проза. Тарас Бульба. Книга 2 Текст предоставлен издательством аст
 Скачать 0.64 Mb.
|
|
IX В городе не узнал никто, что половина запорож- цев выступила в погоню за татарами. С магистрат- ской башни приметили только часовые, что потяну- лась часть возов за лес; но подумали, что козаки го- товились сделать засаду; то же думал и французский инженер. А между тем слова кошевого не прошли да- ром, и в городе оказался недостаток в съестных при- пасах. По обычаю прошедших веков, войска не разо- чли, сколько им было нужно. Попробовали сделать вылазку, но половина смельчаков была тут же пере- бита козаками, а половина прогнана в город ни с чем. Жиды, однако же, воспользовались вылазкою и про- нюхали всё: куда и зачем отправились запорожцы, и с какими военачальниками, и какие именно курени, и сколько их числом, и сколько было оставшихся на ме- сте, и что они думают делать, – словом, чрез несколь- ко уже минут в городе всё узнали. Полковники обод- рились и готовились дать сражение. Тарас уже видел то по движенью и шуму в городе и расторопно хло- потал, строил, раздавал приказы и наказы, уставил в три таборы курени, обнесши их возами в виде крепо- стей, – род битвы, в которой бывали непобедимы за- порожцы; двум куреням повелел забраться в засаду: убил часть поля острыми кольями, изломанным ору- жием, обломками копьев, чтобы при случае нагнать туда неприятельскую конницу. И когда все было сде- лано как нужно, сказал речь козакам, не для того, что- бы ободрить и освежить их, – знал, что и без того креп- ки они духом, – а просто самому хотелось высказать все, что было на сердце. – Хочется мне вам сказать, панове, что такое есть наше товарищество. Вы слышали от отцов и дедов, в какой чести у всех была земля наша: и грекам да- ла знать себя, и с Царьграда брала червонцы, и го- рода были пышные, и храмы, и князья, князья русско- го рода, свои князья, а не католические недоверки. Все взяли бусурманы, все пропало. Только остались мы, сирые, да, как вдовица после крепкого мужа, си- рая, так же как и мы, земля наша! Вот в какое время подали мы, товарищи, руку на братство! Вот на чем стоит наше товарищество! Нет уз святее товарище- ства! Отец любит свое дитя, мать любит свое дитя, дитя любит отца и мать. Но это не то, братцы: любит и зверь свое дитя. Но породниться родством по ду- ше, а не по крови, может один только человек. Быва- ли и в других землях товарищи, но таких, как в Рус- ской земле, не было таких товарищей. Вам случалось не одному помногу пропадать на чужбине; видишь – и там люди! также божий человек, и разговоришься с ним, как с своим; а как дойдет до того, чтобы пове- дать сердечное слово, – видишь: нет, умные люди, да не те; такие же люди, да не те! Нет, братцы, так лю- бить, как русская душа, – любить не то чтобы умом или чем другим, а всем, чем дал Бог, что ни есть в тебе, а… – сказал Тарас, и махнул рукой, и потряс седою головою, и усом моргнул, и сказал: – Нет, так любить никто не может! Знаю, подло завелось теперь на земле нашей; думают только, чтобы при них были хлебные стоги, скирды да конные табуны их, да были бы целы в погребах запечатанные меды их. Перени- мают черт знает какие бусурманские обычаи; гнуша- ются языком своим; свой с своим не хочет говорить; свой своего продает, как продают бездушную тварь на торговом рынке. Милость чужого короля, да и не коро- ля, а паскудная милость польского магната, который желтым чеботом своим бьет их в морду, дороже для них всякого братства. Но у последнего подлюки, ка- ков он ни есть, хоть весь извалялся он в саже и в по- клонничестве, есть и у того, братцы, крупица русского чувства. И проснется оно когда-нибудь, и ударится он, горемычный, об полы руками, схватит