Гаман-Голутвина. Книга рассчитана на специалистовполитологов и всех, кто интересуется политикой и историей России. Isbn 5870470552

• Название: Книга рассчитана на специалистовполитологов и всех, кто интересуется политикой и историей России. Isbn 5870470552
• Анкор: Гаман-Голутвина.doc
• Дата: 19.01.2018
• Размер: 2.11 Mb.
• Имя файла: Гаман-Голутвина.doc
• Тип: Книга; #14514
• страница: 17 из 26

ГЛАВА V ПОЛИТИЧЕСКИЕ ЭЛИТЫ И

ТЕХНОЛОГИЧЕСКИЙ ВЫЗОВ. СОВЕТСКАЯ НОМЕНКЛАТУРА И ПРОБЛЕМЫ ФОРСИРОВАННОЙ ИНДУСТРИАЛИЗАЦИИ

Советская номенклатура — классическая модель элиты мобилизационного типа

Уже в классической элитологии было сформулировано положе­ние о неизбежности дихотомии "элита — массы" в социалистическом обществе. Так, Р. Михельс констатировал, что и бесклассовое коллек­тивистское общество, безусловно, нуждается в элите, в качестве кото­рой призвана выступить бюрократия: "Удовлетворительно управлять общественным богатством можно, только создав широкий слой чинов­ничества (164, 1991, № 3. С. 43). Это положение получило дальнейшее развитие в работах современных западных политологов и экономис­тов. Внесший заметный вклад в разработку теории современной демо­кратии Й. Шумпетер писал, что в современных условиях трудно пред­ставить себе какую-либо форму организации социалистического об­щества, не связанную с созданием громоздкого и всеобъемлющего бю­рократического аппарата. "Любая иная мыслимая модель несет в себе угрозу неэффективности и распада...бюрократия — это вовсе не пре­пятствие для демократии, а ее необходимое дополнение. Она неизбеж­но сопровождает современное экономическое развитие и станет еще более существенным его компонентом в социалистическом государст­ве" (310. С. 276).

Однако если в политической науке достигнут консенсус относи­тельно неизбежности дихотомии "элита — массы" в экономически эга­литарном обществе, то характер этой дихотомии остается предметом острых дискуссий. Доминирующим в исследовательской литературе последних десятилетий является представленный именами Р. Арона, 3. Бжезинского, С. Хантингтона, К. Фридриха, Дж. Бернхема, М. Джила­са, X. Арендт, Б. Рицци, М. Восленского и значительным числом дру­гих исследователей подход, согласно которому социальная структура советского общества, являвшегося по сути тоталитарным, представле-

248

Советская номенклатура

на двумя враждебными классами — всевластной номенклатурой и бес­правными, лишенными собственности массами. При этом конкретные характеристики правящего класса разнятся в концепциях различных исследователей: 3. Бжезинский, М. Джилас и М. Восленский пред­ставляют его в качестве номенклатурной бюрократии; Дж. Бернхема — как класс менеджеров. Однако, на наш взгляд, эта позиция чрезмер­но идеологизирована и скорее метафорична, чем эвристична. Основ­ной недостаток этого подхода обусловлен принципиальной неприме­нимостью классовой теории к анализу обществ советского типа в свя­зи с тем, что в них по существу отсутствует ключевой признак класса — владение собственностью. Могущественная номенклатура, обладая широкими (на протяжении ряда этапов советской истории — практи­чески неограниченными) полномочиями по распоряжению государст­венной собственностью, не являлась ее полноценным субъектом, ибо не обладала правом владения этой собственностью. Право распоряже­ния, сколь бы широко оно ни практиковалось, все же не переходило в право владения.

На наш взгляд, применительно к анализу специфики дихотомии "элита — массы" в условиях советской политической системы сохра­няет свой эвристический потенциал сформулированное в первой главе книги положение о производном характере принципов элитообразова­ния по отношению к доминирующему в обществе типу развития. Ис­следование социальной конфигурации советского общества обнажает поразительное сходство ее системообразующих принципов с анало­гичными параметрами предшествовавших советской политических си­стем — политических организаций Московского государства и Россий­ской империи. Их общими системообразующими принципами являют­ся политико-центричный характер социальной организации, всеобщий характер обязанностей граждан перед государством, а также тот факт, что в основание социальной дифференциации положено различие обя­занностей различных социальных групп перед государством: одни из них несут службу (служилые классы Московского государства, бюро­кратия Российской империи, номенклатура в советской системе); дру­гие доставляют материальные средства обществу и государству (ос­тальные категории населения, представляющие аналог податных со­словий Московского государства и Российской империи). Всеобщ­ность обязанностей перед государством, являющаяся признаком "слу­жилого государства", превращает все социальные категории в служи-

249

лые в широком смысле этого понятия. Анализ номенктатурной практи­ки элитообразования советского периода показывает, что конкретные параметры ее функционирования (жесткая регламентация карьерного продвижения, последовательность иерархических ступеней лет и т.п.) восходят к принципам петровской Табели о рангах. Не случайно Г. Фе­дотов, характеризуя период становления советской системы, писал: "...новый режим в России многими чертами переносит нас прямо в XVIII век" (274, т. 2. С. 96).

