Книга Текст предоставлен правообладателем
 Скачать 2.9 Mb.
|
|
12. Суданская кухня В конце восьмидесятых у дедушки с бабушкой на полке стояла книга избранных произведений Тайиба Салиха Сезон паломничества на Север (кроме романа, давшего название сборнику, там были еще повести Свадьба Зейна» и «Бендер шах. Дедушка с бабушкой, кажется, и сами не знали, как эта книга у них оказалась. Толи в нагрузку к ка- кому-то подписному изданию, то ли подарил кто. Во всяком случае, они ее не читали. Зато я, разумеется, прочел и таким образом узнало том, что существует Судан, огромная страна где-то на краю арабского мира. Мое воображение рисовало смутно-красочные картины, ив них, как ив самой книге, не было ничего от той жизни, которую я увидел четверть века спустя. Ни пустынных улиц, оглашающихся протяжными натужным азаном; ни людей в плотных джалаби- ях, бредущих по этим улицам навстречу кромешной песчаной буре ни жилищ «забала», построенных из смеси глины с навозом, источающих зловоние после дождя ни вечных присказок «иншаллах» (волей Аллаха) и «валахи» (Аллахом клянусь, ни столь же вечного чиновничьего тали букра» (приходите завтра. И даже четверть века спустя, когда мыс дружком Прашантом толкались в очереди за визами, чтобы пересечь суданскую границу из Эфиопии, мои познания о том труднодоступном месте, куда мы стремились попасть, были ненамного глубже, чем в детстве. Но еще до нашего с Прашантом безрассудного путешествия я ввязался в другую авантюру в городе Олбани, где живут мои родители. Приехав навестить их на зимние праздники, я взял такси от железнодорожной станции «Олба- ни-Ренсселер». По дороге разговорился с водителем, как выяснилось, суданцем, поведал ему о своей любви к Африке, на что он неожиданно пригласил меня к некоей тетушке, гениальной стряпухе, обихаживающей суданских эмигрантов со всего Восточного побережья. По его словам, только у этой тетушки, в ее тесной, но уютной квартире, можно было за скромную плату отведать настоящей суданской кухни. Фокус, однако, состоял в том, что попасть в ее ресторан на дому можно было исключительно по приглашению либо по протекции. В общем, все звучало не подозрительно даже, а просто нелепо – ничем, кроме как надувательством, это быть не могло. Но человеческая психика работает удивительным образом если изощренную махинацию сразу хочется раскусить, перехитрить того, кто пытается перехитрить тебя, то самая незатейливая разводка зачастую действует безотказно, передней вевозможно устоять. Иными словами, я согласился. Все оказалось правдой – и тетушка, и тесная квартира с минимумом мебели (вместо стульев – напольные подушки, и суданские эмигранты, семь или восемь суровых мужчин. Они сидели, вернее возлежали на подушках в ожидании трапезы. Моему появлению как будто не удивились. С готовностью перешли на английский, продолжая текущую беседу, но и любезно делая необходимые сноски, чтобы ввести меня в курс дела. Говорили о своей нелюбви к «джунуби», жителям Южного Судана. Это было еще до раздела, когда Север и Юг, Хартум и Джуба, были частью единого государства, чьи границы были некогда прочерчены по прихоти англичан. Север – нубийцы, потомки мероитов, живущие по шариату и причисляющие себя к арабскому миру. Юг – нилотские племена динка, нуэр, ачоли, шиллук и другие полухристиа- не-полуязычники, сородичи кенийских масаи. Мои собеседники были северянами. Южных соседей они почитали безбожниками, бездельниками, распутниками, пьяницами, преступниками и дикарями. В доказательство приводились примеры из жизни кое-кто из присутствующих знавал одного, а то и двух «джунуби», проявивших себя самым неприглядным образом другие, хоть и не сталкивались лично, были вдоволь наслышаны о диких выходках нилотских безбожни- ков. В какой-то момент я подумал, что есть только один способ заставить их свернуть с «джунубийской» темы признаться в том, что я еврей. Что было бы Вероятно, ничего, хотя для евреев у них наверняка было припасено не меньше хлестких эпитетов, чем для нилотов. Но суданская культура гостеприимства не поощряет застольных конфронтаций, так что, если б я и впрямь отважился заявить о своем еврействе, в ответ скорее