себя за голову, проклявши громко подлую жизнь свою, готовый мука- ми искупить позорное дело. Пусть же знают они все, что такое значит в Русской земле товарищество! Уж если на то пошло, чтобы умирать, – так никому ж из них не доведется так умирать!.. Никому, никому!.. Не хватит у них на то мышиной натуры их! Так говорил атаман и, когда кончил речь, все еще потрясал посеребрившеюся в козацких делах голо- вою. Всех, кто ни стоял, разобрала сильно такая речь, дошед далеко, до самого сердца. Самые старейшие в рядах стали неподвижны, потупив седые головы в землю; слеза тихо накатывалася в старых очах; мед- ленно отирали они ее рукавом. И потом все, как будто сговорившись, махнули в одно время рукою и потряс- ли бывалыми головами. Знать, видно, много напом- нил им старый Тарас знакомого и лучшего, что быва- ет на сердце у человека, умудренного горем, трудом, удалью и всяким невзгодьем жизни, или хотя и не по- знавшего их, но много почуявшего молодою жемчуж- ною душою на вечную радость старцам родителям, родившим их. А из города уже выступало неприятельское войско, гремя в литавры и трубы, и, подбоченившись, выезжа- ли паны, окруженные несметными слугами. Толстый полковник отдавал приказы. И стали наступать они тесно на козацкие таборы, грозя, нацеливаясь пища- лями, сверкая очами и блеща медными доспехами. Как только увидели козаки, что подошли они на ружей- ный выстрел, все разом грянули в семипядные пища- ли, и, не перерывая, всё палили они из пищалей. Да- леко понеслось громкое хлопанье по всем окрестным полям и нивам, сливаясь в беспрерывный гул; дымом затянуло все поле, а запорожцы всё палили, не пере- водя духу: задние только заряжали да передавали пе- редним, наводя изумление на неприятеля, не могше- го понять, как стреляли козаки, не заряжая ружей. Уже не видно было за великим дымом, обнявшим то и дру- гое воинство, не видно было, как то одного, то другого не ставало в рядах; но чувствовали ляхи, что густо ле- тели пули и жарко становилось дело; и когда попяти- лись назад, чтобы посторониться от дыма и оглядеть- ся, то многих недосчитались в рядах своих. А у коза- ков, может быть, другой-третий был убит на всю сот- ню. И всё продолжали палить козаки из пищалей, ни на минуту не давая промежутка. Сам иноземный ин- женер подивился такой, никогда им не виданной так- тике, сказавши тут же, при всех: «Вот бравые молод- цы-запорожцы! Вот как нужно биться и другим в дру- гих землях!» И дал совет поворотить тут же на табор пушки. Тяжело ревнули широкими горлами чугунные пушки; дрогнула, далеко загудевши, земля, и вдвое больше затянуло дымом все поле. Почуяли запах по- роха среди площадей и улиц в дальних и ближних го- родах. Но нацелившие взяли слишком высоко: раска- ленные ядра выгнули слишком высокую дугу. Страш- но завизжав по воздуху, перелетели они через головы всего табора и углубились далеко в землю, взорвав и взметнув высоко на воздух черную землю. Ухватил себя за волосы французский инженер при виде такого неискусства и сам принялся наводить пушки, не гля- дя на то, что жарили и сыпали пулями беспрерывно козаки. Тарас видел еще издали, что беда будет всему Незамайковскому и Стебликивскому куреню, и вскрик- нул зычно: «Выбирайтесь скорей из-за возов, и са- дись всякий на коня!» Но не поспели бы сделать то и другое козаки, если бы Остап не ударил в самую середину; выбил фитили у шести пушкарей, у четы- рех только не мог выбить: отогнали его назад ляхи. А тем временем иноземный капитан сам взял в руку фи- тиль, чтобы выпалить из величайшей пушки, какой ни- кто из козаков не видывал дотоле. Страшно глядела она широкою пастью, и тысяча смертей глядело отту- да. И как грянула она, а за нею следом три