Книга Текст предоставлен правообладателем
 Скачать 2.9 Mb.
|
|
* * К счастью, временами из‐за ширмы туристического опыта проглядывает обычная жизнь, иона выглядит куда привлекательней, чем глянцевые картинки из National Воскресным днем в городке Ганзи, расположенном недалеко от границы между Намибией и Ботсваной, в супермаркете, мало отличающемся от американских, на глаза мне попадаются две женщины средних лет. Закупаясь на неделю, они привычно переговариваются, советуются, какое выбрать моющее средство. По всему видно, что это старые приятельницы. Одна из них белая, другая – бушменка 4. Окаванго Граница между государствами совпадает с природной границей (а может быть, подчиняется ей там, где кончается горный хребет, кончается и Намибия начинается равнина Ботсвана. Низкий небесный купол, сутра ярко-синий, к полудню приобретает зеленовато-желтый оттенок, и колючие кустарники тоже словно бы впитывают эту небесную зелень, заменяющую им хлорофилл. Кое-где скрюченные растения распрямляются, вытягиваются в полный рост, успешно выдавая себя за деревья. Чем бы они ни были, деревьями или кустарником, красивой эту флору не назовешь. Длинные белые шипы на воздетых к небу ветвях похожи на когти Крю- гера (Фредди или Пауля?), а пучки жесткой и пыльной листвы, растущей у основания веток, напоминают седую подмышечную поросль. И все же, фотографируя из окна автомобиля этот засушливый пейзаж, поражаешься тому, насколько он фотогеничен: как будто специально создан для снимков на ходу, только на них и рассчитан. Изредка мелькающие деревни выглядят почти также, как ив других африканских странах, но есть нюанс окна деревенских домов здесь все без исключения застеклены. При ближайшем рассмотрении обнаруживаются и другие нехарактерные для Африки приметы, лишний раз напоминающие, что Ботсвана – образец африканского благополучия Основную часть территории страны занимает пустыня Калахари, а основная народность – тсвана. Другие племена – йеен, сан, каланга, букушу, субийя, кгалагади – составляют в общей сложности меньше двадцати процентов населения. Если учесть, что плотность населения в Ботсване вообще очень низкая, приходим к очевидному выводу шансы встретить здесь кого-нибудь кроме тсвана крайне малы. Может быть, именно поэтому здесь, в отличие от соседних стран, никогда не было этнических конфликтов, никакого геноцида, апартеида, расизма и трайбализма. У выдающейся ботсванской писательницы Бесси Хед читаем История Ботсваны не имеет аналогов на всем Африканском континенте. Этот участок земли никогда и никем не был завоеван, и потому здесь до сих пор сохранилась частица древней Африки, ее негромкое и непритязательное величие. Я – давний поклонник творчества Бесси Хед (романы Когда собираются тучи и Вопрос власти – из лучших в африканской литературе, но истина дороже. Верно ли утверждать, что Ботсвана никогда и никем не была завоевана Как известно, первыми хозяевами этой земли были бушмены и готтентоты. Тсвана и другие племена банту пришли в VI веке, а англичане и африканеры – в XIX. В обоих случаях пришельцы сочли своим правом потеснить коренное население и проделали это, кажется, без особого труда. В 1885 году Бечуаналенд получил статус британского протектората. Словом, в основных чертах история Ботсваны не так уж отличается от истории соседних государств. Другое дело, что, во многом благодаря низкой плотности населения, все, включая колониализм, существовало здесь как бы в облегченном варианте. Об этом пишет и Бесси Хед в своем романе Когда собираются тучи. Там протагонист Макхайя тайно пересекает границу между Намибией (тогда – Германской Юго-Запад- ной Африкой) и Ботсваной (Бечуаналендом) в надежде обрести свободу. Макхайя знает в Бечуаналенде колониальная власть номинальна. По-видимому, это и вправду было так, о чем свидетельствует непрерывность королевской династии Кхама, продолжавшей свое существование даже при колони- ализме. В 1966 году, после получения независимости от Великобритании, наследный принц Серетсе Кхама, внук короля Кхамы III, стал первым президентом Ботсваны. В отличие от других африканских революционеров принц-прези- дент Кхама не стал строить в стране социализма главное не превратился со временем в злодея-диктатора, увесившего себя десятком громких титулов и повергшего страну в пучину банкротства. Наоборот, за четырнадцать лет правления он сумел преобразить Ботсвану в демократическое, процветающее государство. Его сын, Ян Кхама, занял пост президента в 2008 году. В числе прочих реформ Кхама-младший запретил охоту на диких животных, а заодно задействовал армию, которой в мирной Ботсване со времен объявления независимости не находилось достойного применения теперь все военные заняты борьбой с браконьерством. Вообще, по части государственных программ нынешняя Ботсвана больше всего напоминает скандинавские страны. Бесплатные медицина и образование, гарантированная пенсия, щедрые субсидии фермерам, молодым специалистами частным предпринимателям. Тем, кто предпочитает получать высшее образование в Америке или Европе, государство оплачивает стоимость обучения и проживания за рубежом – с условием, что, вернувшись на родину и устроившись на работу по специальности, они со временем вернут половину суммы. На