Гаман-Голутвина. Книга рассчитана на специалистовполитологов и всех, кто интересуется политикой и историей России. Isbn 5870470552

• Название: Книга рассчитана на специалистовполитологов и всех, кто интересуется политикой и историей России. Isbn 5870470552
• Анкор: Гаман-Голутвина.doc
• Дата: 19.01.2018
• Размер: 2.11 Mb.
• Имя файла: Гаман-Голутвина.doc
• Тип: Книга; #14514
• страница: 19 из 26

Я. Яковлева, А. Розенгольца, зам. наркома обороны М. Тухачевского, руководителя комсомола А. Коса­рева, глав крупнейших региональных партийных организаций П. По­стышева, С. Косиора, Б. Шеболдаева, И. Варейкиса, И. Кабакова, Ха­таевича, К. Икрамова, Я. Рудзутака, М. Разумова, Р. Эйхе и др.

В качестве примера можно сослаться на сюжет воспоминаний Е. Гинзбург "Крутой маршрут", посвященный личности первого секрета­ря Татарского (впоследствии — Восточно-Сибирского) обкома партии, члена партии с 1912 г. М. Разумова. "При несомненной преданности партии, при больших организаторских данных он был очень склонен к культу собственной личности", — пишет Е. Гинзбург. Познакомив­шись с Разумовым в 1929 г., она была поражена тем, как он "овельмо­живался" буквально на ее глазах. Еще в 1930 г. он занимал всего одну комнату, "а проголодавшись, резал перочинным ножичком на бумажке колбасу". В 1931 г. он уже возвел на базе обкомовской дачи специаль­ный отдельный коттедж для себя, а когда в 1933—34 гг. за успехи в коллективизации Татария была награждена орденом Ленина, "портре­ты Разумова уже носили с песнопениями по городу, а на сельхозвыс­тавке эти портреты были выполнены инициативными художниками из самых различных злаков — от овса до чечевицы" (47. С. 38).

При этом характерно, что процесс "овельможивания" сопровож­дался активным формированием патрон-клиентных отношений — во­круг Разумова по принципу личной преданности сложилась команда людей, готовых всюду следовать за патроном и рассчитывавших на от­ветную поддержку и защиту. Получив в 1933 г. назначение в Восточно-Сибирский обком, Разумов, по свидетельству Е. Гинзбург, "увез с со­бой целый хвост казанцев. Звал он и нас с Аксеновым (муж Гинзбург, предгорсовета Казани в тот период — О. Г.) и был очень обижен на­шим отказом". Узнав об исключении Е. Гинзбург из партии, он торже­ствующим тоном говорил: "Ну что, убедились, каково жить без своего секретаря? Были бы у меня — разве я допустил бы, чтобы с вами так разделались?" (47. С. 58). Однако позже Разумов разделил участь боль­шинства делегатов XVII съезда партии.

278

В этом же контексте анализа процессов формирования вождей местного значения и складывания вокруг них клиентел исследователи упоминают фигуру П. Постышева (281. С. 93-115). Известный партий­ный деятель П. Постышев, член партии с 1904 г., активный участник первой русской революции и гражданской войны, в 1930-е гг. стал чле­ном Оргбюро, секретарем ЦК ВКП(б), в 1934 г. на XVII съезде избран кандидатом в члены Политбюро. Будучи направлен во второй полови­не 1930-х гг. на Украину в качестве второго секретаря ЦК партии рес­публики, Постышев фактически стал первым лицом на Украине, со­здав многочисленную группу сторонников, именовавших себя верны­ми постышевцами и способствовавших созданию в республике культа патрона, приписывая последнему достижения огромной республики.

Складывавшиеся вокруг местных вождей группы приобретали типичные черты клиентел. Один из признаков — обретение членами семей вождей непропорционального их формальному статусу влияния на принятие политических решений. Примером может служить дея­тельность жены Постышева Т. Постоловской, активно участвовавшей в решении кадровых вопросов в республике и способствовавшей со­зданию культа мужа, что в конечном счете стало одной из причин по­литического падения Постышева.