другие, че- тырехкратно потрясши глухо-ответную землю, – много нанесли они горя! Не по одному козаку взрыдает ста- рая мать, ударяя себя костистыми руками в дряхлые перси. Не одна останется вдова в Глухове, Немирове, Чернигове и других городах. Будет, сердечная, выбе- гать всякий день на базар, хватаясь за всех проходя- щих, распознавая каждого из них в очи, нет ли между их одного, милейшего всех. Но много пройдет через город всякого войска, и вечно не будет между ними одного, милейшего всех. Так, как будто и не бывало половины Незамайков- ского куреня! Как градом выбивает вдруг всю ниву, где, что полновесный червонец, красовался всякий колос, так их выбило и положило. Как же вскинулись козаки! Как схватились все! Как закипел куренной атаман Кукубенко, увидевши, что лучшей половины куреня его нет! Разом вбился он с остальными своими незамайковцами в самую сере- дину. В гневе иссек в капусту первого попавшегося, многих конников сбил с коней, доставши копьем и кон- ника и коня, пробрался к пушкарям и уже отбил одну пушку. А уж там, видит, хлопочет уманский куренной атаман и Степан Гуска уже отбивает главную пушку. Оставил он тех козаков и поворотил с своими в дру- гую неприятельскую гущу. Так, где прошли незамай- ковцы – так там и улица, где поворотились – так уж там и переулок! Так и видно, как редели ряды и снопами валились ляхи! А у самых возов Вовтузенко, а спере- ди Черевиченко, а у дальних возов Дёгтяренко, а за ним куренной атаман Вертыхвист. Двух уже шляхти- чей поднял на копье Дёгтяренко, да напал наконец на неподатливого третьего. Увертлив и крепок был лях, пышной сбруей украшен и пятьдесят одних слуг при- вел с собою. Погнул он крепко Дёгтяренка, сбил его на землю и уже, замахнувшись на него саблей, кричал: «Нет из вас, собак-козаков, ни одного, кто бы посмел противустать мне!» «А вот есть же!» – сказал и выступил вперед Мосий Шило. Сильный был он козак, не раз атаманствовал на море и много натерпелся всяких бед. Схватили их турки у самого Трапезонта и всех забрали невольни- ками на галеры, взяли их по рукам и ногам в железные цепи, не давали по целым неделям пшена и поили противной морской водою. Все выносили и вытерпели бедные невольники, лишь бы не переменять право- славной веры. Не вытерпел атаман Мосий Шило, ис- топтал ногами святой закон, скверною чалмой обвил грешную голову, вошел в доверенность к паше, стал ключником на корабле и старшим над всеми неволь- никами. Много опечалились оттого бедные невольни- ки, ибо знали, что если свой продаст веру и пристанет к угнетателям, то тяжелей и горше быть под его ру- кой, чем под всяким другим нехристом. Так и сбылось. Всех посадил Мосий Шило в новые цепи по три в ряд, прикрутил им до самых белых костей жестокие верев- ки; всех перебил по шеям, угощая подзатыльниками. И когда турки, обрадовавшись, что достали себе та- кого слугу, стали пировать и, позабыв закон свой, все перепились, он принес все шестьдесят четыре ключа и роздал невольникам, чтобы отмыкали себя, броса- ли бы цепи и кандалы в море, а брали бы наместо то- го сабли да рубили турков. Много тогда набрали коза- ки добычи и воротились со славою в отчизну, и долго бандуристы прославляли Мосия Шила. Выбрали бы его в кошевые, да был совсем чудной козак. Иной раз повершал такое дело, какого мудрейшему не приду- мать, а в другой – просто дурь одолевала казака. Про- пил он и прогулял все, всем задолжал на Сечи и, в прибавку к тому, прокрался, как уличный вор: ночью утащил из чужого куреня всю козацкую сбрую и зало- жил шинкарю. За такое позорное дело привязали его на базаре к столбу и положили возле дубину, чтобы всякий по мере сил своих отвесил ему по удару. Но не нашлось такого из всех запорожцев, кто