Гаман-Голутвина. Книга рассчитана на специалистовполитологов и всех, кто интересуется политикой и историей России. Isbn 5870470552

• Название: Книга рассчитана на специалистовполитологов и всех, кто интересуется политикой и историей России. Isbn 5870470552
• Анкор: Гаман-Голутвина.doc
• Дата: 19.01.2018
• Размер: 2.11 Mb.
• Имя файла: Гаман-Голутвина.doc
• Тип: Книга; #14514
• страница: 2 из 26

11

крытом советском обществе в основном открытый характер элитного рекрутирования осуществлялся посредством преимущественно закры­тых механизмов рекрутирования ("номенклатурный" принцип отбора, необходимость выслуги лет, наличие многочисленных институцио­нальных фильтров — социальное происхождение, партийность, воз­раст, стаж работы). Этот парадокс, на наш взгляд, обусловлен тем, что закрытые механизмы элитного рекрутирования были призваны обес­печить приоритет внеэлитных слоев при конкуренции с выходцами из элитного круга (имевшими очевидные преимущества в этой конкурен­ции) с целью обеспечения максимальной эффективности управленчес­кого аппарата.

Каналы рекрутирования — это пути продвижения к вершинам политической иерархии. К числу основных институциональных кана­лов исследователи относят государственный аппарат, органы местного управления, армию, политические партии, религиозные организации, систему образования. Доминирование того или иного канала обуслов­лено историческими традициями политического развития, особеннос­тями политической системы, спецификой политического режима и т.д.

Интересный материал для сопоставления эффективности раз­личных каналов рекрутирования элит в условиях различных обществ дает работа Р. Патнема "Сравнительное исследование политических элит" (340). Р. Патнем показал, что роль политических партий в фор­мировании высших эшелонов власти значительна в условиях парла­ментских режимов большинства западных стран и в странах третьего мира.

Бюрократический аппарат играет роль важного канала элитооб­разования главным образом в развивающихся странах. Однако и в та­ких развитых странах, как Германия, Япония, Швеция значительная часть высшего эшелона власти также обязана своим вхождением в со­став политической элиты государственной службе. Работой в системе местного управления отмечены биографии большинства членов парла­ментов Германии, Франции, Италии, Австрии, США. В сравнительном аспекте политические системы Великобритании и США характеризу­ются относительно поздней институационализацией государственной службы в качестве канала рекрутирования политической элиты и срав­нительно слабым влиянием стажа государственной службы на процесс рекрутирования высших эшелонов власти. В России, напротив, госу­дарственная служба традиционно была бесспорным, не имеющим кон-

12

курентов, лидером в системе каналов рекрутирования политической элиты. Кроме того, характер каналов элитного рекрутирования порой приобретают и иные социальные институты, например, религиозные организации и профсоюзы. В ряде стран Латинской Америки (напри­мер, в Бразилии, Аргентине, Перу) важным каналом рекрутирования в высшие эшелоны политической иерархии является армия. Служба в армии и спецслужбах традиционно является важным рычагом успеш­ной политической карьеры в Израиле. Три последних премьер-минис­тра Израиля — Ш. Перес, И. Рабин и Б. Нетаньяху (которые, как изве­стно, имеют генеральские звания) — во многом обязаны взлетом поли­тической карьеры успешной службе в армии и спецструктурах.

Система образования практически во всех регионах мира явля­ется влиятельным каналом продвижения к вершинам политической ие­рархии. Однако в ряде стран (прежде всего Великобритании и Фран­ции) значение системы образования столь велико, что можно говорить о фактическом совпадении системы образования и политического рек­рутирования. Не случайно герцогу Веллингтонскому принадлежит крылатая фраза о том, что битва при Ватерлоо была выиграна на спор­тивных площадках Итона, а выражение "школьные галстуки" в анг­лийском языке звучит так же, как "школьные связи". Среди нескольких десятков тысяч школ Великобритании лишь около трех сотен принад­лежат к категории public school; в них обучается около пяти процентов общего числа школьников, однако именно эти школы (среди которых треть является наиболее респектабельными и престижными, а элиту элит составляют Итон» Винчестер, Регби, Харроу) являются первичны­ми каналами воспроизводства политической элиты. Для некоторых из них характерна высокая степень династичности, что способствует формированию самовоспроизводящегося характера элиты (из школь­ников Итона две трети составляют сыновья бывших итонцев, между тем из стен этого учебного заведения вышли восемнадцать премьер-министров). Вторым звеном в системе элитного воспроизводства явля­ются колледжи Кембриджа и Оксфорда, (180. С.272-278).

Во Франции образование как фактор рекрутирования элиты рас­сматривается в качестве приоритетного и дочти монопольного канала продвижения в структуры высшего управленческого управленческого эшелона. Услови­ем отбора в специализированные престижные институты является ус­пешное прохождение жесткого конкурсного отбора в процессе вступи-

13

тельных экзаменов. Зато поступление в соответствующее учебное за­ведение (например, в Национальную школу администрации) является гарантией почти автоматического престижного трудоустройства в ап­парате государственного управления. Как пишет известный исследова­тель современных политических элит Д. Пинто, французское государ­ство "фактически монополизировано собственной государственной элитой" (203; С. 182). При этом рекрутирование политической элиты Франции ограничено жесткими временными рамками и потенциаль­ный "новобранец" имеет лишь единственную возможность попытать счастья, так как у не прошедших экзамены нет повторного шанса. Та­ким образом, судьба потенциального претендента на вхождение в эли­ту решается в раннем возрасте — после окончания средней школы в момент поступления в престижный вуз. При этом государственная служба рассматривается в качестве весьма почетной.