Подобное сходство позволяет выдвинуть гипотезу о генетичес­кой и структурно-функциональной близости названных систем. Это означает, что по ряду ключевых параметров советская система элито­образования является модификацией той, что сложилась ранее в Мос­ковском государстве и Российской империи. В подобной системе соци­ально-политической организации в качестве элиты выступает высший эшелон служилого класса советского общества — партийно-хозяйст­венная номенклатура. Сопоставляя системы элитообразования Мос­ковского государства, Российской империи и СССР, можно констати­ровать, что советская система социальной стратификации и элитообра­зования есть классический, "химически чистый" вариант сложившей­ся в условиях мобилизационного типа развития модели элитообразова­ния. Это обусловлено установлением действительно временного, ус­ловного, жестко увязанного с несением службы характера привилегий, выступающих в качестве вознаграждения за службу. Временный ха­рактер привилегий обеспечен посредством исключительного исполь­зования денег в качестве средства вознаграждения за выполнение уп­равленческих функций. Преимущество советской системы "перед цар­ским дарением "шубы с плеча" состояло в том, что советскую "шубу" в любой момент можно было забрать обратно: она оставалась фор­мально общей, государственной и многократно передаривалась пар­тийным царем" (56. С. 74).

Согласно сложившемуся в политологической литературе по­следнего времени критерию конкретные очертания элитного слоя обо­значены принадлежностью к составу ЦК РКП(б) — ВКП(б) — КПСС, в который входили высшие руководители центральных, отраслевых и региональных органов власти.

Основанием внутриэлитной дифференциации выступает объем и масштаб властных полномочий; в рамках "податных" слоев совет­ского образца основанием дифференциации являлись уровень образо-

250

вания и квалификации, содержание труда и различие в доходах. Прин­ципиально важно подчеркнуть, что уровень образования и квалифика­ции — один из важнейших критериев дифференциации в советском обществе — являлся, по сути, меритократическим. Широкое примене­ние этого основания, обеспечившее беспрецедентный уровень соци­альной мобильности советского общества на ранних стадиях его раз­вития, позволило советскому обществу осуществить индустриальную модернизацию в условиях дефицита времени и базовых ресурсов¹.

На наш взгляд, преемственность советской системы элитообра­зования по отношению к предшествовавшим ей обусловлена тем, что в условиях советской системы сохранилась необходимость мобилиза­ционного типа развития, реализация которого востребовала свойствен­ную этому типу развития "служебную" модель элитообразования. Ар­гументация этого тезиса требует обоснования объективного характера необходимости мобилизационного развития.

Уже начальные этапы формирования советской политической системы отмечены печатью обстоятельств, неизбежно вызывающих к жизни необходимость использования мобилизационных мер и меха­низмов. Напомним хрестоматийно известное: утрата к 1920 г. в резуль­тате мировой и гражданской войн четверти национального богатства, беспрецедентная разруха, катастрофическое падение производства (выпуск промышленной продукции составлял лишь седьмую часть до-

¹ В контексте нашего исследования примечательна констатация ис­следователей социальной стратификации советского общества О. Шкаратана и В. Радаева: в советском обществе привилегии не были исключительной прерогативой элитных слоев, а представляли собой базовый способ распределения благ фактически для всех членов об­щества,хотя и в различных масштабах и различного характера и каче­ства (219. С. 204). С нашей точки зрения,суть регулируемых государст­вом различий в привилегиях заключалась в различной значимости вы­полняемых функций с точки зрения государственных потребностей. Подобный тип распределения, как правило, является следствием дефи­цита базовых ресурсов и характерен именно для обществ мобилизаци­онного типа. В этой связи следует отметить, что привилегии номенкла­туры были результатом не только ее приоритетной диспозиции в сис­теме распределения, но и проявлением характерного для всего обще­ства распределительного механизма (хотя применительно к номенкла­туре механизма значительно более щедрого).

