рогов. Рогов (1). Книга первая. Пролегомены москва 2002 Глава 5

• Название: Книга первая. Пролегомены москва 2002 Глава 5
• Анкор: рогов
• Дата: 25.03.2023
• Размер: 192.76 Kb.
• Имя файла: Рогов (1).docx
• Тип: Книга; #1014330
• страница: 3 из 8

Часть II. Онтологические и теоретические основания
периодизации Всемирной истории

Философские и научные требования к периодизациям

Зачем нужно изложение оснований, почему сразу не представить на суд читателей получившийся продукт — периодизацию? Как мы видели в проведенном обзоре, предлагается множество вариантов периодизации, но ни один не становится общепринятым. Надеяться, что до сих пор были ошибки, а вот теперь наконец найдено единственно верное решение, наивно. Следует привыкнуть к мысли, что споры о периодизации будут продолжаться до тех пор, пока будет существовать наука история и не угаснут попытки ее целостного осмысления. Значит, вопрос не в том, чтобы неким «гениальным и окончательным решением» прекратить споры, но в том, чтобы попытаться вывести их на новый уровень.

В работах Валлерстайна, Модельски, Стернза, Гудсблома, Дьяконова, Мэннинга уже намечается переход к дискуссиям на уровне оснований. Развитие этой линии состоит в явном формулировании исходных посылок и самого метода построения периодизации. Разумеется, это делает уязвимым итоговый продукт, поскольку каждая посылка, каждая операция метода оказываются под прямым обстрелом критики. Зато открываются новые возможности сознательной замены другими авторами любого звена подхода и построения периодизаций, лучше по тем или иным критериям обоснованных.

Методология построения обоснованной периодизации

Подход к построению периодизации требует конкретных концептуальных решений, но также он включает общий логический каркас принципов и процедур работы, который будем называть методологией построения периодизации. Ошибки могут крыться как в концептуальных решениях, так и в самой методологии. Поэтому далее будем различать эти аспекты, вначале представляя абстрактную методологию, а затем наполняя ее концептуальными решениями, которые реализуются в методе.

Общая идея предлагаемой методологии состоит в постулировании исходных требований к периодизации, построении онтологии исторического изменения, выделении базовых аспектов и единиц анализа, главных причинных характеристик в каждом аспекте, причем по возможности обобщенных для разных пространственно-временных фрагментов Всемирной истории, выявлении ряда наиболее значимых переходов в каждой из этих характеристик, построении априорных критериев для проведения хронологических границ переходов, разработке приемов и средств сопоставления этих критериев с эмпирическими данными истории, применении их и построении соответствующей периодизации.

В более развернутом виде данная методология представляется как последовательность задач:

1. На основании критического анализа существующих периодизаций явным образом сформулировать априорные требования (нормативные принципы) к «идеальной» периодизации Всемирной истории.

2. На основании использования наиболее общих и конструктивных макросоциологических концепций представить базовую онтологию исторического изменения, которая должна отвечать на вопросы: что из меняющегося в истории настолько существенно, субстанционально, чтобы быть положенным в основу периодизации; какие аспекты социально-исторической действительности необходимо учитывать в периодизации; какие единицы анализа наиболее адекватны для пространственно-временного разграничения истории?

3. Разработать априорные структуры и принципы разграничения периодов с учетом неравномерности развития, долгой изоляции разных пространственных частей, сохранения предшествующих форм в новых периодах и т. п.

4. Конкретизировать составленные структуры и принципы в операциональные понятия и критерии, применимые к эмпирическим данным истории.

5. Составить предварительную периодизацию на основании гипотез о том, какие элементы эмпирической истории соответствуют выделенным априорным структурам.

6. Провести систематическую проверку гипотез и уточнить периодизацию на основании полученных результатов проверки.

7. Собрать и систематизировать дефекты, слабые места, недостатки построенной периодизации, особенно в сравнении с альтернативными периодизациями, более адекватными в данных аспектах.

8. Интерпретировать выявленные недостатки как следствия ошибочных или недостаточно точных и ясных предпосылок, особенно в плане исходной онтологии, ключевых понятий и априорных структур периодизации. Вернуться к пунктам 1–4 и внести соответствующие исправления и уточнения как в исходные основания, так и в самое периодизацию, что, вероятно, потребует новых гипотез (п. 5) и последующей их проверки и уточнения (п. 7–8).

Ясно, что данная методология предполагает в принципе бесконечные итеративные круги уточнения периодизации, что с наибольшей вероятностью и соответствует судьбе любых периодизаций в будущем; особенность данного подхода в том, что естественные процессы критики, опровержения и исправлений здесь упорядочены и инкапсулированы в сам подход.

Хороша или плоха данная методология, об этом можно будет сказать лишь оценив ее воплощение в методе, получившейся версии периодизации и ее последующих коррекций. Поэтому далее представим суть самого метода через эскизные концептуальные решения первых пяти задач заявленной методологии.

Исходные принципы — требования к идеальной периодизации

С учетом рассмотренных выше подходов, а также на основании ранее проведенных философско-методологических исследований [Розов, 1992, 1995, 1999] сформулируем совокупность требований к периодизации Всемирной истории.

Принцип субстанциональности (versus поверхностные, случайные или произвольные деления). Периодизация Всемирной истории (далее — периодизация) должна быть субстанциональной, т. е. прямо соотноситься с главными характеристиками, определяющими качествами, задающими специфику и стабильность различных частей исторической реальности, а также с наиболее сильными факторами (причинами, движущими силами, паттернами) исторического изменения в этих частях.