Понятие проницаемости каналов рекрутирования характеризует возможность горизонтального передвижения членов политической эли­ты в системе разнообразных каналов рекрутирования. Исследования Р. Патнема и Т. Дая показывают, что высокая степень проницаемости ка­налов характерна для США. Как правило, высший управленческий ис­теблишмент заполняется лицами из различных сфер бизнеса и образо­вания, покидающими Вашингтон после очередных выборов, однако они вновь возвращаются, когда первым лицом страны становится пред­ставитель их партии. Едва ли не половина представителей высшего американского бизнеса в то или иное время работала на важных прави­тельственных должностях, а карьера пяти из каждых шести правитель­ственных чиновников была связана с частным бизнесом (340. С. 16). В этом отношении показательна биография Дж. Буша, который пришел в политику будучи крупным бизнесменом-нефтепромышленником (329).

Изменения в пользу большей проницаемости каналов рекрути­рования происходят в современном российском обществе: все больше становится примеров, когда представители большого бизнеса прихо­дят на высокие правительственные посты (В. Потанин, Б. Березов­ский). И наоборот — ушедшие в отставку высшие чиновники (Е. Гай­дар, А. Козырев) продолжают карьеру в структурах крупного бизнеса. Очевидно, что степень проницаемости каналов рекрутирования (рав­но, как и уровень ротации политических элит в целом) имеет тенден­цию к интенсификации в периоды кризисов и замедлению темпов ро­тации в "спокойные" времена.

14

В отличие от США, проницаемость каналов (которую можно уподобить двери-вертушке) сведена к минимуму во Франции, где поч­ти отсутствуют "вращающиеся двери" между государственным аппа­ратом и обществом — дверь открыта лишь в одном направлении: пра­вительственные чиновники после завершения государственной карье­ры могут занимать ведущие посты в сфере частного бизнеса, однако путь в обратном направлении затруднен.

Персональный состав элиты включает совокупность конкрет­ных лиц, занимающих ключевые позиции влияния в политическом процессе. Качественный состав политической элиты — это совокуп­ность типических черт, преобладающих установок, стереотипов и норм поведения, социально-психологических качеств, в той или иной мере присущих большинству элитной группы.

На наш взгляд, на исследование тенденций развития элит как со­циальной общности распространяется общее правило изучения соци­альных групп, согласно которому необходимо различать характеристи­ки социальной группы и индивидов, входящих в ее состав. "Конкрет­ные представители той или иной группы могут и не обладать всеми сущностными чертами субъектов данной общности, но ядро любой группы состоит из индивидов, наиболее полно сочетающих присущие данной группе характер деятельности, структуру потребностей, цен­ности, нормы, установки и мотивации. Поэтому ядро является концен­трированным выразителем всех социальных свойств группы (общнос­ти), определяющих ее качественное отличие от всех иных. Нет такого ядра—нет и самой группы (общности)" (219. С. 18—19).

Представляется необходимым отметить, как соотносится поли­тологическая теория элит с социологическим подходом к изучению структуры общества, в частности, с теорией классов. На наш взгляд, наиболее близкой к элитологии социологической концепцией является стратификационная теория, исходящая из представления об обществе как о совокупности многообразных социальных групп, выделение ко­торых происходит по различным критериям (уровень и характер дохо­дов, профессиональный, демографический, социально-статусный, культурный, образовательный и т.п.). В рамках теории стратификации классовое деление, в основу которого положена дифференциация раз­личных групп населения по масштабу и характеру собственности на средства производства и производимого продукта, уровень получаемо­го дохода и материального благосостояния, является частным случаем

15

стратификации (подробнее см.:219. С.36-40; 332. С.205-241). С этой точки зрения основанием дифференциации общества на элитные и внеэлитные слои является их различное отношение к власти, различ­ная степень участия в принятии стратегически важных для социума решений.

В этой связи и в контексте используемой нами интерпретации термина "элита" в ходе изложения представляется уместным использо­вание синонимичных этому термину выражений "правящий слой", "правящий класс", "правящая среда", "высший эшелон власти".

Тип развития общества как приоритетный фактор элитообразования

Представление о политических элитах неизбежно сопряжено с многообразием их характеристик (специфика функционирования, осо­бенности эволюции, типы политического лидерства и т.д.). Очевидно, что выявление специфики процессов элитообразования требует не только традиционного в подобных случаях компаративистского анали­за, но и рассмотрения предмета в рамках типологии, разработанной на базе основополагающего признака. Возникает необходимость выбора ключевого основания типологизации.

В этой связи нам представляется целесообразным среди ряда важнейших параметров политических элит (внутренняя структура, способ легитимации власти, особенности внутриэлитного взаимодей­ствия и специфика отношений с внеэлитными слоями, степень внут­ренней сплоченности, масштаб открытости/закрытости в ходе рота­ции, преобладающий тип политического лидерства и т.п.) выбор в пользу типологии, в основе которой — диверсификация критериев ре­крутирования политических элит. Выбор обусловлен тем, что этот кри­терий, определяя отбор кандидатов в состав элиты на основании сис­темообразующего признака, выступает важнейшим детерминирую­щим фактором по отношению к другим вышеперечисленный парамет­рам, определяя и способ легитимации власти, и специфику внутренней структуры элиты, и степень ее внутренней сплоченности, и доминиру­ющий тип политического лидерства и т.п.

В связи с вышесказанным не случаен тот факт, что в классичес­кой и современной политической науке преобладающий принцип рек-

16

рутирования является одним из наиболее значимых оснований типоло­гизации элит. Так, К. Манхейм выделял три принципа — отбор по кро­ви, по принципу владения и по достигнутому успеху (136. С.317). Близкая к приведенной классификация предложена А. Шопенгауэром: "На свете существуют три аристократии: 1) аристократия рождения и ранга; 2) денежная аристократия; 3) аристократия ума и таланта. По­следняя и есть собственно самая знатная и именитая." (309. С. 129).