бы поднял на него дубину, помня прежние его заслуги. Таков был козак Мосий Шило. «Так есть же такие, которые бьют вас, собак!» – сказал он, кинувшись на него. И уж так-то рубились они! И наплечники и зерцала погнулись у обоих от ударов. Разрубил на нем вражий лях железную ру- башку, достав лезвеем самого тела: зачервонела ко- зацкая рубашка. Но не поглядел на то Шило, а за- махнулся всей жилистой рукою (тяжела была корена- стая рука) и оглушил его внезапно по голове. Разлете- лась медная шапка, зашатался и грянулся лях, а Ши- ло принялся рубить и крестить оглушенного. Не доби- вай, козак, врага, а лучше поворотись назад! Не по- воротился козак назад, и тут же один из слуг убитого хватил его ножом в шею. Поворотился Шило и уж до- стал было смельчака, но он пропал в пороховом ды- ме. Со всех сторон поднялось хлопанье из самопа- лов. Пошатнулся Шило и почуял, что рана была смер- тельна. Упал он, наложил руку на свою рану и сказал, обратившись к товарищам: «Прощайте, паны-братья, товарищи! Пусть же стоит на вечные времена право- славная Русская земля и будет ей вечная честь!» И зажмурил ослабшие свои очи, и вынеслась козацкая душа из сурового тела. А там уже выезжал Задорож- ний с своими, ломил ряды куренной Вертыхвист и вы- ступал Балабан. – А что, паны? – сказал Тарас, перекликнувшись с куренными. – Есть еще порох в пороховницах? Не ослабела ли козацкая сила? Не гнутся ли козаки? – Есть еще, батько, порох в пороховницах. Не осла- бела еще козацкая сила; еще не гнутся козаки! И наперли сильно козаки: совсем смешали все ря- ды. Низкорослый полковник ударил сбор и велел вы- кинуть восемь малеванных знамен, чтобы собрать своих, рассыпавшихся далеко по всему полю. Все бе- жали ляхи к знаменам; но не успели они еще вы- строиться, как уже куренной атаман Кукубенко ударил вновь с своими незамайковцами в середину и напал прямо на толстопузого полковника. Не выдержал пол- ковник и, поворотив коня, пустился вскачь; а Кукубен- ко далеко гнал его через все поле, не дав ему соеди- ниться с полком. Завидев то с бокового куреня, Сте- пан Гуска пустился ему навпереймы, с арканом в ру- ке, всю пригнувши голову к лошадиной шее, и, улучив- ши время, с одного раза накинул аркан ему на шею. Весь побагровел полковник, ухватясь за веревку обе- ими руками и силясь разорвать ее, но уже дюжий раз- мах вогнал ему в самый живот гибельную пику. Там и остался он, пригвожденный к земле. Но несдобровать и Гуске! Не успели оглянуться козаки, как уже увиде- ли Степана Гуску, поднятого на четыре копья. Только и успел сказать бедняк: «Пусть же пропадут все враги и ликует вечные веки Русская земля!» И там же испу- стил дух свой. Оглянулись козаки, а уж там, сбоку, козак Метелы- ця угощает ляхов, шеломя того и другого; а уж там, с другого, напирает с своими атаман Невылычкий; а у возов ворочает врага и бьется Закрутыгуба; а у даль- них возов третий Пысаренко отогнал уже целую вата- гу. А уж там, у других возов, схватились и бьются на самых возах. – Что, паны? – перекликнулся атаман Тарас, про- ехавши впереди всех. – Есть ли еще порох в порохов- ницах? Крепка ли еще козацкая сила? Не гнутся ли еще козаки? – Есть еще, батько, порох в пороховницах; еще крепка козацкая сила; еще не гнутся козаки! А уж упал с воза Бовдюг. Прямо под самое сердце пришлась ему пуля, но собрал старый весь дух свой и сказал: «Не жаль расстаться с светом. Дай бог и вся- кому такой кончины! Пусть же славится до конца века Русская земля!» И понеслась к вышинам Бовдюгова душа рассказать давно отошедшим старцам, как уме- ют биться на Русской земле и, еще лучше того, как умеют умирать в ней за святую веру. Балабан, куренной атаман, скоро после него гря- нулся также на землю. Три