Гаман-Голутвина. Книга рассчитана на специалистовполитологов и всех, кто интересуется политикой и историей России. Isbn 5870470552

• Название: Книга рассчитана на специалистовполитологов и всех, кто интересуется политикой и историей России. Isbn 5870470552
• Анкор: Гаман-Голутвина.doc
• Дата: 19.01.2018
• Размер: 2.11 Mb.
• Имя файла: Гаман-Голутвина.doc
• Тип: Книга; #14514
• страница: 23 из 26

ГЛАВА VI ПОЛИТИЧЕСКИЕ ЭЛИТЫ СОВРЕМЕННОЙ РОССИИ: МОДЕЛИ ФОРМИРОВАНИЯ И ТЕНДЕНЦИИ РАЗВИТИЯ

Особенности трансформации политических элит в постсоветской России

Очевидно, что смысл модернизационного проекта 1990-х гг. в области элитообразования заключался в реализации предпосылок от­каза от мобилизационной модели развития и перехода к инновацион­ной модели, лежащей в основе развития западных демократий. С на­шей точки зрения, трансформация модели развития неизбежно должна была повлечь изменения модели элитообразования.

И действительно, одним из важных аспектов социально-эконо­мических реформ 1990-х гг. стала трансформация традиционной для России модели рекрутирования элит: постепенная замена доминиро­вавшего на протяжении значительного периода предшествовавшей российской истории "служебно-номенклатурного" принципа элитооб­разования (конституирующего административно-политическую бюро­кратию в качестве политической элиты) принципом элитного плюра­лизма, согласно которому политическую элиту составляет высший эшелон репрезентирующих институты государства и гражданского об­щества структур. Отличительной чертой этой системы элитной орга-

низации является ее дисперсный характер, предопределяющий множе­ственность центров власти. При этом существенно возросла роль биз­нес-элиты, делегирующей своих представителей во власть и оказыва­ющей важное влияние на принятие стратегических политических ре-

шений. Если элита в условиях МТР представляет собой высший эше­лон административно-политической бюрократии (по отношению к ко­торой экономические группы имеют подчиненный характер), то с пе­реходом к инновационному типу развития ей на смену должно было прийти правительство, сформированное усилиями ведущих политико-финансовых корпораций и кланов (условно эту модель элитообразова­ния можно определить как олигархическую в связи с приоритетной ро­лью финансового капитала как фактора рекрутирования элиты). Что

347

касается процессов элитообразования, то этот прогноз во многом в России оправдался: термин "семибанкирщина" вошел в научный обо­рот, а государство устами первого вице-премьера правительства Рос­сии Б. Немцова определяет характер сложившейся социально-полити­ческой системы как "олигархический капитализм" (169).

Смена моделей элитообразования не была одномоментной, а но­сила характер постепенной эволюции: осуществление социально-эко­номических реформ в России 1990-х гг. в области элитообразования сопровождалось борьбой двух моделей рекрутирования элит — "но­менклатурной" и "олигархической" (при этом необходимо отметить относительность и размытость контуров сформированных на базе этих принципов элитных субсистем). В течение 1991 — 96 гг. в этой жест­кой борьбе баланс сил был неустойчивым, но перевес был преимуще­ственно на стороне номенклатуры. В пользу этого вывода свидетельст­вует ряд обстоятельств. Прежде всего следует отметить высокий удель­ный вес представителей прежнего истеблишмента в структурах новой власти. Согласно исследованиям сектора изучения элиты Института со­циологии РАН, в первые пореформенные годы удельный вес представи­телей прежней номенклатуры колебался от 75 процентов в составе выс­шего руководства до 41 процента в структуре бизнес-элиты (122. С.62). Другим аргументом в пользу вывода о доминировании служеб­ного принципа рекрутирования элиты в 1991 — 96 гг. является призна­ние отраслевыми и региональными кланами политического приорите­та государства по отношению к ним в тот период. Об этом свидетель­ствуют многократно повторенные в течение 1994 — 96 гг. заявления влиятельнейшего регионального лидера Ю. Лужкова и главы влиятель­нейшего отраслевого (газового) клана В. Черномырдина об отказе от претензий на участие в президентских выборах 1996 г. в пользу фигу­ры Б. Ельцина (обязанного вхождением в элиту "номенклатурному" принципу и сохранявшего до выборов 1996 г. полную автономность по отношению к частным политико-финансовым структурам), а также то обстоятельство, что представители "служилой" когорты (к катего­рии которой может быть отнесена, в частности, группа А. Коржакова) в тот период оказывали существенное влияние на принятие важней­ших решений по широкому спектру проблем. Наиболее яркий тому пример — силовой вариант решения чеченской проблемы, принятый под давлением группы А. Коржакова. Не случайно в рейтинге "Неза­висимой газеты" "100 ведущих политиков России" первые строки в те-

348

чение этого периода устойчиво занимали представители "служилой" когорты — руководители силовых ведомств генералы А. Коржаков и П. Грачев. Апогеем этой борьбы отчасти можно считать инцидент 2 декабря 1994 г. у здания мэрии Москвы, когда сотрудники Службы ох­раны президента положили в снег охрану группы "Мост". Таким до­вольно "топорным" способом банкирам было указано их место во вза­имоотношениях с государством. Финальным эпизодом борьбы двух моделей элитного рекрутирования стали события 21 июня 1996 г. — пресловутый "ГКЧП-3": устранение группы А. Коржакова из власт­ных структур и победа "олигархов".

Сопряженность поражения "служебной" модели элитного рек­рутирования с президентскими выборами 1996 г. не случайна. Прези­дентские выборы-96 знаменательны не только тем, что определяли персональное лицо верховной власти России, но и тем, что в ходе этих выборов решался главный вопрос дальнейшего политического и эко­номического развития страны: кто обладает политическим приорите­том — государство или кланово-корпоративные структуры (крупней­шие политико-финансовые кланы). Известно, что предвыборная кам­пания Б. Ельцина в 1996 г. прошла два этапа: на первом ему предсто­яло стать единственным кандидатом от партии власти (в начале 1996 г. фигура Б. Ельцина представлялась правой части политического истеб­лишмента отнюдь не бесспорной — достаточно вспомнить, что тог­дашний глава президентской администрации С. Филатов в газете "Из­вестия" предлагал выдвинуть нескольких кандидатов от партии власти на президентских выборах, а подавляющая часть демократического политического спектра была далека от единодушной поддержки кан­дидатуры Б. Ельцина, рассматривая в качестве альтернативных канди­датов и В. Черномырдина, и Ю. Лужкова, и Г. Явлинского, и Б. Нем­цова). На этом этапе Б. Ельцину предстояло обеспечить безальтерна­тивность своего выдвижения от партии власти. Эту задачу была при­звана решить группа А. Коржакова, связывавшая свое политическое выживание исключительно с политической победой Б. Ельцина и лич­но предельно лояльная президенту. Назначение протеже генерала А. Коржакова Н. Егорова главой президентской администрации и О. Со­сковца главой предвыборного штаба Ельцина стали этапами решения этой задачи. Однако эта группа оказалась неспособной обеспечить по­беду на выборах как по внутриполитическим, так и по внешнеполити­ческим причинам. Прежде всего, обеспеченная силами исключительно