Какие факторы определяют доминирование того или иного принципа рекрутирования? В контексте нашего исследования пред­ставляется эвристически продуктивным использование предложенной Н. Макиавелли, М. Вебером и Г. Моской типологизации форм органи­зации власти.

Согласно Макиавелли, все государства "разделяются на те, где государь правит в окружении слуг, которые милостью и соизволением его поставлены на высшие должности и помогают ему управлять госу­дарством, и те, где государь правит в окружении баронов, властвую­щих не милостью государя, но в силу древности рода. Бароны эти име­ют наследные государства и подданных, каковые признают над собой их власть и питают к ним естественную привязанность. Там, где госу­дарь правит посредством слуг, он обладает большей властью, так как по всей стране подданные знают лишь Одного властелина; если же по­винуются его слугам, то лишь как чиновникам и должностным лицам, не питая к ним особой привязанности." (134. С. 12-13).

Аналогичный подход находим у М. Вебера, классифицирующе­го государства на два типа, которые условно могут быть обозначены как бюрократический и сословный: "В то время как в "сословном" со­юзе сеньор осуществляет свое господство с помощью самостоятель­ной "аристократии", то есть разделяет с нею господство", в бюрокра­тическом государстве он господствует, Опираясь на "неимущие, ли­шенные собственного социального престижа слои, которые от него полностью зависят и отнюдь не опираются на собственную конкуриру­ющую власть. Все формы патриархального и патримониального гос­подства, султанской деспотии и бюрократического слоя относятся к данному типу... бюрократический государственный строй... характерен и для современного государства" (38. С.650).

Близкую к предложенной Макиавелли и Вебером типологизации дихотомию находим в знаменитой работе Г. Моски "Правящий класс". Известно, что Г. Моска считал предложенную Аристотелем в "Полити-

17

ке" классификацию типов "позитивного" правления (монархия, аристо­кратия, демократия) устаревшей и полагал, что все существовавшие в истории политические организмы можно разделить на две категории, которые, используя терминологию Моски, можно определить как бюро­кратический и феодальный. "Под термином "феодальное государство" мы подразумеваем такой тип политической организации, в котором все функции власти — экономическая, административная, военная, юриди­ческая — исполняются одними и теми же лицами. Государство пред­ставляет собой в этом случае конгломерат малых социальных образова­ний, каждое из которых является самодостаточным. По этой модели была создана политическая система греческих полисов; характерным примером подобного типа организации являются государства средневе­ковой Европы (337. С.80). В качестве первых форм бюрократически ор­ганизованных государств Моска приводит империи древнего Востока¹. Основной характеристикой бюрократической организации явля­ется наличие специализированного управленческого аппарата в лице централизованной власти, которая "мобилизует значительную часть об­щественного богатства посредством налогов для удовлетворения преж­де всего военных потребностей и поддержания на должном уровне дру­гих областей социального управления" (337. С.83). При этом степень централизации может быть существенно различной, в том числе и до­пускающей автономию отдельных провинций. В бюрократическом го­сударстве существует значительно большая, чем в феодальном, специа­лизация управленческих функций, прежде всего отделение админист­ративных и судебных функций от экономических и военных. Бюрокра­тическая организация управляется в большей мере правящим классом в

¹ Кстати, и Макиавелли, иллюстрируя предложенную им типологию государств, приводит различия в организации власти в европейских и азиатских государствах - Франции и Турции соответственно (134. С. 13). Интересно отметить,что те же признаки феодализма,что и Мос­ка,считал сущностными для характеристики феодального типа правле­ния И. Солоневич: "... основная черта феодального строя -...раздроб­ление государственного суверенитета среди мелких, но принципиально суверенных владетелей" (247; с.266), поэтому европейские короли бы­ли только "первыми среди равных", только "наиболее удачливыми из феодальных владык... Европейский монарх был ставленником правя­щего слоя" (247. С. 127). В противоположность этому принципу ключе­вым признаком московской системы власти Солоневич называл "анти­феодальное настроение" московских князей и царей.

18

целом, нежели отдельными лицами, сосредоточившими в своих руках все многообразие и полноту функций. Кроме того, бюрократическое го­сударство обеспечивает значительно более высокий, чем в феодальном государстве, уровень дисциплины на всех уровнях управления.

Все современные европейские государства, в отличие от средне­вековых, Моска (как и М. Вебер) относил к бюрократическим, но клас­сическими примерами бюрократической организации власти он счи­тал Римскую империю и Россию (!), которая "несмотря на ряд внут­ренних противоречий, продемонстрировала высокую степень жизнен­ности и выполнила задачу объединения огромных территорий" (337. С.83-85). Размышляя над эффективностью обоих типов организации, Моска полагал, что несмотря на многочисленные примеры Успешного развития небольших государств (Эллада, итальянские республики средневековья), минимально использовавших бюрократические эле­менты или вообще обходившихся без них, средством объединения и способом функционирования больших государств, включающих зна­чительные территории и вовлекавших в свою орбиту миллионы граж­дан, может быть только бюрократическая организация государствен­ной власти, единственно способная к концентрации экономической мощи, моральной и интеллектуальной энергии (337. С.84).<sup>1

