Книга Текст предоставлен правообладателем
 Скачать 2.9 Mb.
|
|
11. Сомалийская кухня В Гарлеме, в пестром столпотворении Маленького Сенегала есть сомалийское кафе, единственное навесь Нью- Йорк, с предсказуемым названием Могадишо. Это – представительство Восточной Африки в Западной, встреча двух полюсов, East meets West, ибо самая западная точка Африканского континента находится именно в Сенегале, а самая восточная – именно в Сомали. На тротуаре у дверей заведения выставлена тахта, на которой могут отдохнуть все желающие клиенты или просто прохожие, усталые путники, гар- лемские бомжи. Продавленная тахта, занимающая полтро- туара, всеприимна, как «арда», палатка перед жилищем сомалийского кочевника, предназначенная для приема гостей. По традиции дальше «арды» пришельцу дороги нет. В само жилище гость имеет право войти лишь в том случае, если ему грозит опасность. Нов гарлемском Могадишо многовековой запрет снимается двери этого дома открыты для всех. Внутри пахнет специями и курительными палочками: после еды в сомалийских домах принято окуривать комнату благовониями. Интерьер минималистичный, единственное настенное украшение – вырезанные из дерева закорючки и завитки сомалийского алфавита «османья», изобретенного в 1922 году поэтом-правителем Османом Юсуфом Кена- дидом и отмененного вначале семидесятых, после прихода к власти Сиада Барре. До «османьи» у сомалийцев было арабское письмо, а после латиница. В стране, где большинство населения до недавнего времени было неграмотным, каждый новый узурпатор власти считал своим долгом провести реформу письменности. В нынешнем Сомали фактически нет правительства есть микрозоны, контролируемые предводителями кланов, оружейными баронами, известными как Южный пахан и Северный пахан. Им до фени любая грамота, хотя, как ни странно, сих приходом в Могадишо расцвела газет- но-журнальная индустрия и сейчас там выходит в несколько раз больше периодических изданий, чем при Сиаде Барре. Все книги и пресса – на латинице, но и недолговечная «осма- нья» до сих пор не потеряла актуальности в некоторых кругах она стала символом несбыточной мечты о национальном возрождении. Обо всем этом мне поведали хозяйка кафе Мона и шеф- повар Джамаль. Поначалу я решил, что они, будучи мужем и женой, владеют заведением вместе. Оказалось, ничего подобного она – владелица, он – наемный работники супружеской связи между ними нет. Есть связь родственная, да и то неблизкая просто они принадлежат к одному клану. «Имейте ввиду, что клановое родство для сомалийцев важнее всего на свете. Джамаль родом из Могадишо, Мона – из портового города Кисмайо, но выросла в Швеции, куда ее семья эмигрировала через Кению и Замбию. До того как стать ресторатором, она работала финансовым аналитиком в Сити банке. Джамаль же в прошлой жизни был социальным работником. В первый раз, когда я появился в Могадишо, на меня посмотрели с недоверчивым удивлением. Потом я стал бывать там довольно часто, и, поскольку клиентов всегда было мало, а иногда и вовсе не было, Мона с Джамалем были рады беседе. Я с интересом слушал, как они спорят о том, где говорят на более правильном сомалийском, в Могадишо или Пунтленде. Какой из диалектов следует считать эталоном, «маи терре» или маха тири»? Так некоторые уроженцы Москвы и Питера, уже тридцать лет как живущие в Нью- Йорке, до сих пор ломают копья на предмет «поребрика» и бордюра К сомалийцам нужно относиться с пониманием, – говорила Мона, – у нас была долгая и ужасная война. До войны люди были свободнее. Женщины не носили никаб. Носили гунтину, это вроде сари, очень красиво, из дорогой ткани, а поверх накидывали газовую шаль. Общество было более открытым, все говорили на нескольких языках. Мой отец владел арабским, английским, итальянскими немножко русским. Сейчас такого уже не встретишь, сомалийцы не чтут образование так, как другие африканцы. После войны люди стали фанатичными, все ударились в религию. Причем не только те, кто остался в Сомали, но и у нас в диаспоре тоже. В диаспоре даже