Книга Текст предоставлен правообладателем
 Скачать 2.9 Mb.
|
|
* * Есть живая вода та что из неизвестности бьет ключом позволяя тебе пить ветер позволяя мечтать об открытии под защитой огромного камня обломка одной из безымянных звезд Наклоняешься, проводишь пальцами по песку. И тогда вспоминается что-то из детства, околдованного впечатлениями вроде той наивной, но поразительной надписи: «Дева семи печалей» И вот другая живая влага то наворачивается на глаза, то пробуждает жажду: твоя тень, тень твоих снов повторяется семижды, порождаемая тобой, уходящая в ночь, налегает всем весом на то, что итак тяжело 4 Раду Рандзева, главный онколог Мадагаскара, оказался сравнительно молодым человеком с типичным для австроне- зийца широким лицом и кряжистым телосложением. Самой броской приметой в его внешности было расходящееся косоглазие, из‐за которого мне все время казалось, что его реплики адресованы не мне, а кому-то за моим плечом. Его речь была похожа на запись торопливым курсивом, вроде врачебных каракулей на рецептуре. Грамматически безупречный и фонетически чудовищный французский (видно, что человек владеет языком с раннего возраста, нос самого начала решил наплевать на произношение. Общее впечатление какой-то излишней энергичности, разнузданной решительности лихача-таксиста. Поначалу такую энергичность принимаешь за бесцеремонность или, наоборот, бесцеремонность за энергичность. Потом привыкаешь и уже не пытаешься разобраться, что это, энергичность или грубость принимаешь как данность. Но главное – возраст лет тридцать пять или тридцать шесть. В Америке к этому возрасту люди, выбравшие профессию врача, как правило, заканчивают ординатуру и начинают самостоятельную практику. Очевидно, здесь все по-другому: к тридцати пяти годам один становится главным в стране специалистом по раковым заболеваниям, а другой и вовсе президентом. Ничего удивительного, думал я, причина тут в продолжительности жизни. Было ведь ив Европе время, когда сорокалетний мужчина считался почтенным старцем. Должно быть, на Мадагаскаре, где до сих пор вспыхивают ежегодные эпидемии чумы, люди живут примерно столько же, сколько жили в Европе в позапрошлом веке. Но Гугл мигом опроверг мою стройную теорию. В 2015 году средняя продолжительность жизни на Мадагаскаре составила 65,5 года – всего на несколько лет меньше, чем в Америке или России. Итак, Раду – почти мой ровесник, на пару лет младше. Стало быть, мы – люди не только одной профессии, но и одного поколения, люди эпохи свободного плавания в кибер- пространстве. Культурный барьер, некогда почти непреодолимый, кажется теперь низким бортиком, через который перешагиваешь, не замечая. К тому же мы оба учились во Франции, говорим на одном языке, хоть и коверкаем его по- разному, каждый на свой лад. То, что я – уроженец Москвы и житель Нью-Йорка, а он – гордый сын народа мерина, в общем, непринципиально. Можно переходить на «tu», общаться в фейсбучном чате, обмениваться ссылками на музыкальные клипы в YouTube (при более близком знакомстве выяснилось, что Раду – фанат группы AC/DC, которую я, по правде говоря, переношу с трудом. Всемирная паутина связывает людей из самых отдаленных точек, упрощает любовь к дальнему, сокращает ее до наименьшего общего знаменателя. Можно слушать AC/DC, можно пить пиво в Аналаке- ли, обсуждая животрепещущую тему как китайцы захватывают мир. В эти беседы с ксенофобским душком меня втягивали ив Мали, ив Эфиопии. Знакомый дискурс. Но мне-то хотелось другого. Говорить не на беглом французском, а на ломаном малагасийском. Учить новый, трудно дающийся язык, улавливать нюансы речи, за которыми стоит целый миропорядок. Взять хотя быте же местоимения «tu» и почему в Западной Африке франкоговорящие собеседники начинают тыкать практически сразу, а здесь продолжают говорить вы даже после длительного знакомства Насчет первого нетрудно догадаться в большинстве африканских языков нет разделения на формальное и неформальное обращение. В малагасийском же языке с формами обращения дело обстоит куда сложнее, чем я мог предположить. Местоимение второго лица единственного числа («йанау») употребляется