какие деньги существуют все эти государственные программы? Откуда такое богатство Основные статьи доходов в Ботсване добыча алмазов, скотоводство и туризм. Но это мало что объясняет. В Сьерра-Леоне тоже алмазы, а в Демократической Республике Конго больше полезных ископаемых, чем в любой другой стране мира однако ситуация в этих странах совсем иная. Другой вариант ответа низкая численность населения. Меньше народу – больше кислороду. Недаром Ботсвана почти не принимает иммигрантов чтобы получить здесь видна жительство, требуется доказать свою пользу для общества. В этом смысле здесь тоже всё как в Дании. Итак же, как в скандинавских странах, местные жители отличаются неукоснительной законопослушностью. В противовес соседнему Йоханнесбургу, в Габороне нет преступности. Достопримечательностей тоже нет. Здесь, как ив Виндхуке, меня не покидало ощущение что я нахожусь в каком-то американском пригороде. Никаких привычных атрибутов Африки – ни палаток, ни толкучек, ни людей, бредущих между рядами машин с товаром на голове. Все благополучно, благопристойно, неинтересно. Людей на улицах мало. Широкие, асфальтированные проспекты, длинные бетонные здания в несколько этажей. Не урбанистический ад и не сверкающий огнями мегаполиса просто сонный провинциальный городок. Настолько малолюдный, что временами кажется, будто ты попал в го- род-призрак. Особенно когда натыкаешься на неожиданное и необъяснимое например, откуда и зачем здесь, посреди пустынной улицы, под брезентовым навесом стоит бильярдный стол Ни шаров, ни кия, ни игроков. Разве что это своеобразная арт-инсталляция. Может, и все остальное – тоже инсталляция Даже рынок и тот малолюден, без обычного для Африки столпотворения, а рядом – современный молл, тоже вымерший. Перечисляя заслуги ботсванского правительства, нельзя не упомянуть недавно принятое законодательство, признающее легитимность и равноправие ЛГБТ. Для Африки, где гомофобия – норма жизни, как на бытовом, таки на государственном уровне, это – безусловный прорыв. И вот мой добрый приятель и коллега Онтиретсе, уехавший из Ботсваны двадцать лет назад, возращается в родной Габороне вместе со своим партнером Винни, американцем итальянского происхождения Впрочем, главная причина приезда моего приятеля – не закон, отменяющий запрет на гомосексуальность, а наш общий проект по развитию радиотерапии в африканских странах. Медбрат Онтиретсе Лекота, с которым мы вместе работаем в отделении радиоонкологии последние пять лет, подключился к моему африканскому проекту совсем недавно. Для него это хороший повод вернуться домой. Его переживания в связи с возвращением туда, откуда он ко- гда-то уехал, напоминают мне мои собственные Понимаешь, Алекс, последний разя был в Габороне очень давно. Десять, нет, двенадцать двенадцать лет тому назад. Тогда еще был жив мой отец, я у него гостил. В детстве дом отца казался мне очень большим, а в тот приезд оказался вдруг маленьким, каким-то скукоженным. С тех пор этот дом снесли, ив моих воспоминаниях он снова обрел свои изначальные габариты». По части радиотерапии Ботсвана сильно опережает и Кению, и Гану. Здесь работают врачи из Пенсильванского университета. Без нашего с Онтиретсе участия вполне могли бы обойтись, хотя ботсванские коллеги, разумеется, никогда нам об этом не скажут * Река Окаванго берет начало в возвышенностях Анголы и, долго петляя по лабиринту каналов на границе между Анголой и Намибией, заканчивает свой путь в заболоченной дельте на северо-западе пустыни Калахари, где испаряется, таки не добравшись до океана. Жизненный цикл» реки занимает от четырех до пяти месяцев. Если ангольские верховья наполняются в феврале-марте (сезон дождей), в Ботсвану вода поступает только к июлю. Этим объясняется тот странный факт, что полноводье в дельте Окаван- го приходится на самый разгар сухого сезона. Если бы не Окаванго, половина Ботсваны не дотянула бы до следующего дождя, – резюмирует Онтиретсе. О значении дождя для жителей южной части Африканского континента можно судить по названиям романов Слухи о дожде (Андре Бринк), В ожидании дождя (Шейла Гордон), Мы ждем дождя (Чарльз Мунгоши), Сезон дождей (Жузе Агуалу- за, Когда собираются тучи (Бесси Хед). Даже пула, название ботсванской валюты, в переводе с языка тсвана означает дождь, а название дробной единицы, «тхебе», переводится как капля. Все зависит от дождя и уровня воды в Окаванго. Верхняя часть дельты покрыта тростником, нижняя колючим кустарником и пойменными лугами. Многие из участков суши посреди дельты – это просто огромные термитники, на которых растут деревья (в основном акации). Для передвижения по узким протокам используются лодки «мокоро», выдолбленные из цельного ствола дерева и управляемые с помощью шеста. Ботсванская гондола, шутит Винни. Таки есть. Правда, в отличие от венецианских, местные гондольеры работают молча, никаких баркарол. Зато вечером у костра, когда от нашей бутылки Джонни Уокера» останется всего несколько «тхебе», эти лодочники, повеселев, примутся развлекать нас песнями, плясками и даже загадками Но это будет потом, а пока мы плывем в утренней тишине, в зарослях тростника, между островами-термитниками под сенью высохших пальм и акаций. Убаюканный этим медленным пейзажем, ты задремываешь