251

военной — см.: 29, т. 1. С. 153), территориальные потери, дефицит практически всех базовых ресурсов, внешнеполитическая изоляция, колоссальные демографические потери: по экспертным оценкам, чело­веческие потери в 1917—1922 гг. составили 23—26 млн. человек (!) (189. С. 602); население Москвы по сравнению с дореволюционным уменьшилось в два раза, Петрограда — почти в три раза (104, № 9. С. 173). Таким образом, сложилась классическая ситуация осажденного лагеря, что, кстати, отмечается многими исследователями: "Советскую Россию можно было уподобить острову, на который со всех сторон об­рушивались волны, грозя совсем затопить его" (29, т. 1. С. 89).

Поэтому не удивительно, что уже первые шаги вошедших впос­ледствии в состав СССР республик, отмечены печатью жесткой моби­лизационной организации: решения ЦК партии уже в мае 1919 г, кон­статировали необходимость строжайшей централизации в распоряже­нии всеми силами и ресурсами, что неизбежно предполагало введение единой армии и единого командования, централизованной финансовой и транспортной систем и т.п. (179. С. 100-104).

С нашей точки зрения, специфика процессов элитообразования в раннесоветский период обусловлена характером и условиями реше­ния ключевой задачи страны — осуществления индустриальной мо­дернизации, реализация которой происходила в условиях дефицита практически всех значимых для развития ресурсов. Это обусловило в качестве приоритетного принципа элитообразования требование мак­симальной эффективности элиты в качестве субъекта модернизации.

Первым этапом формирования мобилизационной модели стала политика военного коммунизма. Принципиально важно отметить, что ведущий теоретик военного коммунизма Л. Троцкий был хорошо зна­ком с работой П. Милюкова "Очерки по истории русской культуры" и признавал правоту ряда выводов этой работы (в частности, Троцкий разделял представления Милюкова о роли военно-национального го­сударства как факторе форсированного развития, о приоритетности во­енно-фискальных потребностей как доминирующем импульсе разви­тия России, о взаимосвязи финансового состояния государства и типа его политической системы (267. С. 84-87). Независимо от того, на­сколько сознательным было следование Троцкого в разработке концеп­ции военного коммунизма идеям Милюкова о роли военно-националь­ного государства, логика его рассуждений несет несомненный отпеча­ток работы Милюкова: "Военный коммунизм был, по существу своему,

252

системой регламентации потребления в осажденной крепости" (269. С. 21). Именно в этой атмосфере родилась ключевая идея концепции военного коммунизма — идея милитаризации труда, суть которой — в необходимости применения военных методов в качестве мобилизаци­онного механизма в связи с тем, что рабочая сила представляла един­ственный капитал в условиях системной разрухи и катастрофической нехватки средств и ресурсов. Именно такой была аргументация Троц­кого на IX съезде партии весной 1920 г. Неизбежным следующим ша­гом была реабилитация мер принуждения и насилия : в написанной в том же 1920 г. работе "Терроризм и коммунизм" Троцкий утверждал, что использование репрессий для достижения экономических целей является необходимым инструментом пролетарской диктатуры.

Очевидно, что практическая реализация концепции мобилиза­ционной модели означала, что жесткие методы экономического управ­ления неизбежно на том или ином этапе должны были быть дополне­ны жесткостью политических мер, что нашло отражение в усилении монополии власти не только по отношению к другим партиям (приня­тая в 1922 г. резолюция XII партконференции предусматривала жест­кие меры, вплоть до репрессий, по отношению к небольшевистским партиям; однако ошибочно видеть в этом априорную установку: толь­ко на протяжении 1918—1919 гг. вопрос об отношениях с другими пар­тиями обсуждался 70 раз (248*. С. 102), но и в области внутрипартий­ных отношений, характерной чертой которых с этого времени стано­вятся централизация и милитаризация (ужесточение норм внутрипар­тийных отношений было отражено в принятом в 1919 г. новом Уставе партии). В этом же году была проведена первая чистка, уменьшившая численность внеармейских парторганизаций вдвое.

Следует отметить, что помимо востребованности мобилизаци­онных механизмов, обусловивших становление в условиях России 20-х гг. жесткого политического режима, формирование последнего было обусловлено еще одним фактором, характерным не только для России и не только для большевиков.

Анализ политической практики возглавляемой В. Лениным пар­тии после ее прихода к власти в полной мере подтвердил правомер­ность сформулированных на основе изучения опыта германской и ита­льянской социалистических партий выводов Р. Михельса о неизбежно­сти развития олигархических тенденций в лоне пришедших к власти левых партий: власть — это организация; в условиях организации де-

253

мократия исчезает, а олигархический партийный бюрократизм являет­ся неизбежным продуктом принципа построения организации как та­ковой (164, 1990, № 1. С. 58-59).