Принцип временно^¢й сравнимости (versus партикуляризм исторических эпох). Периодизация должна быть единообразна во времени. Было бы некорректным делить ранние периоды истории на основании одного критерия, а более поздние периоды — на основании другого. Сами фрагменты периодизации могут существенно отличаться по многим характеристикам, особенно в начале и конце человеческой истории, но они должны быть концептуально гомогенными и сравнимыми.

Принцип пространственной сравнимости (versus партикуляризм культурных и географических регионов). Периодизация должна учитывать совмещение пространственных делений и соответствующей специфики с реально существующим разнообразием исторических форм; очевидное различие в скорости исторических изменений (например, между Афро-Евразией, доколумбовой Америкой, Австралией и Океанией) не должно упускаться из виду, но в то же время оно не должно подрывать целостность периодизации в ее ключевых аспектах.

Принцип сравнимости парадигм (versus схоластика и концептуальная узость). Концептуальная структура периодизации должна быть сопоставимой с ключевыми категориями наиболее развитых и продуктивных макроисториче­ских парадигм (см.: [Розов, 1999]). Периодизация должна стать не оружием борьбы между школами, но, скорее, общим концептуальным и коммуникативным полем для ученых из конкурирующих интеллектуальных лагерей.

Принцип гибкого традиционализма (versus и краткосрочный радикализм, и ригидный догматизм). Структура периодизации не должна радикально отличаться в основных понятиях и делениях от текущей академической традиции изучения и преподавания истории до тех пор, пока достаточно сильные аргументы не сделают инновацию реально необходимой. Задача заключается в улучшении и переструктурировании концептуального каркаса для объяснения и понимания истории, но не в абсолютном отказе и замещении предшествующих традиционных структур. Любые структуры истории (включая периодизации) должны служить в качестве полезных познавательных инструментов для работы с данными, логически обоснованного обучения, удобных академических коммуникаций и развития дальнейших исследований.

Представленные нормативные принципы специально сформулированы весьма жестко, кроме того, они полны внутренних напряжений. Вполне вероятно, что результаты данной работы не вполне удовлетворят заявленным требованиям. При этом явные принципы сохранят свое значение либо как источники новых — следует надеяться, более успешных попыток, либо как очередная нормативная веха, отталкиваясь от которой, исследователи будут формулировать новые системы принципов.

Начиная рефлексию с принципа субстанциональности, мы приходим к решающей проблеме философии истории и социальной онтологии: что является субстанциональным в человеческой истории?

 

Изменение неизменного. Эволюция человеческих режимов как базовая онтология

 

В отношении сущностных характеристик истории мы можем быть уверены по крайней мере в универсальности тезиса Гераклита: все течет, все изменяется. Субстанциональность подразумевает некий более глубокий слой реальности, определяющий основные черты калейдоскопа видимых изменений. Парменидовское неподвижное бытие вряд ли поможет нам в объяснении исторических изменений. Поэтому гераклитовский тезис об универсальности изменений распространяем также и на глубинный слой сущностей и причин. Итак, онтологию истории строим со следующего положения: субстанцией истории являются изменения — как видимые, фактуальные, так и более глубокие изменения, требующие реконструирования.

Следующий вопрос: изменения чего именно следует считать субстанциональными с точки зрения периодизирования истории? Внутри выбранного круга первичных категорий мы имеем достаточно узкий список альтернатив. Рассмотрение изменения изменений является не очень хорошим способом, поскольку приводит к «дурной бесконечности»: изменения изменений изменений... и т. д.

Примем в качестве компромисса изменение неизменного, понимая под неизменным нечто, что может рассматриваться как стабильность, по крайней мере в некотором смысле и в некоторых пределах. Другими словами: неизменное есть нечто, что условно, внутри некоторых временны^¢х, пространственных или концептуальных границ, может быть принято как постоянство, регулярность, более или менее устойчивая рутина.

В современной макроисторической литературе есть понятие режимов, которое голландские историки Йохан Гудсблом и Фред Спир заимствовали из работ немецкого социолога Норберта Элиаса [Elias, 1978] и использовали для структурирования человеческой истории и даже Большой истории («от Большого взрыва» — с рассмотрением звездных режимов, режима Солнечной системы, геологических режимов Земли и эволюции биологических режимов, см. [Spier, 1996]). Человеческие режимы понимаются здесь как охватывающая категория для всех человеческих условий, опыта, деятельности и взаимодействия, которые могут быть рассмотрены как нечто регулярное, рутинное и стабильное, по крайней мере в некоторых аспектах и пределах.

Далее будем использовать результаты ранее проведенных философских исследований и соответственно четырем онтологическим сферам [Розов, 1997, 1999] выделим четыре типа человеческих режимов:

экотехнологические режимы (с включением материальных аспектов взаимодействия человека с природой, а также демографических процессов);

психические режимы (с включением регулярных процессов психики и общения не только индивидов, но также групп и сообществ);

социальные режимы (с включением регулярных военных, политических, экономических, морально-правовых и прочих взаимодействий);

культурные режимы (с включением языковых, религиозных, эстетических, познавательных и подобных процессов, основанных на символизации и образцах).

