Правовая журналистика. Конституция Российской Федерации 1993 г закрепила свободу массовой информации в ч. 5 ст. 29, использовав при этом краткую, но емкую формулу Гарантируется свобода массовой информации. Цензура запрещается

• Название: Конституция Российской Федерации 1993 г закрепила свободу массовой информации в ч. 5 ст. 29, использовав при этом краткую, но емкую формулу Гарантируется свобода массовой информации. Цензура запрещается
• Анкор: Правовая журналистика
• Дата: 06.02.2020
• Размер: 230.23 Kb.
• Имя файла: Pravovye.docx
• Тип: Документы; #107451
• страница: 14 из 25

Клевета и оскорбление. Защита чести и достоинства граждан в сфере массовой информации осуществляется не только гражданско-правовыми, но и уголовно-правовыми средствами.

В частности, УК РФ устанавливает ответственность за клевету и оскорбление. Принципиальных отличий клеве­ты в СМИ (ч. 2 ст. 129) от распространения в СМИ поро­чащих сведений, не соответствующих действительности, два. Во-первых, состав клеветы предполагает заведомую ложность обнародуемой информации. Во-вторых, в случае возбуждения уголовного дела о клевете лицо, распростра­нившее порочащие сведения, освобождается от необходи­мости доказывать, что эти сведения соответствуют действи­тельности. Напротив, на обвинение возлагается бремя доказывания того, что: а) порочащие сведения являются не соответствующими действительности и б) обвиняемый знал об этом в момент их распространения.

Если в советское время судебные дела о клевете в СМИ были крайне редки по политическим причинам, то сегод­ня — по чисто юридическим, поскольку обычно невозможно доказать заведомую ложность распространенной информа­ции, а без этого нет состава преступления. Судебная статис­тика свидетельствует, что за период 1990—2000 годов число осужденных за клевету в СМИ сократилось приблизительно в три раза. Однако за тот же период статистика по делам об оскорблении в СМИ показывает устойчивый рост. Это может быть объяснено тем, что доказать неприличную форму выс­казывания может быть значительно легче, нежели заведо­мую ложность распространенных сведений.

В отличие от клеветы, оскорбление в СМИ (ч. 2 ст. 130) будет налицо тогда, когда имеет место умышленное униже­ние чести и достоинства другого лица, выраженное в непри­личной форме и содержащееся в публичном выступлении, публично демонстрирующемся произведении или средствах массовой информации. Важно подчеркнуть, что закон свя­зывает в данном составе унижающее честь и достоинство содержание и неприличную форму. Одного наличия непри­личной формы для объективной стороны оскорбления недо­статочно.

Очевидно, что выражение положительной оценки, вы­раженное в неприличной форме (например: классическое «аи, да Пушкин, аи, да сукин сын»), не может считаться оскорблением. Как разъяснил Верховный Суд Российской Федерации, «оскорбление представляет собой выражен­ную в неприличной форме отрицательную оценку личнос­ти потерпевшего, имеющую обобщенный характер и уни­жающую его честь и достоинство»²⁰. Более того, не всякая отрицательная оценка, выраженная в неприличной форме, порождает состав оскорбления. Как отмечает Верховный Суд Российской Федерации, «если лицо, распространяю­щее ложные измышления, добросовестно заблуждалось от­носительно соответствия действительности распространяе­мых им сведений, однако высказывания его носили оскорбительный характер, оно может быть привлечено к уголовной ответственности за оскорбление, а не за клеве­ту». Следовательно, если отрицательная оценка опирается на порочащие сведения, то — при наличии неприличной формы ее выражения — налицо объективная сторона ос­корбления. Если же отрицательная оценка опирается на порочащие сведения, но выраженные в приличной форме, то объективная сторона оскорбления отсутствует.