Кроме того, философия и практика большевизма во многом ста­ли последовательным продолжением фанатизма русской дореволюци­онной леворадикальной интеллигенции. И столь же инструментально, как она, большевики относились к стране и ее населению, рассматри­вая его в качестве сырого материала, что дало основание Горькому кон­статировать: Ленин обращается с людьми, как металлург с рудой. Но­вая политическая элита, в большинстве своем сформированная из вне-элитных (преимущественно разночинная интеллигенция и маргиналь­ные слои) по отношению к управленческой элите царской России со­циальных категорий, придя к власти, обнаружила поразительную жес­токость не только по отношению к прежней элите, но и к своим мате­ринским социальным группам.

Однако справедливость требует отметить, что жесткость сло­жившейся после 1917 г. политической системы несмотря на "негатив­ную преемственность" дореволюционных традиций левого движения, все же не была априорным принципом большевиков, а во многом яви­лась реакцией на сложившуюся ситуацию осажденного лагеря и то­тальной внешнеполитической изоляции: пришедшие к власти револю­ционеры вынуждены были под давлением обстоятельств отказаться от многих романтических иллюзий и надежд. Отказом от первоначаль­ных теоретических представлений стало и формирование правящего слоя по номенклатурному принципу. Известно, что доктрина Маркса и Ленина, выступившая в качестве теоретического обоснования соци­ального конструирования в ходе социалистической революции, была построена на принципиально иных основаниях, чем те, что были реа­лизованы на практике в СССР: выборность и сменяемость высших ру­ководителей, партмаксимум (зарплата не выше зарплаты квалифици­рованного рабочего), отмирание государства, наконец.

Между тем советская реальность весьма существенно отлича­лась от этих представлений: уже формирование первого советского правительства, состав которого был фактически "проштампован" II Всероссийским съездом Советов, было отмечено отходом от прин­ципа выборности. В дальнейшем в аппарате ЦК РКП(б) была создана специальная структура, осуществлявшая "подбор и расстановку кад­ров" — Оргинструкторский и Учетно-распределительный отделы,

254

объединенные в 1923 г. в Орграспредотдел, ставший важнейшей струк­турой аппарата ЦК партии и традиционно возглавлявшийся влиятель­ными лицами в составе высшего руководства (в разное время этим от­делом заведовали В. Молотов, Л. Каганович, Г. Маленков). И если Орг­бюро и комиссии ЦК, готовившие проекты решений ЦК по кадровым вопросам, выступали в качестве механизма ротации высшего эшелона управления, то Орграспредотдел стал механизмом ротации управлен­цев среднего уровня. Практика номенклатурного назначенчества в противовес выборности была легитимирована на XII съезде РКП(б) в 1923 г. в виде специальной резолюции "По организационному вопро­су", конституировавшей этот принцип в качестве приоритетного при замещении вакансий во всех отраслях управления. В развитие реше­ний съезда в течение 1923 г. был принят ряд постановлений (211), став­ших по существу нормативными документами номенклатурной прак­тики рекрутирования и ротации управленческого аппарата высшего и среднего уровней (подробнее см.: 110. С. 26-27).

Однако несмотря на жесткие параметры сложившейся в первые годы советского правления политической системы, номенклатура "первого призыва" была весьма неэффективной. Характерными черта­ми функционирования новой политической элиты в первые послерево­люционные годы стали приобретшая колоссальный масштаб бюрокра­тизация быстро разраставшегося партийного и государственного аппа­ратов (о масштабах его разрастания свидетельствует тот факт, что за неполный 1921 г. только партийный бюджет поглотил сумму, равную объему кредита, предложенного в этот период Советской России Гер­манией (189. С. 546); неуклонное подминание центральными партий­ными органами госструктур и постепенная подмена аппаратом ЦК ме­стных партийных органов.

Тотальная бюрократизация государственного и партийного ап­паратов была обусловлена как национализацией экономики (что потре­бовало значительного увеличения управленческого штата), так и ката­строфическим дефицитом элементарных благ, доступ к которым обес­печивали сопутствующие чиновному статусу паек (официально) и воз­можность взяток (неофициально). Качество управленческой элиты в начале 1920-х гг. было таково, что дало основание Ленину констатиро­вать : "Наш госаппарат, за исключением Наркоминдела, в наибольшей степени представляет из себя пережиток старого, в наименьшей степе­ни подвергнутого сколько-нибудь серьезным изменениям. Он только