всего услышал бы что-нибудь умеренно приязненное, почти необидное. Вполне возможно, что они и сами догадались, кто передними. И все же я на всякий случай решил не проверять. Вместо этого попытался перевести разговор на тему культуры – вспомнил, как в детстве читал замечательного Тайиба Салиха, а в юношестве смотрел фильм великого Гадаллы Губара Песнь Хартума. Суданцы нехотя изобразили восхищение моими познаниями. К счастью, в этот момент принесли еду, отчего все пришли в самое благодушное настроение, и остаток вечера наше общение было таким приятным, как если б мы пили не приторный каркаде, а запретный финиковый арак. Теперь они рассказывали мне про эль Махдийю», золотой век суданской истории, когда все жили в согласии и страной правил просвещенный суфий, вождь освободительного движения, ведущий свою родословную от самого пророка. Он проповедовал умеренный ислам, любовь и веротерпимость. При нем Судан процветали процветал бы до сих пор, если бы не этот выскочка и узурпатор власти, Омар аль-Башир, перевернувший все с ног наголову. Звучало убедительно, и только уже потом, заглянув в Википедию, я обнаружил несосты- ковку – то ли мои собеседники зачем-то смешали все карты, то ли я сам все неправильно понял. Суть, однако, была в том, что великий суфий Мухаммад Ахмад аль-Махди отнюдь не был поборником веротерпимости, а эпоха эль Махдийя» запомнилась как время особенно жестоких гонений на иноверцев, сожжений небогоугодных книги так далее. Приверженцем умеренного ислама был Садик аль-Махди, праправнук Мухаммада Ахмада. Этот и вправду проповедовал вселенскую любовь и веротерпимость. Но его правление вряд ли можно назвать эпохой, так как правил он всего два или три года, после чего к власти пришел бессменный Омар аль-Ба- шир. Таким образом, история про золотой век Судана, грубо сотканная из лоскутов реальной истории, оказалась небо- лее чем застольной байкой. Возможно, ее придумали на ходу, чтобы развлечь невзыскательного слушателя. Или жена- оборот рассказчики долго обкатывали ее, тасуя и опуская неудобные факты, пока не поверили в нее сами. Впоследствии я еще несколько раз заезжал к хлебосольной тетушке, но про эль Махдийю» больше не слышал. Зато умудрился выведать у нее несколько рецептов. Скудная пища Сахеля (сушеное мясо, сушеная окра, арахисовая «дараба» или кексы из спирулины «дихе», добываемой из стремительно исчезающего озера Чад) в Судане обогащается веяниями из Египта. Тому, кто бывал на Ближнем Востоке, многие суданские блюда знакомы здесь тоже любят тахини, фалафель, кебаб, кюфту, фаршированные овощи («махши») и фул-медамес – традиционный завтрак во многих арабских странах. Суданский вариант «фул», как и египетский, готовят не из свежих, а из сушеных бобов. Бобы варят на медленном огне до пюреобразного состояния, затем перемешивают со свежими помидорами, жареным луком, овечьим сыром, яйцом и кунжутным маслом. Кроме того, здесь, как ив западной части континента, едят молохею («мула кудра») и окру («бамию»), но готовят их здесь совсем по-другому: с чесноком, кориандром и мясным бульоном. Окру в Судане и Египте не режут на тонкие ломтики, ату- шат целиком, поэтому она не дает той клейкой консистенции, как в западноафриканских блюдах. Используется также сушеная окра («уэка»), перетертая в порошок это уже чисто сахельское изобретение. Из «уэки» в Судане и Чаде варят соус мула уэка», в который добавляют лук, томатную пасту и вялено-копченую говядину «шармут», тоже традиционный продукт Сахеля. «Уэка» имеет совсем другой вкуси другую консистенцию, чем свежая окра, – от нее соус получается густым, ноне клейким, а по вкусу напоминает гороховый суп. Еще одно блюдо из «шармута» – «басико»: в него кроме копченой говядины идут тушеные листья «ньете» и перемолотые семена кунжута. Кроме того, меня научили готовить «агаше», суданский шашлык, натертый перечно-орехо- вой смесью, и «гиму», своеобразный плов из дробленого риса, жареной картошки и бараньего фарша. Суданские мясные соусы делятся на супообразные (мула) и те, в которых жидкость практически полностью выпаривается («табих»). И те и другие подают с «киссрой» или «асидой». Киссра – блин из перекисшего