больше. Трудно сказать почему Из-за эмиграции, вот почему, – подключался Джамаль. – Люди потеряли родину, оказались среди чужих, чьих обычаев они не понимают, а те не понимают их. В таких случаях человек всегда ищет опору в своей религии, это нормально. То же самое ив Сомали там была война, а теперь там хаос. Нужна твердая опора. Шариат дает такую опору, но одного шариата недостаточно. Нужен сильный лидер, который примирил бы все кланы клан Дарод из долины Джуба, и клан Дир с северо-запада, и Хавие, сынов Ирира, и клан Исак из Харгейсы, и Рахавейн… Все должны сидеть за одним столом. Для этого нужно избавиться от Северного пахана и Южного пахана. Нам нужен такой лидер, как ваш Путин. Джамаль входил в раж, тряс своей рыжей от хны бородой. От его националистических воззрений становилось не по себе, особенно когда он принимался перечислять угнетателей, от которых натерпелся сомалийский народ арабы, персы, итальянцы, русские, американцы Нов критический момент Мона всегда напоминала ему, что я, как и они, эмигранта все эмигранты – собратья по несчастью. К тому же я – африканофил, друг африканцев и, что не менее важно, их клиент, то есть гость, а сомалийцы славятся своим гостеприимством Увещевания хозяйки действовали безотказно, и Джамаля бросало в другую крайность он лез брататься, как пьяный, и снова тряс бородой, уверяя меня в своем неизменном благорасположении. До того как Мона убедила его променять поприще социального работника на поварской колпак, Джамаль жил в Миннесоте. По не вполне понятным причинам основная часть сомалийской диаспоры осела именно там. Есть какая-то предыстория, связанная с Волонтерским агентством, которое озаботилось судьбами беженцев из Сомали. Сами беженцы, умудренные советским опытом, остроумно окрестили это агенство ВОЛАГом. Их тоже сослали на севера, хотя, разумеется, никакого сравнения между Миннесотой и Колымой быть не может. В Миннесоте благодать, только что холодно. Там живут мои друзья, Янислав и Инна Вольфсон. Слава – замечательный русский поэт и американский врач. Он, как никто, знает сомалийскую диаспору Миннесоты это его пациенты. Но ив Нью-Йорке, водном из госпиталей, где мне довелось работать, был свой сомалийский сектор врачей и пациентов. Они и указали мне дорогу в кафе Могадишо. Если быть совсем точным, это была пациентка по имени Халима; она приходилась Моне какой-то родственницей (Все сомалийцы друг другу родственники Как там наша бедная Халима? – беспокоится Мона. Вы не знаете, доктор Она была у меня на приеме около недели назад. Кажется, все лучше, чем можно было ожидать Иншаллах. А знаете, доктор, о чем я подумала Вы объездили всю Африку, а в Сомали до сих пор не бывали. Это нехорошо. Сомалийцам тоже нужна медицинская помощь Я бы с радостью, но, во-первых, у меня там нет никаких контактов, а во-вторых ив главных, там ведь до сих пор очень опасно, разве нет Опасно на юге, в Могадишо. А на севере, в Сомалилен- де, совсем неопасно. Поезжайте в Харгейсу. Моя сестра всю жизнь прожила в Швеции, а недавно вернулась и открыла в Харгейсе клинику физиотерапии. Хотите, я вас с ней свяжу Ноя ничего не знаю про физиотерапию. Я, как вызнаете, врач-онколог. – Какая разница, главное, что врач В Харгейсе выбудете нарасхват. Незадолго до этого разговора я получил еще одно приглашение в Харгейсу: великая писательница земли Эфиопской Мааза Менгисте на парус кенийцем Билли Кахорой участвуют в организации литературного фестиваля в Сомалиленде. Мааза приглашает друзей-писателей, оговариваясь при этом, что она сама слабо представляет себе, как это все будет выглядеть ни она, ни Билли в Сомалиленде никогда не были. «Но ты же у нас любишь африканские приключения. Люблю не то слово. Может, и впрямь податься в Харгейсу, совмещая литературу с физиотерапией * Знакомство с африканской страной, особенно такой, как Конго или Сомали, всегда происходит по схеме гегельянской диалектики. Тезис и антитезис дают синтез. Первая стадия тезис – это то, что нам показывают в новостях. Всякий, кто смотрит телевизор, знает