проза. Тарас Бульба. Книга 2 Текст предоставлен издательством аст
 Скачать 0.64 Mb.
|
|
VIII Еще солнце не дошло до половины неба, как все запорожцы собрались в круги. Из Сечи пришла весть, что татары во время отлучки козаков ограбили в ней все, вырыли скарб, который втайне держали козаки под землею, избили и забрали в плен всех, которые оставались, и со всеми забранными стадами и табу- нами направили путь прямо к Перекопу. Один только козак, Максим Голодуха, вырвался дорогою из татар- ских рук, заколол мирзу, отвязал у него мешок с цехи- нами и на татарском коне, в татарской одежде полто- ра дни и две ночи уходил от погони, загнал насмерть коня, пересел дорогою на другого, загнал и того, и уже на третьем приехал в запорожский табор, разведав на дороге, что запорожцы были под Дубной. Только и успел объявить он, что случилось такое зло; но от- чего оно случилось, курнули ли оставшиеся запорож- цы, по козацкому обычаю, и пьяными отдались в плен, и как узнали татары место, где был зарыт войсковой скарб, – того ничего не сказал он. Сильно истомился козак, распух весь, лицо пожгло и опалило ему вет- ром; упал он тут же и заснул крепким сном. В подобных случаях водилось у запорожцев гнать- ся в ту ж минуту за похитителями, стараясь настиг- нуть их на дороге, потому что пленные как раз мог- ли очутиться на базарах Малой Азии, в Смирне, на Критском острове, и бог знает в каких местах не по- казались бы чубатые запорожские головы. Вот отчего собрались запорожцы. Все до единого стояли они в шапках, потому что пришли не с тем, чтобы слушать по начальству атаманский приказ, но совещаться, как ровные между собою. – Давай совет прежде старшие! – закричали в тол- пе. – Давай совет кошевой! – говорили другие. И кошевой снял шапку, уж не так, как начальник, а как товарищ, благодарил всех козаков за честь и ска- зал: – Много между нами есть старших и советом умней- ших, но коли меня почтили, то мой совет: не терять, товарищи, времени и гнаться за татарином. Ибо вы сами знаете, что за человек татарин. Он не станет с награбленным добром ожидать нашего прихода, а ми- гом размытарит его, так что и следов не найдешь. Так мой совет: идти. Мы здесь уже погуляли. Ляхи знают, что такое козаки; за веру, сколько было по силам, от- мстили; корысти же с голодного города не много. Итак, мой совет – идти. – Идти! – раздалось голосно в запорожских куренях. Но Тарасу Бульбе не пришлись по душе такие сло- ва, и навесил он еще ниже на очи свои хмурые, исчер- на-белые брови, подобные кустам, выросшим по вы- сокому темени горы, которых верхушки вплоть занес иглистый северный иней. – Нет, не прав совет твой, кошевой! – сказал он. – Ты не так говоришь. Ты позабыл, видно, что в пле- ну остаются наши, захваченные ляхами? Ты хочешь, видно, чтоб мы не уважили первого, святого закона то- варищества: оставили бы собратьев своих на то, что- бы с них с живых содрали кожу или, исчетвертовав на части козацкое их тело, развозили бы их по горо- дам и селам, как сделали они уже с гетьманом и луч- шими русскими витязями на Украйне. Разве мало они поругались и без того над святынею? Что ж мы такое? спрашиваю я всех вас. Что ж за козак тот, который ки- нул в беде товарища, кинул его, как собаку, пропасть на чужбине? Коли уж на то пошло, что всякий ни во что ставит козацкую честь, позволив себе плюнуть в седые усы свои и попрекнуть себя обидным словом, так не укорит же никто меня. Один остаюсь! Поколебались все стоявшие запорожцы. – А разве ты позабыл, бравый полковник, – сказал тогда кошевой, – что у татар в руках тоже наши това- рищи, что если мы теперь их не выручим, то жизнь их будет продана