соргового теста (недаром рифмуется скисло, суданский вариант ындже- ры – хорошо сочетается с чечевичным «аддасом» (кто бы мог подумать, что простейшее блюдо – красная чечевица с жареным чесноком, лимонным соком и зирой – это так вкусно. Асида тоже готовится из теста, замешенного на перекисшей сорговой муке, но тут тесто не жарят, а варят из него густую кашу, которую потом отливают в специальную форму и оставляют на несколько часов. Остывшая асида имеет консистенцию плотного желе. Ее кладут в середину большого блюда и заливают – по краями в середине – горячим соусом вроде вышеупомянутых мула кудра» и мула уэка». Другой типичный соус – «рижла»: жаркое из баранины, красной чечевицы и кисловатых листьев портулака, приправленное кардамоном, кориандром и томатной пастой. Типичное вегетарианское блюдо – «ньете». Это простой рецепт из побегов коровьего гороха. Листья и стебли бланшируют, затем тушат с арахисовой пастой. Никаких дополнительных ингредиентов, только зелень, арахис и куриный бульон. Простои питательно. В суданский вариант баклажанной икры (салата асвад») добавляют ореховую пасту вперемешку с томатной; свекольный салат заправляют чесноком, оливковым маслом и лимонным соком. Из рыбы предпочитают нильского окуня, его запекают с овощами и сухофруктами (существуют и такие диковинные сочетания, как рыба с банановой пастой и финиками. На завтрак едят кашу из дагуссы, заправленную простоквашей, сахаром, лимонным соком и тахини (получается что-то вроде пшеной каши с халвой, либо пудинг из горьковато-душистых семян пажитника, перемолотых и вываренных в молоке («медиба хильбе»), либо густую простоквашу «миш» с суданской брынзой, чесноком, перцем чили и семенами калинджи. О суданском хлебосольстве знают все, кто вообще что-ни- будь знает о Судане. Кораническое почитание гостя и честность суданские национальные черты, выведенные, словно редкий биологический вид, в искусственной экосистеме, под неусыпным оком правителя Омара аль-Башира, хотя, разумеется, сам аль-Башир тут ни причем. Все это было и сто, и тысячу лет назад, а может, итого раньше – когда Судан был не Судана Керма, Куш, Мероэ, Нубия. Врожденная чистоплотность, исключающая возможность жульничества или воровства, вообще часто свойственна людям Сахеля, я заметил это еще в Мали. Все было так задолго до аль-Баши- ра – все, кроме присказки Здесь вам не Египет, здесь не обманут. Так успокаивают пугливых иностранцев гостеприимные и честные жители Хартума. Но, если верить моему приятелю Лонжезо, эта присказка вошла в обиход сравнительно недавно – вначале девяностых, когда вспыхнул очередной конфликт на предмет принадлежности Халаибского треугольника. Государственный режим не порождает и не формирует какие бы тони было национальные черты, но использует их, возводя в абсолют или низводя до плакатного лозунга перерабатывает их в стройматериал для забора, ограждающего от недружественных соседей. Лонжезо виднее, история африканских диктатур и политических конфликтов его профессия. До недавнего времени Лонжезо был нашим соседом по Лонг-Айленд-Сити. Обычно мы встречались с ним в спортзале и, пока крутили педали на тренажерах, обсуждали политику и политическую историю, о которых он знал не в пример больше моего. Диапазон его энциклопедических познаний простирался от ЦК КПСС до колониальной Африки он мог без подготовки резюмировать биографию Вудро Вильсона или Антониу Салазара. Говорил он складно, обстоятельно, с авторитетом, но и с юмором, с заразительным смехом; иначе говоря, он в полной мере обладал обаянием африканского интеллектуала. С ним было интересно. Потом мы познакомились ближе, он стал бывать у нас в гостях, и я узнал его собственную историю. Лонжезо из Малави, вырос в деревне недалеко от Лилонгве. Мать и отец умерли от СПИДа, когда он был ребенком, так что вырастили его какие-то тетушки. В Америку приехал по международной стипендии от университета Сетон-Холл, имея при себе восемьсот долларов, ничего не зная об этой стране, но будучи уверенным, что все получится. И получилось окончил аспирантуру Стэнфорда в области политологии, работает в ООН, занимает там важный пост, позволяющий ему приблизиться