349
клана А. Коржакова, победа кандидата от партии власти означала ре­шение спора о политическом приоритете между государством и поли­тическими кланами однозначно в пользу государства, что никак не могло устроить банкиров, консолидированные ресурсы которых были способны обеспечить победу поддержанного ими кандидата. Кроме того, победа Б. Ельцина как обеспеченная исключительно группой А. Коржакова, не могла быть поддержана Западом, который воспринимал последнюю как политиков авторитарной ориентации. Это обусловило переориентацию президента в предвыборной тактике на ведущие по­литико-финансовые кланы в качестве главной группы поддержки, что и обеспечило его победу на выборах. "Побочным продуктом" этой пе­реориентации стал "ГКЧП-3" — устранение "служебного" сегмента элиты из высшего эшелона власти, что знаменовало победу "олигархи­ческой" модели элитообразования над "служилой". Таким образом, президентские выборы-96 стали первыми в истории России, результат

которых во многом был предрешен позицией крупнейших политико-

финансовых кланов. Однако победа на выборах для президента озна­чала "поражение во власти", ибо одержанная таким образом победа и масштабы финансирования этой кампании ведущими политико-фи­нансовыми структурами (по некоторым оценкам эти средства состав­ляли 30-40 млрд. долларов — см.: 149. С. 127) определяла высокую степень потенциальной зависимости государства в лице президента от политических кланов.

Свидетельством окончательной победы "олигархической" мо­дели элитообразования стал состав сформированного летом 1996 г. правительства, представлявшего сообщество отраслевых лоббистов (В. Черномырдин, В. Потанин, П. Родионов и т. д.). В этом же кон­тексте следует упомянуть назначение Б. Березовского заместителем секретаря Совета безопасности. Несмотря на высокую степень изме­нений состава правительства в последующий период, влияние отрас­левых лобби на выработку политического курса по-прежнему остает­ся высоким. Так, позиция крупного отечественного нефтяного бизне­са стала одним из факторов выбора российской дипломатии в пользу миролюбивого курса в урегулировании кризиса 1997—98 гг. вокруг Ирака.

Несомненно, трансформация сложившейся ранее модели элито­образования в начале 1990-х гг. шла в русле западной традиции поли­тического развития, ибо плюралистический характер организации эли-

350

ты является матрицей инновационного развития. Известно, что одним из основополагающих тезисов теории современной демократии, кон­цепций плюрализма элит и демократического элитизма (Й. Шумпетер, С. Липсет, К. Манхейм, Дж. Сартори, Р. Даль и др.) является тезис о том, что плюралистический, дисперсный характер элитной организа­ции есть одно из важнейших условий обеспечения демократического характера управления. Именно в этом направлении трансформирова­лась российская элита, разрывая "выеденное яйцо" номенклатурной оболочки и превращаясь в сообщество политико-финансовых импе­рий. Сходство моделей элитообразования в современной России с той, что сложилась в условиях западных демократий, проявляется также в формировании свойственной последней проницаемости каналов рек­рутирования. Изменения в пользу большей проницаемости каналов ре­крутирования происходят и в современном российском обществе: все больше становится примеров, когда представители большого бизнеса приходят на высокие правительственные посты (В. Потанин, Б. Бере­зовский). И наоборот, ушедшие в отставку высшие чиновники продол­жают карьеру в структурах большого бизнеса (так, Е. Гайдар занима­ет один из высших постов в компании "Билайн", А. Козырев — в аме­риканской фармацевтической компании, руководимой М. Паничем).

Желанным результатом подобной трансформации являлась ха­рактерная для Западной Европы и США модель политических отноше­ний между государством и ведущими политико-экономическими кор­порациями, выражаемая известной формулой: "Что хорошо для "Дже­нерал моторе", то хорошо для США".

: Особенности трансформации номенклатурной модели элитооб­разования в "олигархическую" наиболее ярко демонстрирует биогра­фия российского премьер-министра в 1992—98 гг. В. Черномырдина. Этот пример тем более показателен, что экспортная ориентация рос­сийской экономики предопределяет приоритетное положение в систе­ме отраслевых элит представителей ТЭКа наряду с представителями банковской системы и СМИ (так, например, в рейтинге 50 бизнесме­нов, оказывающих наибольшее влияние на политику России на рубеже 1997—98 гг., ведущие позиции занимали представители ТЭКа, банков­ской системы и СМИ — см.: 44). Фигура В. Черномырдина является почти классической для демонстрации алгоритма трансформации мо­дели элитного рекрутирования в процессе социально-экономических реформ 1990-х гг.: сначала государство в лице КПСС создает новые

351

коммерческие структуры, а затем государственные чиновники, сохра­няя объем властных полномочий, продолжают функционировать на тех же должностях (или на иных, но близких по статусу), но уже в ка­честве отраслевых лоббистов. В. Черномырдин — в прошлом ответст­венный работник ЦК КПСС, министр и глава крупнейшего отраслево­го гиганта, поставляющего треть потребляемого в Европе газа, — до марта 1998 г. являлся вторым в государственной Табели о рангах. И хо­тя бывший премьер-министр многократно заявлял о своей непричаст­ности к газовому бизнесу, очевидно, что интересы отрасли небезраз­личны одному из ее патриархов.

Характер отношения отраслевых лобби к государству очевиден: отраслевые лобби рассматривают институты государства в качестве рычагов реализации корпоративных интересов. Итоги проведенных экспертами Института народнохозяйственного прогнозирования РАН исследований тенденций развития российского ТЭКа свидетельству­ют, что сегодня для отраслевых элит постановка вопроса о том, какой ТЭК нужен России, — не более, чем интеллектуальная инерция (при этом следует иметь в виду стратегический характер элиты ТЭКа в свя­зи с преимущественно сырьевой ориентацией экономики России: на до­лю ТЭКа приходится две трети всех инвестиций в промышленность — см.: 178). Понимая это, "управленческая элита России вынуждена под­чиняться интересам нефтегазового сектора. Общественная жизнь бук­вально пропитана нефтью", — констатируют эксперты журнала "Про­филь" (160. С. 14). К середине 1990-х гг. элита российского ТЭКа ста­вит вопрос иначе: "Какая Россия нужна ТЭКу?" (196). В этом смысле более, чем симптоматична позиция Р. Вяхирева, сформулировавшего в 1995 г. кредо российских корпораций: перефразируя вышеприведенное изречение одного из крупнейших "китов" американского бизнеса, он заявил: "Что хорошо для Газпрома, то хорошо для России".