Подчеркнем еще раз тотальность категории режимов для охвата всего неменяющегося, стабильного, рутинного в человеческой, социальной действительности. Говоря об изменении чего-либо в истории, например технологий, институтов, поселений, архитектуры, государств, норм, языков, эмоций, ценностей, знаний, видов деятельности и т. д., мы с необходимостью говорим о тех или иных элементах более крупных целостностей — человеческих режимов. Соответственно, именно изменение этих режимов следует считать субстанциональным в истории.

Что же тогда является глубинным причинным слоем, определяющим изменения режимов? Вне собственно человеческих режимов известны только две альтернативы: некие сверхъестественные причины (например, божественные, провиденциальные, демонические и т. д.) и «чисто» природные причины (режимы биосферы, планеты Земля, Солнечной системы). Поскольку первые рациональному научному исследованию не поддаются, оставляем эту сферу профессиональным богословам и демонологам. Ясно, что природные режимы имеют фундаментальную значимость для того, что происходит в человеческой истории. В то же время вполне очевидно, что не меньшую значимость для фактуальных исторических изменений имеют человеческие режимы — экотехнологические, психические, социальные и культурные, особенно когда вследствие накопительного эффекта меняются условия и одни режимы сменяются другими. Рассмотрим этот вопрос, имеющий для периодизации особую значимость, более детально.

Человеческие режимы и периодизация истории

Что представляет собой Всемирная история с точки зрения человеческих режимов? Любой режим адекватен только при определенных условиях. Условия неизбежно изменяются — как вследствие спонтанных изменений природных режимов (например, изменений климата), так и вследствие накопления следствий действия человеческих режимов (например, истощение ресурсов в данной местности), что служит вызовом для прежних режимов — режимным кризисом. Кризис в свою очередь заставляет режимы изменяться, адаптироваться или погибать, возможно, вместе с основной частью населения — носителей данных режимов.

Итак, в результате разнообразных кризисов, которые с очевидностью неизбежны в человеческих условиях, старые режимы умирают, а новые появляются. В конечном счете успешные режимы в виде удачных перекомбинаций элементов прежних режимов начинают доминировать и расширяться за счет последних, которые в свою очередь маргинализируются — вытесняются на периферию.

Резонно полагать, что субстанциональный критерий периодизации заключается в смене основных типов разнообразий режимов. Иными словами, разнообразия режимов существовали всегда, но в каждом периоде Всемирной истории был особый тип такого разнообразия.

В чем же специфика этих типов? Здесь мы подходим к ключевому онтологическому решению: в каждую эпоху основные характеристики изменения разнообразия режимов задаются господствующими в это время режимами. Здесь в новых понятиях сформулирована идея, явно или неявно присутствовавшая во многих подходах к структурированию человеческой истории начиная с Гегеля и Маркса: характер эпохи задается сильнейшими, наиболее влиятельными на данный момент целостностями.

Под господством (доминированием) режимов будем понимать их более высокую эффективность в широких пределах сложившихся в данное время условий, причем эта эффективность проявляется в неуклонном распространении через вытеснение и ассимиляцию конкурирующих режимов.

Наиболее яркими и известными являются смены господства экотехнологических режимов: от охоты/собирательства — к земледелию и скотоводству, а затем к машинной индустрии. Охота и собирательство отнюдь не исчезли ни при первом переходе (неолитической революции), ни при втором переходе (промышленной революции). Но характер этих маргинализованных режимов определялся каждый раз именно господствующими режимами, «аграрией» и «индустрией» соответственно (если использовать терминологию Э. Геллнера).

На пути анализа режимных разнообразий нас поджидают многочисленные трудности. Во-первых, если смену экотехнологических режимов можно каким-то образом восстановить из археологических или архивных данных, то смена социальных и культурных режимов представляется почти неуловимой материей, если не «привязать» ее к известным и привычным событиям и целостностям традиционной эмпирической истории. Во-вторых, во весь рост встают проблемы сравнения режимов, интерпретации результатов их столкновения. В-третьих, в одних частях земного шара господствуют одни режимы, а в других — совсем иные, в соответствии с чем появляются еще более трудные задачи сравнительной «заочной» оценки никогда не сталкивавшихся между собой режимов, преодоления известного цивилизационного разнообразия и альтернативности траекторий развития. В-четвертых, встает известная проблема внесения дискретных границ и периодов в реальную постепенность, континуальность исторических изменений.

Решением первой группы трудностей является введение в нашу кон­струкцию понятия общества как режимного триединства, своего рода «проводника» или «реализатора» отношений режимного доминирования. Для решения трудностей второй группы заданы три общих аспекта доминирования обществ (геополитического, геоэкономического и геокультурного), а далее, в части III, развернуты десять более дробных критериев. В качестве решения трудностей третьей группы введены понятия фаз социального развития обществ, типов-аттракторов и принципов «заочного» сравнения уровня развития обществ и режимов. Решением трудностей четвертой группы становится новая интерпретация «громких» исторических событий.

Общество как триединство базовых режимов

Наряду с географическими условиями и границами важнейшими обстоятельствами существования и изменения режимов являются, конечно, сами социальные целостности. Известно большое разнообразие старых и новых альтернативных единиц анализа: державы, государства, страны, общества, народы, этносы, популяции, поселения, нации, группы, классы, формации, цивилизации, исторические системы, миросистемы, социальные сети.