к сильным мира сего. На его странице в Фейсбуке – многочисленные селфи со всякими знаменитостями, от Сергея Лаврова до Арнольда Шварценеггера. Кроме того, работа дает ему возможность бывать там, куда обычным людям путь заказан (не то чтобы обычному человеку хотелось там побывать. До недавнего времени он был ответственным за миссию в Сомали. Сидя у нас за столом, Лонжезо рассказывало своих боевых вылетах в Могадишо. О том, каких в бронетранспортере на бешеной скорости везли из штаба ООН во дворец президента вся поездка заняла пять минут, но это были самые опасные пять минут в его жизни, а заодно единственная возможность увидеть город. Теперь же он живет в Судане. То есть мало сказать в Судане в Дарфуре. Он уехал туда на год в качестве заместителя главы администрации ЮНАМИД. Время от времени он пишет нам, его друзьям, разбросанным по свету, длинные письма, в которых он рассказывает о своей работе (переговоры с повстанцами, доставка гуманитарной помощи в самые неблагополучные районы) и о своей повседневности жара за пятьдесят градусов, полчища насекомых, ограниченный доступ к воде (на территории комплекса ООН водопровод работает шесть часов в сутки, кишечные инфекции (за последний месяц две вспышки дизентерии. Одно из писем заканчивалось неожиданной резолюцией По возвращении из Дарфура начинаю подыскивать себе жену. Сорок лет, пора обзаводиться семьей. Раньше я думал, что мне нужна женщина из Малави, но теперь понимаю, что это не так. С Малави меня уже мало что связывает. Хорошо бы африканку, но и это необязательно. Мне нужен человек, с которым можно говорить и думать на равных, а Африка сплошь патриархальна. Все же хорошо бы, чтоб она умела готовить. Вот как суданские женщины. После китайской еды навынос, которой ягодами питался в Нью-Йорке, их суп из сушеной окры пища богов 13. Египетская кухня Маленький Каир, граничащий с греческой Асторией в западной части Квинса, манит легкодоступной экзотикой этнического анклава несколько остановок на метро, и ты попадаешь виной, диковинный мир. Арабские вывески, жар мангалов, восточная сказка под названием Стайнвей-стрит. Летними вечерами тротуары заставлены столиками для клиентуры кафе и кальянных, и весь район высыпает на улицу, где завсегдатаи занимают привычные места, чтобы тянуть этот яблочный дыми мятный чай до утра. О чем говорят египтяне, мне невдомек, а не-египтяне за соседним столиком говорят об отдыхе в Хургаде и Шарм-эль-Шейхе. Обсуждают сознанием дела дескать, теперь это уже совсем не то, чтобы- ло, качество сервиса порядком испортилось, а вот десять или пятнадцать лет назад Маленький Каир, сувенирная реплика настоящего, служит им поводом для хвастливых воспоминаний где были, что видели, сколько заплатили. Я тоже вспоминаю, и воспоминания мои также предсказуемы, как сама туристическая программа. В Каире я был дважды. В первый раз – вовремя военного переворота, положившего конец недолговечному режиму Мухаммеда Мур- си, а во второй раз – совсем недавно. Дважды фотографировался на фоне Сфинкса и пирамиды Хеопса, дважды слушал лекцию в Египетском музее (во второй раз она оказалась куда более содержательной экскурсию вел профессиональный археолог, подрабатывавший гидом в период летних отпусков. Глазел на содержимое гробницы Тутанхамона, на папирус Книги мертвых и статую Рамзеса, на матрешку саркофагов для души Ка и тела Сах, ожидающих возвращения жизненной силы Ба, чтобы воскреснуть в Дуате 371 . Восхищался транссфеноидальным доступом и прочими достижениями древнеегипетской нейрохирургии. Тратился на благовонные масла, папирусы и другие дорогостоящие сувениры. Плавал по Нилу на экскурсионном пароходе, фотографируя закатные виды с верхней палубы, пока на нижней палубе толпу китайских туристов развлекали танцами живота и суфийской «танурой». Засвидетельствовал почтение великому городу в виде селфи на фоне Каирской башни, Алебастровой мечети, парка и мечети аль-Азхар, цитадели Салах ад-Дина, Золотого острова и рынка Хан аль-Ха- лили, старейшей в Каире коптской церкви и старейшей синагоги. Пялился в окно такси, изо всех сил стараясь запомнить эти пальмовые рощи между многоэтажками песочного