Гаман-Голутвина. Книга рассчитана на специалистовполитологов и всех, кто интересуется политикой и историей России. Isbn 5870470552

• Название: Книга рассчитана на специалистовполитологов и всех, кто интересуется политикой и историей России. Isbn 5870470552
• Анкор: Гаман-Голутвина.doc
• Дата: 19.01.2018
• Размер: 2.11 Mb.
• Имя файла: Гаман-Голутвина.doc
• Тип: Книга; #14514
• страница: 10 из 26

из бывших холопов; португальский юнга, став­ший петербургским генерал-полицмейстером Девиер. Эти и многие другие лица незнатного, порою самого низкого, происхождения вошли в когорту вершащих судьбы Отечества лиц благодаря личной доблести и усердию.

В период правления Петра дворянство действительно стало но­вым правящим классом. Однако вопреки предпринятым Петром Iме­рам качество этой элиты не соответствовало замыслам своего создате­ля. В этой связи принципиально важно отметить, что нормативное обеспечение меритократического критерия карьерного продвижения, которым стало принятие Табели о рангах и иных, близких по духу до­кументов, есть необходимое, но отнюдь не достаточное условие для утверждения этого принципа в практике рекрутирования элиты и в уп­равленческой практике вообще, ибо юридическая норма не тождест­венна психологической установке: принятие юридического норматив­ного акта есть лишь начальная ступень преобразований в области по­литической психологии и морали.

Меритократический смысл Табели о рангах и иных подобных нормативных документов состоял в том, чтобы поставить государст­венную службу выше предрассудков породы. Однако наивно полагать, что нравы меняются вместе с принятием нормативного документа. Не­смотря на все усилия Петра I, собранная "поштучно", по принципу личной доблести, команда "птенцов" не оправдала надежд своего со­здателя: новые, европейского типа учреждения и строгие инструкции оказались для них "платьем на вырост", которое они изорвали раньше, чем успели вырасти. Казнокрадство и взяточничество в среде чинов­ников, включая высший эшелон управления, достигли невиданных ра­нее масштабов. В царствование Петра современники замечали, что "из 100 рублей, собранных с обывательских дворов, не более 30 рублей шло действительно в казну; остальное беззаконно собиралось и до­ставлялось чиновникам" (116, т. 1, С. 339).

Описывая многочисленные внешние войны Петра, С. Соловьев констатировал, что Петр был вынужден вести иную войну — ту , ко­торая, как отмечает историк, "была тяжелее Северной". Это была изну-

128

рительная борьба со своими же сотрудниками и соратниками, которые не могли отрешиться от взгляда на службу государственную "как на кормление, на подчиненных как на людей, обязанных кормить, на каз­ну как на общее достояние в том смысле, что всякий, добравшийся до нее, имеет право ею пользоваться" (245, С. 564). При этом следует при­нять во внимание, что речь идет о людях, которые "принесли свое му­жество для борьбы со внешними врагами, способность к тяжелому труду, способность быстро приобрести знание, искусство в том или другом деле, нужном для России" (245, С. 563).

Масштабы злоупотреблений были поистине колоссальны. Пред­ставление о них дает оценка состояния Меншикова—бесспорного ли­дера среди любителей казенных денег, — произведенная после его от­ставки. У Меншикова были конфискованы 90000 крепостных, города Ораниенбаум, Ямбург, Копорье, Раненбург, два города в Малороссии (Почеп и Батурин), капитал на сумму в 13000,000 р., из которых 9000000 р. находились на хранении в иностранных банках; движи­мость и драгоценности стоимостью в миллион рублей, а также золотая и серебряная посуда весом более 200 пудов (И 6, т. 1, С. 517) Для адек­ватной оценки этих цифр стоит напомнить показатели бюджета рос­сийского государства: его доходы составляли в 1710 г. 3134000 р., в 1725-м — 10186707 р. (245, С. 572). Таким образом, только финансо­вый капитал Меншикова превышал годовой бюджет всего государства! Поразительно то, что в одном человеке уживались и беспримерная от­вага, и гибкий, живой ум, и несомненные способности к обучению, и необычайная энергия, и бесконечная преданность Петру. Заслуги Мен­шикова действительно значительны: герой Батурина, Калиша, Полта­вы, Переволочны, стоявший вместе с Петром I у истоков создания рус­ского флота, он не устоял против соблазнов личного обогащения. В по­следний период жизни Петра I Меншиков был смещен с поста прези­дента Военной коллегии, что предсказывало переход царя от угроз и денежных штрафов к более решительным мерам. От наказания Мен­шикова спасла смерть Петра I. Таковы издержки ускоренного взросле­ния элит, формирующихся "казенно-парниковым" способом. Петр I был поставлен в трудное положение: с одной стороны — злоупотреб­ление высших должностных лиц государства, с другой — необходи­мость поддержания авторитета государственной власти. Поэтому Петр I нередко был вынужден в качестве "педагогического" средства поли­тического воспитания своих сподвижников использовать свою знаме-