в Сомали пираты, террористы «Аль-Шабаб», нескончаемые войны, беззаконие и нищета словом, ад кромешный. Ни один нормальный человек не поедет в такое место. Только безрассудные любители риска и острых ощущений те, кто готов пуститься вовсе тяжкие ради адреналина и возможности сказать Я это сделал. Двадцать лет назад я и сам был из таких. Теперь же идея поездки вгорячую точку только потому, что там опасно, мне, сорокалетнему, не близка. Но вот наступает стадия более подробного заочного знакомства антитезис. Теперь ты черпаешь информацию не из новостей и тем более не из голливудских боевиков вроде «Черного ястреба. У тебя есть друзья сомалийцы, ты читаешь роман Ширин Рамзанали Фазел Вдали от Могадишо, где описывается город, как он выглядел в середине прошлого века итальянская колониальная архитектура бок о бок со средневековым арабским зодчеством, кинотеатры и кафе с названиями «Пергола» или Неаполь, разговоры о социализме и панафриканизме, приток молодых специалистов, получивших образование в СССР и Китае, мода на китайские цацки и американский джаз, расцвет сомалийского фанк-н-джаза «дур-дур»… Из этого чтения и этого общения ты узнаёшь о существовании Могадишо, где никогда не запирали двери домов о Сомали, где есть не только пираты но и поэты. «Страна поэтов, именно так. Недаром там устраивают литературный фестиваль с мастер-классами. За пределами Африканского Рога сомалийская литература известна двумя именами классик Нуруддин Фарах сего неподъемными трилогиями и молодая англичанка сомалийского происхождения Надифа Мохамед с ее эмигрантским нарративом. Однако в самом Сомали, где все от полицейского до погонщика верблюдов сочиняют стихи, эти имена малоизвестны. Дело в том, что многие сомалийцы, включая тех, кто живет стихами, неграмотны. Они никогда не прочтут тягомотную эпопею Фараха Кровь на солнце. Зато они помнят наизусть все стихи Мохамеда Хадрави. Хадрави – народный поэт, бард во всех значениях слова, Гомер и Высоцкий водном лице. Поклонники называют его сомалийским Шекспи- ром. По переводам ничего невозможно сказать. Переводы его поэзии (во всяком случаете, что мне попадались) не впечатляют. Но если вся нация от мала до велика помнит наизусть полный корпус его стихов, с этим не поспоришь. Если бывший президент компании «Дахабшиль», которой принадлежит шестьдесят процентов рынка денежных переводов на Сомалийском полуострове (фактически эта компания выполняет роль центробанка), бросил все, чтобы стать личным секретарем и хранителем архива Хадрави, это о чем-то говорит. Вначале шестидесятых Хадрави прославился как мастер любовной лирики, а после прихода к власти Сиада Бар ре – как борец с кровавым режимом. Сиад Барре – тоже, кстати, поэт – даже ненадолго упек егоза решетку, нов целом отнесся на удивление гуманно. Сам Хадрави рассказывал так после двух месяцев тюремного заключения тиран вызвал его к себе для разговора сглазу на глаз. Ты поэт, и я поэт, но твои стихи – это не то, что нужно нашему народу. Засим Хадрави отпустили. Чудеса, да и только. Есть и другие, не менее чудесные истории времен диктатуры Си- ада Барре. Например, про политзаключенных, которые всей тюрьмой читали Анну Каренину», передавая текст по буквам из камеры в камеру с помощью азбуки стуков. При ближайшем рассмотрении Сомали оказывается куда более интересным местом, чем ты предполагал. Это относится и к сомалийской кухне. Ужин в кафе Могадишо начинается с пирожков «самбуса» – единственного, что объединяет все восточноафриканские кухни. Самбусы едят ив Эфиопии, ив Кении, ив Судане. В Сомали к пирожкам подают подливу «шидни» из йогурта с чесноком, лаймом, сахаром, тамариндом, кинзой и большим количеством перца чи- ли. Этим соусом поливают и лепешки «анджиро», в которые заворачивают вяленое мясо или тушеные овощи. Те, кто знаком с эфиопской кухней, могут подумать, что «анджиро» тоже самое, что эфиопская «ынджера», но это не так. Ын- джера – тонкий блин из перекисшего теффового теста, тогда как анджиро – толстые лепешки, похожие скорее на лаваш. Два