К сожалению, здесь нет возможности обсуждать достоинства и недостатки каждой альтернативы. С точки зрения систематического учета стабильности и изменений человеческих режимов оптимальным представляется старое доброе понятие «общество». Никакие более мелкие единицы не позволяют отвлечься от социальных условий, поставляемых охватывающим целым — обществом. С другой стороны, анализ работ, берущих за основу более крупные, чем общество, единицы — цивилизации, миросистемы, ойкумены в известных концепциях Тойнби, Броделя — Валлерстайна, Макнила и др., — показывает, что общества в этих концепциях всегда присутствуют, причем на главных ролях (что не отменяет их зависимости от охватывающих исторических систем). Новые попытки вовсе отказаться от традиционных целостностей и анализировать лишь социальные сети (М. Манн, Р. Коллинз) нельзя признать удачными по той же причине: в том или ином виде общества в подобных аналитических работах вновь возникают, и характеристики этих обществ и их границы по-прежнему играют важнейшую роль в том, что происходит в сетях (см., напр., [Mann, 1986]). Кроме того, сами сети по своей сути являются частным аспектом социальных режимов и несут в себе те же операциональные трудности: как, например, выяснить, где кончается одна сеть и начинается другая и т. п.

Предварительно определим общество как совокупность человеческих групп с единством базовых социальных и культурных режимов. Почему здесь учитываются только два типа режимов из четырех? Дело в том, что экотехнологические режимы могут быть весьма разнообразными в рамках одного общества, и напротив, сходными для разных обществ (например, определенного типа охота или земледелие), а психические режимы представляют непосильную задачу для исторической реконструкции.

Следующим шагом выделим базовые социальные и культурные режимы и показатели единства. Дело в том, что в каждом обществе есть множество взаимосвязанных социальных режимов, то же касается и культурных режимов. При этом можно считать социологически и культурологически обоснованным следующий тезис. Для осуществления всех социальных и культурных режимов наиболее значимыми условиями являются установившиеся системы власти (политика), регулирующие правила взаимодействия между людьми (мораль и право), порядок обмена и распределения благ и услуг (экономика), язык или языки общения и социального взаимодействия. Итак, в качестве базовых социальных режимов предлагаются политико-правовой и экономический режимы, а в качестве базового культурного режима — языковой режим.

Уточним теперь наше определение. Общество есть совокупность человеческих групп с единством структур власти, моральных и/или юридических правил, единством порядка обмена и распределения, единством языка или языков социального взаимодействия.

Верно, что только национальные государства достаточно хорошо соответствуют всем этим критериям [Wallerstain, 1988; Tilly, 1992]. Но это не означает, что до национальных государств не существовало обществ. Встречая отсутствие того или иного единства, исследователь может заметить, что данная историческая целостность в определенных аспектах является обществом (например, общая политическая власть и режим обмена в древних мир-импери­ях), но в некоторых аспектах она разделена на меньшие общества (например, автономные провинции с собственными языками и даже правовыми кодексами). Такая историческая целостность, как СССР, была во многих аспектах единым обществом (единство политической власти, права, единство денежной системы, порядка обмена и распределения, общность языка социального взаимодействия — русского); в других аспектах СССР был частью охватывающего общества (в военно-политическом отношении страны Варшавского пакта составляли одну управляемую из единого центра империю); наконец, были аспекты, в которых СССР представлял собой не одно общество, а совокупность обществ (развитие национальных языков и культур, относительная автономия политической власти в республиках Прибалтики, Кавказа и Средней Азии).

Итак, общество, рассмотренное как триединство базовых режимов, оказывается весьма гибким понятием, с помощью которого можно квалифицировать даже весьма нетривиальные случаи, далекие от простого единства национальных государств.

Доминирование режимов и обществ — ключ к периодизации

В некоторых регионах мира в каждый момент времени существует некоторое множество обществ (часть которых выходит за границы региона, а иногда даже объединяет 2–3 региона или больше). Кроме того, в каждом обществе и каждом регионе имеется разнообразие режимов. Ранее мы условились считать сущностью каждого периода рост, распространение и удержание доминирующего положения наиболее эффективными в условиях данного периода режимами. Привязка периода к режимам, а не обществам оправдана относительной кратковременностью жизни обществ. Вследствие сложившихся конъюнктурных условий общества могут гибнуть, на их место встают другие, но господствующие режимы в принципе могут оставаться теми же самыми, соответственно и период остается тем же самым.

Вместе с тем, судьба режимов не может считаться независящей от обществ. Не единственными, но важнейшими каналами распространения режимов являются военно-политическая, техно-экономическая и культурно-религиозная экспансии одних обществ в отношении других. Победа общества в некотором аспекте обычно означает и победу его режимов в том же аспекте. Общества используют режимы в качестве средств своего выживания и конкуренции среди других обществ. Однако в долговременном плане можно обернуть это отношение и рассматривать конкуренцию режимов (режимных комплексов) между собой, ведущуюся посредством обществ и борьбы между ними, в качестве преходящих средств. Именно второй подход представляется наиболее перспективным для построения периодизации Всемирной истории.

Итак, победы и поражения обществ — главный материал традиционной историографии — следует представить как феноменальный уровень, манифестацию скрытой конкуренции режимов и смены режимных разнообразий, изменения неизменного как главной субстанции человеческой истории.