129

нитую дубинку. Отколотив в мастерской токаря Нартова кого-нибудь из проштрафившихся соратников (особенно часто это бывало с Мен-шиковым), царь тут же приглашал его к обеду.

Неэффективность управленческого слоя и управленческой ма­шины в целом, значительные масштабы злоупотреблений чиновников вынудили Петра I предпринять меры по созданию действенной систе­мы контроля в качестве инструмента мобилизации правящего слоя и общества в целом для решения задач развития. С этой целью Петром I была создана разветвленная многоуровневая репрессивная система, включавшая Преображенский и Тайный приказы, фискальную службу и прокуратуру.

Как отмечалось выше, использование тайной полиции в качест­ве инструмента контроля верховной власти над правящим сословием и обществом в целом к этому времени уже стало характеристикой рос­сийского политического развития: предшественниками Преображен­ского приказа была опричнина Ивана Грозного и Тайный приказ царя Алексея Михайловича. Об опричнине было сказано выше; Тайный приказ как попытка систематического контроля за деятельностью го­сударственного аппарата был создан царем Алексеем Михайловичем во второй половине XVII в. Однако Тайный приказ не был узкоспеци­ализированным репрессивным институтом, а выполнял функцию лич­ной канцелярии царя с неограниченной сферой компетенции и в этом качестве стоял выше всех других приказов.

Преображенский приказ и Тайная канцелярия в системе цент­рального аппарата выполняли функции карательных органов, разгра­ничивая сферы компетенции по географическому принципу: ставший преемником Тайного приказа царя Алексея Михайловича Преображен­ский приказ находился в Москве, а возникшая в 1718 г. в связи с розы­ском по делу царевича Алексея Тайная канцелярия — в Петербурге.

Недостаточность вышеупомянутых учреждений в качестве ин­струментов контроля предопределила расширение карательной систе­мы. Указ от 2 марта 1711 г. предписывал создание двух новых органов — Сената и фискалата (тайная полиция на общественных началах).

Система фискалата имела ряд существенных дефектов. Прежде всего это освобождение фискала от ответственности в случае ложнос­ти его доноса. Если принять во внимание, что фискалат был изъят из сферы компетенции местной администрации (что означало его непод-контрольность власти), то очевидно, что подобный порядок создавал

130

неограниченные возможности произвола при абсолютной безответст­венности, стимулом которой служил еще один существенный недоста­ток этой системы, обусловленный вышеупомянутым дефицитом госу­дарственного бюджета — отсутствие казенного финансирования фис­калата: фискалу причиталось от половины (по Указу от 5 марта 1711 г.) до трети (по Указу от 17 марта 1714г.) имущества, конфискованного у лица, осужденного по доносу фискала. Легко понять, сколь велик был соблазн необоснованных доносов из жадности. Фискалы из купцов да­же освобождались от уплаты налогов. Это настолько стимулировало массовое участие купцов в деятельности фискалата, что Сенат был вы­нужден отказаться от услуг фискалов из купцов. Нетрудно представить степень недовольства фискалатом в обществе.

