Гаман-Голутвина. Книга рассчитана на специалистовполитологов и всех, кто интересуется политикой и историей России. Isbn 5870470552
 Скачать 2.11 Mb.
|
|
Формирование мобилизационной модели элитообразования в Московском государстве Состав правящего класса Московского государства можно очертить довольно определенно: это великий князь (впоследствии царь), высший слой служилого класса — бояре и высший эшелон духовной власти (Освященный собор). Основанием легитимации верховной власти в государстве оставалось удельное право наследственной собственности на территорию княжества. Способ рекрутирования верховной власти оставался традиционным для удельного права в течение XV в. и большего периода XVI в. Новый порядок на время установился после смерти Ивана Грозного, когда избрание и утверждение государей становится прерогативой Земских соборов (первым прецедентом стало избрание на царство сына Ивана Грозного, Федора Ивановича, на Соборе 1584 г.), что дало основание Г Котошихину рассматривать период с избрания на царство Федора Ивановича и до воцарения Алексея Михайловича эпохой ограниченной монархии (117. С. 141). При этом история соборов богата свидетельствами подтасовок результатов волеизъявления их участников (наиболее известными из них являются свидетельства об избрании Бориса Годунова царем) (115. С. 351, 352)1. Этот новый — избирательный — порядок (при всей ограниченности подлинного всесословного представительства на соборах) явился огромным шагом вперед, способным существенно изменить облик правящей власти и знаменующий важный этап в развитии политического сознания общества. Еще большее значение в качестве источника верховной власти обретет Земский собор в XVII в. благодаря действительно всесословному и выборному характеру своего представительства. Однако, к сожалению, Земский собор недолго будет учредительной инстанцией: "роковые условия" русской политической жизни не позволят ему стать постоянным механизмом элитной ротации. 1 Впрочем,мнение М. Костомарова о фиктивном характере представительства на соборе оспаривает С. Платонов (205. С. 258; см. также: 318,т. 2. С. 101; 262. С. 19—20; 33. С. 81; 138. С. 87) Спорными являются сведения и о характере провозглашения царем Василия Шуйского 19 мая 1606 г. (318. С. 101; 233. С. 115-116; 206. С. 298—299; 33. С. 83,133; 138. С. 87; 130. С. 101; 318. С. 101; 262. С. 19—20). 81 Следующим после носителя верховной власти элементом в составе политической элиты Московского государства является правящий класс — боярство. Как указывалось выше, в этом качестве боярство (высший слой дружины и гражданской администрации) сформировалось уже во времена Киевской Руси. В качестве способов вознаграждения за несение службы в период Киевской Руси и "удельные века" выступали следующие: натуральный оброк, а впоследствии с развитием товарно-денежных отношений — деньги; занятие доходных должностей по центральному и областному управлению (кормления); земельные пожалования. В рассматриваемом нами аспекте важен тот факт, что еще в удельное время боярство стремилось найти источники стабильного дохода, не зависящие от воли и капризов князя, отношения с которым оформлялись посредством служебного договора. Решить эту задачу призвано было расширение вотчинного землевладения. Таким образом, уже в удельное время служилый класс активно стремился к землевладению, что со временем существенным образом изменило его положение к моменту образования Московского государства. Правда, как уже отмечалось, это слияние политической и экономической власти никогда не достигало такой степени автономии по отношению к центральной власти, как та, что сложилась в западноевропейских барониях. По сравнению со временем уделов, во второй половине XV в. изменился и состав боярства. Образование централизованного государства и упразднение удельных княжеств привело в Москву не только служилое боярство в непосредственном смысле этого слова, но и бывших великих и удельных князей, утративших свои политические полномочия в связи с упразднением княжеств, что изменило и их юридический статус, и политическую роль: из полновластных хозяев своих земель они превращались в служилый класс. Это вновь прибывшее княжеское пополнение сливалось со слоем московского боярства, сложившегося в течение двух предшествовавших столетий. Этнический состав боярского корпуса был чрезвычайно разнообразен и включал представителей русских, греческих, татарских, литовских, немецких родов. Анализ происхождения 915 служилых родов на основе изучения списков Разряда конца XVII в. показал следующий национальный состав: лишь 4,6 процентов из них были великорусского происхождения; 18,3 процента относились к потомкам Рюриковичей, то есть варягов; 24,3 процента — польского или литовского происхождения; 25 82 процентов — выходцы из других стран Западной Европы; 17 процентов татар и представителей иных восточных народностей; происхождение 10,8 процентов не установлено. Даже если учесть раннюю чрезвычайную смешанность и этнологическую близость варяжских и великорусских представителей и объединить эти две группы, то их объединенный процент составит лишь четверть всего состава, тогда как остальные три четверти служилого сословия имели иностранные корни (76. С. 177—179). Сходные по характеру данные приводил В. Ключевский по