При этом следует иметь в виду, что единого ТЭКа не существу­ет: есть газовая элита, есть нефтяная, есть угольная, и их интересы да­леко не во всем совпадают. Скажем, отношение к стратегической, с точки зрения государственных интересов, проблеме поддержки отече­ственного производства, без которого невозможна стабилизация эконо­мики в целом, зависит от интересов сугубо клановых. Так, газовая эли­та, будучи стратегическим игроком на мировом рынке, заинтересована в максимальной независимости от импорта газодобывающего обору­дования. В этой связи она готова поддержать отечественное машино-

352

строение и инвестировать в производство часть прибыли. Нефтяная элита, не претендуя на роль стратегического участника мирового рын­ка, напротив, ориентирована на импорт оборудования и в этой связи не проявляет интереса к проблеме восстановления и поддержки оте­чественного машиностроения. Далее, и "газовые генералы", и "нефтя­ные бароны" заинтересованы в поддержании добрососедских отно­шений со странами ближнего зарубежья, прежде всего с Украиной, Белоруссией, Молдавией, Казахстаном, Азербайджаном. Но зададим­ся вопросом: а если бы нефтяная и газовая элиты были заинтересова­ны в обратном? Примером того, к каким результатам ведет расхожде­ние интересов нефтяного лобби и населения, может служить кон­фликт в Чечне. "Нефтяная" подоплека чеченской войны хорошо изве­стна. Значительно менее известна "газовая" подоплека кризиса в Бу­денновске, а между тем принятые в ходе встречи в Лиссабоне (сен­тябрь 1994 г.) обязательства российского правительства по беспере­бойным поставкам газа в Европу сыграли не последнюю роль в выбо­ре стратегии поведения правительственной стороны в переговорах с террористами (Буденновск расположен на линии газопровода) — стратегии, вызвавшей глубокое изумление у западных специалистов по борьбе с терроризмом и практически не имеющей аналогов в ми­ровой практике. Как резко эта стратегия контрастирует с жесткой по­зицией руководства Перу, не пошедшего на уступки террористам в значительно более сложной ситуации!

Таким образом, интересы государства во многом становятся производными от кланово-корпоративных. На первый взгляд, подоб­ный вариант трансформации прежней модели элитообразования соот­ветствует матрице инновационного развития. Однако несмотря на структурную схожесть моделей элитообразования в России и на Запа­де и на значительный экономический потенциал крупнейших полити­ко-финансовых групп (по данным академика Т. Заславской, 1,5 процен­та населения владеют более, чем 50 процентами национального богат­ства), политические элиты России пока не обеспечили экономический рост, а их характеристика в качестве субъектов развития весьма про­блематична — анализ социально-экономической динамики современ­ной России дает мало оснований для ее характеристики в качестве про­цесса инновационного развития. Напротив, данные официальной ста­тистики и независимых исследований свидетельствуют о системном кризисе экономики России. В этой связи примечательна констатация Г.

353

Попова: "Приватизация не стала стартовой площадкой для экономиче­ского роста" (209).

В чем причины, затрудняющие становление современной элиты России в качестве субъекта развития? На наш взгляд, причин несколь­ко, и они имеют как объективный, так и субъективный характер.

Прежде всего, ограниченность возможностей частных полити­ко-финансовых империй в качестве субъекта развития обусловлена спецификой современного экономического развития. Известно, что со­временный экономический рост отличает приоритетная роль научно-технического прогресса и интеллектуализация основных факторов производства; интенсивность НИОКР определяет уровень экономиче­ского развития. Согласно прогнозам экспертов, в XXI в. интеллектуа­лизация труда станет главным фактором глобальной конкуренции. На долю новых знаний, воплощаемых в технологиях, оборудовании, обра­зовании кадров, организации производства, в развитых странах прихо­дится 70—85 процентов прироста ВВП (50; 48. С. 108). В этой связи не случаен постоянный рост доли расходов на науку и образование в ВВП развитых стран, которая сегодня составляет 3% ВВП; при этом доля государства в этих расходах составляет 35-40% (* 330). Высокая сте­пень участия государства в стимулировании НТП обусловлена специ­фикой инновационных процессов (значительная капиталоемкость на­учных исследований и высокая степень риска, зависимость от степени развития общей научной среды и информационной инфраструктуры, специфика требований к квалификации кадров, необходимость право­вой защиты интеллектуальной собственности и т. д.). В этой связи воз­растание роли государства в политических системах западных стран не в последнюю очередь обусловлено его ролью в обеспечении НТП. В случае России возрастание роли интеллектуализации экономики приобретает особое значение, так как этот фактор является решающим в преодолении системного экономического кризиса: в современной экономической теории утвердилось положение о том, что главным ин­струментом преодоления экономического кризиса является внедрение новых технологий, освоение которых обеспечивает экономический рост. В этой связи очевидна ограниченность возможностей даже са­мых мощных частных политико-финансовых структур в качестве субъ­екта обеспечения интеллектуализации экономики. Очевидна и необхо­димость повышения эффективности государства как единственного реального субъекта, способного решить эту задачу.

354

Объективность требует отметить, что кланово-олигархическая модель элиты не является автоматическим препятствием на пути ста­новления подобного рода элиты в качестве субъекта развития. В ходе состоявшихся в рамках XVII конгресса Международной ассоциации политических наук (август 1997 г., Сеул) дискуссий отмечалось, что характер корпоративно-олигархической модели неоднозначен: эта мо­дель может быть нацеленной как на быстрый экономический рост, так и на дальнейшее обогащение элиты (198. С. 144). Этот вывод под­тверждает, в частности, анализ взаимоотношений государства и круп­ного бизнеса, сложившихся в странах Юго-Восточной Азии. Так, на­пример, в Индонезии основой отношений крупного бизнеса и прави­тельства стали патрон-клиентные отношения. Вовлеченность во взаи­моотношения с крупным бизнесом ключевых элементов государствен­ной бюрократии, включая президента и его ближайшее окружение, а также факт экономической и политической зависимости региональных элит от центрального правительства дали основание исследователям определить сложившуюся в Индонезии структуру как олигархический корпоративизм. Отличительной особенностью аналогичных структур в Сингапуре и Малайзии является преимущественно партийный харак­тер связей крупного бизнеса и государственной бюрократии. На Фи­липпинах ключевая роль субъектов политики принадлежит политиче­ским кланам, представляющим собой симбиоз политической и эконо­мической власти. При этом, как отмечают исследователи, клановый ха­рактер олигархии бизнеса определяет ее стремление к обогащению за счет государства посредством присвоения политической ренты. Не­смотря на некоторые структурные различия, основа перечисленных образований одна. Это государственный корпоративизм, основанный на принципе межличностных неформальных связей, в рамках которых реализация принятых решений опирается на принцип не государствен­ной, а клановой дисциплины. При этом несмотря на функциональную схожесть подобных образований, одни из них способны обеспечить экономический рост (как это происходит в Сингапуре и Малайзии), другие ориентированы главным образом на реализацию кланово-кор­поративных интересов (198. С.343).