Аспекты режимного доминирования обществ

Под доминированием общества А над взаимодействующим с ним обще­ством Б будем понимать совокупность следующих признаков:

геополитическое доминирование — общество А сильнее в военно-организационном и военно-техническом аспекте, оно составляет бо^¢льшую угрозу для общества Б, чем наоборот; А может принуждать Б к альянсам, разрыву альянсов, требовать дань в том или ином виде, принуждать к ресурсным решениям, диктовать правила обмена и т. д.;

геоэкономическое доминирование — экономические субъекты общества А в большинстве случаев навязывают несимметричные, более выгодные для себя правила коммерческого взаимодействия с субъектами общества Б, но делают это посредством не столько принуждения с позиций силы, сколько используя встречный экономический интерес и собственные коммерческие (в широком смысле) преимущества;

геокультурное доминирование — в процессах диффузии и культурных обменов представители общества А таким образом перерабатывают заимство­вания из Б, что превращают их в средства своего влияния и экспансии, тогда как заимствования из общества А в общество Б закрепляют зависимость второго от первого.

Дадим также несколько вспомогательных определений. Общество А аспектно доминирует над обществом Б, если оно обладает хотя бы одним аспектом доминирования при остальных паритетных аспектах. Общество А полностью доминирует над обществом Б, если у него есть все три аспекта доминирования. Общество А находится в гетерогенном паритете с обществом Б, если оно в одном аспекте доминирует (например в геополитическом), а в других, например в геоэкономическом или геокультурном, испытывает доминирование со стороны Б. Гомогенный паритет означает наличие равновесия по всем трем аспектам.

Внешний операциональный критерий показывает, какое из двух обществ эффективнее, если они вступили в конфликт (как правило, это война; лишь в последние 200–300 лет войны всерьез дополняются, а в течение последних 50 лет частично вытесняются дипломатической борьбой, экономической и культурной конкуренцией, см.: [Chirot, 1986]).

Учтем, что большая эффективность режимов и режимных комплексов автоматически не приводит общество к доминированию. Для доминирования в целом, наряду с эффективностью, важны по крайней мере такие параметры, как позиция и масштаб. В геополитике это выгодная (например, окраинная) географическая позиция, масштаб населения и ресурсов, могущих быть мобилизованными в военных целях. В геоэкономике это центральная позиция (пересечение торговых путей), масштаб производства и обменов. В геокультуре это также центральная позиция (пересечение культурных влияний и сетей), наличие на своей территории объектов религиозного поклонения или культурного интереса, защищенность и поддержка со стороны власти и держателей ресурсов, масштаб культурной деятельности.

Поскольку эффективность режимов и режимных комплексов проявляется в степени их влияния на окружение и успеха экспансии, то резонно считать, что наиболее эффективные режимные комплексы предполагают тенденции к захвату выгодных позиций и росту масштаба. Без этого можно говорить лишь о какой-то частной локальной эффективности, не имеющей всемирно-исторического значения и поэтому далее здесь не рассматриваемой.

Общество, будучи носителем наиболее эффективного режимного комплекса, может не быть способным к победе и доминированию, поскольку находится в невыгодной позиции и слишком мало по своим масштабам (общеизвестные примеры — Древняя Греция или Голландия XVI в.). Зато побеждают его режимы, поскольку более крупные и занимающие лучшие позиции общества поневоле воспринимают новые режимы для достижения и сохранения доминирования (так, Рим воспринимал образцы Греции, а Великобритания — Голландии). Таким образом, как бы сквозь калейдоскоп исторической конъюнктуры, удач или неудач пробивается тенденция захвата новыми эффективными режимами лидирующих позиций в мировом регионе.

Соединение преимуществ в эффективности, позиции и масштабе, как правило, дает такой подъем, расцвет, демографический рост, что рано или поздно начинается неминуемая экспансия на соседние и даже отдаленные мировые регионы. В этом и проявляется всемирно-историческое значение появления новой фазы развития, лежащей в основании нашей периодизации.

В части III нашей работы на основе сочетания значений 10 параметров доминирования представлены 6 фаз развития обществ.

Следует ли учитывать так называемую латентную эффективность режимов и обществ (скажем, роль средневековых университетов — пример, подсказанный А. В. Коротаевым), когда не особенно значимые в одном периоде черты начинают играть исключительно важную роль в доминировании обществ и режимов в последующие периоды? Признавая значимость такого рода латентной эффективности, необходимо все же иметь в виду, что определяющую логику протекания процессов в периоды до проявления этой эффективности составляли другие режимы и режимные комплексы — доминанты своего времени. Это отнюдь не означает, что многообразные ростки нового, появляющиеся зачастую в обществах, далеких от лидерства, не достойны исторического внимания. Дело лишь в том, что эти слабые пока начинания и латентности не могут служить основанием для периодизации. Зато при установлении каркаса периодизации как раз ярче будет виден контраст между этими слабыми пока ростками нового и доминированием совсем иных структур и режимов, которым в будущем предстоит отступить, открывая дорогу вырастающему в тени окраин.

Трактовка альтернативности и многолинейности истории:
типы-аттракторы и зоны кризиса

Хорошо зная о современном предубеждении против каких-либо линейных схем стадий и фаз исторического развития, покажем, что фазы могут быть достаточно широки, чтобы включать и всю реальную специфику отдельных обществ, культур, цивилизаций, и специфику индивидуальных траекторий исторического изменения.

Чтобы концептуализировать очевидные и существенные различия между обществами в единой фазе, мы используем ранее введенное понятие тип-аттрактор [Розов, 1997, 1999] — гибрид веберовского «идеального типа» и «аттрактора» Пригожина [Вебер, 1991; Prigogine, 1986].