на вечное невольничество язычникам, что хуже всякой лютой смерти? Позабыл разве, что у них теперь вся казна наша, добытая христианскою кровью? Задумались все козаки и не знали, что сказать. Ни- кому не хотелось из них заслужить обидную славу. То- гда вышел вперед всех старейший годами во всем за- порожском войске Касьян Бовдюг. В чести был он от всех козаков; два раза уже был избираем кошевым и на войнах тоже был сильно добрый козак, но уже дав- но состарился и не бывал ни в каких походах; не лю- бил тоже и советов давать никому, а любил старый вояка лежать на боку у козацких кругов, слушая рас- сказы про всякие бывалые случаи и козацкие походы. Никогда не вмешивался он в их речи, а все только слу- шал да прижимал пальцем золу в своей коротенькой трубке, которой не выпускал изо рта, и долго сидел он потом, прижмурив слегка очи; и не знали козаки, спал ли он или все еще слушал. Все походы оставался он дома, но сей раз разобрало старого. Махнул рукою по- козацки и сказал: – А, не куды пошло! Пойду и я; может, в чем-нибудь буду пригоден козачеству! Все козаки притихли, когда выступил он теперь пе- ред собранием, ибо давно не слышали от него ника- кого слова. Всякий хотел знать, что скажет Бовдюг. – Пришла очередь и мне сказать слово, паны-бра- тья! – так он начал. – Послушайте, дети, старого. Мудро сказал кошевой; и, как голова козацкого вой- ска, обязанный приберегать его и пещись о войско- вом скарбе, мудрее ничего он не мог сказать. Вот что! Это пусть будет первая моя речь! А теперь послушай- те, что скажет моя другая речь. А вот что скажет моя другая речь: большую правду сказал и Тарас-полков- ник, – дай Боже ему побольше веку и чтоб таких пол- ковников было побольше на Украйне! Первый долг и первая честь козака есть соблюсти товарищество. Сколько ни живу я на веку, не слышал я, паны-братья, чтобы козак покинул где или продал как-нибудь сво- его товарища. И те и другие нам товарищи; меньше их или больше – все равно, все товарищи, все нам дороги. Так вот какая моя речь: те, которым милы за- хваченные татарами, пусть отправляются за татара- ми, а которым милы полоненные ляхами и не хочется оставлять правого дела, пусть остаются. Кошевой по долгу пойдет с одной половиною за татарами, а дру- гая половина выберет себе наказного атамана. А на- казным атаманом, коли хотите послушать белой голо- вы, не пригоже быть никому другому, как только одно- му Тарасу Бульбе. Нет из нас никого, равного ему в доблести. Так сказал Бовдюг и затих; и обрадовались все ко- заки, что навел их таким образом на ум старый. Все вскинули вверх шапки и закричали: – Спасибо тебе, батько! Молчал, молчал, долго молчал, да вот наконец и сказал. Недаром говорил, когда собирался в поход, что будешь пригоден коза- честву: так и сделалось. – Что, согласны вы на то? – спросил кошевой. – Все согласны! – закричали козаки. – Стало быть, раде конец? – Конец раде! – кричали козаки. – Слушайте ж теперь войскового приказа, дети! – сказал кошевой, выступил вперед и надел шапку, а все запорожцы, сколько их ни было, сняли свои шап- ки и остались с непокрытыми головами, утупив очи в землю, как бывало всегда между козаками, когда со- бирался что говорить старший. – Теперь отделяйтесь, паны-братья! Кто хочет ид- ти, ступай на правую сторону; кто остается, отходи на левую! Куды бо́льшая часть куреня переходит, туды и атаман; коли меньшая часть переходит, приставай к другим куреням. И все стали переходить, кто на правую, кто на ле- вую сторону. Которого куреня бо́льшая часть перехо- дила, туда и куренной атаман переходил; которого ма- лая часть, та приставала к другим куреням; и вышло без малого