Однако становление кланово-корпоративных структур в качест­ве субъектов развития в условиях России затруднено в связи с другим объективным обстоятельством. В качестве объективной трудности конституирования частных политико-финансовых корпораций и со-

355

зданных ими групп давления как субъекта развития является специфи­ка природно-климатических и геополитических условий России: две трети (!) площади России составляют северные территории; большая часть пригодных для сельскохозяйственной обработки земель находит­ся в зоне рискованного земледелия; в этом же контексте следует упо­мянуть наличие громоздкой и затратной, нерентабельной инфраструк­туры, поддержание которой требует высокой степени участия государ­ства; уязвимость границ. Этот комплекс параметров предопределяет ограниченность возможностей частных политико-финансовых субъек­тов в решении государственного масштаба проблем и т.д. Объективные геополитические и природно-климатические условия по-прежнему обусловливают ограниченность возможностей частных политико-фи­нансовых структур в качестве субъекта развития общества и государ­ства.

В качестве примера ограниченной эффективности частной по­литико-финансовой структуры в политическом и экономическом уп­равлении в чрезвычайных условиях (к категории которых вследствие неблагоприятных природно-климатических, демографических и гео­политических условий может быть отнесена значительная часть терри­тории России) можно привести историю и современное состояние Но­рильского горно-обогатительного комбината, владельцем контрольно­го пакета акций которого стала финансово-промышленная группа ОНЭКСИМ. Как упоминалось выше (см. главу V), строительство Но­рильского комбината в 1930-е гг. было сопряжено со столь значитель­ными трудностями, что Наркомат тяжелой промышленности (пред­ставлявший в те годы суперминистерство, включавшее в свой состав почти все промышленные наркоматы и аккумулировавшее значитель­ные средства) оказался не в состоянии осуществить этот проект в свя­зи с тяжелейшими природно-климатическими условиями Заполярья. Нарком тяжелой промышленности С. Орджоникидзе вошел в Полит­бюро с предложением передать строительство комбината хозяйствен­ным организациям НКВД, создав для этого специальный лагерь. Пред­ложение С. Орждоникидзе было поддержано, и комбинат был постро­ен силами заключенных. Комбинат стал градообразующим предприя­тием, так что вся социальная сфера Норильска находилась (и находит­ся) на дотировании комбината. Передача комбината на баланс частной финансовой структуры, естественно ориентированной на получение прибыли, означает нерентабельность содержания не только работаю-

356
щих на комбинате (руководство комбината уже объявило о необходи­мости сокращения 50 тыс. рабочих из общего числа 120 тыс.), но и все­го города Норильска. В этой связи понятно стремление ОНЭКСИМ­банка передать запущенную социальную сферу Норильска на баланс Красноярского края. О значении, придаваемом руководством банка этому вопросу, говорит тот факт, что отказ бывшего губернатора края В. Зубова принять на баланс края социальную сферу Норильска лишил его поддержки группы ОНЭКСИМ на губернаторских выборах весны 1998 г. В этом отношении и Норильск, и Норильский комбинат не яв­ляются исключением. Это означает, что в условиях России управление в соответствии с логикой частного интереса обладает ограниченной эффективностью, что, в свою очередь, предполагает активное участие государства. Как отмечает первый заместитель председателя Госкомсе­вера России проф. П. Зайдфудим, "стабилизация на северных террито­риях невозможна без государственной поддержки" (81).

В качестве субъективной причины, препятствующей становле­нию политико-финансовых групп в качестве субъекта модернизации, выступает тот факт, что результат происшедшей в 1990-е гг. в России трансформации модели элитообразования по лекалу плюралистичес­кой элитной организации демократического типа в условиях России существенно отличен от принятой за образец западной модели. Несмо­тря на внешнюю схожесть организации элит в России и на Западе, между ними существует принципиальная разница: сколь бы ни были глубоки расхождения между различными элитными сегментами в за­падном обществе, существует общая для всех неприкосновенная рам­ка — государство, посягательство на которое не дозволено никому. В качестве примера можно привести последний по времени скандал во­круг президента США Б. Клинтона. Анализ этого сюжета показывает, что несмотря на исключительную остроту внутриэлитного противо­стояния (в течение нескольких дней возможность импичмента прези­дента была реальной), суть инкриминированных президенту обвине­ний заключалась не в адюльтере как таковом, а во лжи под присягой (181). Это означает, что даже президенту США не позволено безнака­занно посягать на неприкосновенность и ценность государства, даже на его символ, в качестве которого в данном случае выступила прися­га. Более того, тенденцией развития современной политической систе­мы США является повышение роли и влияния государства в диалоге с ведущими корпорациями в процессе выработки политического курса.

357

Примером тому может служить приоритетная роль администрации Р. Рейгана в выработке жесткого курса США по отношению к СССР в 1980-е гг. (299).

В этой связи следует отметить, что широко распространенному предрассудку о том, что ослабление государства является предпосыл­кой демократизации, противореча представлениям современной поли­тологии, согласно которым демократия возможна только там, где суще­ствует эффективное государство. Так, исследования известных полито­логов X. Линца и А. Степана показали, что современное государство есть предварительное условие демократии; отсутствие организации со свойствами современного государства исключает возможность демо­кратического управления территорией страны: "...без государства ни­какая современная демократия невозможна...Демократия требует госу­дарственного статуса. Без современного государства не может быть прочной демократии" (133. С. 10-13; подробнее см.: 335). О том же свидетельствует и практика: изучение опыта успешных демократичес­ких преобразований убеждает, что во всех государствах, совершивших относительно успешный транзит — будь то Латинская Америка, Юж­ная Европа или Центральная и Восточная Европа, — инструментом по­литической демократизации было эффективное государство. В этой свя­зи очевидно, что эффективность государства во взаимодействии с поли­тико-финансовыми структурами является одним из важнейших условий эффективности демократической политической системы в целом.

Между тем отличительной чертой российской элитной органи­зации является высокая степень "приватизации" институтов государст­ва коммерческими структурами: государство практически растворено в политико-финансовых корпорациях. Интересы государства в высокой степени отождествлены с интересами конкретных коммерческих струк­тур, а значительная часть государственных чиновников выступает в ро­ли лоббистов ведущих корпораций. Не случайно вхождение в состав правительства известных представителей отечественного бизнеса.