и уже не можешь различить то ли где-то совсем рядом хрюкает бегемот, то ли сухие камышовые стебли скребут одно лодки. На небе ни единого облачка. Это зима, сухой сезон. Где-то на самой кромке сна продолжают всплывать названия Сухой сезон (Махамат Салех Харун), Белый сухой сезон (Андре Бринк), Наступает засуха (Чарльз Мунгоши). Птичий посвисти хрюканье бегемота сливаются в твоем сне в одну нескончаемую барка- ролу. Другое дело, когда управлять «мокоро» приходится самому. Тут не до сна. Мыс Аллой корячились часа два, крутились на месте, натыкались на пропеченные солнцем валуны, чуть не падали с лодки, нов конце концов с грехом пополам освоили технику. Чувствуя себя героями, проплыли небольшое расстояние и причалили к острову, где разбили Что бывает один разв год и два раза в неделю Ответ буква «e» (в слове их две, а в слове «year» всего одна лагерь. Поставили палатки, развели костер, как в старые добрые времена нашей юности. Сколько лет не ходил в поход… Но это непросто поход вокруг – слоны, буйволы, и тут тебе не сафари лодж», никаких заборов. Полог палатки необходимо держать застегнутым здесь много скорпионов и змей. Ни тех ни других мы, слава богу, таки не увидели. Зато, едва мы успели разбить лагерь, из зарослей акации показался слон-одиночка. Винни и Онтиретсе с фотоаппаратами наперевес бросились встречать гостя, мы – следом за ними, или- кованию нашему не было конца, пока Онтиретсе не заметил, что слон, вообще говоря, идет прямо на нас. Я: И что в таких случаях надо делать? Онтиретсе: Откуда мне знать? Я: Ноты же ботсванец! Онтиретсе: По-твоему, все ботсванцы – дети природы и со слонами на «ты»? Я: А разве нет Ботсвана ведь родина слонов! Алла: Родина слонов – Россия. А болгарский слон – друг русского слона. Винни: Тише вы Он уже совсем рядом… Онтиретсе: Вообще-то мне как ботсванцу сейчас очень страшно. Слон-одиночка – это реально опасно. Алла: Я таки знала, что ничем хорошим эти африканские походы не кончатся. Зачем ты меня потащила я, дура, как всегда, согласилась Зачем я вообще вышла за тебя замуж? Винни: Тише вы К счастью, в этот момент слон решил, что наши кособокие палатки его не интересуют, повернулся к нам задом и пошел восвояси. Отойдя на некоторое расстояние, он остановился возле термитника и стал вздымать хоботом клубы пыли. Издали казалось, будто слон дымит гигантской сигаретой. Ближе к вечеру, гуляя по саванне с проводником из близлежащей деревни (после короткого собеседования на тсва- на Онтиретсе заключил, что этому парню можно доверять), мы узнали, что слоны используют термитники в качестве подушек что слоновий навоз хорошо горит и служит бушменам средством от комаров что слоны, как и бабуины, любят пальмовое вино. Через несколько дней нам предстоит еще более близкое знакомство со слонами в любопытном месте под названием Слоновьи пески. Когда-то там был просто дом отдыха с бассейном. Потом бассейн облюбовало стадо слонов. Они устроили там водопой. Предприимчивые хозяева извлекли из этого пользу организовали дом отдыха со слонами. Слоны и люди живут бок о бок, между ними никаких барьеров. Люди сидят на веранде и смотрят на слонов, которые принимают грязевую ванну в нескольких метрах от зрителей. Разумеется, такое соседство налагает на отдыхающих определенные ограничения. Постояльцев селят в домиках на сваях, и передвигаться между отведенным тебе домиком и тем, в котором располагаются столовая и бар, можно только по определенному окружному маршруту, а после наступления темноты – только группами. Если слон переходит дорогу, приходится ждать, пока он пройдет. Нов целом люди и слоны сосуществуют на удивление гармонично. Кто бы мог подумать, что можно часами сидеть и смотреть на слонов на водопое что это – одно из самых странных и захватывающих зрелищ на свете. Особенно ночью, когда все как в замедленной съемке. Толпясь у водопоя, слоны пребывают в постоянном движении и контакте то отскакивают друг от друга, то шлепают хоботами, то вдруг замирают, как по команде. Очевидно, что все эти сложные передвижения неслучайны, а совершенно осмысленны и подчиняются какой-то непостижимой логике. Ощущение, как будто ты попал на другую пла- нету. Итак, проводник просвещал нас о повадках слонов, а Он- тиретсе – о повадках тсвана. Точнее, батсвана. Тсвана – это прилагательное. Человек из племени тсвана – мотсвана; во множественном числе – батсвана. А язык, на котором говорят батсвана, называется сетсвана. Чтобы не попасть впросак, надо знать несколько базовых вещей. Например, когда мотсвана хлопает в ладоши, это не проявление восторга, а приветственный жест. Восторг же, как и удивление, выражается междометием Джо. Когда ты протягиваешь другому человеку деньги или, наоборот, принимаешь протянутую тебе купюру, ты делаешь это правой рукой, а левой рукой обхватываешь правую выше локтя. Очень важно, чтобы левая рука поддерживала правую, это – знак уважения дескать, ты относишься к человеку и вашей сделке всерьез. Здороваясь с мужчиной, говорят «Думела-ра!», а когда приветствуют женщину – «Думела-мма!». «Ра» означает отец, «мма» – мать. Многие имена батсвана начинаются с приставки «ра»: Радитхоболо (отец оружия, Рама- ди (отец крови или отец денег, Рапула (отец дождя»), Ранквана (отец маленького