В структурном плане тип-аттрактор определяется как режимный комплекс, устойчивый в рамках определенного разнообразия условий.

В параметрическом плане тип-аттрактор предстает как некий локус («воронка», «седловая точка», «энергетическая яма») в пространстве измерений изменения обществ. Таким образом, каждая фаза оказывается достаточно широкой областью, включающей несколько локусов — типов-аттракторов.

Каждый такой локус способен «притягивать» и «захватывать» выбитые из других локусов общества; причем, попадая в данную область (локус) параметрического пространства, т. е. приобретая соответствующий режимный комплекс (см. выше), общество вступает в более или менее длительную фазу стабильности (устойчивое состояние).

Эта устойчивость объясняется тем, что сохранение заданных значений по каждому измерению (сохранение того же режимного комплекса в структурном плане) более комфортно для влиятельных социальных групп общества в данных границах условий, чем какие-либо существенные изменения (выход из этой области пространства измерений, смена режимного комплекса).

Системное «притяжение», или смещение обществ к центру типа-аттрак­тора, проявляется в истории как явление социального резонанса и мегатенденции как цикла положительных обратных связей между переменными, совместное и взаимоусиливающее изменение значений которых, собственно, и составляет это смещение [Розов, 1992, гл. 4].

Движение к типу-аттрактору, связанное с существенным ростом, развитием, повышением эффективности, выходом на новую фазу исторического развития, трактуется как мегатенденция «лифт», объединяющая в единый комплекс положительных обратных связей динамические стратегии [Розов, 1997, 1999], когда все могущественные и влиятельные социальные группы вовлечены во взаимосвязанные и взаимовыгодные виды деятельности, которые обеспечивают удовлетворение их основных нужд и растущий социальный комфорт.

Когда рост переходит в плато, это означает, что общество достигло самого центра типа-аттрактора и соответствующего периода процветания и стабильности. Центр каждого типа-аттрактора означает максимальное взаимное соответствие и гармонию между всеми человеческими режимами общества в этом центре, так же как гармонию между экологическими режимами и человеческими техно-экологическими режимами. В то же время плато означает усиление уравновешивающих обратных отрицательных связей, своего рода торможение мегатенденции «лифт».

Раньше или позже, но накопление внутренних (например, экологических или демографических) и внешних (например, геополитических) напряжений образует новый ряд вызовов (А. Тойнби), которые выталкивают общество из типа-аттрактора в зону бифуркации и кризисов, где общество вновь становится открытым влияниям прежнего типа-аттрактора и разнообразных новых типов-аттракторов.

Известно, что кризис может вести не только к упадку и распаду, но нередко к новым способам развития, новому росту и дальнейшей системной трансформации. Эти процессы концептуализируются как переходы общества к принципиально новому типу-аттрактору. Если этот аттрактор обеспечивает очевидно более эффективные в широком спектре условий, гармонично увязанные между собой и необратимые режимы, то он должен быть помещен в более высокую социальную фазу.

Итак, предложенная концептуальная конструкция, опирающаяся на вполне однолинейную схему смены доминирования новых режимов и режимных комплексов, не исключает, а, напротив, предполагает большое разнообразие типов обществ в рамках каждой эпохи, каждого периода и каждой фазы развития. Именно паритетные между собой типы-аттракторы, принадлежащие одной фазе, своего рода каналы смещения обществ между ними, позволяют составлять весьма сложные картины и индивидуальные траектории исторического движения обществ. В то же время это вовсе не противоречит тому, что при столкновении обществ как режимных комплексов побеждают сильнейшие, и не исключает прорыва обществ в области необратимых изменений — в новые фазы развития.

Единство периодизации и изолированные пространства

Какой смысл имеет периодизация, построенная на основании событий Евразии, для доколумбовой Америки? для Австралии? для Океании? Поскольку в каждой связанной группе мировых регионов была своя история, то не будет ли естественным для каждой такой группы строить свою периодизацию?

Действительно, если общества не взаимодействуют либо эти взаимодействия слабы и опосредованы другими звеньями (как, например, между Западной Европой и Китаем до XVII–XVIII вв.), то о доминировании говорить некорректно. Здесь следует говорить об особой форме лидерства — заочном лидерстве.

По каким же критериям можно давать обществам сравнительную оценку в целях выявления мирового лидера?

Для доиндустриальных обществ наиболее детально разработанным и обоснованным инструментом является система шкального анализа сложности обществ, разработанная в конце 1960‑х гг. американским антропологом Робертом Карнейро [Carneiro, 1970a]. Вначале Карнейро выделил 354 черты, затем расширил их список до 618. Учитывались следующие 14 категорий: 1) жизнеобеспечение, 2) поселения, 3) архитектура, 4) экономика, 5) соци­альная организация и стратификация, 6) политическая организация, 7) зако­ны и юридические процессы, 8) военное дело, 9) религия, 10) керамика и искусство, 11) орудия, утварь и ткани, 12) обработка металла, 13) водные технологии и навигация, 14) специальные знания и практики. На этом основании было проанализировано и проранжировано 100 обществ, причем обнаружены весьма сильные корреляции (порядка 0,8) между сложностью обществ по разным аспектам и исключительно высокая корреляция (0,95–0,96) между сложностью обществ в рамках одного аспекта (категории).