смертельные раны доста- лись ему: от копья, от пули и от тяжелого палаша. А был один из доблестнейших козаков; много совершил он под своим атаманством морских походов, но слав- нее всех был поход к анатольским берегам. Много на- брали они тогда цехинов, дорогой турецкой габы, 35 киндяков 36 и всяких убранств, но мыкнули горе на об- ратном пути: попались, сердечные, под турецкие яд- ра. Как хватило их с корабля – половина челнов закру- жилась и перевернулась, потопивши не одного в воду, но привязанные к бокам камыши спасли челны от по- топления. Балабан отплыл на всех веслах, стал пря- 35 Габа – белое турецкое сукно. 36 Киндяк – ткань. мо к солнцу и через то сделался невиден турецкому кораблю. Всю ночь потом черпаками и шапками вы- бирали они воду, латая пробитые места; из козацких штанов нарезали парусов, понеслись и убежали от быстрейшего турецкого корабля. И мало того что при- были безбедно на Сечу, привезли еще златошвейную ризу архимандриту Межигорского киевского монасты- ря и на Покров, что на Запорожье, оклад из чисто- го серебра. И славили долго потом бандуристы удач- ливость козаков. Поникнул он теперь головою, почу- яв предсмертные муки, и тихо сказал: «Сдается мне, паны-браты, умираю хорошею смертью; семерых из- рубил, девятерых копьем исколол. Истоптал конем вдоволь, а уж не припомню, скольких достал пулею. Пусть же цветет вечно Русская земля!..» И отлетела его душа. Козаки, козаки! не выдавайте лучшего цвета ваше- го войска! Уже обступили Кукубенка, уже семь чело- век только осталось изо всего Незамайковского куре- ня; уже и те отбиваются через силу; уже окровавилась на нем одежда. Сам Тарас, увидя беду его, поспешил на выручку. Но поздно подоспели козаки: уже успело ему углубиться под сердце копье прежде, чем были отогнаны обступившие его враги. Тихо склонился он на руки подхватившим его козакам, и хлынула ручьем молодая кровь, подобно дорогому вину, которое нес- ли в склянном сосуде из погреба неосторожные слу- ги, поскользнулись тут же у входа и разбили дорогую сулею: все разлилось на землю вино, и схватил себя за голову прибежавший хозяин, сберегавший его про лучший случай в жизни, чтобы если приведет Бог на старости лет встретиться с товарищем юности, то что- бы помянуть бы вместе с ним прежнее, иное время, когда иначе и лучше веселился человек… Повел Ку- кубенко вокруг себя очами и проговорил: «Благодарю Бога, что довелось мне умереть при глазах ваших, то- варищи! Пусть же после нас живут еще лучшие, чем мы, и красуется вечно любимая Христом Русская зем- ля!» И вылетела молодая душа. Подняли ее ангелы под руки и понесли к небесам. Хорошо будет ему там. «Садись, Кукубенко, одесную меня! – скажет ему Хри- стос, – ты не изменил товариществу, бесчестного де- ла не сделал, не выдал в беде человека, хранил и сбе- регал мою церковь». Всех опечалила смерть Кукубен- ка. Уже редели сильно козацкие ряды; многих, мно- гих храбрых уже недосчитывались; но стояли и дер- жались еще козаки. – А что, паны? – перекликнулся Тарас с оставши- мися куренями. – Есть ли еще порох в пороховницах? Не иступились ли сабли? Не утомилась ли козацкая сила? Не погнулись ли козаки? – Достанет еще, батько, пороху! Годятся еще сабли; не утомилась козацкая сила; не погнулись еще козаки! И рванулись снова козаки так, как бы и потерь ни- каких не потерпели. Уже три только куренных атама- на осталось в живых. Червонели уже всюду красные реки; высоко гатились мосты из козацких и вражьих тел. Взглянул Тарас на небо, а уж по небу потянулась вереница кречетов. Ну, будет кому-то пожива! А уж там подняли на копье Метелыцю. Уже голова друго- го Пысаренка, завертевшись, захлопала очами. Уже подломился и бухнулся о землю начетверо