носа. Последнее может служить и женским именем, означающим женщина, которая всего добивается. Бывают и имена-обращения: например, Ралокае (Отец, где вы. Вспомнилось на Мадагаскаре ведь тоже половина имен начинается с приставки «ра»; по- малагасийски «ра» означает кровь. Скорее всего, случайное совпадение или естественная конвергенция на основе фонетики «ра» – сильный, раскатистый слог. Р-р-ра. Отец, кровь, роди так далее. Как бы тони было, тесных филогенетических связей между сетсвана и малагасийским вроде бы нет. Зато между сетсвана и суахили – безусловно есть, это видно даже мне с моими более чем скромными познаниями в данной области. Агглютинативные языки банту, к которым относятся суахили и сетсвана, обладают схожим грамматическим строем многие классовые приставки пересекаются. Кажется, если хорошо знать один из этих языков, овладеть вторыми третьим не так уж сложно. Или это только так кажется Смотри, Онтиретсе, сколько я всего уже выучил «ке- голетиле» – я тебя жду, «кебонье» – я видел, «келебоне» – я это видел, «келепиле» – я это поняла «келапиле» я устал Ты – гений, что я могу сказать – вяло отозвался Онти- ретсе. – Келапиле. Пора спать Да чуть не забыл, – не унимался я, – спать на сетсва- на – «лала». Верно Также, как и на кисуахили! Утром, проснувшись раньше наших попутчиков, мыс Аллой отправились на прогулку вдвоем. Спустились в низину, поросшую колючим кустарником и темно-желтой травой между черными проплешинами выгоревшей земли. В десяти метрах от нас паслись жирафы, зебры, семейство бородавочников. Это не сафари, не заповедника просто дикая природа, никаких преград между ней и тобой. Добрели до деревни большие, опрятные хижины, тщательно выметенные дворы. Семейные участки обнесены живой изгородью из колючего кустарника. Столбы дыма превращаются в воздушные замки. Старики сидят у костров нарезных табуретах; старухам же, по всей видимости, рассиживать некогда. До недавнего времени в ботсванских деревнях мужчины пасли скота женщины возделывали землю. Промыслами – плетением корзин, выделкой шкур под покрывала «дифате», даже резьбой по дереву – тоже занимались женщины. Если верить Онтиретсе, сейчас этого строгого разделения труда уже не существует, все смешалось. Мы брели по проселочной дороге, и навстречу нам шли по своим делам деревенские жители. Кто за водой к реке кто в буш за хворостом. Все как один приветливо улыбались нам, говорили «думела», хлопая в ладоши или прикладывая правую руку к груди, и шли дальше. Интересно, если бы в какой-нибудь русской (английской, итальянской, американской ненужное зачеркнуть) деревне неожиданно появились двое африканцев и стали разгуливать по ней в свое удовольствие, как бы на них смотрели и чтобы им говорили * Во второй половине дня мы приехали в Маун, четвертый по величине город в Ботсване (население – около пятидесяти тысяч, известный прежде всего как отправная точка для обзорных полетов над дельтой Окаванго. Полуторачасовые полеты на винтовых самолетах – главный в этом городе аттракцион для туристов. Ни Винни, ни нас с Аллой эта затея не заинтересовала, зато Онтиретсе проявил самый живой интерес Я провел в Ботсване первые двадцать лет своей жизни и ничего, кроме Габороне, не видел. Теперь я хочу побыть белым туристом в собственной стране. Летать на самолетиках, фотографироваться с леопардами. Никому из вас этого не понять. Не хотите со мной лететь – не надо. Но мне интересно, что же вы в таком случае собираетесь делать в Мауне. Кроме полетов, здесь делать нечего Это тебе нечего, а нам есть чего, – возразил я от лица белых туристов. – Мы, в отличие от тебя, в Ботсване впервые, и нам хочется посмотреть, как здесь люди живут. Просто пошататься по городу нам куда интереснее, чем летать на каком-то там самолете Ноты уже видел, как люди живут. Не далее как на прошлой неделе. Работал в больнице, смотрел там пациентов. Габороне видел. Разве этого недостаточно Да и вообще, уж кто-кто, а ты, мой друг, столько мотался по Африке, что должен знать ее наизусть. Онтиретсе прав Африка, при всем ее культурном и природном многообразии, до известной степени – как бы это точнее сказать – когерентна, что ли. Нет, неодинакова, но везде как бы похожа на себя. В нынешней поездке я вдруг ощутил, насколько этот континент стал для меня привычен. В первую очередь, это – привычность собственных телодвижений, машинальных жестов, определяющих твое пребывание здесь изо дня вдень как сутра первым делом тянешься за профилактическими таблетками от малярии как, умывая лицо, плотно сжимаешь губы, чтобы вода нив коем случае не попала в рот как идешь по больничному коридору по направлению к отделению радиотерапии – в Габороне, в Найроби, в Аккре Привычными стали и чужие жесты, мимика, реакции на происходящее, мировосприятие как таковое еще во многом непонятное, но уже привычное, узнаваемое… Хорошо это или плохо Означает ли это, что отныне я не открою здесь для себя ничего нового, ибо привык прежде чем сумел до конца понять Или наоборот, именно с этого момента и могут начаться по-настоящему ценные открытия (но не факт, что начнутся Можно ли надеяться на истинное понимание чужого мира и населяющих его людей Для начала неплохо бы понять, что я здесь делаю. В этой связи у меня тоже накопилось