1</sup> Несомненно, Моска был прав, рассматривая Россию в качестве го­сударства "бюрократического" типа. Дж. Флетчер, английский посол в царствование Федора Иоанновича (1580-е годы),отмечал сходство рус­ского и турецкого образа правления (278). Многие историки отмечали, что в России не сложился феодализм в его классических формах, если рассматривать в качестве основополагающего критерия феодализма сочетание земельных отношений со служебными и наследственность тех и других. В. Ключевский фиксировал различия России и Европы в этом вопросе: если в Европе крупные наследственные землевладель­цы постепенно обретали политические права в своих владениях, поль­зуясь слабостью центральной власти,а наместники областей по причи­не той же слабости верховной власти приобретали земли в управляе­мых территориях (что знаменовало объединение политических и эконо­мических прав крупных собственников,являющееся основой их незави­симости от верховной власти),то в России управляемые земли никог­да не становились полной собственностью наместников,а крупные вот­чинники никогда не обретали наследственных политических прав и привилегий (100, кн. 1. С.322-323). Более того, при царе Алексее Ми­хайловиче был наложен специальный запрет на назначенияе дворян во­еводами в города,в которых у них были вотчины или поместья.

19

Таким образом, речь идет о двух существенно различных типах организации власти и общества, которые вслед за Г. Моской условно определим как бюрократический и феодальный. В первом случае роль приоритетных системообразующих играют факторы политического характера, а в другом — экономического. Второй тип государства мож­но уподобить акционерному обществу: "Прототипом современного го­сударства ценза... служит акционерная компания: здесь политический вес лиц зависит от количества голосов, а количество голосов, как в ак­ционерной компании, определяется количеством акций" (98. С.24). Эту же метафору использует для характеристики данного типа полити­ческой организации на примере Новгорода Великого и И. Солоневич (247. С.264).

Сравнительная характеристика типов организации власти пока­зывает существенные различия свойственной каждому из них моделей элитообразования: в "феодальных" государствах родовая знать при­надлежностью к правящему слою обязана не верховной власти, а сво­им предкам, что конституирует принцип наследования в качестве сис-темообразующего принципа элитообразования в "феодальных" госу­дарствах. Между тем управленческий слой в "бюрократических" госу­дарствах обязан своими привилегиями верховной власти, от которой он зависим и которая выступает субъектом рекрутирования правящего слоя. Иными словами можно сказать, что родовая знать обязана своим выдвижением фактору экономического характера—унаследованному от предшествовавших поколений состоянию, в то время как бюрокра­тию выносит наверх фактор политический — власть. Это означает, что в условиях "феодального" государства приоритет — за экономически­ми факторами, в государствах же бюрократического типа доминируют факторы политические. В этой связи правомерно предположить нали­чие причинно-следственных связей: различия типов организации вла­сти продуцируют диверсификацию процессов элитообразования. Но является ли тип организации власти конечной детерминантой — causa fmalis — процесса элитообразования или тип политической организа­ции сам является производным от иных, более фундаментальных фак­торов? \

Несомненно, что при всей эмпирической очевидности сущест­венных различий Соответствующих каждому способу организации традиции политического развития, типов политического лидерства и т.д. формирование того или иного типа политической организации не

20

есть результат произвольного выбора или исторической случайности, а предопределено целым рядом факторов. На наш взгляд, тип полити­ческой организации сам является производным от более фундамен­тальных факторов. Возникает вопрос о природе этих факторов.

Г. Моска, отмечая различия в политической организации восточ­ных империй и греческих государств-полисов, полагал, что эти разли­чия обусловлены разницей природно-климатических условий: "...топо­графия Греции препятствовала формированию крупных империй, по­добным тем, что возникли на широких равнинах в долинах Тигра, Ев­фрата, Нила и Желтой реки. Рельеф греческого полуострова настолько изрезан, что каждый округ, каждый город отделен от соседних значи­тельными природными барьерами. Поэтому греки естественным обра­зом усвоили образ жизни, сопряженный с оседлым (постоянным) про­живанием, а частная собственность на землю стала устойчивой уже ко времени Гомера"(337. С.348).

Таким образом, можно предположить, что в качестве факторов, определяющих специфику политической организации общества, вы­ступают особенности природно-климатических условий, специфика заселения территории и ее хозяйственного освоения; своеобразие ис­торических традиций политического развития; культурно-цивилизаци-онные особенности, внешнеполитический контекст и т.д.

Для понимания природы факторов, определивших доминирова­ние бюрократического принципа в процессе элитообразования в Рос­сии, целесообразно сопоставить условия развития России и Западной Европы. С нашей точки зрения, в ходе подобного сопоставления необ­ходимо принять во внимание следующие обстоятельства.

Во-первых, следует иметь в виду разновозрастность российско­го суперэтноса и его западноевропейских соседей. В. Ключевский и Л. Гумилев считали временем формирования российского суперэтноса XIV в., а рождение западноевропейского Л. Гумилев относил к IX в.. Эта разновозрастность России и Европы в условиях конкуренции из­начально определяла необходимость форсированного развития более молодого этноса. Однако поскольку "мы на 500 лет моложе, то как бы мы ни изучали европейский опыт, мы не сможем добиться благососто­яния и нравов, характерных для Европы. Наш возраст, наш уровень пассионарности предполагают совсем иные императивы поведения" (59. С.299). Об этой же разновозрастности как о значимом факторе раз­вития России, "только что начавшей подниматься к свободе из сумра-

21

ка византийского средневековья и запада, уже успевшего исказить и возрожденческую свободу творчества, и протестантскую свободу со­вести в насильничестве конвента и якобинских клубов", писал Ф. Сте-пун (254. С.227). Факт разновозрастности России и Европы отмечал и X. Ортега-и-Гассет: "Россия отличается от Европы не только этничес­ки, — писал он, — но, что еще важнее, по возрасту"; это — "народ еще не перебродивший, молодой"; юность в нем "бьет через край" (183. №4, С. 131).