официальной родословной книге, составленной в правление царевны Софьи: русские фамилии составляли в этом списке лишь 33 процента; польско-литовские — 24 процента; немецкие — 25 процентов; татарские и восточные в целом — 17 процентов; 1 процент — неопределен. (100. С. 512). Характерной чертой нового московского боярства стала его внутренняя неоднородность и строгая иерархичность. В этом новом составе московского боярства, сложившемся в объединившемся Московском государстве, выделялись следующие категории (в порядке убывания знатности): 1) бывшие великие князья (и их потомки) упраздненных значительных удельных княжеств; 2) бывшие удельные князья (и их потомки), потерявшие или уступившие свои уделы московскому князю, и представители наиболее знатных фамилий московского боярства, несшего службу в Москве еще до объединения Московского государства; 3) мелкие удельные и служилые князья и второстепенное московское боярство. Причем из 200 фамилий нового корпуса боярства лишь четверть представлена была собственно московскими фамилиями; остальные три четверти составляли выходцы из бывших удельных княжеств, в абсолютном большинстве принадлежавшие к княжескому роду. В течение XV—XVI вв. складывается и иерархия чинов служилых людей Московского государства (думные чины, чины московские, чины городовые). В состав высшего эшелона власти входили лишь думные чины (бояре, окольничьи, думные дворяне). При этом служилые чины одновременно представляли собой генеалогические слои боярства: звание бояр получали преимущественно выходцы из знатнейших титулованных княжеских родов и немногих старых московских фамилий; большинство окольничих вышло из нетитулованных московских фамилий; представителям упавших московских боярских фамилий и удельных боярских родов был открыт доступ в появившийся во 83 второй половине XVI в. чин думного дворянина. Практика служебных назначений этого времени регламентировалась следующей корреляцией: важнейшие должности по военному и гражданскому управлению получали бояре; второстепенные должности — окольничьи; думные дворяне назначались на менее значимые должности в гражданской, финансовой и полицейской администрации. (98. С. 134—140). Необходимо отметить, что принципы карьерного продвижения трех основных категорий служилых людей (думные чины, московские и городовые) были различны: продвижение в рамках собственно элитарного слоя — думных чинов — осуществлялось "по отечеству", то есть на основании знатности происхождения; служебное продвижение московских чинов регламентировалось двумя критериями — происхождением и служебной заслугой при доминирующем значении последнего; положение городовых чинов было основано на ратной службе (98. С. 162). Принципом внутренней иерархической организации этого правящего класса стало "отечество", "отеческая честь", включавшая два критерия: знатность происхождения и служебную доблесть, а институт, регламентировавший внутриэлитные диспозиции между членами служилых фамилий на военной и административной службе при дворе, получил название местничества: "Вся лестница московских чинов распадалась на несколько отделов, и иерархическое движение было возможно для лица известного происхождения только на пространстве ступеней известного отдела. У каждого "отечества" были свои доступные ему чины"(98. С. 207). Традиционно доминирующим в отечественном обществознании подходом к интерпретации местничества стала данная В. Ключевским характеристика, представлявшая местничество в качестве инструмента обороны аристократии от произвола верховной власти (100, кн. 1. С. 467). Согласно этой позиции, смысл местничества — в порядке определения места в служебной иерархии не благодаря личной доблести или служебной компетенции, а в качестве функции наследственной генеалогической позиции служилого лица и рода по отношению к другим лицам и родам, в результате чего боярство приняло вид замкнутой аристократической касты. Однако исследования Н.Костомарова в XIX в. и С.Шмидта в XX в. (см.: 114. С 62) показали, что местничество было явлением амбивалентным, и его функционирование в течение XV—XVII вв. претерпело значительную эволюцию: если на протяже- 84 нии правления Ивана III и отчасти его преемника Василия III местничество использовалось княжатами для защиты своих привилегий, то правление Ивана Грозного существенно изменило его характер в пользу верховной власти: если в период болезни Ивана Грозного в 1555 г. боярская знать отказалась признать в качестве возможного преемника царской власти сына Грозного как потомка незнатного рода Захарьиных, то в 1613 г. именно потомок рода Захарьиных был избран царем. XVII век, отмеченный вытеснением из состава правящего слоя старых аристократических фамилий в пользу незнатных служилых родов, завершился законодательной отменой местничества в 1682 г. Г.Котоши-хин писал в этой связи: "прежние большие роды князей и бояр, многие без остатку миновалися"(117. С. 23). Однако во второй половине XV — начале XVI вв. доминирующим началом местничества была порода, в этот период местничество выступало преимущественно инструментом обороны знати от верховной власти. В соответствии с порядком местничества приоритетные позиции в структурах новой московской власти заняла аристократия породы — "княжата", то есть потомки бывших великих и удельных князей. Именно этот слой, составивший костяк правящего класса, владел огромными массивами земель, причем на льготных основаниях налогообложения. "Это, бесспорно, был высший слой московского боярства; до него лишь в исключительных случаях...