при вежливом обращении к знакомому человеку. При обращении к человеку незнакомому или малознакомому, а также при обращении младшего к старшему вместо «йанау» употребляется «раматуа» (госпожа) или «андриама- туа» (господин. Когда говорящие являются непросто знакомыми, а близкими друзьями, «йанау» заменяется нежно-фа- мильярным «исе». Кроме того, существует целый ряд местоимений второго лица, употребляющихся в неформальной речи и указывающих на пол адресата для мужчин – «йала» и «ри зала, для женщин – «индри», «индриаку», аки, ре- ци» и «ри завави». Интересно, какое из этих местоимений «йанау», «йала» или «ри зала, использовал бы Раду в разговоре со мной, если бы мы говорили с ним по-малагасийски? Хотелось бы знать Но после нескольких неуклюжих фраз на тени малагаси» я сам перешел обратно на французский, раз и навсегда вернув беседу в привычное русло. Физик Жан-Норбер Рабемахафали, тоже приблизительно мой ровесник, оказался совсем не таким, как я его себе представлял. На веб‐сайте LinkedIn я видел его фотографию курчавые волосы, африканские черты лица, как у племен с побережья. На фотографии он выглядел деловито-угрюмым, и мне показалось, что это выражение лица вполне соответствует тону его писем. Реальный Жан-Норбер предстал полной противоположностью виртуального смешливый и по- малагасийски мягкий в обращении (эта деликатность многих гаси – по контрасту с африканской экспансивностью бросается в глаза кажется, по манере общения малагасийцы куда ближе к людям из Юго-Восточной Азии, чем к африканским соседям. В то первое утро в госпитале Равуаханги Андрианавалуна, когда мы обсуждали план совместной работы, Жан-Норбер поминутно зевали тут же, хихикая, извинялся Просто у нас с женой три месяца назад мальчик родился. По ночам голосит, папе спать не дает. Прошу уу- ах прощения…» Пока Жан-Норбер боролся со сном, Раду обрисовал ситуацию до 2009 года на Мадагаскаре был один аппарат для внешнего облучения, устаревший Кобальт. С тех пор как этот мастодонт испустил дух, мадагаскарская медицина обходится без лучевой терапии. В прошлом году правительство выделило деньги на новый линейный ускоритель. Вырыли карьер, привезли стройматериалы для бункера. На этом дело застопорилось, к самому строительству все никак не приступят. Вон она, стройка на века, за окнами ординаторской библиотеки. Миндзрав обещает, что к середине будущего года все будет готово – свежо предание, как говорится. Раду видит выход в приватизации. Несколько лет назад израильские предприниматели открыли частный центр радиологической диагностики прямо на территории госпиталя. Государство частично покрывает стоимость сканирования, остальное оплачивают пациенты. Израильтяне, видимо, наваривают на этом немалые деньги. И правильно делают. Во всяком случае, теперь он, Раду, может послать пациента на томограмму и не ждать полгода, потому что томограф вышел из строя, а деньги на починку идут из госбюджета, который расписан на год вперед. Тоже и с лучевой терапией: ускорители нередко приходится ремонтировать, и, если полагаться на государство, толку не выйдет. Почему же, поинтересовался я, никто до сих пор не организовал у них частную онкологическую клинику по примеру израильских радиологов Жан-Норбер заулыбался сквозь зевок. Есть, есть частная клиника – на другом конце города. Завтра нас туда повезут, они уже обо всем договорились. Polyclinique Там и КТ-симулятор есть, и два ускорителя фирмы Varian. Только пациентов мало. Лечение стоит дорого, мало кому по карману. Те, на чьи деньги эта клиника построена (имена спонсоров Раду и Жан-Норбер не вправе разглашать, не пожелали связываться с госстраховкой и вообще сотрудничать с правительством Мадагаскара. Плата за лечение только наличными, триста тысяч ариари за сеанс. То есть девяносто долларов. По американским меркам практически бесплатно. Но на Мадагаскаре, где средний заработок – двести шестьдесят долларов в год, это цена астрономическая. Если полный курс состоит из двадцати пяти или тридцати сеансов, значит, лечение стоит почтив десять раз больше, чем люди зарабатывают за год. Неудивительно, что в клинике