Необходимо отметить разноречивость мнений о возрасте рос­сийского этноса. Однако и те авторы, которые исходили из представле­ния о примерно равном "физическом" возрасте России и Европы, ус­матривали разницу между ними в возрасте историческом, обусловлен­ную неблагоприятными условиями развития России. Так, С. Соловьев полагал, что Россия и Европа одновременно начали движение по исто­рической дороге, однако вследствие существенных различий в услови^ ях развития — чрезвычайно неблагоприятных в случае России — при равенстве внутреннего потенциала последняя развивалась медленнее, что стало причиной разницы в историческом возрасте между Россией и ее европейскими соседями в два века (245. С.426-427). Большинство исторических исследователей констатировали, что в условиях конкурен­ции с ушедшей вперед Европой Россия была вынуждена форсировать развитие, чтобы не стать жертвой "более взрослых" народов: "юный на­род, долженствовавший заимствовать... плоды цивилизации, осужден был гнаться за ними (западноевропейскими соседями — О. Г.) без от­дыха, со страшным напряжением сил"(245. С.462).

Другим фактором, определившим "бюрократический" характер организации российской власти, были крайне неблагоприятные демо­графические и природно-климатические условия (то, что евразийцы определяли как географическую обездоленность России), а также сла­бость культурно-цивилизационных предпосылок развития. Относи­тельно первого С. Соловьев констатировал неоптимальное соотноше­ние громадной территории и незначительной численности населения (245. С.428), обусловившее дефицит рабочих рук и ставшее одной из главных причин закрепощения крестьян. Большая часть пригодных для сельскохозяйственных работ земель России находилась в зоне ри­скованного земледелия, что позволило И. Солоневичу констатировать: "История России есть история преодоления географии России." (247. С.69).

22

Неблагоприятные природно-климатические условия обусловили низкий уровень урожайности в России на протяжении значительного периода её истории. При всех колебаниях в климате цикл сельскохо­зяйственных работ был необычайно коротким — не более 125—130 рабочих дней. В течение, по крайней мере, четырех столетий русский крестьянин находился в ситуации, когда низкоплодородные почвы тре­бовали тщательной обработки в условиях дефицита сельскохозяйст­венного времени. "Находясь в столь жестком цейтноте, пользуясь до­вольно примитивными орудиями, крестьянин мог лишь с минималь­ной интенсивностью обработать свою пашню, и его жизнь чаще всего напрямую зависела ^только от плодородия почвы и капризов погоды. Реально же при данном бюджете рабочего времени качество его земле­делия было таким, что он не всегда мог вернуть в урожае даже семена" (154. С.З 9-40). Это означало необходимость чрезвычайного напряже­ния сил без сна и отдыха, днем и ночью с использованием всех резер­вов семьи. "Крестьянину на западе Европы ни в средневековье, ни в новом времени такого напряжения сил не требовалось, ибо сезон работ был там гораздо больше. Перерыв в полевых работах в некоторых странах был до удивления коротким (декабрь — январь). Конечно, это обеспечивало более благоприятный ритм труда, Да и пашня могла об­рабатываться гораздо тщательнее (4—6 раз). В этом заключается фун­даментальное различие между Россией и Западом" (154. С. 39-40). Р. Пайпс особо подчеркивает влияние неблагоприятных природно-кли-матических условий на ход русской истории, отмечая, что важнейшим следствием местоположения России являются бедность почв и чрезвы­чайная краткость пригодного для сельскохозяйственных работ перио­да: 4—5 месяцев в году в отличие от 8—9 месяцев в Западной Европе: "Иными словами, у западноевропейского крестьянина на 50—100 про­центов больше времени на полевые работы, чем у русского", что, кро­ме всего прочего, создает дополнительные трудности для животновод-ства. Следствием плохих почв, ненадежных осадков и короткого пери­ода полевых работ явилась низкая урожайность в России (190. С.8, 15-16).

Подобные условия не могли не отразиться на специфике поли­тического развития. Р. Пайпс обоснованно полагает, что цивилизация начинается лишь тогда, когда посеянное зерно воспроизводит себя по меньшей мере пятикратно; этот минимум (предполагая отсутствие ввоза продовольствия) определяет, может ли значительная часть насе-

23

Неблагоприятные природно-климатические условия обусловили низкий уровень урожайности в России на протяжении значительного периода ее истории. При всех колебаниях в климате цикл сельскохо­зяйственных работ был необычайно коротким — не более 125—130 рабочих дней. В течение, по крайней мере, четырех столетий русский крестьянин находился в ситуации, когда низкоплодородные почвы тре­бовали тщательной обработки в условиях дефицита сельскохозяйст­венного времени. "Находясь в столь жестком цейтноте, пользуясь до­вольно примитивными орудиями, крестьянин мог лишь с минималь­ной интенсивностью обработать свою пашню, и его жизнь чаще всего напрямую зависела ..только от плодородия почвы и капризов погоды. Реально же при данном бюджете рабочего времени качество его земле­делия было таким, что он не всегда мог вернуть в урожае даже семена" (154. С.39-40). Это означало необходимость чрезвычайного напряже­ния сил без сна и отдыха, днем и ночью с использованием всех резер­вов семьи. "Крестьянину на западе Европы ни в средневековье, ни в новом времени такого напряжения сил не требовалось, ибо сезон работ был там гораздо больше. Перерыв в полевых работах в некоторых странах был до удивления коротким (декабрь — январь). Конечно, это обеспечивало более благоприятный ритм труда. Да и пашня могла об­рабатываться гораздо тщательнее (4—6 раз). В этом заключается фун­даментальное различие между Россией и Западом" (154. С. 39-40). Р. Пайпс особо подчеркивает влияние неблагоприятных природно-климатичееких условий на ход русской истории, отмечая, что важнейшим следствием местоположения России являются бедность почв и чрезвы­чайная краткость пригодного для сельскохозяйственных работ перио­да: 4—5 месяцев в году в отличие от 8—9 месяцев в Западной Европе: "Иными словами, у западноевропейского крестьянина на 50—100 про­центов больше времени на полевые работы, чем у русского", что, кро­ме всего прочего, создает дополнительные трудности для животноводства. Следствием плохих почв, ненадежных осадков и короткого пери­ода полевых работ явилась низкая урожайность в России (190. С.8, 15-16).