немало вопросов (чем дальше, тем больше). Например, не является ли всякая полезная деятельность» со стороны белого иностранца определенной эксплуатацией? Нет ли в самом стремлении спасать Африку (с учетом истории этого континента) расистской предпосылки Что хуже, бесконечные НПО с миссионерским душком или отстраненный исследовательский интерес африканистов (тех, чье дело – глазеть да чесать языком Мне не хотелось бы принадлежать ник темник другим. Существует ли какой-то третий, более удобоваримый вариант Десять лет назад, когда я впервые отправился в Африку работать врачом, эти вопросы не приходили мне в голову в том виде, в каком они беспокоят меня сегодня. Я ехал делать доброе дело и познавать другую вселенную. Теперь, десять лет спустя, я уже далеко не так уверен, что моя тогдашняя цель была достижима, а главное – похвальна. Но за эти годы я понял, что по-насто- ящему люблю Африку, и некоторые из тех, с кем я познакомился на этом континенте, стали близкими мне людьми без их присутствия моя жизнь была бы гораздо хуже. Прав Онтиретсе ив том, что, кроме главного туристического аттракциона, делать в Мауне совершенно нечего. Еще один спальный городок, где, как и во всех городках Ботсваны, есть супермаркет Choppie’s и супермаркет Spar, забегаловка и забегаловка Wimpie’s. Стены последней украшает реклама в виде комиксов, причем персонажи этих комиксов почему-то европейцы, хотя заведение рассчитано на местную клиентуру. Есть главная улица, вдоль которой высажены молодые камедные деревца. Есть дорожный блокпост, полевая санэпидемстанция, где всех заставляют снять обувь и окунают ее в дезинфицирующий раствор борются таким образом с ящуром, от которого здесь каждый год гибнет поголовье рогатого скота. Пока нашу обувь дезинфицируют, работники санэпидемстанции предлагают босоногим клиентам слоников из стеатита и прочие сувениры. Еще есть поля, засеянные подсолнечником и сорго есть военная база и аэродром. На этом перечень достопримечательностей заканчивается. Поболтавшись между Choppie’s и мы пересмотрели свое отношение к предложению Онтирет- се. Он прав, мы – нет, и мы признаем свою ошибку. К полету над дельтой готовы. Сверху все кажется макетом, тем подробным игрушечным миром, который иногда видишь в музее или магазине дорогих детских игрушек, и эта миниатюра завораживает, ее можно изучать часами. Все миниатюрное всегда хочется разглядывать. Даже колючая растительность Калахари и та с высоты птичьего полета выглядит совершенно иначе теперь она кажется нежно-дымчатой, чуть лине пушистой. И если внизу вся пустыня была одного пыльно-серого цвета, то при подъеме на минимальную высоту в этот мир неожиданно вступают краски – все оттенки желтого, зеленого, бурого, бордового, переходящие друг в друга. Узорчатые трещины земли, ее войлочный и ворсистый покров. О биоразнообра- зии Калахари мы узнали вовремя постоя у бушменов то, что казалось нам обычным чертополохом, оказалось целой ботанической энциклопедией, а заодно и фармакопеей. И пусть мне не отличить трагус от полевички, теперь я хотя бы знаю об их существовании, как знаю и то, что в Калахари растет много шалфея и молочая. Сперва у этой флоры появились названия, а теперь, оставшись далеко внизу, она превратилась в новый необыкновенный мир, который можно разглядывать с высоты, подобно тому как разглядываешь коралловые рифы, когда плаваешь с маской. Но это только начало дальше будет меандр реки, сама дельта, по которой бродят стада слонов, буйволов и жирафов. Сверху стада животных кажутся черными и белыми личинками, облепившими разноцветную землю, а сухие пальмы сих серебристыми кронами похожи на одуванчики. Дуй – он дернется крохотно, в мире что-нибудь лязгнет, – и погаснет 386 Последние строки из стихотворения Владимира Гандельсмана Ода одуванчику. Зимбабве Смотри, смотри, бегемот Где Да вон голова торчит, на большой камень похожа Вот в этом разница между африканцами и европейцами разглагольствует Онтиретсе, таки не повернув головы в сторону бегемота В чем в этом – недоумеваю я В метафорах. Тебе как писателю на заметку когда белый человек пишет об Африке, он всегда сравнивает торчащую из воды голову бегемота с валуном. А когда пишет африканец, то наоборот он видит камень и сравнивает его с головой бегемота Интересное наблюдение. Напоминает мне эссе Бинья- ванги. – Кто это такой Твой приятель Биньяванга был замечательным писателем. Из Кении. Он умер несколько месяцев назад. Онтиретсе наклоняет голову набок и сжимает правую кисть в кулак, выражая таким образом свои соболезнования. Традиционный жест тсвана или личный жест моего приятеля Не имеет значения. Мы плывем по реке Чобе, текущей сюда из Анголы (в Анголе она называется Квандо, в Намибии – Линьянти), вдоль крутого берега, поросшего раскидистыми деревьями сапеле; мимо буйвалов, оседланных цаплями, и бабуинов, вычесывающих другу дружки паразитов. Плывем туда, где из-под сплетения высоких ветвей виднеется пунцовый, туго налившийся плод закатного солнца Ас чем бы сравнил африканец это солнце – вопрошает Винни. – С брюхом белого туриста, – быстро отвечает Онтиретсе. – Разве у белого туриста такое красное брюхо Конечно. В Африке все белые люди краснеют, как помидоры И я тоже – ужасается Винни. – Ты – нет. Если бы