Ила- фи так мало пациентов большую часть времени ускорители собирают пыль. На строительство ушло около шести миллионов долларов. Вложение никогда не окупится, но хозяева не возражают лучше потерять громадную сумму, чем снизить цену или пойти на сделку с государством. Что это, обычное отмывание денег или прихоть таинственных магнатов, незнающих, куда девать свои миллионы Раду не задает лишних вопросов. Главное, чтоб платили. На зарплату штатного врача долго не протянешь. По всему миру врачи, которым недоплачивают в государственных больницах, подрабатывают в частных клиниках – утром тут, вечером там. Тех, кто в состоянии оплатить лечение, Раду направляет из госпиталя Андрианавалуна в клинику Илафи. Принимая нового пациента, он быстро оценивает ситуацию. Если передним государственный чиновник, значит, проблем с оплатой быть не должно за этих раскошеливается правительство. Если какой-нибудь толстосум, значит, тем более все в порядке но богачей на Мадагаскаре мало, а те, что есть, лечатся заграницей. Если человек пришел на прием с многочисленной родней, значит, есть откуда наскрести – с миру по нитке. Цинично, но что поделать, c’est l’Afrique. Позже, когда мы вместе принимали пациентов в больничной амбулатории, я увидел этот естественный отбор собственными глазами: тем, кто, по мнению Раду, был платежеспособен, предлагалось облучение в частной клинике, остальным – малоэффективная химия местного производства. Получалось, что Ра- ду, работающий в двух учреждениях, направляет пациентов к самому себе. В Америке это назвали бы конфликтом интересов. Но о каком конфликте может идти речь, когда на всю страну три онколога-радиотерапевта и два физика-дозимет- риста? Один из трех онкологов в настоящий момент проходит стажировку в Марокко (раньше посылали во Францию, но потом администрация рассудила, что стажировка в Марокко ничуть не хуже, а может, и лучше, ибо гораздо дешевле. Другой онколог – это та самая Флорин Разакандраина Рафарамину, с которой я в свое время безуспешно пытался связаться. Легендарная личность, первый специалист пора- диотерапии за всю историю Мадагаскара. Раду – ее ученик; с тех пор как профессор Рафарамину вышла на пенсию, он всем заведует. Правда, на пенсию она вышла только отчасти Из госпиталя ушла, это да, официально числится пенсионеркой. Но два дня в неделю продолжает принимать пациентов в клинике Илафи. Иначе говоря, перешла в частный сектор. Увидев нас с Алисой в Илафи, она почему-то приняла нас за стажеров с Реюньона. Когда же Раду объяснил, кто мы такие, Рафарамину распростерла объятия, как будто давно нас ждала Так вы и есть те самые американцы Ну, здравствуйте, здравствуйте! Тунга суа! 259 А я-то думала, вы – из реюньон- ских…» Позже я спросил у Раду, много ли у них бывает стажеров с Реюньона. Не припомню ни одного, – быстро ответил он. В той труднодоступной клинике на окраине города все было устроено в соответствии с представлениями о ВИП-сер- висе в Америке и Европе. В предбаннике, где посетитель должен ждать своей очереди, были и удобные мягкие кресла, и аквариум с голубоватой подсветкой, и зеленый чай, и эвкалиптовый запах, как в каком-нибудь спа. Не раковый корпуса оздоровительный комплекс. Так выглядят современные частные клиники на Западе. Конечно, ничто не ново вспомнить хотя бы стихи Мандельштама про приемные с роялями, где, по креслам рассадив, доктора кого-то потчуют ворохами старых Нив. В приемной Илафи вместо старых Нив лежали газеты Le Figaro, а рояль заменяло непременное журчание медитативной музыки где-то под потолком. В здании, прилегающем к основному корпусу, рас Добро пожаловать полагался французский ресторан в другом смежном крыле небольшая церковь. Помимо врачей, медсестер, дози- метристов и прочего медперсонала штат работников клиники включал шеф-повара, священника, массажиста. При полном отсутствии пациентов (пустая приемная, пустая парковка) все это производило дикое впечатление – вроде тех потемкинских деревень, о которых рассказывал мне за ланчем министр здравоохранения. Стой разницей, что здесь были и врачи, и оборудование, всё, кроме самих больных Я бы не сказал, что