Подобные условия не могли не отразиться на специфике поли­тического развития. Р; Пайпс обоснованно полагает, что цивилизация начинается лишь тогда, когда посеянное зерно воспроизводит себя по меньшей мере пятикратно; этот минимум (предполагая отсутствие ввоза продовольствия) определяет, может ли значительная часть насе-

23

ления освободиться от необходимости производить продуеты питания и обратиться к другим занятиям. Цитируя мнения экспертов о том, что в стране с достаточно низкой урожайностью невозможны высокораз­витая промышленность, торговля и транспорт, он добавляет: невоз­можна там и высокоразвитая политическая жизнь (190. С. 19). В этой связи следует принять во внимание, что в России вплоть до начала XX в. урожайность зерновых культур не достигала пятикратного уровня воспоризводства. В первой половине XIX в. она составляла сам-3, сам-5; во второй — сам-4 или чуть более, но до конца века так и не достиг­ла уровня сам-5 в среднем по стране, хотя в черноземных губерниях урожайность заметно превышала общероссийский уровень (260. С. 152; 154; С.38-39). В этой связи представляется не случайным тот факт, что феномен политики в полном смысле этого слова, как не тождест­венный административному управлению, по существу, рождается в России именно на рубеже XIX—XX вв., хотя следует оговориться, что эта связь носит весьма опосредованный характер.

Слабость культурно-цивилизационных предпосылок российско­го развития была обусловлена тем, что длительный период монголь­ского завоевания блокировал возможность преемственности блестяще­го культурного наследия Киевской Руси для Московского государства, так что цивилизационное развитие в послемонгольский период нача­лось практически с "чистого листа". Если формирование западноевро­пейской культуры Возрождения в качестве источника опиралось на ци­вилизационное наследие Римской империи (пусть транслируемое не­полно и со значительными искажениями), то прошлое Восточно-Евро­пейской равнины "не оставило пришельцам никаких житейских при­способлений и культурных преданий, не оставило даже развалин, а только одни бесчисленные могилы", поэтому "черная подготовитель­ная" работа цивилизации потребовала колоссального напряжения сил (100. кн.1, С. 18—19, 31). С. Соловьев в этой связи констатировал: "Русское государство основалось в той стране, которая до него не зна­ла истории, — в стране, где господствовали дикие кочевые орды", в то время как "взросление" европейской цивилизации опиралось на куль­турное наследие Греции и Рима. При этом Соловьев подчеркивал, что именно освоение наследия Древней Греции и Рима определило пере­ход европейских народов в другой возраст (245. С. 425,428—429). Зна­чение цивилизационного наследия античности для развития Европы нового времени отмечал и Г. Моска: "Если европейская цивилизация

24

оказалась способной создать тип политической организации, принци­пиально отличный от Империй Востока, то этим она во многом обяза­на интеллектуальному наследию Греции и Рима (337. С.347). Р. Пайпс фиксирует значение римского права для формирования характерного для Западной Европы разграничения власти и собственности, в то вре­мя как отсутствие такого разграничения в российской политической традиции было одним из препятствий в утверждении принципа част­ной собственности в России (190. С. 92-93). Таким образом, освоение культурного наследия античности стало важным фактором формирова­ния политических систем западноевропейских стран.

Что Касается культурного наследия Восточной Римской империи — Византии, то освоение этого наследия формирующейся российской цивилизацией было процессом амбивалентным по своим результатам вследствие, на наш взгляд, все той же слишком большой разницы в ис­торическом возрасте. В этой связи В. Розанов писал: "Разлагаясь, уми­рая, Византия шептала России все свои предсмертные ярости и стоны и завещала крепко их хранить России. Россия у постели умирающего очаровалась этими предсмертными его вздохами, приняла их нежно к сердцу... Дитя-Россия приняла вид сморщенного старичка" (225, т.1, G.330). Недостатки византийского влияния на формирующуюся куль­туру Руси фиксировал и В. Ключевский (99. С.414-415).

Третьим фактором формирования свойственной России полити­ческой организации стал крайне неблагоприятный внешнеполитичес­кий контекст развития российского государства. Описывая политичес­кий строй Московского государства, Ключевский отмечал, что этот своеобразный склад государственного порядка "объясняется господст­вующим интересом, его создавшим. Этим интересом было ограждение внешней безопасности народа" (98. С.121). В то время как Западная Европа, начиная с VIII в., не подвергалась серьезным внешним агрес­сиям, Россия значительную часть своей истории провела в оборони­тельных войнах. ''Россия есть громадное континентальное государст­во, не защищенное природными границами, открытое с востока, юга и запада. ... Основанное в такой стране, Русское государство изначала осуждалось на постоянную тяжкую изнурительную борьбу с жителя­ми степей.... Бедный, разбросанный на огромных пространствах народ должен был постоянно с неимоверным трудом собирать свои силы, от­давать последнюю тяжело добытую копейку, чтобы избавиться от вра­гов, грозивших со всех сторон", — писал С. Соловьев (245. С.