О масштабах "приватизации" государства группами интересов, когда государственный чиновник функционирует в качестве лоббиста коммерческой структуры, свидетельствует, в частности, скандал с уча­стием руководства Генпрокуратуры, в том числе бывшего исполняю­щего обязанности генерального прокурора А. Ильюшенко, в деятель­ности компании "Балкар-трейдииг", являвшейся экспортером трех процентов российской нефти. Анализ связанных со скандалом обстоя-

358

тельств показал, что массированная компания в СМИ, прежде всего на Общественном российском телевидении, с целью освобождения от должности и. о. Генерального прокурора А. Ильюшенко, была направ­лена против него...не как высшего госчиновника, а как экономическо­го конкурента. В свою очередь, активная роль ОРТ в этой кампании не в последнюю очередь была обусловлена экономическими интересами влиятельных акционеров ОРТ, прежде всего Б. Березовского, активно вовлеченного в нефтяной бизнес. Таким образом, Генеральная проку­ратура и ведущий государственный телевизионный канал вошли в столкновение не как государственные институты, а в качестве лоббис­тов конкурирующих экономических структур. Любопытно, что в имев­шем место ранее конфликте компании "Балкар-трейдинг" с АвтоВазом (в тени которого та же фигура преуспевшего, помимо нефтяного и те­левизионного, и в автомобильном бизнесе лица) Самарский городской суд вопреки нажиму Генпрокуратуры, выступавшей лоббистом интере­сов Балкар-трейдинга, естественным образом признал справедливость позиции АвтоВаза (что объяснимо, если учесть территориальное рас­положение автогиганта). Затем это решение было опротестовано Ген-прокуратурой, которая вследствие вышеуказанных причин выступала лоббистом "Балкар-трейдинга". Не исключено, что отставка Илью­шенко имела не только "нефтяную", но и "автомобильную" подоплеку. С учетом сказанного очевидно, что речь идет о столкновениях эконо­мических конкурентов, интересы которых представлены государствен­ными органами. Таким образом, степень многоплановой "приватиза­ции" государства и его институтов группами интересов весьма значи­тельна и принимает порой весьма откровенные формы. Так, список и даже порядок перечисления допущенных к залоговым аукционам 1996—97 гг. финансовых структур, принятый в соответствии с поста­новлением Правительства РФ в 1995 г., в точности повторял текст на­правленного главой ОНЭКСИМ-банка В. Потаниным письма на имя российского премьер-министра.

Более того, особенностью эволюции элитной структуры совре­менного российского общества является тот факт, что крупнейшие по­литико-финансовые кланы не просто делегируют группам давления представительство своих интересов, но и сами выступают ведущими субъектами политического процесса. Подобное слияние власти и соб­ственности и дает основание определить сложившуюся политическую систему как олигархическую. Ведущими элементами этой системы

359

выступают высшая государственная бюрократия и крупнейшие финан­совые империи. Аналогичные образования складываются и на регио­нальном уровне. Разница между центральной и региональными оли­гархиями определена политическим приоритетом бюрократии в связке "бюрократия — бизнес" на региональном уровне и доминированием финансово-сырьевых и политико-информационных империй в центре.

Взаимодействие в рамках сложившейся олигархической систе­мы характеризуется сложным торгом между высшим эшелоном бюро­кратии и руководством ведущих политико-финансовых кланов. При­мером тому служит широко разрекламированная кампания "по борьбе с олигархией". Представляется, что смысл этой кампании — в торге высшего эшелона бюрократии с ведущими политико-финансовым и структурами по поводу политического приоритета в контексте борьбы на дальних подступах к президентской гонке 2000 г. Между тем транс­формация взаимоотношений государства с ведущими политико-фи­нансовыми структурами с точки зрения последних видится в замене государства горизонтальным торгом (свидетельства тому находим в программной статье Б. Березовского "От революции к эволюции без потери страны" — см.: 22).Сегодня с определенностью можно конста­тировать, что президент обладает относительной автономностью по отношению к ведущим политико-финансовым группам, однако даль­нейшее углубление тенденции "приватизации" государства может из­менить этот расклад сил. В этой связи показателен приведенный выше комментарий "Независимой газетой" акта объединения в январе 1998 г. компаний ЮКОС и "Сибнефть" в связи с подготовкой к разделу го­сударственной компании "Роснефть": "Будущий президент страны бу­дет избран на аукционе по "Роснефти" (118).

Представляется, что существенное ослабление роли государства есть не "побочный продукт" общего процесса трансформации россий­ского общества или простая случайность, ибо именно ресурсы госу­дарства — финансовые, административные, политические и иные — являются источником финансового и политического влияния крупней­ших кланово-корпоративных структур. Это обстоятельство есть наибо­лее наглядный признак происшедшей в ходе реформ 1990-х гг. сущест­венной трансформации модели элитообразования: источником полити­ческого влияния в постсоветской России является собственность. Тен­денцией эволюции этой системы является снижение числа основных игроков в результате поглощения более мелких структур немногими

360
"акулами". С связи с острой конкуренцией среди последних, а также в связи с высокой степенью приватизации ими государственных инсти­тутов, по существу государственные структуры и интересы во все воз­растающей степени выступают в качестве разменной монеты в меж­клановых столкновениях. Инструментом внутриэлитного взаимодей­ствия, которое во все большей степени превращается в межклановые разбирательства, становится теневой торг, в ходе которого принимают­ся важнейшие политические решения, включая те, что формально ре­шаются в ходе выборов. Так, например, аналитики полагают, что ито­ги выборов в Московскую городскую думу были предрешены заранее: "Юрий Лужков показал на 100%, кто в доме хозяин, фактически вы­брав для себя и назначив будущих депутатов Мосгордумы" (207). В этом отношении московские выборы повторили модель президент­ских выборов 1996 г. и в значительной мере представили модель выбо­ров 2000 г. Исследователи отмечают: "Складывается ситуация, когда демократические по форме процедуры...оказываются фасадом: за этим фасадом идут борьба и торг между реальными политическими игрока­ми, которые и определяют ход политического процесса; последний, в свою очередь, только на поверхности выступает в виде тех или иных электоральных комбинаций и их результатов" (149. С. 127). Высокая степень конфликтности внутриэлитного взаимодейст­вия является одной из причин того, что современные политические

элиты не стали субъектами развития. В этой связи представляется пра­вомерным вывод Р. Арона: "единая элита означает конец свободы. Но если группы внутри элиты не только различны, но и не едины, то это означает конец государства" (322. С. 143)). И прежде всего потому, что потребности, интересы и цели государства во все возрастающей степе­ни предстают в качестве производного кланово-корпоративных. Негативные последствия чрезмерно высокого влияния частных политико-финансовых структур на государство усиливает тот факт, что

"приватизированными" оказались не только институты государства, но и важнейшие институты гражданского общества: средства массовой ин­формации и политические партии; в этом же контексте можно упомя­нуть высокую степень влияния ведущих групп давления на принимаемые в российском парламенте решения. Что касается СМИ, то сегодня общеизвестен факт зависимости ведущих средств массовой коммуника­ции (ОРТ, НТВ, "Независимая газета", "Известия", "Комсомольская правда", "Сегодня", "Коммерсантъ", "Московский комсомолец" и др.)