Функционирование фискалата продемонстрировало неэффек­тивность тайного надзора. Осознание несовершенства фискалата в ка­честве инструмента контроля и стремление усилить контроль за правя­щим слоем, включая Сенат, обусловили учреждение прокуратуры. Главным отличием последней от фискалата становились гласность надзора и преимущественная нацеленность этого органа в адрес пра­вящего сословия: прокуратура была учреждена как инструмент надзо­ра за деятельностью высшего органа управления государством — Се­ната. Сам факт подобного учреждения говорит об оценке эффективно­сти деятельности Сената: ни многочисленные штрафы, ни угрозы, ни даже физические методы воздействия на сенаторов не способствовали улучшению его работы. Учреждение прокуратуры свидетельствует о том, что "Петр не располагал вышколенными чиновниками и ему при­ходилось внушать им самые элементарные правила..." (186, С. 464). Функции прокуратуры и фискалата во многом были схожими и выпол­нялись в контакте. Различия между двумя институтами контроля были обусловлены тем, что сферой действия прокуратуры были преимуще­ственно высшие государственные учреждения, тогда как деятельность фискалата практически не имела ограничений. При этом очевидно приоритетное положение прокуратуры, независимость которой от Се­ната и коллегий призваны были подтвердить положения указа об ис­ключительной подотчетности обер-прокурора лично царю, что призва­но было способствовать повышению эффективности контроля верхов­ной власти над элитарным слоем. Формирование органов прокуратуры знаменовало завершение процесса создания системы контроля верхов­ной власти не только над обществом, но и над правящим сословием.

131

Однако, несмотря на усилия Петра, эффективность этой систе­мы была невысока. Не вдаваясь в детализированную аргументацию этого тезиса, можно привести следующий факт в качестве иллюстра­ции позиции главного контролера империи — обер-прокурора Ягу­жинского. По преданию, незадолго до смерти Петр приказал Ягужин­скому издать распоряжение следующего содержания: если кто украдет столько, что на эту сумму можно купить веревку, то будет повешен. В ответ обер-прокурор ответил, что в этом случае государь рискует ос­таться без подданных: "Мы все воруем, только один более и примет­нее, чем другой" (19).

Анализ процессов элитообразования в эпоху Петра I показыва­ет, что в этот период была осуществлена модернизация модели элито­образования. Дело не меняется от того, что в исходном замысле меры Петра I не носили системного характера продуманной модернизации, а диктовались прагматическими потребностями политической ситуа­ции. Тем более отчетливо проступают закономерности. В эпоху Петра I отчетливо проявился целый ряд характеристик мобилизационной мо­дели элитообразования, в частности, борьба верховной власти с правя­щим классом. Верховная власть в целях контроля над правящим слоем создает репрессивный аппарат, надзирающе-контрольную систему, ко­торая, в свою очередь, предрасположена к эрозии. Механизмом элит­ной ротации в этой системе выступает чистка, подтверждением чему явилась внутренняя политика Петра I, всецело подчинившего себе пра­вящий класс. В этой системе верховная власть, инициирующая разви­тие и персонифицирующая государственные интересы (которые не совпадают с экономическим интересом хозяйственных субъектов, так как опережают его), создает правящий класс, как это делал Петр I по­средством издания многочисленных инструкций и регламентов, регу­лирующих процесс рекрутирования правящего слоя, и ротирует его посредством репрессий и чисток.

Проявлением характерной для мобилизационного (читай — ми­литаризованного) развития монополизации власти стала ликвидация Петром патриаршества: в условиях войны единоначалие есть условие победы. Отсюда — стремление верховной власти ликвидировать кон­курента на соправление в лице высшей духовной власти, ибо "...патри­арх, не сочувствующий преобразованиям, необходимо становился опо­рою недовольных, средоточием и вождем их, давал благословение их делу" (245, С. 535). Едва не спровоцировавший смуту конфликт отца

132

Петра, царя Алексея Михайловича, с патриархом Никоном, выражав­шим притязания на власть формулой "Архиерейская власть подобна солнцу, а царская власть подобна луне, лишь отражающей солнечный свет", был свеж в памяти властного круга, поэтому ликвидацию патри­аршества с полным основанием можно рассматривать как закономер­ный шаг к усилению моноцентризма власти, являющегося атрибутом милитаризованной организации социума. Легенда гласит, что в ответ на пожелание церковных иерархов иметь патриарха Петр передал им Духовный регламент и не допускавшим возражений тоном произнес: "Вы просите патриарха, — вот вам духовный патриарх". А вынув из ножен кортик, ударил им по столу и добавил: "А противомыслящим — булатный патриарх!" (186, С. 448).