пациентов нет совсем, – защищался администратор клиники Илафи (в прошлом – хирург из городской больницы Туамасина), – все-таки мы лечим пятнадцать, а то и двадцать человек в месяц Это примерно столько же пациентов, сколько я принимаю в госпитале заодно утро, – подмигнул мне Раду. Мог бы и не подмигивать я уже сам все видел. Каждое утро я принимал пациентов на парус Раду; он представлял меня как американского консультанта и, как выяснилось, пользовался моим присутствием, чтобы взвинтить цену за визит (доплата за второе мнение от американского специалиста. Когда я со своим минимальным знанием малагасий- ского (больной – «марари», лекарство – «фанафудь», врач – «доктера» или «пицабу»… «Ци мура ни тени пицабу амери- кана) наконец понял, что происходит, и попросил Раду прекратить использовать меня как орудие для вымогатель Слово американского доктора стоит недешево ства, он, нисколько не смутившись, сказал Ладно, больше не буду. Но вообще зря ты так я же беру только с тех, у кого есть деньги. Есть такая шутка vola – это от слова понимаешь Они от моего сбора не обеднеют, уж ты мне поверь. Разумеется, он знал, с кем имеет дело. Привилегированный статус пациента был известен ему заранее. Я же мог судить только по одежке, и судил неправильно. Вот пожилой человек сидит в приемной, виду него неухоженный. Увеличенный подчелюстной лимфоузел виден с другого конца комнаты. Плоскоклеточная карцинома ротоглотки. Раду рекомендует химию цисплатин-фторура- цил; после небольшой паузы добавляет и пятнадцать сеансов радиации. Американский доктор согласен с такой рекомендацией Затрудняюсь ответить. Почему пятнадцать, откуда такая фракционация? А главное, как же он будет оплачивать радиотерапию Вот об этом как раз можно небес- покоиться неухоженный старик с огромным лимфоузлом не местный горемыка, а мэр какого-то поселка неподалеку от Ранумафаны. Это значит, что его лечение (по расценкам, установленным владельцами клиники Илафи) оплатит государство. Не оплачивается только госпитализация. Даже если входе лечения его лейкоциты упадут до нуля, все придется делать в амбулаторном порядке. C’est l’Afrique. 261 Игра слов «vola» («вула») по-малагасийски означает деньги, а «voler» по- французски – воровать Вот молодая женщина в домотканой ламбе 262 , она приехала из провинции Анциранана. В прошлом году у нее нашли рак молочной железы третьей стадии. Вместо мастэкто- мии в Анциранане ей сделали странную и совершенно бессмысленную операцию, которую здесь называют «нодулэкто- мия»: удалили ту часть опухоли, которую смогли нащупать, а остальное оставили. Излишне объяснять, что такая операция может только ускорить развитие болезни. Пока родня собирала деньги на химиотерапию и радиацию, опухоль дала метастазы в мозг. Теперь ей можно предложить только паллиативную помощь – облучение всего мозга, стандартные десять сеансов. К чести Раду, он не стал взимать с этой пациентки дополнительную плату за мнение американского экс- перта. Вот старый партработник – вероятно, из тех, кто в его- ды строил здесь социализм под руководством Дидье Рацира- ки 263 , – привел на прием свою внучку, толстую девочку четырнадцати лет. Никакой раковой опухоли у нее, слава богу, нет. Ее недуг – экзема сосков – совсем не по нашей части, но дедушка собирает мнения специалистов. Чем больше специалистов, тем лучше. Вам бык кожнику, тумпуку» 264 . У кож Традиционная малагасийская шаль, сотканная из волокон пальмы-рафии, из лыка или свиной кожи Мадагаскарский политик, дважды занимавший пост президента страны (с 1976 пои с 1997 погоды Уважительное обращение ника они уже были. Теперь хотят послушать, что скажет Ра- ду. Фара (профессор Рафарамину) очень его хвалила, говорила смышленый мальчик. Ну А это кто Консультант из Америки? Очень хорошо. Америка Рокривер! Линни Уайт! Я знаком с Линни Уайт Вот это да Одна из дочерей тум- пуку работала в свое время в «Мада-Биом». Верно все-таки говорят, мир наш очень и очень тесен. Тумпуку почтет зачесть, если я осмотрю его внучку. Сняв сорочку, толстая девочка ложится на медицинскую кушетку, на которой до нее лежали сотни других пациентов. Ни