не поровну на всякой стороне. Захотели остаться: весь почти Незамайковский курень, боль- шая половина Поповичевского куреня, весь Умайский курень, весь Каневский курень, бо́льшая половина Стебликивского куреня, бо́льшая половина Тымошев- ского куреня. Все остальные вызвались идти вдогон за татарами. Много было на обеих сторонах дюжих и храбрых козаков. Между теми, которые решились ид- ти вслед за татарами, был Череватый, добрый старый козак, Покотыполе, Лемиш, Прокопович Хома; Демид Попович тоже перешел туда, потому что был силь- но завзятого нрава козак – не мог долго высидеть на месте; с ляхами попробовал уже он дела, хоте- лось попробовать еще с татарами. Куренные были: Ностюган, Покрышка, Невылычкий; и много еще дру- гих славных и храбрых козаков захотело попробовать меча и могучего плеча в схватке с татарином. Нема- ло было также сильно и сильно добрых козаков меж- ду теми, которые захотели остаться: куренные Демы- трович, Кукубенко, Вертыхвист, Балабан, Бульбенко Остап. Потом много было еще других именитых и дю- жих козаков: Вовтузенко, Черевыченко, Степан Гуска, Охрим Гуска, Мыкола Густый, Задорожний, Метелы- ця, Иван Закрутыгуба, Мосий Шило, Дёгтяренко, Сы- доренко, Пысаренко, потом другой Пысаренко, потом еще Пысаренко, и много было других добрых козаков. Все были хожалые, езжалые: ходили по анатольским берегам, по крымским солончакам и степям, по всем речкам большим и малым, которые впадали в Днепр, по всем заходам 33 и днепровским островам; бывали в молдавской, волошской, в турецкой земле; изъезди- ли всё Черное море двухрульными козацкими челна- ми; нападали в пятьдесят челнов в ряд на богатейшие и превысокие корабли, перетопили немало турецких галер и много-много выстреляли пороху на своем ве- ку. Не раз драли на онучи дорогие паволоки и оксами- ты. Не раз череши у штанных очкуров набивали всё чистыми цехинами. А сколько всякий из них пропил и прогулял добра, ставшего бы другому на всю жизнь, того и счесть нельзя. Все спустили по-козацки, угощая весь мир и нанимая музыку, чтобы все веселилось, что ни есть на свете. Еще и теперь у редкого из них не было закопано добра – кружек, серебряных ков- шей и запястьев под камышами на днепровских ост- ровах, чтобы не довелось татарину найти его, если бы, в случае несчастья, удалось ему напасть врас- плох на Сечь; но трудно было бы татарину найти его, потому что и сам хозяин уже стал забывать, в кото- ром месте закопал его. Такие-то были козаки, захотев- шие остаться и отмстить ляхам за верных товарищей и Христову веру! Старый козак Бовдюг захотел также остаться с ними, сказавши: «Теперь не такие мои ле- та, чтобы гоняться за татарами, а тут есть место, где опочить доброю козацкою смертью. Давно уже просил 33 Заход – залив. я у Бога, чтобы если придется кончать жизнь, то что- бы кончить ее на войне за святое и христианское де- ло. Так оно и случилось. Славнейшей кончины уже не будет в другом месте для старого козака». Когда отделились все и стали на две стороны в два ряда куренями, кошевой прошел промеж рядов и ска- зал: – А что, панове-братове, довольны одна сторона другою? – Все довольны, батько! – отвечали козаки. – Ну, так поцелуйтесь же и дайте друг другу про- щанье, ибо, бог знает, приведется ли в жизни еще увидеться. Слушайте своего атамана, а исполняйте то, что сами знаете: сами знаете, что велит козацкая честь. И все козаки, сколько их ни было, перецеловались между собою. Начали первые атаманы и, поведши ру- кою седые усы свои, поцеловались навкрест и потом взялись за руки и крепко держали руки. Хотел один другого спросить: «Что, пане-брате, увидимся или не увидимся?» – да и не