Карнейровские черты являются операциональными признаками, своего рода окаменелостями, доступными для археологического, архивного анализа, по отношению к живым режимам. Количество черт вполне может служить критерием эффективности режимов. Для каждого из трех критериев доминирования выделим из 14 категорий Карнейро следующие важнейшие, с указанием количества учитываемых черт в расширенной версии списка (618).

Оценка геополитического лидерства: военное дело (57 черт), политическая организация (100), обработка металла (25), водные технологии и навигация (17).

Оценка геокультурного лидерства: религия (54), архитектура (35), специальные знания и практики (35).

Оценка геоэкономического лидерства: жизнеобеспечение (32), поселения (38), экономика (111), вновь водные технологии и навигация (17 черт).

Есть множество логических подходов к получению общей оценки лидерства на основании данных анализа обществ-претендентов с точки зрения черт указанных выше групп. Укажем лишь на некоторые.

Во-первых, можно просто сделать общий рейтинг обществ-претендентов на основании подсчета числа имеющихся у них черт из всех указанных категорий. Для этого подхода предпосылкой является равенство значимости всех категорий и всех их черт с точки зрения выявления заочного лидерства.

Во-вторых, можно установить постоянную приоритетность: к примеру, наиболее значимыми считать черты из категорий, отнесенных к геополитике, учитывать первенство в рейтинге именно по этому параметру, но засчитывать это первенство как лидерство только при условии попадания такого общества в первые пятерки в рейтингах геоэкономики и геокультуры. Здесь одной предпосылкой является главенство геополитики при столкновениях обществ: более мощное в военно-политическом отношении общество подчиняет себе или существенно теснит менее мощные, а затем активно заимствует их экономические и культурные достижения. Другой предпосылкой является ограничение на возможность последнего заимствования. Если геополитический лидер не входит в первую пятерку (десятку или двадцатку — это уже вопрос эмпирических уточнений) по рейтингам геоэкономики и геокультуры, то его способность заимствовать соответствующие достижения (или черты, по Карнейро) недостаточна для поддержания лидерства; соответственно, накопление экономических ресурсов и культурная легитимность будут на стороне противников, что в скором времени приведет и к геополитическому упадку такого завоевателя (случаи гуннов, империй Чингисхана и Тимура, Османской империи).

В-третьих, можно учитывать смещение в приоритетности категорий в масштабе человеческой истории. К примеру, главными, определяющими в начале человеческой истории можно считать рейтинги уровня развития жизнеобеспечения, затем поселений, затем геополитических категорий (военное дело и обработка металла), затем геополитических совместно с геокультурными категориями (религия, архитектура, специальные знания и практики), затем геополитических совместно с геоэкономическими (экономика и навигация). В настоящее время главными категориями, вероятно, являются геоэкономические, причем есть признаки усиления значения геокультурных критериев лидерства. (Подход Карнейро страдает отсутствием учета черт обществ со времени индустриальной революции. Дополнение его списка чертами индустриальных обществ и обществ последующих типов — весьма актуальная, достаточно сложная, но вполне выполнимая задача.)

Сравнение между собой обществ, выделение региональных и мировых лидеров в каждом столетии или двадцатилетии на основании точного подсчета черт Карнейро — задача будущих исследований. Главные недостатки использования шкального анализа по Карнейро — крайне высокая трудоемкость и дефицит данных для многих обществ по многим чертам.

Следует отметить, что в заочном сравнении есть весьма глубокий и даже практический смысл: рано или поздно произойдет реальное столкновение обществ из изолированных ранее мировых регионов, причем исход столкновения будет прямо зависеть от достигнутой каждым обществом фазы развития. Поэтому самый отдаленный населенный остров Тихого океана жил как бы в двух временах: в своем собственном ритме, с собственной мини-периодизаци­ей и в универсальном всемирно-историческом времени — в перспективе встре­чи с обществами — носителями иных ритмов и иных фаз развития.

Получается, что вместе с разделениями и последующими столкновениями обществ расходятся и сходятся линии периодизации. Вместо одной цепи получаем сложнейшую сеть. Не нарушается ли здесь опять принцип единства и пространственной однородности периодизации? Ответом служит понятие стержневой периодизации, основанной на отслеживании этапов прорыва обществ-лидеров в новые фазы социального развития (детально эта структура развернута в III и применена в IV части данной работы).

Единство и аспектная множественность периодизации

В том же ключе будем рассматривать проблему множественности аспектных периодизаций.

Действительно, никто не может запретить составлять самые разные периодизации, например, истории музыки, истории костюма, истории географических открытий, истории языков и т. д. Возможности составления периодизаций по любым чертам обществ показал Гудсблом [Гудсблом, 2001]. Резонную структуру из трех вкладывающихся друг в друга, отчасти автономных периодизаций задал Стернз [Стернз, 2001]. С учетом 618 черт сложности обществ по Карнейро количество возможных периодизаций может стать устрашающим.

Сохраняя максимальный либерализм относительно выбора возможных оснований периодизации (например, по критерию конструкции и распространения зонтиков), будем иметь в виду стержневую периодизацию, основанную на достижении обществами-лидерами новых фаз социального развития. Можно быть уверенным, что любые аспекты человеческого существования, могущие стать основаниями для периодизации (будь то архитектура, медицина, секс, приготовление пищи или женский макияж), всегда испытывали сильнейшее влияние со стороны режимов и факторов, учитываемых в стержневой периодизации. Иными словами, получаем ничем не ущемляемый либерализм в отношении сочинения самых экзотических периодизаций и возможность упорядочения этой разноголосицы с помощью надежной и субстанциональной стержневой периодизации.