простынки, ни клеенки, только грязная обшивка. Этой кушетке, наверное, лет сорок. Может, девочке лучше остаться в сидячем положении Нет- нет, настаивает дед-аппаратчик, нужен полный осмотр. Что ж, каким будет угодно. Надеюсь, мой коллега Раду не забыл упомянуть консультация американского доктора стоит недешево («лафу ни доктера американа»). Я провел достаточно времени в африканских больницах, чтобы удивление, изначально подвигнувшее меня на записки врача без границ, уравновесилось узнаванием. Все знакомо ужас стационара, уродство амбулаторки, железные койки, тошнотворные запахи, грязные белые халаты, накинутые поверх уличной одежды, неряшливый ворох папок. Папками заведует женщина, напоминающая ганскую тетю Брету 265 . Здешняя тетя Брета сторожит медкарты враз- ноцветных мешках, день-деньской просиживает за столом См. повесть Вернись и возьми в настоящем издании в комнате, похожей на кладовку, курит сигарету за сигаретой. Добродушная и неумолимая держательница мира, вернее мирка. В этот мирок была сослана Алиса. С понедельника по пятницу, пока мыс Раду принимали пациентов, она неутомимо копалась в полусгнивших мешках и папках, собирая необходимую нам информацию о лечении онкобольных в госпитале Равуаханги Андрианавалуны. Периодически из папок вываливались тараканы – к счастью, не те шипящие мадагаскарские тараканы, которых любят показывать в фильмах ужасов, а обычные прусаки. Алиса смахивала их с хладнокровием бывалого путешественника. В прошлом году в Ранума- фане они всей группой заболели лямблиозом, а кое-кто подцепили холерную палочку. Если достаточно долго находиться в этих краях, обязательно заразишься чем-нибудь эдаким. Умудренная прошлогодним опытом, Алиса работала не разгибая спины, стараясь перелопатить как можно больше медкарт прежде, чем ее свалит очередная тропическая хворь. В медкартах ей было трудно что-либо разобрать все было нацарапано неряшливо-торопливым почерком кто- муже Алиса не владела французским. Раду выделил ей помощницу ординаторшу по имени Нурусуа. С FAC» 266 , – диктовала Нурусуа, отыскав нужную запись в дебрях медкарты. Алиса заносила информацию в столбец FAC (фторурацил-адриамицин-циклофосфамид) – режим химиотерапии, использующийся в некоторых центрах для лечения рака молочной железы Сфотографируй нас с Нуру, – просила Алиса, когда я заглядывал к ним в закуток. – Хочу включить в свой фотоотчет снимки на рабочем посту. Я покорно доставал айфон и начинал фотосессию. У Алисы была странная внешность голубоглазая блондинка, в зависимости от ракурса она выглядела то русской красавицей-спортсменкой (в школе она действительно занималась спортом и даже вошла в юниорскую сборную США по художественной гимнастике, то мединститут- ской зубрилкой (особенно когда надевала свои большие очки и, уткнувшись в экран компьютера, от усердия выпячивала нюжнюю губу. Нурусуа обладала совсем другой красотой ее смуглое лицо напоминало лица гогеновских островитянок. По вечерам, после окончания приема пациентов, я проводил занятия в ординаторской. Мои здешние студенты – поросль будущих онкологов Мадагаскара – ничем не уступали американским сверстникам, а если учесть ограниченный доступ к образовательным ресурсам, порядком превосходили их. Я подарил им несколько учебников и справочников, которые предусмотрительно взял с собой из Нью-Йорка. Раду тотчас же спрятал книги у себя в кабинете, пообещав, что будет выдавать их под расписку, как в библиотеке (А то у них того и гляди ножки вырастут»). Каждый год мединституты Антананариву и Махадзанга выпускают около пятидесяти врачей-специалистов на всю страну, среди них – три или четыре онколога. Нурусуа была единственной из ординаторов, кто решил специализироваться на лучевой терапии. На ее больничном бейджике было написано «Рандриамарусун, Нурусуа Малаланирина. Он- колог-радиотерапевт (стажер. Однако титул стажер не соответствовал реальности, ибо никакой стажировки в области радиотерапии у Нурусуа не было. В госпитале имелся лишь бездействующий исписанный на слом Кобальта в клинику Илафи стажеров не пускали. В результате она выполняла работу врача общей практики, а