Именно в эпоху Петра I обрели свойственные мобилизацион­ной модели очертания взаимоотношений политической и экономиче­ской элит, в системе которых верховная власть выступает субъектом рекрутирования не только управленческого слоя, но и экономической элиты, что кардинально отличает эту систему от описанной выше "американской" модели. В условиях последней, являющейся класси­ческой версией инновационного типа развития, дисперсные экономи­ческие элиты создают государство и посредством торга приходят к со­глашению относительно фигуры главы государства. В рамках этой мо­дели форма и содержание концепта "исполнительная власть" совпада­ют, поскольку глава государства действительно исполняет решения, являющиеся результатом консенсуса экономических элит, в то время как в условиях "российской модели" верховная власть является не ис­полнителем, но творцом социальных форм, субъектом социального конструирования, создающим и политическую элиту, и экономичес­кую.

Петровская эпоха наглядно демонстрирует тот факт, что именно благодаря активности верховной власти начало XVIII в. стало време­нем становления и быстрого развития и российской промышленности, и российского делового класса. В этот период впервые столь отчетли­во проявился приоритет политической элиты над экономической, явля­ющийся характерной чертой мобилизационной модели. Соотношение различных элит в этот период характеризуется не просто приоритетом политического класса: по существу, экономическая элита стала дети­щем политической; политическая элита создавала экономическую — жестко-директивно, сочетая "кнут и пряник".

133

Первым шагом в этом направлении можно считать упомянутый выше Указ о единонаследии 1714г., ставший "методологической и ми­ровоззренческой основой" этого социального конструирования благо­даря принципиальному положению Указа, культивировавшему актив­ное начало и представлявшему (вопреки бытовавшему ранее предрас­судку о праздности как уделе высших классов) различные виды дея­тельности — занятия ремеслами, торговлей, художественными про­мыслами, учение и т.п. — в качестве не только не противоречивших дворянскому званию, но, напротив, составлявших достойное занятие высших классов. При этом подчеркивалось особое значение активнос­ти в области развития промышленности, которая по значимости была поставлена едва ли не вровень с государственной службой. Однако главную роль в стимулировании процесса создания экономической элиты и деловой активности сыграли, конечно же, не просвещение и увещевания, а экономические стимулы — многообразные казенные субсидии, ссуды и льготы, способствовавшие развитию промышленно­сти и активному участию в хозяйственной деятельности высших клас­сов.

Известно, что при Петре было создано более 200 фабрик и заво­дов, ставших по существу основой отечественной промышленности. Принципиально важно зафиксировать невиданный в Европе механизм их создания: организация того или иного предприятия начиналась с со­ответствующего указа Петра, предписывавшего создание за казенный счет необходимых государству завода или фабрики; после того, как предприятие становилось на ноги, следовала его директивная привати­зация в пользу принудительно образуемой из купечества компании на беспримерно льготных условиях. Иногда аналогичный указ предписы­вал создание нового предприятия непосредственно частными предпри­нимателями, которым вменялось в обязанность вхождение в "компа­нии" для обеспечения жизнеспособности вновь создаваемого предпри­ятия. Однако и в этом случае процесс его создания сопровождался бес­численными казенными льготами, включая право беспошлинной про­дажи произведенных товаров и покупки необходимых материалов, без­возвратными субсидиями, беспроцентными ссудами, которые впослед­ствии нередко списывались. Созданной в 1719 г. с целью поощрения отечественной промышленности Мануфактур-коллегии вменялась в обязанность всяческая поддержка вновь созданных промышленных предприятий вплоть до прямой финансовой помощи, а также их все-

134

мерная защита от иностранной конкуренции. В целях поощрения оте­чественного купечества оно было изъято из ведомства воевод, получи­ло собственный суд и управление посредством городовых магистратов и главного магистрата.