у тебя было такое брюхо, я бы с тобой давным-давно расстался Правда Нет, неправда. Ноя бы заставил тебя похудеть. Ты жене хочешь стать похожим на жадного африканера, чье огромное брюхо набито едой, которой он никогда ни с кем не делился, даже с собственными детьми, которых у него вооб- ще-то и нет, потому что, если бы он ими обзавелся, ему пришлось бы делиться сними едой, а он для этого слишком жаден Не хочу, – растерянно соглашается Винни. Это наш последний вечер с Винни и Онтиретсе. Завтра они вернутся в Габороне, а мыс Аллой поедем дальше в Зимбабве и Замбию, Зим и Зам, как выражается Онти- ретсе. Только смотрите, чтобы вас там не замбировали», каламбурит он. Кажется, в нем и впрямь пропадает талант литератора * Утром мы на границе. Нас уже предупредили ждать придется как минимум два часа. Очередь, не менее разношерстная, чем клиентура межгалактической таверны «Мос Эйс- ли из Звездных войн, жарится на солнцепеке. Тут и ботсванские дальнобойщики, и евротуристы, приехавшие на сафари, и украинские девушки в мини-юбках, приехавшие на заработки. Все они обливаются потом, обмахиваются своими раскрытыми паспортами, как веерами, обмениваются горестными рассказами (в прошлый раз ждали не два часа, а все четыре. Итальянец преклонных лет договаривается о встрече с украинской девушкой, записывает номер. Отчасти столпотворение связано стем, что граница здесь проходит не между двумя, а сразу между четырьмя странами Намибия, Ботсвана, Замбия и Зимбабве. Если добавить еще Анголу, получится содружество южноафриканских государств, покрываемых единой визой под названием «Каза». Счастливые обладатели «Казы» могут беспрепятственно перемещаться из одной страны в другую. Но получить «Казу» можно только в Зимбабве и Замбии, и получить ее непросто у пограничной службы Зимбабве то и дело нехватка визовых наклеек. Погранпереход представляет собой прогнившую сторожку. Сидящий в ней пограничник тоже обливается потом, мечтает снять с себя военную форму и, кажется, готов расстрелять всех, кто появляется перед его окошком. Но вот итальянец – тот самый, что так проворно знакомился с украинкой, – пересчитывает причитающиеся с него деньги: «Потси, пири, тату, ини…» 387 И зверское лицо пограничника расплывается в неожиданной улыбке Ты говоришь на шо- на Итальянец тоже улыбается, протягивает пачку купюр. Все сборы от «Казы» идут на программы, связанные с охраной слонов, в этом суть соглашения между пятью странами. Однако я подозреваю, что в пачке, протянутой итальянцем, есть кое-что не только для слонов, но и для работника пограничной службы. Тот, все еще продолжая улыбаться, мигом оформляет визу, после чего его лицо вновь принимает зверское выражение ион объявляет обеденный перерыв. Нехватка визовых наклеек отражает общую ситуацию в стране, куда мы наконец попали (как выяснилось, четыре часа – это не предел. После благополучной и прогрессивной Ботсваны Зимбабве кажется воплощением всех стереотипов африканской разрухи. Здесь, в стране, которую когда-то называли житницей Африки, не хватает всего, что ни назови. Начиная с продуктов и заканчивая дензнаками. После нескольких лет гиперинфляции, когда входу были банкноты достоинством в двести миллиардов зимбабвийских долларов Один, два, три, четыре (шона) теперь эти вышедшие из оборота деньги втюхивают туристам в качестве сувенира, в 2009 году правительство Му- габе решило вовсе отменить зимбабвийскую валюту. Страна перешла на американские доллары, но к тому моменту на режим Мугабе были наложены международные санкции, и Всемирный банк отказался от поставки долларов в Зимбабве. В настоящее время единственный источник долларов те, кто приезжает из‐за рубежа. Внутри Зимбабве не работает ни один банкомат, и получить деньги из банка тоже практически невозможно. Впрочем, пару лет назад здесь появилась своя виртуальная валюта – не слишком надежное рассчетное средство, но все же. В м тридцатилетнее правление Роберта Мугабе наконец закончилось, и на смену девяностотрехлетнему диктатору пришел его бывший вице-президент, Эмерсон Мнангагва по прозвищу Крокодил. Учитывая реноме нового лидера, шансы на чудесные преобразования невелики. Но даже если бы у Мнангагвы были намерения все исправить, сделать это, по-видимому, уже невозможно основная часть горной промышленности, за счет которой можно было бы попытаться воскресить экономику, теперь принадлежит не Зимбабве, а Китаю и другим державам. Между тем история страны начинается задолго до Муга- бе, как видно из самого топонима Зимбабве – это «дзимба дза-мабве», то есть каменные дома, великий каменный город, построенный в области Мосвинго в XI веке (период расцвета империи Мономотапа). Семьсот лет спустя европейские колонизаторы отказывались верить, что древние африканцы, предки нынешних шона, могли создать столь величественные архитектурные сооружения. Выдвигались безумные гипотезы об освоении Южной Африки римлянами, финикийцами, инопланетянами. Но никаких римлян с финикийцами здесь, разумеется, не было, а была цивилизация го- комере, зародившаяся в окрестностях Мосвинго в IV веке нашей эры и просуществовавшая около тысячи лет (потомками гокомере считаются не только современные шона, но и племя лемба, исповедующее, как ни странно, иудаизм. Затем была