изрублен- ный Охрим Гуска. «Ну!» – сказал Тарас и махнул плат- ком. Понял тот знак Остап и ударил сильно, вырвав- шись из засады, в конницу. Не выдержали сильного напору ляхи, а он их гнал и нагнал прямо на место, где были убиты в землю колья и обломки копьев. Пошли спотыкаться и падать кони и лететь через их головы ляхи. А в это время корсунцы, стоявшие последние за возами, увидевши, что уже достанет ружейная пуля, грянули вдруг из самопалов. Все сбились и растеря- лись ляхи, и приободрились козаки. «Вот и наша по- беда!» – раздались со всех сторон запорожские голо- са, затрубили в трубы и выкинули победную хоругвь. Везде бежали и крылись разбитые ляхи. «Ну, нет, еще не совсем победа!» – сказал Тарас, глядя на город- ские ворота, и сказал он правду. Отворились ворота, и вылетел оттуда гусарский полк, краса всех конных полков. Под всеми всадника- ми были все как один бурые аргамаки. Впереди дру- гих понесся витязь всех бойчее, всех красивее. Так и летели черные волосы из-под медной его шапки; вил- ся завязанный на руке дорогой шарф, шитый руками первой красавицы. Так и оторопел Тарас, когда уви- дел, что это был Андрий. А он между тем, объятый пылом и жаром битвы, жадный заслужить навязанный на руку подарок, понесся, как молодой борзой пес, красивейший, быстрейший и молодший всех в стае. Атукнул на него опытный охотник – и он понесся, пу- стив прямой чертой по воздуху свои ноги, весь поко- сившись набок всем телом, взрывая снег и десять раз выпереживая самого зайца в жару своего бега. Оста- новился старый Тарас и глядел на то, как он чистил перед собою дорогу, разгонял, рубил и сыпал удары направо и налево. Не вытерпел Тарас и закричал: «Как?.. Своих?.. Своих, чертов сын, своих бьешь?..» Но Андрий не различал, кто пред ним был, свои или другие какие; ничего не видел он. Кудри, кудри он ви- дел, длинные, длинные кудри, и подобную речному лебедю грудь, и снежную шею, и плечи, и все, что со- здано для безумных поцелуев. «Эй, хлопьята! заманите мне только его к лесу, за- маните мне только его!» – кричал Тарас. И вызвалось тот же час тридцать быстрейших козаков заманить его. И, поправив на себе высокие шапки, тут же пу- стились на конях прямо наперерез гусарам. Ударили сбоку на передних, сбили их, отделили от задних, да- ли по гостинцу тому и другому, а Голокопытенко хва- тил плашмя по спине Андрия, и в тот же час пусти- лись бежать от них, сколько достало козацкой мочи. Как вскинулся Андрий! Как забунтовала по всем жил- кам молодая кровь! Ударив острыми шпорами коня, во весь дух полетел он за козаками, не глядя назад, не видя, что позади всего только двадцать человек успе- ло поспевать за ним. А козаки летели во всю прыть на конях и прямо поворотили к лесу. Разогнался на коне Андрий и чуть было уже не настигнул Голокопытенка, как вдруг чья-то сильная рука ухватила за повод его коня. Оглянулся Андрий: пред ним Тарас! Затрясся он всем телом и вдруг стал бледен… Так школьник, неосторожно задравши своего това- рища и получивши за то от него удар линейкою по лбу, вспыхивает, как огонь, бешеный выскакивает из лав- ки и гонится за испуганным товарищем своим, гото- вый разорвать его на части; и вдруг наталкивается на входящего в класс учителя: вмиг притихает бешеный порыв и упадает бессильная ярость. Подобно ему, в один миг пропал, как бы не бывал вовсе, гнев Андрия. И видел он перед собою одного только страшного от- ца. – Ну, что ж теперь мы будем делать? – сказал Та- рас, смотря прямо ему в очи. Но ничего не знал на то сказать Андрий и стоял, утупивши в землю очи. – Что, сынку, помогли тебе твои ляхи? Андрий был безответен. – Так продать? продать веру? продать своих? Стой же, слезай с коня! Покорно, как ребенок, слез