Патрон-клиентные отношения были столь сильны, что сопро­вождающая их конкуренция проявлялась даже в таких далеких от по­литики сферах, как спорт. Известный футболист Н. Старостин вспоми­нал, что на соперничестве опекаемого Л. Берия "Динамо" (Берия был почетным председателем "Динамо", а один из его ближайших сотруд­ников С. Мильштейн — одним из руководителей спортобщества) и па­тронируемого в 1930-е гг. генсеком ЦК ВЛКСМ А. Косаревым "Спартака" отражались ведомственные противоречия "шефов" (250. С. 222-225). Одним из наиболее заметных проявлений клиентелизма стала опека и защита патронами своих "вассалов" в ходе массовых репрес­сий. Так, в "подшефных" Берия как члена ГКО наркоматах (топливные отрасли, производство ряда видов вооружений) репрессии были менее массовыми. По свидетельству В. Новикова (в годы войны — замести­теля наркома вооружения) репрессии в промышленности в меньшей степени коснулись оборонных отраслей, патронировавшихся Берия, нежели других наркоматов (172. С. 228). Берия ревниво относился к посягательствам не только на подшефные ведомства, но и на подшеф­ные территории, прежде всего Закавказье. На Пленуме 2—7 июля 1953

279

г., посвященном "делу Берия", М. Суслов признавал, что инструкторы ЦК КПСС боялись ездить с проверками в Азербайджан (251, № 1. С. 203).

Процесс "овельможивания" зашел столь далеко, что и уровень жизни центральной и региональной партийной элиты стал резко отли­чаться от остального населения (так, в 1936 г. Украинское Политбюро приняло решение просить Москву обеспечить поездку Постоловской для лечения на два месяца в сопровождении врача в Карлсбад, что рез­ко контрастировало с лозунгами официальной пропаганды, призывав­шей население ко все новым жертвам во имя экономии валюты для це­лей индустриализации). Е. Гинзбург вспоминала о жене предсовнарко­ма Татарии члена ЦК партии и ЦИК СССР К. Абрамова, за считанные годы превратившейся из малограмотной Биби-Зямал из глухой татар­ской деревни в чванливую губернскую помпадуршу, все время которой заполняли туалеты, правительственные приемы и шикарные курорты (47. С. 57-58).

Массовое складывание групп сподвижников вокруг партийных вождей дало основание Сталину на печально известном февральско-мартовском (1937 г.) Пленуме ЦК ВКП(б) констатировать, что члены партийного генералитета — вожди центрального и регионального уровней — окружены плотным кольцом лично преданных им сотруд­ников, которые при перемещении вождя неизменно следовали за ним и находились как бы в двойном подчинении — и высшему руководству, и непосредственному патрону. В терминах современной политологии это означало формирование патрон-клиентных отношений. Отсюда — жесткость верховной власти в отношении "вельмож-бюрократов".

На февральско-мартовском (1937 г.) Пленуме объектами показа­тельной критики Сталина стали руководители парторганизаций Казах­стана и Ярославской области Мирзоян и Вайнов. Суть обвинений за­ключалась в том, что работавший ранее в Азербайджане и на Урале Мирзоян, получив назначение в Казахстан, перевел за собой и поста­вил на ключевые посты более тридцати "своих людей" из Азербайджа­на и с Урала. Вайнов перевел в Ярославль из Донбасса, где он раньше работал, свыше десятка "своих людей" и расставил их на ответствен­ные посты.

"Свой секретарь" был в каждой области. Не случайно О. Хлев­нюк использует для их характеристики термин "удельные князья" (281. С. 79), а подконтрольные территории называет "вотчинами" (283.

280

С. 263). Таким образом, в условиях советской политической системы почти буквально была воспроизведена модель патрон-клиентных от­ношений удельного периода.