255

слегка подкрашен сверху" (131. С. 383). В этом контексте следует упо­мянуть и гонку за привилегиями, в которую включилось большинство новой элиты. Один из ближайших соратников Троцкого А. Иоффе, на­блюдая нравы новой элиты, уже в 1920 г. констатировал : "Сверху до­низу и снизу доверху — одно и то же. На самом низу дело сводится к паре сапог и гимнастерке; выше — к автомобилю, вагону, совнарко­мовской столовой, квартире в Кремле или "Национале"; а на самом верху, где имеется уже и то, и другое, и третье, — к престижу, громко­му положению и известному имени" (цит. по: 41, т. 1. С. 379-380). А в условиях нэпа к 1927 г. масштабы коррупции приобрели такой размах, что известный экономист Ю. Ларин, перечисляя "12 способов неле­гальной деятельности частных капиталистов", выделял самое главное — наличие "соучастников" и "агентов" в государственном аппарате (128, т. 2).

Неэффективность правящего в 1920 — начале 1930-х гг. слоя была обусловлена целым рядом причин. Среди важнейших из них — множественные расколы внутри правящего слоя и существенная раз­ница между характером правящей элиты и основной массы населения. Ведущими мотивами внутриэлитных расколов были концептуальные [разногласия по поводу технологии индустриальной модернизации и личная конкуренция — борьба за власть. По нашему мнению, сведение причин внутриэлитного противостояния к борьбе за личную власть значительно упрощает ситуацию и снижает возможности содержатель­ного анализа процессов элитообразоования. Внутриэлитное противо­стояние было отмечено чрезвычайно сложным переплетением моти­вов. Различные этапы внутриэлитной борьбы характеризовались меня­ющейся конфигурацией мотивов, однако, несмотря на различия в при­чинах, внутриэлитные разногласия выступали значимым фактором снижения эффективности управления. Устранение внутренней кон­фликтности элитного слоя представляло собой шаг к созданию элиты мобилизационного типа как эффективного инструмента модернизации в условиях дефицита ресурсов.

Существенная разница социально-психологического облика правящей партийной верхушки и внеэлитных слоев населения, а также правящей элиты и основной массы членов партии (которые были кап­лей в море крестьянского населения) была обусловлена монополизаци­ей важнейших государственных постов "старой гвардией" — партий­цами дореволюционных призывов. Если основную массу членов пар-

256

тии составляли выходцы из рабочих и крестьян, вступившие в партию уже после Октября 1917 г, то костяк партийной элиты составляла "ста­рая гвардия", вошедшая в состав партии до Октябрьской революции. В 1919 г. лишь 8 процентов численности партии составляли вступившие до февраля 1917 г. и 80 процентов — принятые в ряды партии после Октября (64. С. 276-282).

Чистка 1921-1922 гг., в результате которой было исключено око­ло четверти членов партии, не изменила это соотношение: тонкий ру­ководящий слой большевиков с дореволюционным стажем (около 10 тыс. человек — см. 29, т. 1. С. 207) оставался небольшим островком в огромном море вступивших после Октября 1917 г. Но именно эта кате­гория занимала большинство важнейших государственных постов в на­чале 1920-х гг., хотя составляла 2,7 % состава партии в 1922 г. (послед­няя включала в этот период 376 тыс. человек — 264. С. 27). Ленин по­лагал, что подобные параметры соотношения высшего управленческо­го эшелона и остальной партии могут стать питательной средой тен­денции обособления правящего слоя от основной массы партийцев, предотвратить которую были призваны предложенные им меры в зна­менитом "Письме к съезду" в 1922 г. (расширение состава ЦК партии до ста человек за счет рекрутирования выходцев из внеэлитных слоев населения — рабочих и крестьян). Однако в связи с болезнью Ленина его предложения не были реализованы в полном объеме.

Не изменило состав правящей элиты и значительное увеличение численности рядов партии в ходе ленинского призыва 1924 г., хотя в этот период состав партии изменился на треть: численность возросла на 240 тыс. и составила более 700 тыс. чел., так что к 1926—27 гг. пар­тия насчитывала более 1 млн. чел. Однако численность партийцев с до­революционным стажем составляла один процент. Между тем состав ЦК и в 1927 г. на 93 процента состоял из представителей старой гвар­дии — большевиков с подпольным стажем (29, т. 1. С. 292). Это дало основание Л. Шапиро констатировать, что организационная структура управления после революции в кадровом отношении практически не отличалась от дореволюционной подпольной структуры (344. С. 236-237).

Подобные параметры правящей элиты свидетельствовали о пре­имущественно закрытом характере элитного рекрутирования и низких темпах элитной ротации, что было важным фактором снижения эффективности управления в условиях мобилизационного развития. Поэто-

257