он с коня и остановился ни жив ни мертв перед Тарасом. – Стой и не шевелись! Я тебя породил, я тебя и убью! – сказал Тарас и, отступивши шаг назад, снял с плеча ружье. Бледен как полотно был Андрий; видно было, как тихо шевелились уста его и как он произносил чье- то имя; но это не было имя отчизны, или матери, или братьев – это было имя прекрасной полячки. Тарас выстрелил. Как хлебный колос, подрезанный серпом, как мо- лодой барашек, почуявший под сердцем смертельное железо, повис он головой и повалился на траву, не сказавши ни одного слова. Остановился сыноубийца и глядел долго на без- дыханный труп. Он был и мертвый прекрасен: му- жественное лицо его, недавно исполненное силы и непобедимого для жен очарованья, все еще выража- ло чудную красоту; черные брови, как траурный бар- хат, оттеняли его побледневшие черты. – Чем бы не козак был? – сказал Тарас, – и станом высокий, и чернобровый, и лицо как у дворянина, и рука была крепка в бою! Пропал, пропал бесславно, как подлая собака! – Батько, что ты сделал? Это ты убил его? – сказал подъехавший в это время Остап. Тарас кивнул головою. Пристально поглядел мертвому в очи Остап. Жалко ему стало брата, и проговорил он тут же: – Предадим же, батько, его честно земле, чтобы не поругались над ним враги и не растаскали бы его тела хищные птицы. – Погребут его и без нас! – сказал Тарас, – будут у него плакальщики и утешницы! И минуты две думал он, кинуть ли его на расхище- нье волкам-сыромахам или пощадить в нем рыцар- скую доблесть, которую храбрый должен уважать в ком бы то ни было. Как видит, скачет к нему на коне Голокопытенко: – Беда, атаман, окрепли ляхи, прибыла на подмогу свежая сила!.. Не успел сказать Голокопытенко, скачет Вовтузен- ко: – Беда, атаман, новая валит еще сила!.. Не успел сказать Вовтузенко, Пысаренко бежит бе- гом, уже без коня: – Где ты, батьку? Ищут тебя козаки. Уж убит курен- ной атаман Невылычкий, Задорожний убит, Череви- ченко убит. Но стоят козаки, не хотят умирать, не уви- дев тебя в очи; хотят, чтобы взглянул ты на них перед смертным часом! – На коня, Остап! – сказал Тарас и спешил, чтобы застать еще козаков, чтобы поглядеть еще на них и чтобы они взглянули перед смертью на своего атама- на. Но не выехали они еще из лесу, а уж неприятель- ская сила окружила со всех сторон лес, и меж дере- вьями везде показались всадники с саблями и копья- ми. «Остап!.. Остап, не поддавайся!..» – кричал Тарас, а сам, схвативши саблю наголо, начал честить пер- вых попавшихся на все боки. А на Остапа уже наско- чило вдруг шестеро; но не в добрый час, видно, на- скочило: с одного полетела голова, другой перевер- нулся, отступивши; угодило копьем в ребро третьего; четвертый был поотважней, уклонился головой от пу- ли, и попала в конскую грудь горячая пуля, – вздыбил- ся бешеный конь, грянулся о землю и задавил под со- бою всадника. «Добре, сынку!.. Добре, Остап!.. – кри- чал Тарас. – Вот я следом за тобою!..» А сам все отби- вался от наступавших. Рубится и бьется Тарас, сып- лет гостинцы тому и другому на голову, а сам глядит все вперед на Остапа и видит, что уже вновь схвати- лось с Остапом мало не восьмеро разом. «Остап!.. Остап, не поддавайся!..» Но уж одолевают Остапа; уже один накинул ему на шею аркан, уже вяжут, уже берут Остапа. «Эх, Остап, Остап!.. – кричал Тарас, пробиваясь к нему, рубя в капусту встречных и попе- речных. – Эх, Остап, Остап!..» Но как тяжелым камнем хватило его самого в ту же минуту. Все закружилось и перевернулось в глазах его. На миг смешанно сверк- нули пред ним головы, копья, дым, блески огня, сучья с древесными листьями, мелькнувшие ему в самые очи. И грохнулся он, как подрубленный дуб, на землю. И туман покрыл его очи. |