империя Розви, созданная в XV веке вождями клана Каранга и разрушенная в XIX веке зулусами под предводительством Чаки. Было государство Матабеле, основанное королем-воителем Мзиликази, одним из полководцев Чаки, и достигшее расцвета вовремя правления его сына Лобен- гулы. Именно при Лобенгуле был построен город Булавайо. И именно с этого момента начинается колониальная история. С Лобенгулы, обманутого достойнейшим из мужей Се- силом Родсом и его эмиссаром Чарльзом Хелмом. Столица Матабеле, известная своим великолепным зодчеством, была разрушена, королевская фамилия – уничтожена. Власть перешла в руки англичан, Машона и Матабеле были переименованы в Южную Родезию. В европейских учебниках истории весь доколониальный период удостаивался лишь краткого упоминания что-то там про междоусобные войны диких племен. Но устная память рода передается из поколения в поколение, и местные жители вроде нашего водителя, чьего имени мне не произнести из‐за обилия цокающих и чмокающих звуков, до сих пор выдают по первому требованию «Сакара завещал эту землю Чивауре, Чиваура – Ньямадзиве, Ньямадзива – Кубине, Ку- бина – Цаце, Цаце – Гвиндо, Гвиндо – Дзеке, Дзека – Муди- ме, Мудима – Кение, а потом пришли белые и отняли у нас нашу землю. Сначала предложили продать им ее за шестьдесят долларов, потом пригрозили тюрьмой, а потом просто сожгли всю деревню. А когда пришел Смит, они предложили нам выкупить у них ту землю, которую они у нас отняли, и назвали такую цену, о какой никто из нас не мог и помыслить В 1965 году белое правительство Южной Родезии во главе с премьер-министром Яном Смитом провозгласило независимость от Великобритании. В это же время началось и африканское освободительное движение, известное как Вторая Чимуренга (Первой Чимуренгой называли неудавшееся восстание против британских колонизаторов в 1896–1897 годах. В отличие от Первой Вторая Чимуренга продлилась пятнадцать лети в конце концов увенчалась успехом Смит пошел на попятную. Страну переименовали в Родезию-Зим- бабве. Дальше следует история противостояния между партиями ЗАПУ и ЗАНУ-ПФ. Первую возглавил Джошуа Нко- мо, вторую – Роберт Мугабе. Кроме прочего, это был еще и раскол по национальному признаку ЗАПУ поддерживали ндебеле, ЗАНУ-ПФ – шона. Анамнез жизни Мугабе не вполне соответствует привычному образу африканского диктатора это не ражий детина Иди Амин и не безжалостный подполковник Менгисту Хайле Мариам. Интеллектуал с оксфордским английским, бывший учитель, англофил, любитель крикета и Грэма Грина, обожатель английской королевы, пожаловавшей ему рыцарский титул, Мугабе принадлежит к иному типу тиранов, особенно распространенному почему-то именно в южной части континента. Он – той же породы, что замбийский Кеннет Каунда (тоже, кстати, бывший учитель, ангольский поэт-правитель Агостиньо Нето и малавийский доктор Ха- стингс Камузу Банда. Из них из всех Мугабе оказался самым живучим. Он провел семь лет в партизанских отрядах и одиннадцать лет в тюрьме. За свою долгую жизнь он проделал путь от героя освободительного движения до героя Осени патриарха. И, подобно персонажу Маркеса, давал приют свергнутым диктаторам других африканских держав, включая того же Хайле Мариама. Придя к власти, Мугабе провозгласил Зимбабве многорасовым, многонациональным государством, где все граждане, черные и белые, шона и ндебе- ле, равны перед законом и связаны братскими узами. «Шона и ндебеле – братья навек, – заверил он оппозицию из Ма- табелеленда. После чего бросил свою Пятую бригаду на по В 2008 году Мугабе был лишен этого титула давление мятежа в Энтумбане и устроил там геноцид «Гу- курахунди» (Чистка, в результате которого погибли двадцать тысяч ндебеле. Ив тоже время, умиляясь собственному великодушию, предоставил поверженным врагам Джошу Нкомо и Яну Смиту места в парламенте. Оставайтесь снами воззвал он к белым гражданам, – мы не причиним вам вреда. После чего издал указ о земельной реформе, и тысячи белых фермеров лишились своих земель. Их сгоняли с ферм, заставляя перед уходом эксгумировать тех, кто был похоронен на семейном кладбище. Согласно поверью шона, селиться рядом с чужими могилами – плохая примета бывшие хозяева должны унести с собой своих мертвецов. Отныне эта земляне принадлежит им, даже если их пуповины зарыты здесь в согласии с африканской традицией. Как известно, тоталитарные режимы – благодатная почва для литературы. Зимбабве, где за пятнадцатилетней диктатурой Яна Смита последовала тридцатилетняя диктатура Роберта Мугабе, в этом смысле не исключение. К сожалению, из всего списка зимбабвийских писателей, чьи произведения заслуживают внимания, на русский переводились только Чарльз Мунгоши, Уилсон Катийо и нобелиатка Дорис Лес- синг. На Западе же разговор о современной литературе Зимбабве начинается, как правило, с Дамбудзо Маречеры (Африканский poète maudit, учившийся у битников и французских сюрреалистов, безумец, бунтарь, прожигатель жизни, необузданно стихийный и стихийно талантливый такова легенда, сложившаяся вокруг имени Марече- ры. У него была трагическая судьба. Сын служанки и работника морга, он был вундеркиндом и, хотя рос в непредстави- мо тяжелых условиях, сумел поступить сначала в Университет Родезии, а затем в Оксфорд, но недоучился, был