поднимались отдельные представители старых некняжеских боярских фамилий" (205. С. 215). Что касается влияния этой перемены на качество элиты, то ее отрицательные последствия несомненны, так как порядок местничества жестко регламентировал не только состав элиты, но и ход внутриэлит-ной ротации, блокируя выдвижение лиц на основе личных и служебных качеств, что не могло не способствовать консервации и зашлако-выванию элиты. Важно отметить также и то, что местничество как механизм вну-триэлитной ротации, вернее, ее блокировки, не только способствовал энтропии этого слоя, но и ослаблял его властные позиции в целом вследствие бесконечных внутренних распрей из-за должностной конкуренции. Кроме того, в таком виде местничество не просто ухудшало качество элиты, но означало нарушение важнейшего принципа формирования элиты в условиях мобилизационной модели — принципа все-сословности обязанностей перед государством, определявшего вхождение в состав политической элиты на основе государственной служ- 85 бы. В Западной Европе, как известно, работали иные принципы: на ранних ступенях развития общества господствовал принцип знатности происхождения, а в новое время — принцип "владения". В Московском государстве нарушение основополагающего механизма элитооб-разования не замедлило спровоцировать кризис. Следует принять во внимание, что отъезд в Москву бывшего великого или удельного князя не означал утрату им своих земельных владений и властных полномочий в своих вотчинах. Более того, некоторые наиболее значительные вотчинники управляли своими землями в качестве уполномоченных московского царя. Необходимо также учесть колоссальный масштаб княжеского землевладения, а также способ приобретения этих владений: в отличие от потомственных бояр княжата получали земли не в результате пожалования верховной власти за службу, а по наследству. Таким образом, социальная дистанция, отделявшая эту категорию от иных слоев населения, была настолько значительна, что превращала эту родовую аристократическую землевладельческую знать в особую правящую касту, стоящую рядом с московским государем, возвышаясь над всем обществом и управляя им. "То были "государи" Русской земли" (205. С. 218). Если во внешних контактах Московского государства его глава представал в качестве единовластного правителя, наследника великих империй прошлого — Римской и Византийской, то в глазах нового московского боярства он был лишь первым среди равных. И свое право на участие в управлении бояре рассматривали так же, как и право на свои вотчины: это право принадлежит им не в качестве пожалования московского князя, а как их священное наследственное право, перешедшее к ним от длинного ряда предков. Таким образом, если в "удельные века" интересы верховной власти и правящего класса совпадали — служебный успех боярина зависел от карьеры его князя, — то теперь их интересы расходятся: сейчас они — соперники, претендующие на один и тот же объект — государственную власть. Отсюда — трещина в их отношениях, наметившаяся уже при Иване III. Слышится глухой боярский ропот и в правление его сына Василия III, хотя объективному наблюдателю объем властных полномочий боярства не кажется необоснованно урезанным (115. С. 147,202—203). Должностное измерение властных полномочий боярства выражалось прежде всего в том, что именно этот влиятельнейший слой кня- 86 жеского по происхождению боярства обладал исключительным правом формирования верхнего эшелона высшего законодательно-распорядительного и судебного органа при царе — Боярской думы, которая к середине XV в. из эпизодически заседающего и непостоянного по составу органа, каким она была в удельных княжествах, превратилась в постоянно действующий орган с четко определенным составом (Судебник 1550 г. юридически закрепил законодательные полномочия Боярской думы). В строгом смысле слова именно носитель этого высшего чина думы и назывался боярином. Доступ представителям старых некняжеских московских родов был открыт, как правило, лишь в следующий думский чин — окольничих; и только в возникший в первой трети XVI в. чин думных дворян был получен доступ лицам, не принадлежавшим к княжеско-боярской знати и приобретавшим это право путем служебной доблести. Таким образом, "думские чины представляли собой разные генеалогические слои служилого класса, сложившегося в XV—XVI вв." (100; кн.2, С. 77; 98;С. 134—140). Последняя категория думных чинов, введение которой представляло собой механизм обновления строго аристократического состава правящего класса, была немногочисленной и значительно уступала по степени влияния высшим чинам. Практически в течение полутора столетий — до Смуты — Боярская дума имела закрытый аристократический характер и сосредоточивала в своих руках все три измерения власти — законодательную, исполнительную (в состав думы входили начальники приказов) и судебную. Кроме того, по мере необходимости в заседаниях думы участвовали высшие церковные иерархи (Освященный собор). Внутренняя специализация а среде правящего класса отсутствовала: одни и те же лица