Далеко не все субъективно воспринимаемое граждани­ном как негативная информация о нем, подпадает под опре­деление унижающей честь и достоинство. Важным пред­ставляется вопрос об адекватности оценки. Чтобы не быть оскорбительной, обобщающая оценка должна с достаточ­ной степенью необходимости вытекать из соответствующих действительности сведений. При этом отрицательная оцен­ка в средствах массовой информации может содержать некоторый элемент преувеличения, являющийся следстви­ем особенностей творческого процесса и социальной роли СМИ. Сошлюсь на решение Европейского суда по правам человека по делу «De Haes & Gijsels против Бельгии». Суд подчеркнул, что «свобода журналистов включает обраще­ние к некоторой дозе преувеличения и даже провокации». В докладе по этому делу Европейская Комиссия по правам человека отметила, что «всеобщий интерес в публичном обсуждении, если его предмет достаточно серьезен, даже если при этом используются оскорбительные либо шокиру­ющие выражения, преобладает над законным интересом защиты репутации других людей»²¹.

Следует обратить внимание и на то значение, которое имеет общественное положение потерпевшего по делу об оскорблении. Если речь идет о действиях потерпевшего, занимающего ответственный пост в органах государствен­ной власти или местного самоуправления, то журналист вправе свободно критиковать его и самостоятельно оцени­вать его поступки.

Принципиальное значение имеет определение понятия неприличной формы. Закон такой дефиниции не содержит, однако буквальное толкование с неизбежностью приводит нас к определению неприличной формы как нарушающей рамки приличия, сложившиеся в обществе. Разумеется, эти рамки могут быть различны в разных регионах и в разных социальных слоях общества. Так, в дипломатичес­ких кругах преднамеренное и грубое нарушение диплома­тического протокола и этикета (например, отказ нанести или принять визит вежливости) может быть расценено как оскорбление, причем не только личного, но и политическо­го характера.

Лингвисты определяют неприличную форму высказы­вания (инвективу) как «такой способ осуществления вер­бальной агрессии, который воспринимается в данной семи­отической (под)группе как резкий или табуированный». На практике любое экспрессивное слово и выражение может быть воспринято как сознательная инвектива. Более того, инвектива может не содержать в своей семантике инвективного компонента (например, «мальчики в розовых штаниш­ках», «завлабы»). Как ни удивительно, в определенной сре­де даже слова «профессор» и «академик» могут приобре­тать инвективный характер. Однако доказать наличие инвективы в подобных случаях практически невозможно²².

Криминологическое определение неприличной формы должно исходить из доминирующих в обществе обычаев. Если те или иные выражения достаточно часто встречаются в обыденном общении и текстах массовой информации, то они не могут считаться неприличными. Таким образом, неприличная форма должна быть связана именно с грубы­ми и поносительными, прежде всего нецензурными выра­жениями.

Другой вопрос — девальвация «приличной формы» в современных российских СМИ. Некоторые газеты, журна­лы, радиостанции прямо-таки специализируются на грубо­сти и фамильярности. Не в диковинку и использование нецензурных выражений в материалах СМИ. Все это не только отодвигает понятие неприличной формы в область «брутального сквернословия», но и разлагающе воздейству­ет на общественную мораль. Напомним в этой связи слова великого русского юриста А.Ф. Кони: «От отсутствия бра­ни и ругательств правда ничего не теряет, а достоинство печати только выигрывает, ибо нельзя, указывая обществу на больные места в его жизни, в то же время понижать его развитие и обращать вспять его воспитание, приучая его к заурядному употреблению грубых и поносительных выра­жений, которые более рисуют лишь раздражение говоря­щего, чем свойства бранимого»²³.

Наконец, оценка оскорбительности высказываний тре­бует их исследования в общем контексте публикации, а также личных отношений между оскорбителем и оскорб­ленным, если таковые имеют место. В критической статье автор может допустить некоторые эпитеты, которые в от­рыве от контекста показались бы достаточно резкими. Од­нако, если умысел автора не был направлен на то, чтобы нанести оскорбление, а использованные эпитеты адекват­ны излагаемым в статье и соответствующим действительности фактам, адекватны всему контексту статьи, которая в целом не является клеветой или оскорблением, то такие эпитеты не могут считаться оскорбительными.