спросили, замолчали, – и зага- дались обе седые головы. А козаки все до одного про- щались, зная, что много будет работы тем и другим; но не повершили, однако ж, тотчас разлучиться, а повер- шили дождаться темной ночной поры, чтобы не дать неприятелю увидеть убыль в козацком войске. Потом все отправились по куреням обедать. После обеда все, которым предстояла дорога, лег- ли отдыхать и спали крепко и долгим сном, как буд- то чуя, что, может, последний сон доведется им вку- сить на такой свободе. Спали до самого заходу сол- нечного; а как зашло солнце и немного стемнело, ста- ли мазать телеги. Снарядясь, пустили вперед возы, а сами, пошапковавшись еще раз с товарищами, тихо пошли вслед, за возами. Конница чинно, без покрика и посвиста на лошадей, слегка затопотела вслед за пешими, и скоро стало их не видно в темноте. Глухо отдавалась только конская топь да скрып иного коле- са, которое еще не расходилось или не было хорошо подмазано за ночною темнотою. Долго еще оставшиеся товарищи махали им изда- ли руками, хотя не было ничего видно. А когда сошли и воротились по своим местам, когда увидели при вы- светивших ясно звездах, что половины телег уже не было на месте, что многих, многих нет, невесело ста- ло у всякого на сердце, и все задумались против воли, утупивши в землю гульливые свои головы. Тарас видел, как смутны стали козацкие ряды и как уныние, неприличное храброму, стало тихо обнимать козацкие головы, но молчал: он хотел дать время все- му, чтобы пообыклись они и к унынью, наведенному прощаньем с товарищами, а между тем в тишине го- товился разом и вдруг разбудить их всех, гикнувши по- казацки, чтобы вновь и с большею силой, чем прежде, воротилась бодрость каждому в душу, на что способ- на одна только славянская порода – широкая, могу- чая порода перед другими, что море перед мелковод- ными реками. Коли время бурно, все превращается оно в рев и гром, бугря и подымая валы, как не под- нять их бессильным рекам; коли же безветренно и ти- хо, яснее всех рек расстилает оно свою неоглядную склянную поверхность, вечную негу очей. И повелел Тарас распаковать своим слугам один из возов, стоявший особняком. Больше и крепче всех других он был в козацком обозе; двойною крепкою ши- ною были обтянуты дебелые колеса его; грузно был он навьючен, укрыт попонами, крепкими воловьими кожами и увязан туго засмоленными веревками. В во- зу были всё баклаги и бочонки старого доброго вина, которое долго лежало у Тараса в погребах. Взял он его про запас, на торжественный случай, чтобы, ес- ли случится великая минута и будет всем предстоять дело, достойное на передачу потомкам, то чтобы вся- кому, до единого, козаку досталось выпить заповед- ного вина, чтобы в великую минуту великое бы и чув- ство овладело человеком. Услышав полковничий при- каз, слуги бросились к возам, палашами перерезыва- ли крепкие веревки, снимали толстые воловьи кожи и попоны и стаскивали с воза баклаги и бочонки. – А берите все, – сказал Бульба, – все, сколько ни есть, берите, что у кого есть: ковш, или черпак, кото- рым поит коня, или рукавицу, или шапку, а коли что, то и просто подставляй обе горсти. И козаки все, сколько ни было их, брали, у кого был ковш, у кого черпак, которым поил коня, у кого рука- вица, у кого шапка, а кто подставлял и так обе горсти. Всем им слуги Тарасовы, расхаживая промеж рядами, наливали из баклаг и бочонков. Но не приказал Тарас пить, пока не даст знаку, чтобы выпить им всем разом. Видно было, что он хотел что-то сказать. Знал Тарас, что как ни сильно само по себе старое доброе вино и как ни способно оно укрепить дух человека, но ес- ли к нему да присоединится