25

428—429). Аналогичные суждения находим и у других историков. В. Ключевский в этой связи констатировал: "Тысячелетнее и враждебное соседство с хищным степным азиатом — это такое обстоятельство, ко­торое может покрыть не один европейский недочет в русской истори­ческой жизни" (100, кн.1, С.54). Еще более категоричен И. Солоневич: "Все одиннадцать веков нашей истории мы находились или в состоя­нии войны или у преддверия состояния войны" (247. С.40). В период с 1055 по 1462 гг. С. Соловьев насчитал 245 известий о внешних агрес­сиях на Русь; из них около 200 приходится на период с 1240 по 1462 гг., что дает в среднем по одному нашествию в год. В XVI—XVII вв. войны на южных и юго-восточных рубежах Московского государства велись практически ежегодно, на западных границах — каждый вто­рой год. По подсчетам русского военного историка генерала Н. Сухо­тина, дополненным Б. Никольским, в течение 527 лет, прошедших со времени Куликовской битвы до Брест-Литовска, Россия провела в вой­нах 334 года, то есть почти две трети своей истории (171. С. 182). Од­нако отдельный подсчет времени войн, которые вела Россия с каждой страной, дает иную цифру -— 666 лет. Причина арифметических раз­ночтений очевидна: в течение указанного периода Россия 134 года во­евала одновременно с несколькими странами или враждебными коали­циями. (171. С. 184). Типичной для внешнеполитической ситуации Ру­си можно считать XIII в., когда она подверглась одновременному на­шествию татар, Литвы и Ливонского ордена: "Наблюдая одновремен­ное появление татар на Руси, наступательные действия против Руси новых пришельцев — рыцарей и старого врага — Литвы, мы можем сказать, что XIII век в русской истории — время создания той внешней обстановки, в которой впоследствии многие века действовало русское племя" (205. С. 138). Немецкий дипломат Герберштейн при дворе Ва­силия III вынес впечатление, что для Московии случайностью был мир, а не война. (100, кн.1, С.514) Английский посол при дворе Ивана Грозного писал, что война бывает у Москвы каждый год. Эти обстоя­тельства дали основание Ключевскому уподобить Московское государ­ство вооруженному лагерю (98. С, 181). /

Необходимость защиты от внешних агрессий обусловливала вы­сокий уровень военных расходов, что истощало и без того скудную го­сударственную казну. В конце XVII в. военные расходы поглощали по­ловину всех доходов (100, кн.2, С.337), однако реальный объем воен­ных расходов был еще большим: Р. Пайпс отмечает то обстоятельство,

26

что во второй половине XVII в. 67 процентов тягловых дворов находи­лись во владении светских землевладельцев (10 процентов — у бояр, 57 процентов — у дворян). Это означало, что две трети рабочей силы стра­ны расходовались на содержание армии (190. С. 155). Войны Петра I до­рого обходились российской казне: военные расхода составляли три четверти (75,5 процентов) всех доходов государства (100, кн. 2, С.576). Однако согласно подсчетам Пайпса, этот показатель был еще выше: во­енные экспедиции Петра I поглощали не менее 80—85 процентов дохо­дов России, а однажды (в 1705 г.) обошлись в 96 процентов (190. С. 162).

Несмотря на некоторое снижение удельного веса военных рас­ходов при преемниках Петра 1, их уровень оставался высоким — нуж­ды обороны во второй половине XVIII в. поглощали 45—50 процентов доходов государства, в первой половине XIX в. 42—43 процента (155, ч.1,С.155).

Представление о степени остроты финансовой проблемы для российского государства даже в относительно благополучном XIX в. дает тот факт, что финансовые потери от участия России в наполеонов­ских войнах были существенной детерминантой экономического раз­вития России еще спустя 50 лет после этих войн (сумма убытков Рос­сии в годы наполеоновских войн превысила 1 млрд руб., а людские по­тери составили 1, 5—2 млн человек (111. С.102).В течение XIX в. за­долженность помещичьих хозяйств в результате их разорения в ходе нашествия Наполеона не только не снижалась, а возрастала, и к момен­ту реформы 1861 г. 7 млн. из 10 млн. владельческих крестьян были за­ложены (223, т. 1, С.379). А военные расходы России в войне 1877—78 гг. (1 113 348 517 руб.) почти вдвое (!) превысили годовой бюджет го­сударства (в 1878 г. он составлял 600398425 руб. — см.: 229. С.208). Это обстоятельство послужило причиной жесточайшего финансового кризисе и сорвало планы денежно-валютной реформы министра фи­нансов М. Рейтерна.

В начале XX в. военные расходы поглощали около трети бюдже­та (32 % — см: 155, ч. 1, С. 155); последствия поражения в русско-япон­ской войне и неудачи военного участия в первой мировой войне роко­вым образом сказались на политическом развитии Российской импе­рии, поставив ее на грань экономического краха. К исходу первой ми­ровой войны дефицит госбюджета возрос с 39, 1 процента в 1914 г. до 81,7 процентов в 1917 г.; покупательная способность рубля снизилась до уровня довоенных 6—7 копеек (84. С. 195-196).

27

В годы, предшествовавшие гитлеровской агрессии, военные рас­ходы СССР выросли с 25,6 процента в 1939 г. до 43,4 % в 1941 г. (90, т. 1, С. 413). Однако реальные расходы на оборону существенно пре­вышали эти значения. Согласно данным министра финансов СССР в 1938—1960-е гг. А. Зверева, с 1 июля 1941 г. по 1 января 1946 г. расхо­ды, связанные с запросами только наркоматов обороны и военно-мор­ского флота, составили 55,1 млрд. руб. — около 52, 2 % всех расходов госбюджета за этот период, не считая сумм, использованных на нужды обороны по другим статьям бюджета (данные соответствуют курсу рубля, установленному с 1 января 1961 г.). В период Великой Отечест­венной войны непосредственно на военные нужды было использовано 57-—58 процентов национального дохода, 65—68 процентов промыш­ленной и около 25 процентов сельскохозяйственной продукции, в то время как на финансирование народного хозяйства в период войны бы­ло использовано около 20 процентов ресурсов государственного бюд­жета (84. С. 198-199)1.