Примечателен тот факт, что издержки в случае коммерческих не­удач предпринимателей нередко ложились на государственную казну. Примером тому может служить история организации инициированно­го Петром после посещения Франции шелкового производства при участии высших чиновников государства — вице-канцлера Шафирова, тайного советника Толстого и светлейшего князя Меншикова (впослед­ствии замененного графом Апраксиным). Основанная при таком высо­ком участии и высочайшем покровительстве компания получила ши­рочайшие льготы и привилегии, включая право беспошлинного ввоза шелковых товаров (которое, впрочем, было с выгодой перепродано ча­стным торговцам за немалую сумму). Но несмотря на столь льготные условия, дело кончилось финансовым крахом, а убытки понесла казна.

Неизбежной оборотной стороной государственного патронажа промышленности было то, что русские "капиталисты" ("буржуа") бы­ли не свободными предпринимателями, а скорее агентами правитель­ства. В тех случаях, когда частные предприятия создавались за госу­дарственный счет, право собственности на создаваемые предприятия, как и в ситуации с поместьями, оставалось за государством; объем прав частных предпринимателей в этом случае точнее передает термин "распоряжение", ибо право владения распространялось на предприни­мателей и их наследников лишь до тех пор, пока они управляли пред­приятиями и лишь в том случае, если они осуществляли это удовлетво­рительно с точки зрения государства; в противном случае правительст­во могло национализировать предприятия. "Даже предприятия, со­зданные частично или полностью частным капиталом, не были част­ной собственностью в строгом смысле слова, ибо правительство мог­ло в любой момент отобрать их у "собственников" (190, С. 276).

Принципиально важно констатировать жестко-директивный стиль петровского созидания, при котором предпринимательская дея­тельность навязывалась нередко вопреки воле новых буржуа. Частно­предпринимательская деятельность приобретала черты государствен­но-обязанной повинности за государственный счет, а частные пред­приниматели являлись таковыми зачастую лишь формально, выступая по существу агентами (инструментом) правительства. Этот механизм

135

В. Ключевский назвал "казенно-парниковым воспитанием промыш­ленности" (100, кн. 2, С. 554). К этому можно добавить, что подобным же "казенно-парниковым" способом создавалась не только промыш­ленность, но и ее субъект — экономическая элита: к самим предприни­мателям Петр I относился так же, как и к простым дворянам: "то есть безо всякого внимания к их личным интересам и желаниям" (190, С. 276). Поэтому правомерен вывод ПаЙпса о том, что, хотя осуществлен­ное Петром I развитие промышленности было новшеством по своему духу, по воплощению оно было совершенно традиционно: "хотя при Петре существовала промышленность, промышленного капитализма при нем не было" (190, С. 278), ибо государство было собственником всех средств производства, диктовало цены и было практически моно­польным потребителем промышленной продукции; "предпринимате­ли" могли быть уволены за проступок, а рабочая сила была закрепоще­на.

Апогеем политики создания отечественной экономической эли­ты стал Указ от 18 января 1721 г., фактически уравнявший в правах промышленных предпринимателей с правящей элитой — дворянст­вом: промышленники получили прежде являвшееся исключительной дворянской привилегией право приобретения земель с приписанными к ним крестьянами, что было призвано способствовать обеспечению предприятий рабочей силой. Более того, в развитие этой политики спу­стя год Петр пошел даже на беспрецедентное нарушение собственных предписаний относительно жестокого преследования укрывательства беглых крестьян: Указ от 18 июля 1722 г. запретил выдавать беглых крестьян, ставших рабочими на промышленных предприятиях. Таким образом, эти меры наглядно показывают роль верховной власти как субъекта создания не только промышленности, но и промышленной элиты, что неизбежно определяло подчиненное положение последней. И хотя Строганову в 1722 г. был пожалован титул барона, российская буржуазия всегда сохраняла подчиненное по отношению к чиновной знати положение, а буржуазия начала XX в., по выражению Горького, была больна "собачьей старостью". И в этом отношении реформы Пе­тра I представляли собою "всего лишь улучшенный вариант москов­ских порядков и были куда менее революционны, чем это представля­лось современникам... В общем и целом Петр I стремился сделать мос­ковские порядки более эффективными и поэтому придал им более ра­циональный характер" (190, С. 169), однако петровские методы были

136

традиционны, в мерах Петра I "проступала вотчинная подкладка", а "окно в Европу" было прорублено "азиатскими приемами" (190, С. 170)'.