Континуальность режимных изменений
и громкие исторические события

Следующая трудность формулируется в таком вопросе: как превратить континуальные изменения доминирования режимов в четкие границы периодизации?

Действительно, ослабление одного комплекса режимов и замена его другим комплексом могут происходить в течение столетий, а на заре человеческой истории — в течение тысячелетий. Периодизация же требует более или менее четких границ между периодами, иначе она теряет смысл. Неоднократно предлагавшиеся варианты замены периодизаций — либо количественными процессами (Г. Спенсер, Л. Уайт, Й. Гудсблом), либо добавлением черт (Р. Карнейро) — так и не получили распространения. Историки по-прежне­му пользуются периодами, эпохами и границами между ними, пусть некритично воспринятыми, необоснованными, но во многих отношениях удобными и полезными. Попробуем совместить долговременность и континуальность режимных сдвигов с реальными потребностями в четких временных делениях.

Верно, что режимы изменяются, распространяются, делаются более или менее эффективными и доминирующими на протяжении длительного времени более или менее непрерывно, континуально. Однако этот взгляд гораздо адекватнее при весьма больших пространственно-временных масштабах анализа. При рассмотрении режимных изменений в масштабе каждого мирового региона, каждого общества, тем более каждой провинции и каждого поселения картина радикально меняется. В каждой из этих единиц в определенное время режим вовсе отсутствовал, затем появился, стал распространяться, затем вступил в противоборство с прежним доминирующим режимом, вытеснил его, оказался вытесненным сам, стал ингредиентом для синтеза нового режима или исчез. Иными словами, вместо сплошной непрерывности мы получаем, напротив, определенное количество точек перехода разной значимости, так что задача стоит в содержательно обоснованном выборе некоторых из этих точек в качестве границ периодов.

Для периодизации Всемирной истории адекватным масштабом являются мировые регионы (ниже предложен перечень 30 таких регионов). Будем считать, что для остальных мировых регионов ситуация существенно не меняется до тех пор, пока в одном регионе не станет доминирующим общество с принципиально новым режимом, принадлежащим новой фазе развития. Такова будет первая веха, внутренний состав которой подлежит анализу. При этом в других мировых регионах доминируют старые режимные комплексы и старые фазы развития, которые хотя и стали испытывать воздействие нового, но пока уверенно сохраняют свои позиции. Поэтому от указанной первой вехи начинается лишь первый — переходный период эпохи, который будем называть формативным.

Каковы могут быть основные исходы столкновения носителей режимов новой фазы развития с прежними мировыми лидерами среди обществ? Старый лидер может потерпеть поражение, как это было с Византией в XV в. или Испанией в XVII в., уступить место новым лидерам (соответственно, Османской империи; Англии, Франции и Голландии) с новыми, более эффективными режимными комплексами. Старые лидеры могут сами воспринять новые наиболее эффективные режимы и сохранить прежние позиции доминирования (модернизация во Франции, Пруссии — Германии и России в XVIII–XIX вв.). Наконец, старый лидер может уступить свои позиции новым доми­нантам, но не уходить со сцены полностью, сосредоточившись на выращива­нии новых образцов и режимов из частично воспринятых новшеств и собственных возрождаемых традиций (Англия после Второй мировой войны).

Так или иначе, основной период эпохи проходит под флагом нового лидерства — либо новых обществ-лидеров, либо старых лидеров, с успехом воспринявших наиболее эффективные в данной эпохе режимные комплексы.

Можно ли сказать, что старая эпоха после этого полностью исчезает? Как же быть тогда с вытесненными на периферию старорежимными обществами, не затронутыми отдаленными изолятами? Ведь здесь еще во многом действует логика старой эпохи, значит, говорить о ее исчезновении неверно. Тут мы приходим к непривычному для периодизаций решению — признанию одновременного сосуществания эпох, пусть и в разных их стадиях. В результате наша периодизация оказывается не линейной лестницей смены периодов, а многослойной сложной структурой, в которой одновременно сосуществуют разные эпохи в своих разных этапах.

Знаковые события — двери в новый этап исторической эпохи

Традиционная история вплоть до XX в. была сосредоточена на великих людях и великих событиях. Затем более глубокий теоретический подход к истории, которым мы прежде всего обязаны Марксу, Веберу, Тойнби, школе «Анналов», вывел громкие исторические события из историографической моды. По Броделю, изучать следует глубинные долговременные исторические процессы, а не «пыль» событий. По-видимому, пришло время реабилитировать громкие исторические события, но уже не в контексте построения «славной истории великих деяний благородных мужей», а как раз в контексте значения этих событий для протекания глубинных исторических процессов.

Во-первых, громкость события прямо соответствует шоку от удивления. Победа над слабейшим неудивительна. Шок вызывает поражение того общества, которое было одним из признанных лидеров, доминантов. Во-вторых, победа нового общества-лидера резко повышает возможности распространения его режимов и образцов, получающих высшую степень легитимизации и популярности. В то же время дискредитируются режимы и образцы, характерные для проигравшего старого общества-лидера. Иными словами, громкое событие, связанное со сменой лидерства либо с победой внутренней фракции общества-доминанта, отстаивающей стратегию модернизации, является своего рода проходом в новый исторический этап.