Анализ речи Сталина на февральско-мартовском (1937 г). Пле­нуме ЦК ВКП(б), по существу давшем установку на массовую рота­цию правящего слоя посредством репрессий, подтверждает это. Если на XVII съезде Сталин лишь наряду с "честными болтунами" и "неис­правимыми бюрократами" причислял к числу виновников экономиче­ских и политических трудностей "людей с известными заслугами в прошлом, людей, ставших вельможами, людей, которые считают, что партийные и советские законы писаны не для них, а для дураков" (цит. по: 39. С. 208), то на Пленуме 1937 г. именно эта категория "партийных вельмож" — "генералитет партии" — стала главным адресатом жест­кой критики Сталина. Этот высший управленческий эшелон общества в центре и регионах (руководители ЦК, главы крупнейших министертв и ведомств, секретари ключевых республиканских и областных пар­торганизаций) в абсолютном большинстве состоял из представителей "старой гвардии" с дореволюционным партстажем. С точки зрения Сталина, эти люди не могли стать инструментом мобилизации по не­скольким причинам.

Они были типичными "боярами" в том смысле, что рассматри­вали свое дореволюционное прошлое в качестве символического капи­тала, владение которым дает право на ренту в виде заслуженного отды­ха, почета, права на культ и возможность отличного от остального на­селения уровня жизни.

Они стали типичными "боярами" и в том смысле, что рассмат­ривали Сталина в лучшем случае лишь как первого среди равных, во­лею судеб занявшего первый пост в государстве. Для многих из них, блестящей плеяды прославленных вождей — трибунов Троцкого, Ка­менева, Зиновьева, Бухарина, Рыкова и других,— отношение к Стали­ну выражалось знаменитой формулой Троцкого: "Сталин есть самая выдающаяся посредственность партии." Свое участие в управлении страной они рассматривали как высшее предназначение независимо от степени эффективности в этом качестве и не желали быть "инструмен­том" в чьих бы то ни было руках. Характеризуя старых революционе­ров, Молотов вспоминал, что они привыкли ни с чем особенно не счи­таться, "ни под чьей командой не ходили, а равнялись на идейного ру­ководителя" (293. С. 215).

281

Тот факт, что соображения создания предельно эффективной элиты были целью большого террора конца 1930-х гг., подтверждают и впечатления посетившего Москву в 1937 г. Л. Фейхтвангера. Размыш­ляя над причинами репрессий, Л. Фейхтвангер писал: "Молодая исто­рия Союза отчетливо распадается на две эпохи: эпоху борьбы и эпоху строительства. Между тем хороший боец не всегда является хорошим работником...Однако естественно, что каждый, у кого были заслуги в борьбе за создание Советского Союза, претендовал и в дальнейшем на высокий пост, и также естественно, что к строительству были в пер­вую очередь привлечены заслуженные борцы, хотя бы уже потому, что они были надежны. Однако ныне гражданская война давно стала исто­рией; хороших борцов, оказавшихся негодными работниками, сняли с занимаемых постов, и понятно, что многие из них теперь стали про­тивниками режима" (275. С. 189). Известный революционер и историк Б. Николаевский в опубликованном в Париже на рубеже 1936—37 гг.. "Письме старого большевика" признавал: для Сталина неприемлемы "самые основы психологии старых большевиков. Выросшие в ус­ловиях революционной борьбы, мы все воспитали в себе психологию оппозиционеров... Мы все — не строители, а критики, разрушители. В прошлом это было хорошо, теперь, когда мы должны заниматься поло­жительным строительством, это безнадежно плохо. С таким человече­ским материалом...ничего прочного построить нельзя". Отсюда, по мысли Николаевского, вывод Сталина: "...если старые большевики, та группа, которая сегодня является правящим слоем в стране, не пригод­ны для выполнения этой функции в новых условиях, то надо как мож­но скорее снять их с постов, создать новый правящий слой...с новой психологией, устремленной на положительное строительство" (104, № 8. С. 139).