361

от финансирующих их групп. В этом контексте весьма характерна пози­ция Б. Березовского. Он определенно заявил: "Я не приемлю разгово­ров о свободе прессы. Это просто смешно" ( См.: Кто есть кто. — 1995. — № 12). В этой связи эксперты полагают, что, например, кадровые пе­ремены последнего времени на ОРТ продиктованы борьбой различных сегментов элиты: журнал "Профиль" констатирует, что "историческое собрание" акционеров ОРТ подвело итог "выкорчевыванию" с первого канала всех сторонников А. Чубайса — главного противника Б. Березов­ского изданном историческом этапе (235. С. 13). А ведущие российские журналисты констатируют "кризис четвертой власти", в основе которо­го — новая версия тотальной зависимости СМИ; на место всесильного государства пришла не менее всесильная олигархия (4). Таким образом, если в условиях доминирования мобилизационной модели развития ре­ализация демократических норм политического процесса затруднена вследствие всевластия государства над структурами гражданского об­щества, то сегодня и структуры гражданского общества, и институты государства в значительной мере зависимы от частных политико-фи­нансовых структур.

Подобная система отношений государства с политико-финан­совыми структурами существенно отлична от западного стандарта и дает основания диагностировать наличие элементов деформации по сравнению со взятой за образец западной моделью. В качестве подоб­ного элемента деформации можно констатировать тенденцию "фео­дализации" процессов элитообразования. В этой связи следует вспомнить предложенную Г. Моской классификацию (см. гл. I), в рамках которой проводилось разграничение между феодальным и бюрократическим типами управления и организации элиты. Напом­ним, что термин "феодальный" Моска использовал для характеристи­ки слияния экономической и политической власти, вследствие кото­рого государство превращается в конгломерат малых самодостаточ­ных социальных образований, обладающих полнотой функций (по­литических, экономических, административных и судебных). В бю­рократическом государстве существует значительно большая, чем в феодальном, специализация функций. Это прежде всего отделение политических, административных, военных и судебных функций от экономических. Данный тип организации характеризуется делегиро­ванием функций специализированному управленческому образова­нию — бюрократии.

362

В пользу вывода о наличии элементов "феодализации" в органи­зации современной российской элиты свидетельствует высокая сте­пень самодостаточности сформировавшихся в современной России по­литико-финансовых империй: они обладают собственным финансово-промышленным потенциалом, собственными службами безопасности, своими креатурами в органах власти различного уровня, силовых и правоохранительных структурах (МВД, ФСБ, прокуратура, суд), рас­полагают собственными информационно-аналитическими структура­ми, связаны с определенными регионами и отраслями, опираются в своей деятельности на определенные сегменты "системной оппози­ции", вписывают эту деятельность в определенный геополитический контур. Масштаб и особую значимость подобной полноте функций со­общает подконтрольность кланам определенных сегментов вооружен­ных сил государства. Если косвенным свидетельством распада корпо­ративного единства военных стало их выдвижение для участия в выбо­рах в Думу в декабре 1995 г. по партийным спискам, то практическое воплощение этот раскол нашел в ходе чеченской войны, в полной мере продемонстрировавшей раздробленность военного истеблишмента России: выяснилось, что различные кланы имеют свои креатуры и в структуре вооруженных сил.

Множественность функций в данном случае не есть чисто коли­чественная характеристика процесса прогрессирующей плюрализации политико-экономической структуры общества; достижение числом функций определенного рубежа знаменует превращение корпорации в самодостаточное, почти государственное образование (максимума эта тенденция достигает в случае обретения главой клана государствен­ных полномочий высшего уровня, как это стало с главой газовой от­расли).

Дополнительным аргументом в пользу вывода о "феодальном" характере вновь образованных элитных структур является осуществ­ленный в работе М. Афанасьева анализ характера отношений в рамках этих образований: М. Афанасьев приходит к выводу о том, что эти от­ношения носят отчетливый патрон-клиентный характер, что дает ему основание определить эти элитные образования как постноменклатур­ный патронат (11. С. 280, 282).

Симптоматично, что прогрессирующие признаки архаизации современных социально-политических процессов констатируют столь разные наблюдатели, как философ А. Кара-Мурза, характеризующий

363

современное развитие как чреватое «новым варварством» (94*), исто­рик М. Чешков, отмечающий, что в современной ситуации «доминиру­ют процессы распада и хаоса» (34. С. 18), и один из крупнейших рос­сийских предпринимателей, один из совладельцев «Уралмашзавода» К. Бендукидзе, полагающий, что России угрожает масштабная феода­лизация.

В исследовательской литературе используются различные тер­мины для определения сложившихся в поле российской политики по­литико-финансовых образований. Кроме упомянутого выше определе­ния М. Афанасьева, используются термины "клан", "корпорация", "группа", "коалиция", "клика", "картель" и другие понятия. При этом едва ли не самым употребимым в последнее время стало понятие кла­на. В этой связи некоторые исследователи обращают внимание на не­точность этого понятия в связи с отсутствием в рамках большинства из сложившихся в России групп родственных или этнических отношений (столь характерных для структур постсоветских государств Закавказья и Средней Азии), придающих особую устойчивость и сплоченность подобным образованиям (342). Однако употребимость понятия клана обусловлена не столько терминологической неточностью, сколько ха­рактером сложившихся в рамках описываемых образований связей, ко­торым, по признанию экспертов, свойственны закрытость, полукон­спиративный характер и сугубо корпоративная, часто антиобществен­ная ориентация "кланов" (198. С. 147)). Однако на наш взгляд, более точным для характеристики сложившихся в России образований явля­ется понятие корпорации вследствие преимуществен ной ориентации на экономический интерес, выступающий в качестве главного систе­мообразующего признака этих образований. Родственные или патрон-клиентные отношения, хотя и сопровождают эти образования, являют­ся вторичным признаком по отношению к консолидирующей роли эко­номических интересов (гл. 1, п. 3).

Весьма симптоматичен тот факт, что формирование патрон-кли­ентных отношений характерно не только для высших уровней управ­ления, но также и для средних и низших. Итоги проведенного М. Афа­насьевым опроса слушателей Российской академии государственной службы показали, что ведущим среди факторов, определяющих карь­ерное продвижение чиновника по службе, большинство считает не ис­полнительность, интеллектуальную самостоятельность или повыше­ние квалификации, а поддержку той или иной экономической структу-

364

ры: связи личной преданности и покровительства выступают в пред­ставлении современного отечественного чиновничества главным фак­тором успешной карьеры. М. Афанасьев справедливо констатирует, что это свидетельствует о "прогрессирующей капитализации постно­менклатурного аппарата, формировании в его недрах бюрократичес­кой буржуазии" (14. С. 153).

