать им. Ты должен также знать, что даже и в этом ремесле не требуется более ни храбрости, ни доблести, кроме как разве с женщинами; и что, напротив, тот, кто наиболее пресмыкается, |