отчислен за антисоциальное поведение, бомжевал на улицах Лондона, спал на парковой скамейке (где и написал свою главную книгу Обитель голода вернулся в Зимбабве в надежде начать новую жизнь, но тотчас рассорился со всеми и вся, снова оказался бездомным, злоупотреблял алкоголем и наркотиками и умер от СПИДа в возрасте тридцати пяти лет. Его проза галлюцинаторно-метафорична, ее основа невысказанная боль, ставшая настолько привычной, что уже как бы и не нуждающаяся в выходе, но дающая начало этому странному, иносказательному письму. Увы, в больших количествах читать это невозможно, через несколько страниц голова идет кругом, и новаторство Маречеры, столь восхваляемое академиками-африканистами, начинает казаться просто претенциозной чушью. Куда интереснее читать воспоминания его немецкой подруги Флоры Вейт-Уальд – о нем и его окружении, оком- пании молодых интеллектуалов, в которую входили Чарльз Мунгоши, Уилсон Катийо, Шиммер Чинодиа, Ченджераи Хоув, будущие классики постколониальной литературы. К тому же кругу принадлежала и Ивонн Вера, испытавшая сильное влияние Маречеры, но куда более внятная и, намой вкус, более талантливая, чем он сам. Там, где причуды Маре- черы смахивают на шизофренический бред, выдающий себя за поэзию, у Веры – поэзия настоящая, та, в которую проникаешь не сразу, но, проникнув, испытываешь от чтения истинное наслаждение. Впрочем, главной писательницей этого поколения в Зимбабве считается не Вера, а Цици Дангарембга, автор романа Беспокойные обстоятельства, зачисленного газетой The Guardian в десятку лучших африканских романов XX века. Беспокойные обстоятельства увидели свет в 1988 году, а в м вышло продолжение под названием Это плачевное тело. Та же героиня, независимая и неуживчивая Там- будзаи, в новых обстоятельствах. Новая книга была бы хороша, если бы ненавязчивый литературный прием, режиссерская находка – повествование от второго лица. Вместо «Тамбудзаи идет по улице пишется Ты идешь по улице» и так далее. Эту находку мы уже видели у сомалийца Нуруд- дина Фараха в романе Карты, да ион, кажется, был далеко не первым, кто к ней прибегал. Дангарембга пишет не в пример лучше Фараха, но беспрестанное тыканье мешает восприятию текста. А может быть, дело даже не в этом, а в том, что за тридцать лет, прошедшие с момента публикации Беспокойных обстоятельств, зимбабвийская литература вышла на другой уровень, авторы нового поколения пишут куда лучше, чем их предшественники, и проза Дан гарембги уже не поражает, как когда-то. Новое поколение – это Брайан Чиквава («Хараре-Норт»), Новайолет Булавайо (Нам нужны новые имена, Александра Фуллер (Не подходите к собакам сегодня ночью» 389 ), Иэн Холдинг (Что случилось снами, Новуйо Тшума («Дом из камня. Это множественность нарративов как воплощение того самого многорасового и многонационального государства, которое сулил зимбабвийцам Роберт Мугабе. Чиквава и Булавайо пишут о жизни чернокожих эмигрантов; Холдинг и Фуллер – об опыте белых зимбабвийцев при Му- габе; Тшума – о ндебеле. Казалось бы, здесь, как ив ЮАР, можно говорить о нескольких обособленных традициях дескать, у белых своя литература, у черных – своя, у цветных своя. Нов данном случае это не так у белого зимбабвийца Холдинга куда больше общего с чернокожей ровесницей Бу- лавайо, чем с белой предшественницей Дорис Лессинг. Возможно, в инаугурационных посулах Мугабе что-то все-таки было. Недаром в Зимбабве возник такой феномен, как рок- группы, которые состоят преимущественно из белых музыкантов, но поют при этом на шона и ндебеле (причем некоторые продолжают петь на этих языках даже после эмиграции в Европу. Впрочем, дело тут, конечно, не в политике Му- габе, а во времени. Новое поколение, к которому принадлежат Холдинги Булавайо, живет в мире Интернета, Фейсбу- ка, Твиттера, Ватсапа, и эти способы коммуникации стирают В оригинале «Don’t Let’s Go to the Dogs Tonight». многие из прежних границ. Булавайо эмигрировала в Америку в подростковом возрасте, и, читая ее замечательный мемуар, я обнаруживаю, что ее эмигрантское детство очень близко по ощущениям к моему собственному. Тот факт, что я родом из России, а она – из Зимбабве, оказывается малозначащим. Что же касается литературных родословных, информационная и коммуникационная открытость новой эпохи дает порой самые удивительные результаты. Все наследуют всем. Александра Фуллер называет себя ученицей Ци- ци Дангарембги, Иэн Холдинг продолжает линию Кормака Маккарти и Дж. М. Кутзее. Все это вполне закономерно. Но вот перед нами книга тридцатилетней зимбабвийки Но- вуйо Тшумы. С первых же страниц становится понятно, что эта молодая писательница прочла все, что можно и нельзя, от средневековой поэзии до канона западной философии. Она легко управляется с идеями Бергсона и Витгенштейна, уместно и остроумно использует их, не утомляя при этом читателя своей эрудицией, не выставляя ее напоказ. Она читала всех, но чем дальше я читаю ее виртуозную книгу, тем больше утверждаюсь в своем мнении, что главный учитель Тшумы – Владимир Набоков. Это у него она училась отношению к слову, построению сюжета, вниманию к деталям. И мне кажется, учитель, известный своей требовательностью и категоричностью «strong opinions», остался бы ею доволен |