Комплекс вышеперечисленных факторов определил дефицит значимых для развития ресурсов: неблагоприятные природно-клима-

¹ В этой связи принципиально важно учесть характер войн России. И. Солоневич полагал, что большинство войн России носило оборони­тельный характер: "Наши войны,по крайней мере большие войны,все­гда имели характер химически чистой обороны. Так же,как германские завоевания и английские — рынка" (247. с.151). Л. Гумилев даже кон­статировал.что покорение Казани было единственным кровавым эпизо­дом в ходе колонизационного движения Москвы на восток (59). Нам представляются приведенные суждения чрезмерно категоричными,ибо территориальные приобретения России на Кавказе и в Средней Азии (частично инициированные местными элитами) были сопряжены в том числе и с военными экспедициями. Однако в этом контексте следует принять во внимание характер российской империи,тип которой иссле­дователи выражают формулой "Империя минус империализм". По­следнее означает, что метрополия выступала донором по отношению к вовлекаемым в орбиту империи окраинам, а жители последних зачас­тую имели более высокий уровень жизни, нежели население центра. Так, например, даже в период тяжелейшего кризиса сельского хозяйст­ва СССР в конце 1940-х гг. разница в оплате сельскохозяйственного труда в Закавказье и в Нечерноземной полосе доходила до десяти­кратного разрыва (29,т.2,с.314),а расходы на образование в Таджики­стане составляли самый высокий показатель в СССР.

28

тические и демографические условия обусловили скудность прибавоч­ного продукта; являющееся результатом этого обстоятельства длитель­ное господство натурального хозяйства, в свою очередь, усиливало эту бедность государства; частые внешние агрессии вынуждали расходо­вать значительные средства и без того скудной казны на потребности обороны: "Бедность государства и необходимость содержать огромное войско, защищать огромную пограничную линию, отбиваться со всех сторон от врагов — вот два тяжкие условия жизни Московского госу­дарства" (245. С.628). В этой связи исследователи констатировали, что если Российская империя была беднее, чем другие, то "не вследствие "политики"» а вследствие географии: трудно разбогатеть на земле, по­ловина которой находится в полосе вечной мерзлоты, а другая полови­на в полосе вечных нашествий извне" (247. С. 15).

Хронический дефицит ключевого ресурса развития — финансо­вого определял качество и темпы экономического роста, а также нега­тивно сказывался на развитии науки^ образования и культуры, обрекая население на техническое и культурное отставание от западноевропей­ских соседей. Между тем именно с последними, ушедшими вперед, была вынуждена конкурировать Россия как минимум для того, чтобы не стать жертвой более удачливых соперников — успешная конкурен­ция выступала не как прихоть, а как условие выживания. При этом раз­личие в историческом возрасте России и Европы (независимо от ин­терпретации причин этого различия и представлений о его масштабе), определяя хронический дефицит исторического времени для решения задач развития, актуализировала необходимость форсированного раз­вития.

Подобная ситуация — сочетание неблагоприятных демографи­ческих и природно-климатических условий, постоянные внешние уг­розы в условиях дефицита практически всех значимых ресурсов разви­тия (времени, финансов, управленческих и организационных навыков и т.п.) на фоне конкуренции с ушедшей вперед Европой — формирует противоречие между задачами государства, являющимися по существу условиями выживания социума, и возможностями населения по их ре­шению..

Это противоречие между потребностями государства в развитии и возможностями их удовлетворения, между задачами государства и необходимыми для их решения ресурсами есть основное противоречие российского политического развития. Этот факт отмечали крупнейшие

29

русские историки. С. Соловьев констатировал, что в России потребно­сти государства "постоянно не были в уровень со средствами, достав­ляемыми ему народом"(245. С.628). В.Ключевский фиксировал "неес­тественное отношение внешней политики государства к внутренне­му росту народа: народные силы в своем развитии отставали от задач, становившихся перед государством вследствие его ускоренного внеш­него роста" (100. кн.2, С.132). Аналогичные суждения можно встре­тить и у других историков. Так, П. Милюков полагал, что приоритет факторов внешнего роста над внутренними потребностями и возможно­стями экономики составлял наиболее характерную особенность разви­тия, дающую ключ к пониманию всех сторон жизни русского общества (155. ч.1, С.149). А. Пресняков писал, что несоответствие государст­венным потребностям уровня материальных и культурных средств — "неизбывная, поистине трагическая черта всей русской исторической жизни" (214. С.152). О том, что в России существовало "коренное не­соответствие между возможностями страны и ее потребностями", пи­шет и Р. Пайпс (190. С.37). Значение данного факта столь велико, что позволяет Пайпсу сделать принципиально важный вывод: "Способ, ко­торым было разрешено это затруднение, представляет ключ к понима­нию политического развития России"(190. С.37).

Способом разрешения этого противоречия стала мобилизацион-но-распределительная схема использования ресурсов посредством их максимальной сверхконцентрации и максимальной сверхэксплуата­ции, а также сверхнапряжение всех звеньев общества для развития со­циума в чрезвычайных условиях. Мобилизационно-распределительная схема использования ресурсов стала основой формирования соответ­ствующего этой схеме