разных блюда с одними тем же названием. Так тунисский «тажин» – яичная запеканка с мясом и сыром – не имеет ничего общего с тажином марокканским. Итак же сомалийская смесь специй сильно отличается от эфиопской, хотя называются обе одинаково «митмита». В сомалийскую мит- миту входят кардамон, соль, гвоздика, кориандр, имбирь, мускатный орех, кайенский перец, черный перец, паприка и перец чили. Эту смесь добавляют чуть лине вовсе блюда, включая каши. Типичный сомалийский завтрак каша со специями и чай с кунжутным маслом. Некоторые, правда, предпочитают завтракать супом, который приправляют той же митмитой. Иногда вместо чая пьют «фитмо» (напиток из гибискуса, мало отличающийся от египетского кар- каде») или сладковатое верблюжье молоко. Саму верблюжатину едят редко, это деликатес. У Моны с Джамалем она появилась вменю лишь однажды – вдень рождения хозяйки. Если бы меня не предупредили заранее, я бы подумал, что это – просто сухая говядина. Козлятина, которая у сомалий- цев считается повседневной пищей, куда вкуснее. Особенно если ее готовить так, как это делает Джамаль. Жаркое из козлятины («хириб али) – его коронное блюдо. Самое известное сомалийское блюдо называется федерация. Оно вошло в обиход в период итальянской оккупации. На правую половину тарелки кладут золотистый рис басма- ти (в качестве красителя используется куркума), на левую макароны в белом соусе, а в середину – листья кинзы или еще какую-нибудь зелень. Выглядит как флаг, отсюда и название. Вопрос только, какая федерация имеется ввиду Флаг Сомали выглядит совсем иначе белая звездочка наго- лубом фоне. Так или иначе, федерацию с козлятиной можно считать национальным блюдом Сомали. Если верить путешественнику Деннису Джонсону, для большинства сома- лийцев оно и вовсе единственное (Кроме макарон с козлятиной, тут ничего не едят. Разумеется, Джонсон утрировал есть еще курица в манговом соусе, есть сур (кукурузная каша с молоком и вяленым мясом, «камбуло» (рис с фасолью адзуки в томатном соусе Все же богатой и разнообразной эту кухню не назовешь. Но мне нравилось все, чем кормили в Могадишо, даже банан, который у сомалийцев подают к любой трапезе, как у русских – хлеб. Когда-то Сомали был самой настоящей банановой республикой главным производителем бананов в мире. Возможно, эта традиция осталась с тех времен. Третья стадия (синтез) – это поездка в страну, о которой ты заочно узнал столько интересного. Было бы наивным полагать, что реальность будет хоть отдаленно похожа на описания из книги Ширин Рамзанали Фазел. Ты уже провел достаточно времени в Африке, чтобы представить себе эту реальность, начиная с погранично-таможенной нервотрепки в аэропорту бюрократическая волокита, невразумительные придирки (У вас неправильно оформлена виза, длительные прения ив конце концов – обязательная дача взяток. Потом – город, где главная достопримечательность – старый МиГ, гниющий посреди центральной площади как вечное напоминание об Огаденской войне. Одноэтажные дома, все как один выкрашенные в белый цвет, немощеные улицы, покрытые песком, как в Тимбукту. Горы мусора, бесконечные ряды лачуга где-то на окраине – виллы (по здешним меркам роскошные, в которых окопались немногочисленные экспа- ты. Говорят, в тот день, когда был свергнут Сиад Барре, обезумевшая толпа взяла приступом не только тюрьму, но и психбольницу и даже зоопарк. Зэки, психи и дикие животные заполонили улицы в ознаменование наступившей анархии. В наши дни на улицах уже не увидишь льва или крокодила, но полчища облезлых уличных котов, собак, коз, обезьян, стаи стервятников и марабу делают прогулку по городу малоприятной. И то сказать, хоть городи считается безопасным, передвигаться по нему рекомендуется только в сопровождении вооруженной охраны. Охранники – молодые люди в изношенном обмундировании от щедрот покойного благодетеля Каддафи. У них красные выпученные глаза, они вечно держат за щекой наркотическую жвачку из листьев кати у тебя нет ни малейшей уверенности в том, что, если в их услугах возникнет