об избранной ею специальности знала только из взятых под расписку учебни- ков. Не устаю поражаться самоотверженности людей вроде Ну- русуа или кардиолога Квези, с которым я подружился в Гане. Десять лет обучения и стажировки, мизерный заработок, нулевые перспективы Каждое утро Нуру встает в без четверти пять, готовит завтрак мужу и дочери, затем собирается на работу, садится в маршрутку и едет в больницу. Ее рабочий день начинается в семь утра, а заканчивается в шесть вечера. Затем дорога домой, занимающая не менее двух часов (вечерняя маршрутка, пробки. Плюс – дежурства по выходным, как минимум два раза в месяц. Моей дочке годик, но я ее почти не вижу. Прихожу домой, когда ее уже спать укладывают. Как только беру ее на руки, она начинает плакать. Не узнает меня. Просится на ручки к моей свекрови, думает, что это ее мама, а я – чужая тетя». Муж Нурусуа, безработный программист, подрабатывал извозом туристов, но эта халтура выпадала ему нечасто. «Не умеет обманывать и крутиться, как другие. По просьбе Нурусуа мы воспользовались его услугами, когда ездили смотреть дворцовый комплекс Рува и королевский холм Ам- бухиманга. За эти поездки он содрал с нас втрое больше, чем запрашивал прощелыга Том, хотя Нурусуа говорила и, по всей видимости, верила в обратное По крайней мере, мой Жеремиа не станет пользоваться тем, что вы иностранцы, и заламывать несусветную цену, как эти наглецы-таксисты». Перед отъездом из Таны я пообещал Нурусуа, что постараюсь организовать ей стажировку в Нью-Йорке. Если мне действительно удастся привезти ее к нам в Рокривер, думал я, значит, на Мадагаскар съездил не зря. Работая бок о бок, мыс Раду довольно быстро притерлись друг к другу, но его помыслы по-прежнему оставались для меня загадкой. Чего же он все-таки хочет Говорит, что хотел бы с нашей помощью поднять лучевую терапию на Мадагаскаре, сделать ее доступной для всех, кому она необходима. Поверь мне, мы заинтересованы во всем, что ты нам предлагаешь. Так он говорит, но, глядя на него, понимаешь, что ему вполне хорошо живется в нынешней ситуации, когда все можно списать на разруху и нехватку ресурсов. В свои тридцать пять он достиг потолка, стал главным онкологом страны, и ему незачем поднимать этот потолок натри метра выше. Да они не верит в чудесные преобразования (верил ли раньше. Не говоря уже о том, что содействовать строительству бесплатной радиоонкологической клиники не в его интересах она составила бы конкуренцию той частной клинике, где они с Рафарамину лечат по пятнадцать пациентов в месяц и получают за это неплохие деньги. Но если так, почему же они так радушно меня приняли Из любопытства Хотели посмотреть, кто я такой и что с меня можно получить Может, я приехал предложить им выгодную сделку, еще один частный проект в обход коррумпированного правительства (ведь на это они намекал при нашей первой встрече, когда говорило важности autosuffisance 267 )? Когда же выяснилось, что я – типичный западный волонтер, набитый завиральными идеями, он потерял интерес, хоть и старается этого не показывать. Никто небескорыстен. Быстро сориентировавшись, Раду все-таки извлек из моего присутствия маломальскую выгоду, приторговывая мнением американского консультанта (с паршивой овцы хоть шерсти клок. Да и сам я, чего уж там, не остался в обиде съездил на Мадагаскар за счет университета для очистки совести посмотрел некоторое количество пациентов. Получил впечатления для новой писанины. Что еще Бывает ли что-то еще? Ведь и гейтсовский проект, которым руководил Майкл Толл, не увенчался успехом. Есть мнение, что медицинское волон- терство в странах третьего мира по определению бесполезно, а подчас и вредно. Но эту точку зрения особенно рьяно отстаивают те, кто сам никогда даже не пытался принести Самообеспечение пользу. Врачебные предписания Раду были такими же стремительными и малоразборчивыми, как его речь. Поначалу мне казалось, что все эти странные дозировки и комбинации просто взяты с потолка никаким международным стандартам они не соответствовали. При этом он не производил впечатления неуча или человека, отставшего от времени наоборот, о