цвета, эти купола с древним налетом бурой пыли, архитектуру Города мертвых, где мечети похожи на склепы, а склепы на мечети Загробный мир в древнеегипетской мифологии Нейрохирургический способ проникновения к основанию черепа через носовой ход, обеспечивающий минимальную травму мозгового вещества. Используется при удалении аденомы гипофиза и других опухолей основания черепа Теперь, слушая разговор бывших соотечественников за соседним столиком, я тоже выставляю мысленные галочки против достопримечательностей страны фараонов. Однако в моем случае само пребывание в Маленьком Каире не навевает никаких воспоминаний о Каире настоящем. Скорее наоборот когда я был в Каире, то и дело вспоминал родной Квинс и улицу Стейнвей. То, что ассоциируется у меня с Египтом, находится здесь, а не там. Оно и неудивительно: там я был, в сущности, проездом, а здесь жили работал в госпитале, обслуживавшем многочисленную коптскую общину. Было время, когда весь штат отделения онкологии в этом госпитале состоял из одних египтян. По выходным завотделением вел службу в коптской церкви, врачи священник водном лице. Его дочь Магда, жгучая брюнетка с глазами цвета морской волны, работала переводчиком с арабского на семнадцатом этаже, специально отведенном для пациен- тов-ВИПов из стран Персидского залива. Саудовские толстосумы требовали, чтобы их переводчиками были красивые девушки и чтобы эти девушки непременно носили ми- ни-юбки. Магде приходилось тайно переоблачаться в больничном туалете она не хотела, чтобы отец знало ее профессиональной униформе. Саму ее возмущала не столько форма одежды, сколько то, что семьи пациентов как-то не в меру требовательны. От Магды ожидалось, что она будет не только их переводчиком, но и нянькой, социальным работником, экскурсоводом, психотерапевтом. Одна семья, чей восьмидесятипятилетний патриарх лечился у нас от плоскоклеточной карциномы нёба, настаивала, чтобы в присутствии больного никогда не произносилось слово рак. Надо говорить инфекция. Он, мол, думает и должен продолжать думать, что огромная опухоль, из‐за которой ему пришлось удалить пол-лица, была всего лишь инфекцией. Я разыгрывал спектакль стой же покорностью, с какой Магда надевала свои мини-юбки. В качестве вознаграждения родные пациента носили мне гостинцы – разнообразные восточные сладости, которые я, твердо решивший похудеть, отдавал медсестре с просьбой прятать их от меня подальше. Однажды, после осмотра и обязательных уверений в том, что инфекция под контролем, старик притянул к себе Магду и зашептал ей на ухо. Знаешь, что он мне сказал Никогда не поверишь. Сказал Я знаю, что у меня рак. Только не говорите об этом моей семье. Они думают, что я думаю, что это инфекция Некоторые из бывших коллеги пациентов из той больницы стали моими добрыми друзьями, и мы до сих пор периодически встречаемся водном из двух любимых заведений, «Момбар» и «Кебаб-кафе». Все, чем меня кормили в фешенебельных ресторанах Каира, не выдерживает сравнения стем, что подают в этих двух неказистых с виду едальнях. Хотя, надо сказать, в Каире кормили на убой. На завтрак в гостинице предлагали пшеничную кашу белила, хлеб- но-ореховый пудинг «омали», всевозможную выпечку, сыры «ариш», «домиати» и «миш» (последний изготовляется в Египте чуть лине с 2500 года до нашей эры) и, само собой, бобы «фул медамес», которые египтяне считают своим национальным блюдом. В ужин ассортимент был еще богаче, шведский стол представал чем-то вроде путеводителя по египетской кухне в кратком изложении «Ридерз дайджест». Тут были и кюфта-кебабы с лепешками, зеленью и бабагану- шем, и фалафель с тахиной, и баранья печенка по-алексан- дрийски, натертая острым перцем, зирой, кориандром и прочими пряностями и тягучий суп из молохеи (она же – египетский шпинат) с чесноком, кориандром и лимоном, и пирожки «хававши» с мясным фаршем и овощами, и праздничная «фатта» (мясо, рис и овощи, выложенные слоями на лепешки «балади», политые уксусом и томатным соусом), и рыбный плов «саядия», и египетская мусака, и перевернутый плов «маклюбе», и чечевичная похлебка, и жареная колоказия, и макароны под соусом бешамель. Кроме того, между завтраком и