выполняли военные, административные и судебные функции. Однако расширяющиеся политические притязания боярства поставили под угрозу равновесие власти: в начале XVI в. "стали друг против друга государь, шедший к полновластию, и боярство, которое приняло вид замкнутой и точно расположенной по степеням родовитости аристократии. Великий князь двигался, куда вела его история; боярский класс действовал во имя отживших политических форм и старался как бы остановить историю" (205; С. 195). Служба теряла смысл в случае наследственности владельческих и политических полномочий. Правящий класс, переставший служить, превратился в иждивенца. Реакционность позиций боярства заключалась в том, что оно стре- 87 милось вернуть управленческую модель Московского государства ко временам Киевской Руси — совместному родовому управлению, внутренние противоречия которого уже однажды привели к распаду государства. Судить об эффективности новой редакции совместного боярского правления можно по периоду несовершеннолетия Ивана Грозного, когда бесконечные распри Шуйских — Бельских — Глинских сыграли роковую роль не только в судьбе самих этих фамилий, но и стали причиной серьезной дестабилизации всей государственной системы. Впечатления детского ужаса перед боярскими распрями, немало способствовавшими формированию необузданного характера царя, а также боярская смута в период его болезни 1563 г. сыграли не последнюю роль в борьбе Ивана Грозного с боярством. Если отец и дед Грозного лишь осторожно ограничивали притязания родовой аристократии, то внутриэлитная борьба "Иван Грозный — бояре" стала центральной коллизией его правления. Противостояние "царь — бояре", вот уже в течение нескольких столетий остается предметом редких по накалу страстей научных дискуссий. Разные точки зрения по различным аспектам этой проблемы высказывали Д. Альшиц, Е. Белов, К. Бестужев-Рюмин, К. Валишевский, С. Веселовский, Л. Гумилев, А. Зимин, Н. Карамзин, С. Каштанов, В. Ключевский, В. Кобрин, Н. Костомаров, А. Маркевич, А. Панченко, С. Соловьев, В. Сергеевич, С. Середонин, Р. Скрынников, И. Смирнов, М. Тихомиров, Л. Черепнин, С. Шмидт, и др. В ходе длительной научной дискуссии были высказаны различные оценки позиций сторон этого конфликта — от представления боярства в качестве аморфной и лишенной каких-либо властных амбиций среды, павшей жертвой безумного царя, до представления боярства в качестве агрессивной касты, посягнувшей на монаршие полномочия. Но каковы бы ни были подлинные устремления боярства, все основные элементы политики Ивана Грозного были направлены на ослабление экономических и политических оснований властных полномочий боярства. Во-первых, на эту цель работала земская реформа Ивана Грозного, так как ее результатом стала замена всесильных бояр-кормленщиков выборными представителями местных обществ. Другой мерой Ивана Грозного, призванной найти опору верховной власти во вне-элитных слоях населения в ходе сначала неявного, а затем все более острого противостояния с боярством, был созыв Земских соборов. Традиции участия населения в представительном правлении известны со времен Киевской Руси. Но в Киевский период, а также в вольных городских общинах Новгорода Великого и Пскова времен их расцвета вече старших городов обладали большими по сравнению с княжеской властью полномочиями; по отношению к вече князь был в сущности властью исполнительной. В Москве середины XVI в. мы наблюдаем иное: верховная власть, обладая всей полнотой полномочий, стремится ротировать состав правящего класса посредством привлечения к управлению внеэлитных слоев. Правда, состав Земских соборов XVI в. далек от модели подлинно представительного собрания вследствие доминирования характерного для политико-центричного общества "номенклатурного" принципа представительства: в заседаниях соборов участвуют представители правящего класса (царь, Боярская дума, Освященный собор) и двух влиятельных социальных категорий — высших слоев служилого класса и торгово-промышленного сословия с преобладанием первого. Но и эти последние не были выборными в непосредственном смысле : это были должностные лица, выполнявшие административные функции — гражданские и военные — на центральном и местном уровнях. Таким образом, по составу Земские соборы XVI в. напоминали совещания высшего эшелона административного управления — своеобразный "партхозактив", как назвали бы его в середине XX в. И тем не менее, несмотря на усеченный характер представительства, созыв Земских соборов имели огромное значение: расширялся круг лиц, участвующих в управлении, а значит, закладывались основы открытого характера элитной ротации. Но самым сильным ударом по владельческим и политическим позициям боярства стала опричнина. Этот феномен, как и противостояние "царь — бояре" в целом, и по сей день является предметом острейшей дискуссии, участие в которой выходит за рамки данной работы; можно лишь присоединиться к остроумному замечанию одного из историков о том, что опричнина казалась очень странным явлением как тем, кто ее изучал, так и тем, кто от нее страдал. Многие исследователи отмечают вовлеченность в орбиту ее кровавого колеса различных слоев населения, несистематический характер ее мер по отношению к главному адресату — боярству: "вызванная столкновением, причиной которого был |