необходимость, они защитят тебя от других таких же, как они, красноглазых, ошалевших отката молодчиков. Ты ловишь на себе любопытно-недружелюбные взгляды горожан, мужчин в саронгах и женщин в никабе, стараешься не заглядывать никому в глаза, придаешь своему лицу отсутствующее выражение. Тебя возят на обязательные экскурсии верблюжий рынок, где ты прикладываешь максимальные усилия, чтобы не задохнуться от вони пещеры Лас- Гиль с наскальными изображениями, которым, по мнению археологов, больше десяти тысяч лет (увы, после трех часов езды выясняется, что эти пещеры в настоящий момент закрыты для посетителей). Культурный центр Харгейсы, где проводится фестиваль, похож на медресе. Состав участников эклектичен африканские писатели (из знаменитостей, кроме Маазы и Билли, здесь еще Надифа Мохаммед и Зукисва Вонер), африканисты из Европы, представители каких-то малопонятных НПО, владелица книжной лавки в Гейдельберге. Вас приглашают на ужин во дворце президента, где вы в течение трех часов слушаете длинные речи правительственных функционеров и спонсоров из «Red Sea Cultural Foundation»; потом перед вами выступает эстрадный певец, кумир всех девушек Со- малиленда, в строгом черном костюме и черных очках. Все расписано по минутами участникам строго-настрого воспрещается отлучаться куда-либо без охраны и ведома дирекции фестиваля. Пару раз вам все-таки удается улизнуть двоюродный брат Надифы, бывший военный, вызывается показать вам окрестности, выедете в пригород, на ферму, где у них с Надифой живут какие-то родственники и где вас угощают фруктовым соком. Заезжаете на рынок, где женщины могут купить традиционное платье, а мужчины – футболку с гангстерской надписью «Straight Outta Hargeisa». Ты щелкаешь телефонной камерой, стараясь запечатлеть бытовые моменты как мужчины снимают обувь и моют ноги перед входом в мечеть как официант из эфиопского кафе через дорогу от гостиницы бреется, стоя над лужей и глядясь в нее, как в зеркало. Фотографируешь ты и разнообразные попытки украсить этот быт пластмассовые фрукты, прикрепленные с помощью присосок к лобовому стеклу такси странную настенную роспись, где карандаш превращается в ракету. Но из этих фотографий, как и из самих попыток сделать город более привлекательным, не выходит ничего путного. Ты глядишь в окно машины на бесконечную пустошь, которая по-сомалийски называется «мий»: колючие кустарники, термитники, пыль. Один из попутчиков, кладезь местных пословиц и преданий, рассказывает тебе, что термитники («думдумо») считаются обиталищами злых духов и что на эту тему есть знаменитые стихи в классической форме «мансу-голед». У него в запасе много стихов, много легенд например, про солнце, которому нужно каждый день давать пищу, чтобы оно вернулось наследующий день, как прирученный зверь. Ты старательно записываешь все, что он рассказывает. Эти байки станут твоим главным приобретением за всю поездку. Ибо что, кроме них, достойно упоминания? Лачуги? Мусор Антисанитария? Отравление в лучшем ресторане города, где и вправду ничего нет, кроме козлятины с макаронами Почти все это было известно заранее – из новостей или голливудских фильмов. В конечном счете синтез оказывается куда ближе к тезису, чем к «антитезису». Но он все-таки не тождественен тезису, как, должно быть, полагают те, кто никогда не сунется дальше Турции и Египта. Возможен и другой ракурс Мааза, видя все тоже самое, не устает умиляться и восхищаться Харгейсой. Ей в Сома- лиленде безоговорочно нравится, и я понимаю почему. Эта страна соседствует с ее родной Эфиопией. Все, что ее здесь окружает, одновременно и ново, и знакомо. Такое полуузна- вание особенно радует людей вроде Маазы или меня – тех, кто давно уехал из страны, где родился. Давно забытый вкус детства. Так прошлым летом в Тбилиси, где еще видны следы советского прошлого, мне все было мило отчасти из‐за этой «почти узнаваемости. Тем временем Маазе по ее собственным словам в Грузии было интересно, ноне слишком комфортно. Вероятно, как выходцу из России – в Сомалиленде. |