При этом весьма характерны отличия в оценках этого феномена различными возрастными когортами чиновничества: если служащие "со стажем", будучи в большей мере осведомлены о распространенно­сти в аппарате связей личной преданности, чем их молодые коллеги, в большинстве своем расценивают этот факт как негативный, то боль­шинство "новых чиновников" факт доминирующего влияния на карь­ерный рост связей личной преданности и покровительства расценива­ет как естественный и нормальный. Это косвенно подтверждается от­ветами на вопрос о представлениях чиновников относительно преиму­щественных ориентиров и важнейших регулятивных механизмов, рег­ламентирующих деятельность аппарата. В заданном вопросе конкури­ровали две главные альтернативы — обезличенные рациональные про­цедуры (законодательная и нормативная база) и мнение опытных и сильных руководителей. Ответы показали, что хотя большинство опро­шенных рассматривает в качестве важнейшего условия эффективнос­ти управления развитие законодательной и нормативной базы государ­ственной службы, в своей реальной повседневной деятельности чи­новничество "новой волны" предпочитает "персоналистскую" ориен­тацию обезличенным рациональным процедурам. Любопытно, что та­ковы же ориентации и в группе респондентов с максимальным стажем работы (более десяти лет), в то время как респонденты со стажем ра­боты от трех до десяти лет в большей мере придерживаются ориента­ции на рациональные регулятивы (14. С. 151). Таким образом, речь идет о сложившейся в последние годы тенденции: "признание" клиен­тарных связей совершилось именно в последние годы (14. С. 157).

Размышляя над этими данными, можно придти к следующему выводу: если персоналистская ориентация, характерная для доперест­роечного чиновничества, отражала особенности традиционалистской политической культуры, в значительной мере замкнутой на личность патрона, то доминирование этих же стереотипов в сознании нового чи­новничества говорит о том, что в течение последних лет в управленче­ской среде постсоветского общества происходит не становление граж-

365

данского правового сознания (являющегося предпосылкой и условием современной правовой культуры гражданского общества), а формиро­вание неотрадиционалистских клановых ориентации, свойственных прежде всего государственному истеблишменту стран третьего мира, что подтверждает вышеизложенный тезис об архаизации политичес­ких отношений в современной России.

Необходимо отметить, что формирование кланового сознания уп­равленческого аппарата является не только следствием стихийного про­цесса усиливающегося доминирования экономически сильных групп в политическом истеблишменте, но и следствием несовершенства законо­дательной базы управления. Речь идет о несовершенстве принятого в 1995 г. Закона "Об основах государственной службы Российской Феде­рации", который, в отличие от аналогичных актов стран Западной Евро­пы и США, не содержит гарантий стабильности службы в государствен­ном аппарате, не содержит положений о механизме согласительных про­цедур для решения коллективных трудовых споров, положений относи­тельно форм участия сотрудников госорганов в принятии кадровых ре­шений, не обеспечивает необходимой самостоятельности и защищенно­сти от произвола вышестоящих инстанций (14. С. 161-163). В подобной ситуации неизбежна неустойчивость положения управленческого аппа­рата, а значит, его зависимость от центров реальной власти и силы. Го­ворить об эффективном управлении в подобной ситуации весьма про­блематично.

Наиболее наглядна тенденция феодализации на региональном уровне (особенно в национальных автономиях), проявлением которой стало усиление автономизации ряда субъектов РФ. В этой связи умест­но вспомнить, что Е. Строев был избран председателем Совета Феде­рации благодаря выдвинутому им лозунгу бюджетного федерализма. Это подтверждает вывод о наличии элементов архаизации в процессах элитообразования, когда элита превращается в конгломерат замкнутых враждующих образований. При этом феодализация не тождественна ре­гионализации, последняя — лишь наиболее наглядная составляющая процесса феодализации. В новых условиях нашла подтверждение мысль И. Солоневича "...Основная черта феодального строя — ...раздробление государственного суверенитета среди массы мелких, но принципиально суверенных владетелей...Феодализм приходит не из производственных отношений. Он приходит от жажды власти, взятой вне всякой зависимо­сти и от производства и от распределения." (247. С. 266). Для регио-

366

нальных элит современной России характерны готовность ради сиюми­нутной эгоистической корысти принести в жертву долговременные ин­тересы, "зацикленность" на локальных вопросах, неспособность соот­нести региональные тенденции с глобальным контекстом, доминирова­ние "хватательного" рефлекса, отсутствие стратегического мышления.

На наш взгляд, подобные качества — не только результат много­летнего господства унитарных отношений, препятствовавших форми­рованию ответственных субъектов политического процесса на регио­нальном уровне, но и следствие и форма проявления "регионализации" сознания местных лидеров, определенной провинциализации их мыш­ления в процессе суверенизации территорий, отключения их от кросс-культурных потоков. Нечто подобное уже было в русской истории: "Удельный порядок был причиной упадка земского сознания и нравст­венно-гражданского чувства в князьях, как и в обществе, гасил мысль о единстве и цельности русской земли, об общем народном благе...По­литическое дробление неизбежно вело к измельчанию политического сознания, к охлаждению земского чувства" (100. Кн. 1 С. 328). И еще: "В опустошенном общественном сознании оставалось место только инстинктам самосохранения и захвата...Если бы они (князья — О. Г.) были предоставлены вполне самим себе, они разнесли бы свою Русь на бессвязные, вечно враждующие между собою удельные лоскутья... Власть ... хана давала хотя бы призрак единства мельчавшим и взаим­но отчуждавшимся вотчинным углам русских князей" (100, кн. 1. С. 336). Сегодняшние региональные лидеры весьма напоминают удель­ных князей, характеризуя которых Ключевский: "это даже совсем не общество, а случайное сборище людей, которым сказали, что они на­ходятся в пределах одного пространства" (100, кн. 1. С. 318).

Оказалось, что суверенизация — процесс амбивалентный: воз­вышение региональных элит, прежде всего националистических, про­изошло одновременно за счет контрмодернизационного движения ос­новной массы населения регионов. "Сегодня повышение в статусе ме­стной номенклатуры, связанное со строительством самостоятельной государственной власти на местах, куплено дорогой ценой для всех на­родов — резким понижением их цивилизационного статуса, архаиза­цией и провинциализацией их общественной жизни в целом. Возник­ла уже ощущаемая всем миром инволюция — регресс институтов, нра­вов, образа жизни и стиля общения" (194. С. 160).

367

В этом контексте следует упомянуть произошедший в ряде рес­публик бывшего СССР масштабный регресс процессов элитообразова­ния, характеризующийся в ряде регионов переходом от бюрократичес­кого принципа формирования управленческого аппарата к рекрутиро­ванию элит на основе простейших форм социальных связей добуржу­азного типа: заново образовались и обрели политический статус жузы в Казахстане, земляческие кланы в Таджикистане, родственные кланы в Туркмении, тейпы в Чечне, этнические сообщества в Дагестане и т.д. Подобного рода метаморфозы дают основание исследователям конста­тировать, что "преобладающий ныне тип рекрутации ... правящих групп выступает главным препятствием и угрозой становлению новой российской государственности" (14. С. 7).

Таким образом, в условиях России 1990-х гг. произошла реани­мация модели элитообразования феодальной, а не современной Евро­пы — той модели, от которой Европа и США давно ушли.