Это объясняет, почему в репрессиях 1937—38-х гг. участь "бо­яр" постигла "старую гвардию", рассматривавшую в качестве источни­ка пожизненной ренты символический капитал — революционное прошлое. При этом модель борьбы верховной власти с новым "боярст­вом" была выстроена Сталиным по известному из предшествовавшей российской истории политическому лекалу: подобно тому, как Иван Грозный в борьбе со всесильными боярами-кормленщиками стремил­ся опереться на внеэлитные слои, созывая с этой целью Земские собо­ры, Сталин также попытался опереться на "маленького человека" в борьбе с партийными вождями: не случайно для развенчания культа

282

Постышева (что было лишь частным поучительными примером для остальных) на февральско-мартовском (1937 г.) Пленуме ЦК ВКП(б) и дискредитации его жены были использованы обращения пострадав­шей от притеснений Постоловский рядового члена партии некоей Ни­колаенко. Причем обращения Николаенко были охарактеризованы в речи Сталина на февральско-мартовском Пленуме именно как позиция обыкновенного маленького рядового человека, на мнение которого должна ориентироваться власть и голос которого не должен быть за­глушен местными вождями (176. С. 54-55).

Именно как стремление опереться на внеэлитные круги рассма­тривала репрессии сама "старая гвардия". Б. Николаевский в том же "Письме старого большевика" писал, что с начала 1935 г. "реформы следовали одна за другой, и все они били в одну точку: замирение с беспартийной интеллигенцией, расширение базы власти путем при­влечения к активному участию в советской общественной жизни всех тех, кто на практике, своей работой в той или иной области положи­тельного советского строительства показал свои таланты", между тем как "старые большевики" все больше рассматриваются как "нежела­тельный элемент"; зато "на советского обывателя сыплются всевоз­можные льготы и послабления" (цит. по: 104, № 8. С. 139).

Клиентелы были не единственной субэлитной структурой в рам­ках советской правящей элиты. Другой разновидностью корпораций внутри номенклатуры были группы интересов (группы влияния). Об­разование субэлитных образований в структуре правящего слоя в со­ветский период обусловлено имманентностью корпоративистских ин­тенций внутри элиты. Однако группы интересов в условиях советской политической системы имеют специфику, существенным образом от­личающую их от групп интересов в условиях демократической поли­тической модели. Эта специфика обусловлена принципиальным разли­чием отношений между государством и институтами гражданского об­щества, сложившимися в условиях западной и советской политичес­ких систем. Группы интересов в советском обществе возникли не как контрагенты государства в лоне гражданского общества, а сформиро­вались в недрах самих государственных структур в качестве элемента государственного аппарата.

Характерная для демократической политической модели дихо­томия "государство — группы интересов" в советской политической модели трансформировалась в противостояние институтов, выражаю-

283

щих общегосударственные интересы, с одной стороны, и учреждений, артикулирующих ведомственные интересы, с другой. В характере это­го противостояния нашло выражение основное противоречие мобили­зационного типа развития — противоречие между интересами госу­дарства и конкретных субъектов хозяйствования. Верховная власть, руководство ЦК, Совет Народных Комиссаров (позднее Совет Минис­тров), Госплан и Минфин выступали в качестве выражающих интере­сы государства субъектов, а руководители наркоматов (позднее минис­терств) выражали интересы конкретных хозяйственных субъектов.

С точки зрения психологических особенностей, Сталин был адекватной фигу­рой для первого лица "служилого государства", так как интересы государства были все­поглощающей доминантой его личности. Любопытные свидетельства тому находим в книге С. Аллилуевой. Она вспоминала, что отец, рассматривая ее одежду, всю жизнь за­давал ей с недовольным лицом вопрос: "Это у тебя заграничное?" — и расцветал, ког­да я отвечала, что нет, наше отечественное" (6. С. 44).