последних исследованиях и новейших методах лечения он знал гораздо больше, чем можно было бы ожидать в его ситуации. Тем не менее, когда я указывал на его ошибки, стараясь делать это как можно более дипломатично (дескать, у нас в таких случаях предпочитают другой подход – предлагают то-то и то-то), он раздраженно отмахивался Ну да, я примерно это и предложил, только с поправкой на нашу специфику. Чушь, думал я. Но постепенно кое-что в его системе стало для меня проясняться. Во всяком случае, стало понятно, что какая-то система существует. Приближай- шем рассмотрении оказывалось, что многие из его рекомендаций, как бы дико они ни выглядели на первый взгляд, действительно подразумевали некий эквивалент международного стандарта – так сказать, в полевых условиях. Так первоклассный повар может на ходу модифицировать самые сложные рецепты, заменяя один ингредиент другим (в зависимости оттого, что имеется в наличии, ив результате получается неожиданно вкусное блюдо. В определенном смысле это и есть высший пилотаж. Нов западной медицине такая отсебятина по понятным причинам не приветствуется. В африканских же условиях она – единственно применимый метод. После того как я вернулся в Нью-Йорк, мыс Раду продолжили наши совместные консультации по скайпу, и мне хочется верить, что за полгода работы с ним я тоже кое-чему научился * По мере того как накапливается опыт работы, ты все реже испытываешь горловые спазмы едва реагируешь на то, что еще пару лет назад вынимало тебе душу. Человек, благодаря которому я выбрал онкологию, говорил, что в нашей профессии, чтобы не тронуться умом и не омертветь сердцем, надо все время поддерживать правильную степень отстраненности. Никому ненужен врач, чуть что пускающий слезу, как ненужен и робот. Если ты сам еще не мертвец, тыне сможешь сохранять спокойствие при виде пациента, которого завезли к тебе по дороге в хоспис. Несколько недель назад у этого человека нашли нейроэндокринную опухоль с метастазами по всему телу. В наше отделение его доставила скорая направляющий врач, умник, решил, что больному поможет стереотаксическая радиохирургия. Семья послушалась доктора, хотя одного взгляда на пациента достаточно, чтобы понять, что ни о какой радиохирургии тут речи быть не может. Он умирает – не вообще, а прямо сейчас, у меня в приемной. Давление – шестьдесят на сороки выглядит как мертвец, но еще гладит плачущую жену поруке, говорит ей: «Мне пора. После такого – в лучшем случае бессонница, а в худшем – сны, в которых уже никакой профессиональной выдержки. К счастью, с подобными ситуациями сталкиваешься не каждый день, а к тому, что видишь изо дня вдень, привыкаешь. Чужое страдание, которое ты наблюдаешь у себя в клинике, не должно выводить из равновесия – также, как вид женской анатомии вовремя осмотра не должен возбуждать; это и называется профессиональным навыком. Те же навыки срабатывают ив Африке, среди ужасов, с которыми приходится иметь дело в африканских госпиталях. Надо сосредоточиться на технических аспектах, на дозировке, на простых арифметических расчетах. Или наоборот – на общей картине впрочем, такой взгляд с высоты птичьего полета возможен, только если ты выполняешь чисто административную работу без непосредственного контакта с пациентами. Иными словами, если ты – Майкл Толл. Однажды утром мы неожиданно встретились с ним в офисе агентства «Мисет». Как выяснилось, он прибыл в Тану примерно тогда же, когда и мы. На сей раз он прилетел не один, ас семьей «Мисет» организовал им трехнедельный ВИП-тур по всему Мадага- скару. Для бурных чувств есть нерабочее время. Прогулка по ночному рынку в центре Таны («Сади антитча ни цена ну малаза!» 