Смерть Петра I положила конец многим его начинаниям; не луч­шим образом сказалась она на нравах правящего сословия. И при жиз­ни царя многим его сподвижникам небезосновательно доставалось от него. Но если власть царя сдерживала пороки его соратников, объеди­няя их во имя великого дела служения Отечеству, то внезапное осво­бождение от внешней опеки в лице царя сняло нравственные ограниче­ния в правящей среде: воспитанные в обстановке "парника" и "казар­мы", после смерти своего покровителя "птенцы" почувствовали себя на воле без присмотра. Наиболее удручающим в негативной реакции общества на преобразования Петра было не отторжение их внеэлитны-ми слоями, а то, что элита российского общества — ближайшие спо­движники царя, "повторявшие за Петром новые правила, никак не мог­ли применить их к делу, при котором сейчас же являлись наружу ста­рые привычки и взгляды" (245, С. 625). Здесь проявилась упомянутая выше закономерность, согласно которой изменения в сфере нравствен­ности и психологии не поддаются директивному управлению, а требу­ют продолжительного времени, С. Соловьев писал, что самым трудным препятствием на пути петровских преобразований было то, что "в те­чение нескольких лет нельзя было переменить утвердившихся веками привычек и взглядов; учреждением магистратов нельзя было вдруг обогатить купцов, вдруг приучить их к широкой, дружной и разумной деятельности; выучивши волею-неволей служилого человека грамоте, цифири и геометрии, нельзя было вдруг вдохнуть в него ясное созна­ние гражданских обязанностей" (245, С. 630). И здесь еще более на­глядно, чем во времена Ивана Грозного, проявилась тенденция отстава­ния российских политических элит от возникавших перед ними исто­рических задач. Причина этого очевидна: поставленные верховной вла­стью задачи, будучи условием выживания государства, значительно

¹ При анализе процесса создания государством экономической эли­ты напрашиваются параллели с реалиями номенклатурного капитализ­ма 1980-90 гг.: известно, что в основе экономического процветания значительного числа крупных экономических структур лежит государст­венный капитал. Так, в свое время о Святославе Федорове ходила шут­ка, что ЦК КПСС назначил его первым советским капиталистом-пред­принимателем.

137

опережали степень внутренней зрелости общества: "Идея отечества была для его слуг слишком высока, не для их гражданского роста. Бли­жайшие к Петру люди были не деятели реформы, а его личные дворо­вые слуги... Петр служил своему русскому отечеству, но служить Пет­ру еще не значило служить России" (100, кн. 3, С. 98). Анализ процес­сов элитоообразования убеждает, что особенности исторического воз­раста этноса есть серьезный фактор неэффективности правящих элит: "общество юно, незрело" (245, С. 668), "юные, широкие натуры птен­цов Петровых были не способны к постоянному, усидчивому труду, к соображению, изучению всех подробностей дела, чем особенно отли­чался немец Остерман" (245, С. 673). Петр постарался ускорить про­цесс созревания своих питомцев: он "поддернул" колоски за верхушки, но помог не всем, — некоторых просто выдернул "из грядки".

К числу наиболее характерных закономерностей процесса эли-тообразования в условиях мобилизационной модели, проявившихся в эпоху Петра I, можно отнести и то обстоятельство, что развитие в ус­ловиях МТР осуществляется в режиме "любой ценой": с целью ком­пенсации отсутствия ресурсов от исполнителей требовали невозмож­ного, чтобы получить максимально возможное. Однако результатом подобного режима функционирования было то, что "исполнители, за­пуганные и неповоротливые, теряли способность делать и посильное." (100, кн, 3, С. 682). Отсюда такая особенность правящего класса, явля­ющегося в условиях мобилизационного развития именно исполните­лем, как атрофия волевого начала, утрата инициативы, знаменитое правило "инициатива наказуема". Покорность — оборотная сторона и непосредственное следствие жесткого режима чистки правящего клас­са, регулярно осуществляемой верховной властью. Кроме того, следст­вием запредельной степени эксплуатации было чудовищное истоще­ние народных сил : "Упадок переутомленных платежных и нравствен­ных сил народа... едва ли окупился бы, если бы Петр завоевал не толь­ко Ингрию с Ливонией, но и всю Швецию, даже пять Швеции", — кон­статировал В. Ключевский (100, кн. 2, С. 579).