ужином, пока мы слонялись по городу, нам предлагали всякую уличную еду – от «кошари» из риса, макарон и чечевицы, политых томатным соусом, до верблюжьей печенки, которую жарят под мостом в окрестностях Хан аль-Халили. Я как самый отважный из нашей группы даже опробировал ферментированную кефаль «фесих», египетскую родственницу исландского хаукарля, шведского сюрстремминга и корейского хонгео. И все же, все же Все меркнет в сравнении с «Момба- ром и «Кебаб-кафе». Эти два заведения находятся друг напротив друга, и владеют ими два приятеля, старые шеф-по- вара из Александрии. Иногда они меняются местами хозяин «Момбара» принимает посетителей в «Кебаб-кафе» и наоборот. Но меня не проведешь, я знаю тот, что повыше ростом, из «Кебаб-кафе», а тот, что всегда вберете, из «Момбара». В остальном эти два старика очень похожи друг на друга, хотя, по их уверению, никакого родства между ними нет. Просто друзья, причем подружились не в Александрии, а здесь, на Стайнвей – два одиноких пожилых человека, занимающиеся одними тем же делом. Или так два художника, работающие водном и том же жанре. В том, что это – искусство, не приходится сомневаться. Кулинарное искусство в полном смысле слова. Даже выглядят этика- фе как нечто среднее между захламленной кухней и мастерской художника. Всюду в беспорядке навалены какие-то вещи и вещицы, не то рухлядь, не то музейные экспонаты, антиквариат с барахолок всего мира, вырезки из старых журналов, винтажные фотографии. Холодильник, плита и разделочный стол отделены от зала для посетителей невысокой баррикадой из того же коллекционного хлама. Поверх этого барьера видно, как хозяин заведения (он же – повар, он же – официант) священнодействует на своей тесной кухне. Он готовит не спеша, отхлебывая вино из серебряного кубка, перешучиваясь с клиентами. Когда он наконец приносит закуску, балади с хуммусом, ты понимаешь, что никогда прежде не пробовал настоящего хуммуса. Все, что тебе преподносили как хуммус, было жалким подобием, недоразумением. И лишь теперь ты испытал настоящий вкус этого блюда. Тоже самое можно сказать и о домашних колбасках «момбар», о жарком из бараньих щечек, о бараньих язычках в лимонном соусе. Такого ты никогда не пробовали даже не подозревал, что настоящая египетская кухня, не арабская, а именно египетская, со времен фараонов, выглядит так. Голубь, фаршированный пюре из бобов с сушеной мо- лохеей. Баранья грудинка, начиненная грецкими орехами, финиками и домашней колбасой, запеченная в гранатовом соусе. Гусь, глазированный смесью меда, шафрана и миндальной крошки. Торли из кролика с оливками, нутом, изюмом и овощами. Если верить Али эль-Сайеду, хозяину «Ке- баб-кафе», эти кушанья подавали к столу фараона. Я верю: в этих сочетаниях мне видится что-то очень древнее. Очень древнее и очень африканское. Али соглашается Египет дверь в Африку». Дверь в Африку, таки есть. Мало ли путешественников начинали свою африканскую одиссею с Египта Для меня, правда, эта дверь открылась с другой стороны. Вот что еще буду помнить как мы летели в Египет из Ганы, пересекая Африканский континент по диагонали, пролетая над Ломе, столицей Того, затем над Нигерией, Лагосом и Абуджей, потом Нджамена, столица Чада, прекрасно запечатленная в фильмах Махамата Сале Харуна, дальше – Дарфур, где Лонжезо работает сейчас под началом миротворческой миссии ООН, и весь огромный Судан, бесконечные километры пустыни Одна моя знакомая, египетская журналистка Мо- на Элтахави, говорила, что мечтает совершить автопробег из Каира в Кейптаун. Идея не нова еще Сесил Родс собирался проложить железную дорогу от Кейптауна до Каира. Помимо очевидной экономической выгоды, этот проект удовлетворил бы желание всякого, кто бывал в Африке покрывая неохватные расстояния, пересечь континент из одного конца в другой, чтобы проникнуть в его мозаичное разнообразие, ощутить его огромность. Даже путешествуя по воздуху, следя за передвижением иконки самолета по карте полетов на встроенном в кресло экране, я испытывал чувство восторга и благодарности за возможность хотя бы отчасти осуществить эту мечту. И сейчас, пока пишу свой «Путеводитель», я чувствую тоже самое |