Современные исследования не подтвердили распространенное в литературе мнение о том, что в Политбюро в 1930-е гг. происходило противоборство умеренной и радикальной концепций политического курса. Анализ архивных материалов деятельности Политбюро в 1930-е гг. (285; 283. С. 8, 79-98; 282. С. 117) показал, что доминирующей кол­лизией многочисленных конфликтов в Политбюро (между Орджони­кидзе и Куйбышевым, между Орджоникидзе и Молотовым, между Куй­бышевым и Андреевым, Орджоникидзе и Сталиным и т.п.) были не по­литические разногласия, а различия ведомственных интересов членов Политбюро. Последние касались распределения ресурсов, назначения и смещения руководящих работников, проведения ведомственных про­верок и т.п. Если весь период 1920-х гг. отмечен резким противостояни­ем различных концепций модернизации, то поражение к 1930-му г. ле­вой и правой оппозиции, а также изгнание из состава Политбюро А. Рыкова и С. Сырцова, последних серьезных оппонентов "большого скачка", практически свело на нет обсуждение в Политбюро генераль­ной линии — споры велись, в основном, о способе реализации сталин­ской концепции модернизации. Анализ происходивших в рамках выс­шего эшелона власти конфликтов показывает, что они были преломле­нием основного противоречия мобилизационного типа развития— про­тиворечия между потребностями и задачами государства и возможнос­тями экономических субъектов. В качестве субъектов, выражающих ин­тересы государства, выступали Совнарком, Госплан и Минфин, тогда

284

как интересы хозяйственных субъектов представляли ведомства. В ка­честве предметов споров были: распределение оборудования, каппита­ловложений и других ресурсов, назначение и смещение руководящих работников, проведение различных ведомственных проверок и т.п.¹

Главной коллизией противостояния государства и ведомств вы­ступали объем капиталовложений и темпы роста производства: если руководство СНК, Госплана и Наркомфина выступало за минимальные объемы капиталовложений при максимальных темпах производства, то ведомства настаивали на наращивании капиталовложений и ограни­чении темпов роста производства. В ходе этих согласований Политбю­ро и Сталин, как правило, выступали в роли арбитра, который хотя и обладал решающим голосом, но должен был считаться с позициями конфликтующих сторон.

Весомость претензий той или иной инстанции определялась как степенью экономической приоритетности отстаиваемой ведомством позиции, так и политическим "весом" его руководителя. В этой связи очевидно, что в более благоприятном положении находились ведомст­ва и регионы, во главе которых стояли члены Политбюро (Киров как руководитель Ленинграда, Куйбышев как глава Госплана, Ворошилов как нарком обороны, Каганович как нарком топливной промышленно­сти и путей сообщения, Орджоникидзе как нарком тяжелой промыш­ленности, Косиор и Постышев (позже Хрущев) как руководители Ук­раины и т.д.).

1 Аналогичную природу имели и конфликты региональных руководи­телей с центральными органами управления: доминирующим мотивом этих конфликтов были распределение ресурсов, фондов, кадров. Пози­ция руководителей регионов, также заинтересованных в увеличении капиталовложений, была близка к ведомственной. Поскольку доминан­той внутриполитической стратегии Сталина было стремление укрепить единство новой империи,то попытки образования региональных клиен­тел карались особенно жестко,вследствие чего после "большого терро­ра" конца 1930-х гг. возможности внутрирегиональной коагуляции практически сошли на нет. Это объясняет тот факт, что в послесталин­ский период степень влияния отраслевых корпораций была несколько выше,чем влияние регионов. Исключение составляет хрущевский пери­од, когда реорганизация системы управления, в ходе которой отрасле­вой принцип был заменен региональным (создание совнархозов) усили­ло позиции региональных руководителей по сравнению с центральным аппаратом: ведомственные тенденции были несколько потеснены местническими.