Атрофия волевого начала политической элиты — одна из самых значительных издержек мобилизационного развития и самых очевид­ных деформаций элиты политико-центричного общества, но не един­ственная. Нельзя не сказать и о том, что сформированная форсирован­ным темпом посредством чисток элита приобретает и иные пороки, среди которых — неустойчивость ориентации, нетвердость нравствен-

138

ных установок, неспособность к самостоятельному развитию, не пону­каемого сверху (пресловутый "синдром винтика"). Подобно тому, как выросший в неволе организм, вырвавшись на свободу, не готов ответ­ственно и самостоятельно строить свою жизненную программу, так и воспитанная "казенно-парниковым" способом элита не способна к обузданию инстинктов и проявляет невероятную степень разнузданно­сти к отвращения к службе, как только ослабевает контроль верховной власти. Государственные деятели эпохи Петра I — "истые дети воспи­тавшего их фискально-полицейского государства с его произволом, его презрением к законности и человеческой личности, с притуплением нравственного чувства" (100, кн. 3, С. 99). И в этом случае напрашива­ются аналогии с днем сегодняшним, ибо "раскрепощенность" и отсут­ствие нравственных запретов, столь характерные для современной российской действительности, не в последнюю очередь есть следствие многолетнего жесткого контроля за повседневной, в том числе личной, жизнью граждан.

Учитывая, что тяготы службы в петровскую эпоху были дейст­вительно велики, неудивительны и различные формы протеста, осо­знанного и бессознательного, которым общество и его элита ответили на запредельный уровень эксплуатации. Если прежние времена были отмечены такой реакцией на тяготы государевой службы, как заклад-ничество, то в эпоху Петра I наиболее массовыми формами протеста стали разбои, побеги, членовредительство: "Всякая казенная служба до крайности омерзела в глазах русского народа. Иные, чтоб избавить­ся от нее, уродовали себя, отсекая себе пальцы на руках и на ногах. По­беги получили небывалые размеры" (116, т. 1, С. 397).

В этом же контексте следует упомянуть болезненную, порой приобретающую патологические формы, страсть к материальным бла­гам, порожденную постоянными ограничениями и контролем, хотя ис­токи этой патологии глубже и коренятся в конечном счете в бедности общества.

Отношения "элита — массы" в эпоху Петра I претерпевают су­щественные изменения по сравнению с предшествующими периода­ми. Прежде всего произошла переадресация протеста: если в XVII в. и, с оговорками, в XVII в. объектом ненависти и протеста масс был прежде всего правящий класс при сохранении симпатий внеэлитных слоев к верховной власти, то в период правления Петра I именно вер­ховная власть становится приоритетным адресатом недовольства. Рож-

139

даются легенды о царе-Антихристе и о "подмененном" царе. На наш взгляд, это было во многом обусловлено стилем преобразований Пет­ра, в котором столь неоправданно жесткими были требования внешне­го характера: бороды и платье заняли неоправданно важное место. Это обусловило столь несоразмерные затраченным усилиям результаты ре­форм: "Заметим, что все распоряжения тогдашнего времени, касавши­еся внешней стороны жизни, столько же раздражали современников Петра, сколь принесли вреда России в последующее время. Они-то и приучили русских бросаться на внешние признаки образованности, часто с ущербом и невниманием к внутреннему содержанию..., между усвоившими европейскую наружность и остальным народом образова­лась пропасть; с другой стороны, его деспотические меры, внушая омерзение в массе народа ко всему иностранному, только способство­вали упорству, с которым защитники старины противились всякому просвещению. Некоторые находят, что Петр в этом случае действовал мудро, стремясь сразу переломить русскую закоснелость в предрассуд­ках против всего иноземного, с которым неизбежно было введение просвещения. Мы не можем согласиться с этим и думаем, что русский народ вовсе не так был неприязнен к знакомству со знаниями, как к чу­жеземным приемам жизни, которые ему навязывали насильно. Можно было, вовсе не заботясь о внешности, вести дело внутреннего преобра­зования и народного просвещения, а внешность изменилась бы сама собою." ( 116, т. 1, С. 289 — 290).