При этом приметой сегодняшнего дня является тот факт, что ве­дущие политико-финансовые структуры во все возрастающей степени входят в российскую политику непосредственно в качестве политиче­ских акторов. При этом степень политического влияния последних столь высока, а масштаб "приватизации" ими институтов гражданско­го общества и государства (а также функций последнего) таков, что эксперты рассматривают их на фоне тотальной десубъективизации других участников политического процесса (включая государство) в качестве ведущих акторов современной российской политики (215).

Эксперты, цитируя мнение исследователей феномена лоббиз­ма о том, что "третий сектор" в России, в отличие от первого (госу­дарство) и второго (крупный бизнес), не обладает достаточной си­лой и каналами влияния, подчеркивают: "третий-лишний" сектор охватывает все общество, все гражданские интересы за пределами структур власти и крупного бизнеса (именно и только крупного — см.: 11. С. 273).

В этом же контексте следует принять во внимание тот факт, что, как показывают исследования (125. С. 31-32), формирующаяся в Рос­сии в 1990-е гг. элита транснационализируется быстрее, чем происхо­дит ее государственная самоидентификация (становление обществен­ной мотивации и воли к государственному строительству, являвшихся главной предпосылкой социально-конструктивной деятельности бур­жуазии в индустриальной Европе). В этой связи перспективы станов-

368

ления политико-финансовых групп в качестве субъекта постиндустри­альной модернизации выглядят еще более проблематичными.

Частичная архаизация элит способна инициировать системную архаизацию: "...тот, кто хоть в какой-то мере способен мыслить социо­логически, знает, что процесс рационализации в определенной облас­ти человеческой жизни нельзя повернуть вспять без того, чтобы это не привело к подобному же регрессу всей духовной...конституции чело­века" (136. С. 325). Примером системной архаизации социума могут служить новейшие тенденции эволюции социального уклада Казахста­на, которые рассматриваются экспертным сообществом в качестве со­держащих элементы регресса (276).

В условиях, когда предметом "приватизации" коммерческими структурами стали институты государства и гражданского общества, перспективы реализации демократической модели политического уп­равления выглядят проблематично.

Для обеспечения демократического характера политического управления представляются необходимыми следующие меры.

Поскольку структурно состав современной политической элиты представлен двумя главными компонентами — государством и выс­шим эшелоном ведущих политике-финансовых групп, то усилия по де­мократизации политического управления должны быть сконцентриро­ваны в двух основных направлениях.

Первое. Системное и значительное усиление роли государства: сегодня главное препятствие эффективности политического управле­ния состоит не во всевластии государства, а в его слабости. Не случай­но проведенные Е. Шестопал политико-психологические исследова­ния показывают, что подавляющее большинство опрошенных воспри­нимает нынешнюю власть как "слабую": "образ реальной политичес­кой власти всех уровней, ее институтов и персоналий очерчен опреде­лениями как власти по преимуществу слабой и не вызывающей симпа­тий у подавляющего большинства респондентов".И наоборот: психо­логический профиль идеальной власти "выглядит как негатив снимка реальной власти... Власть хотят видеть твердой, сильной и даже жест­кой. Она должна быть дееспособной,...независимой и сплоченной,... компетентной, профессиональной, способной четко формулировать цели развития страны и обладающей стратегическим мышлением" (303. С. 90). Как указывалось выше, необходимость усиления роли го­сударства в политическом управлении предопределена целым ком-

369

плексом факторов, важнейшие из которых уже перечислены (специфи­ка природно-климатических, геополитических и геоэкономических ус­ловий развития России, особая роль государства как приоритетного субъекта интеллектуализации экономики как условии обеспечения экономического роста). Не последнее место в этом ряду занимают пси­хологические особенности восприятия российскими гражданами лич­ности лидера государства. Интересы государства не должны быть отождествлены с интересами коммерческих структур.

Второе направление повышения эффективности политического управления в современном российском обществе предполагает суще­ственное изменение позиций крупного бизнеса (в среде которого со­здаются влиятельные группы давления) в пользу усиления роли госу­дарства. Анализ политического процесса последнего времени свиде­тельствует о том, что усиление роли государства в принципе не проти­воречит интересам крупных политико-финансовых структур. Это обусловлено уязвимостью позиций отечественного бизнеса в условиях обостряющейся глобальной конкуренции. В качестве косвенного сви­детельства тому можно рассматривать факт публикации в американ­ской прессе пресловутого "списка 146 крупнейших мафиози России", персональный состав которого с поразительной точностью совпал с со­ставом элиты российского бизнеса — Р. Вяхирев, В. Потанин, Б. Бере­зовский, В. Гусинский, А. Смоленский, В. Виноградов и т. д. В этом же контексте следует упомянуть широко разрекламированный как в США, так и в России подготовленный Вашингтонским центром меж­дународных и стратегических исследований для конгресса США до­клад "Организованная преступность в России", определяющий Рос­сийскую Федерацию в качестве "криминально-синдикалистского" об­разования, представляющего угрозу национальной безопасности США и всему миру. При этом структуры российского бизнеса представлены как тотально криминализированные (отсюда и содержащиеся в докла­де рекомендации конгрессу США относительно санкций по отноше­нию к российскому бизнесу, а российская элита представлена как со­общество коррумпированных правительственных чиновников, поли­тиков, бизнесменов и преступников, конструктивное сотрудничество с которым невозможно. В этих условиях очевидно, что субъектом патро­нажа бизнес-элиты России может быть только сильное государство, поэтому укрепление роли государства объективно отвечает интересам отечественного бизнеса.

370

Еще одним примером заинтересованности крупного российско­го бизнеса в государственной поддержке является потребность руко­водства даже столь могущественной структуры, каковой является Газ­пром, в патронаже государства в связи с требованиями МВФ и Всемир­ного банка расчленения концерна: не кто иной, как автор приведенно­го выше афоризма ("Что хорошо для Газпрома, то хорошо для России" глава Газпрома Р. Вяхирев заявил в Госдуме, что за требованиями структуризации Газпрома стоят интересы нефтяных и газовых компа­ний США. Таким образом, сами политико-финансовые империи осо­знают потребность в существенно более конструктивном диалоге с го­сударством в целях его укрепления и значительно более конструктив­ном внутриэлитном взаимодействии. Есть и прецеденты подобного ди­алога — "Заявление тринадцати" в преддверии президентских выбо­ров 1996 г. и "Письмо десяти" в ситуации острого политико-финансо­вого кризиса июня 1998 г. Думается, что утверждение плодотворного сотрудничества в качестве принципа внутриэлитного взаимодействия может серьезно способствовать национальному согласию, без которо­го невозможен экономический рост. В этой связи возрастает значение разработки интегративной идеологии и способность ведущих элитных групп найти взаимоприемлемую формулу компромисса как формулу национального согласия (5*).