268 ). Пристальные взгляды «анкизи эни андалабе» 269 , сгрудившихся вокруг зажженной лучины, пока их мать торгует никому ненужными поделками. Неотвязная мысль, что эти дети, скорее всего, заночуют прямо тут на земле, под какой-нибудь картонкой или брезентом. Разумеется, такие картины я тоже видел несчетное количество раза кто их не видел, однако тут мне нечем прикрыться, нет никакого профессионального панциря. И все, чему я не даю выхода в больнице, внезапно и позорно проступает сейчас – к вящему удивлению Алисы. Извини, это все из‐за тех детей, поясняю я, вытирая глаза. – С тех пор как у меня появились Соня с Дашей, такие вещи на меня сильно действуют. «О-о, как трогательно, – отзывается Алиса, стыдливо отводя глаза. Ну да, мне и самому от себя тошно. Ник селу ник городу вспоминаю, как Соня раскапризничалась в свой день рождения и мыс женой грозились отменить праздник, если она не перестанет плохо себя вести как она плакала Не отменяйте мой день рождения Причем тут это Почему именно эта мелочь всплывает сейчас со дна памяти, заставляя заново чувствовать себя виноватым зато, что накричал на нее тогда Вспомнилось Когда обидел сына я невольно, за всех обиженных мне стало больно. Это, кажется, из Фирдоуси. Или Саади. В общем, классика. По выходным отделение радиоонкологии в Рокривере, 268 Этот рынок непросто старый, он – знаменитый Уличные дети как правило, закрыто это время, которое я могу провести со своими девочками. Но выходные всегда проходят слишком быстро. В пятницу кажется впереди вечность. Я иду в тренажерный зал, в течение часа занимаюсь бегом на месте, привычно стараясь убежать от смерти и прочих будничных страхов. Физика учит, что мир тяготеет к энтропии психология учит, что человек тяготеет к самоуспокоению. Уверен, эти вещи взаимосвязаны. Так или иначе, человек обладает удивительной способностью убеждать себя, что навязанный ему миропорядок и есть то самое, о чем он всю жизнь мечтал. Неистребимый оптимизм Лейбница, его всепогодная хлами- домонада. Последние восемь летя ежедневно имею дело со смертью подолгу службы, но только с рождением дочерей Даше год, Соне – четыре) заметил, что боюсь смерти более предметно, более судорожно пытаюсь отгородиться от нее. Или это поэзия с ее пристрастием к данной теме виновата в моих неврозах В юности я, как положено, только и делал, что умирал в своих виршах. Теперь стараюсь не распускать язык, хотя не очень верю в романтический миф о судьбо- носности поэтического слова. Жан-Жозеф Рабеаривелу, которого я нынче взялся переводить, покончил с собой ввоз- расте тридцати шести лет – не из‐за стихов, а из‐за депрессии, связанной со смертью дочери. Иначе говоря, есть вещи посерьезнее стихоплетства. Вспоминаю, как Соня однажды ни с того ни с сего сказала Я просто боюсь, что ты уйдешь и у меня больше не будет папы. Я и сам боюсь, Сонечка, этого и всего остального. Что было бы, если бы меня и вправду сейчас не стало Неужели ты, которая каждый вечер с радостным визгом несется по коридору, когда я прихожу с работы, через десять, пятнадцать, двадцать лет уже с трудом вспоминала бы, как я выглядел за пределами фотографий Неужели мое присутствие рано или поздно растворилось бы без остатка в потоке твоего времени, как растворилось для меня присутствие дедушки Исаака, умершего, когда мне было семь лет * Пока я был в Африке, умер Алкин дедушка, Абрам Маркович Шварц. Ему было девяносто шесть. Он прошел до Берлина войну, был командиром батареи. Потом работал завучем в школе. У него был исключительный дар рассказчика, сохранившийся до самой глубокой старости. Помню, как мыс Аллой ездили к нему в Бруклин, поздравляли с Днем Победы ион в течение нескольких часов угощал нас фронтовыми историями. Еще три или четыре года назад у него была ясная голова. Деменция началась позже, чему большинства долгожителей, но прогрессировала очень быстро в последний год жизни он часто становился агрессивным, мы боялись возить к нему Соню итак ни разу и не показали ему Дашу. Под конец он никого не узнавали не подпускал, вырывал катетеры, отказывался от пищи. В один из коротких просветов сказал Аллеи ее отцу Разве вы не видите, что я уже мертвый Хотел умереть, когда мог отдать себе в этом отчет, ненадого выныривая из страшных и одиноких сумерек галлюцинаторного бреда. К счастью, все произошло сравнительно быстро – вплоть до кататонического ступора, заключительной фазы болезни. Но уже перед самым концом, как это часто бывает, он снова вынырнул из кошмара, открыл глаза ив последний раз озираясь в потемках больничной палаты, осторожно позвал Соня Даша?» |