еще приличное слово, то вдвое крепче будет сила и вина и духа. – Я угощаю вас, паны-братья, – так сказал Бульба, – не в честь того, что вы сделали меня своим атама- ном, как ни велика подобная честь, не в честь также прощанья с нашими товарищами: нет, в другое время прилично то и другое; не такая теперь перед нами ми- нута. Перед нами дела великого поту, великой козац- кой доблести! Итак, выпьем, товарищи, разом выпьем поперед всего за святую православную веру: чтобы пришло наконец такое время, чтобы по всему свету разошлась и везде была бы одна святая вера, и все, сколько ни есть бусурменов, все бы сделались хри- стианами! Да за одним уже разом выпьем и за Сечь, чтобы долго она стояла на погибель всему бусурмен- ству, чтобы с каждым годом выходили из нее молодцы один одного лучше, один одного краше. Да уже вместе выпьем и за нашу собственную славу, чтобы сказали внуки и сыны тех внуков, что были когда-то такие, ко- торые не постыдили товарищества и не выдали сво- их. Так за веру, пане-братове, за веру! – За веру! – загомонели все, стоявшие в ближних рядах, густыми голосами. – За веру! – подхватили дальние; и все что ни было, и старое и молодое, выпило за веру. – За Сичь! – сказал Тарас и высоко поднял над го- ловою руку. – За Сичь! – отдалося густо в передних рядах. – За Сичь! – сказали тихо старые, моргнувши седым усом; и, встрепенувшись, как молодые соколы, повторили молодые: – За Сичь! И слышало далече поле, как поминали козаки свою Сичь. – Теперь последний глоток, товарищи, за славу и всех христиан, какие живут на свете! И все козаки, до последнего в поле, выпили послед- ний глоток в ковшах за славу и всех христиан, какие ни есть на свете. И долго еще повторялось по всем рядам промеж всеми куренями: – За всех христиан, какие ни есть на свете! Уже пусто было в ковшах, а всё еще стояли коза- ки, поднявши руки. Хоть весело глядели очи их всех, просиявшие вином, но сильно загадались они. Не о корысти и военном прибытке теперь думали они, не о том, кому посчастливится набрать червонцев, дорого- го оружия, шитых кафтанов и черкесских коней; но за- гадалися они – как орлы, севшие на вершинах обры- вистых, высоких гор, с которых далеко видно рассти- лающееся беспредельно море, усыпанное, как мел- кими птицами, галерами, кораблями и всякими суда- ми, огражденное по сторонам чуть видными тонкими поморьями, с прибрежными, как мошки, городами и склонившимися, как мелкая травка, лесами. Как ор- лы, озирали они вокруг себя очами все поле и черне- ющую вдали судьбу свою. Будет, будет все поле с об- логами 34 и дорогами покрыто торчащими их белыми костями, щедро обмывшись козацкою их кровью и по- крывшись разбитыми возами, расколотыми саблями и копьями. Далече раскинутся чубатые головы с пе- рекрученными и запекшимися в крови чубами и запу- щенными книзу усами. Будут, налетев, орлы выдирать и выдергивать из них козацкие очи. Но добро вели- кое в таком широко и вольно разметавшемся смерт- 34 Облога – целина, пустошь. ном ночлеге! Не погибнет ни одно великодушное де- ло, и не пропадет, как малая порошинка с ружейного дула, козацкая слава. Будет, будет бандурист с седою по грудь бородою, а может, еще полный зрелого му- жества, но белоголовый старец, вещий духом, и ска- жет он про них свое густое, могучее слово. И пойдет дыбом по всему свету о них слава, и все, что ни наро- дится потом, заговорит о них. Ибо далеко разносится могучее слово, будучи подобно гудящей колокольной меди, в которую много повергнул мастер дорогого чи- стого серебра, чтобы далече по городам, лачугам, па- латам и весям разносился красный звон, сзывая рав- но всех на святую молитву. |