К сожалению, на практике нередки случаи осуждения журналистов по ч. 2 ст. 130 («Оскорбление») УК РФ без должных к тому оснований. Так, редактор районной газеты «Наша жизнь» (Белгородская обл.) был приговоренРакитянским районным судом в июне 1999 года к шести меся­цам исправительных работ за то, что в критической статье охарактеризовал позицию главы местного самоуправления как «позицию крикуна и сплетника». Примечательно, что потерпевший по этому делу не оспаривал ни одного изло­женного в статье факта, настаивая лишь на оскорбительно­сти указанных эпитетов.

Судебная статистика по этой категории дел имеет скач­кообразную динамику. Число осужденных за оскорбление в СМИ то сокращается, то вырастает, чтобы снова начать снижаться. Представляется, что настало время Верховно­му Суду Российской Федерации проанализировать склады­вающуюся практику по делам о клевете и оскорблении в СМИ и дать разъяснения по всем спорным вопросам с учетом прецедентов Европейского суда по правам человека.

Нарушение неприкосновенности частной жизни. Право каждого на неприкосновенность частной жизни, лич­ную и семейную тайну, тайну переписки, телефонных перего­воров, почтовых, телеграфных и иных сообщений признает и Конституция Российской Федерации (ст. 23). Речь идет о гарантированном невмешательстве государственных орга­нов, должностных лиц и граждан в сферу частной жизни человека. Проблема ее защиты от вмешательства со сторо­ны СМИ является весьма насущной, поскольку в деятель­ности прессы значительное место традиционно занимают темы морали и нравственности, освещение которых предпо­лагает использование сведений, относящихся к области час­тной жизни (отношения в семье, с друзьями, родственника­ми, досуг, состояние здоровья и т.д.). Здесь очевидно неприменимы нормы, подобные той, которая, например, зап­рещает медицинским работникам разглашать ставшие им известными в силу исполнения профессиональных обязан­ностей сведения о состоянии здоровья, интимной и семейной жизни больного. Наоборот, журналисты должны иметь право оглашать сведения, касающиеся частной жизни гражда­нина, но только при соблюдении определенных условий.

Закон о СМИ закрепляет эти условия, в частности, обя­зывая журналиста получать согласие на распространение в СМИ сведений о личной жизни гражданина. Это согласие может дать сам гражданин или его законный представи­тель (в отношении несовершеннолетних и находящихся под опекой). Согласие не требуется, если распространение указанных сведений необходимо для защиты обществен­ных интересов (п. 5 ч. 1 ст. 49). А поскольку юридическое определение общественных интересов как таковое отсут­ствует, постольку вопрос оказывается целиком в сфере ус­мотрения правоприменителя. Очевидно, что не требуется испрашивать согласия для обнародования в СМИ сведений, непосредственно связанных с государственной, обществен­ной, служебной деятельностью конкретного лица.

Защищая неприкосновенность частной жизни, уголов­ный закон (ст. 137 УК РФ) предусматривает наказание, включая арест сроком до шести месяцев за незаконное собирание или распространение сведений о частной жизни лица, составляющих его личную или семейную тайну, без его согласия либо распространение этих сведений в сред­ствах массовой информации, если эти деяния совершены из корыстной или иной личной заинтересованности и причи­нили вред правам и законным интересам граждан. Анали­зируя данную норму, обратим внимание на следующее. Во-первых, Уголовный кодекс говорит именно о «незаконном собирании или распространении сведений». Следователь­но, это не относится к правомерной деятельности журнали­ста. Во-вторых, обязательным признаком субъективной сто­роны в данном составе преступления является наличие корыстной или иной личной заинтересованности. Заинте­ресованность в защите общественных интересов, упомяну­тая в п. 5 ч. 1 ст. 49 Закона о СМИ, естественно, не подпадает под определение «корыстной или иной личной заинтересованности». Примем во внимание и то, что журна­лист при исполнении своих профессиональных обязаннос­тей определяется Законом как лицо, выполняющее обще­ственный долг (ч. 4 ст. 49). Если же журналист раскрывает в СМИ чужую личную тайну, руководствуясь, например, мо­тивами мести или корысти, то он не только злоупотребляет своими профессиональными правами, но и совершает уго­ловно-наказуемое деяние.

По такому же пути идет практика Совета Европы и его органов. Декларация ПАСЕ о средствах массовой инфор­мации и правах человека, утвержденная резолюцией 428 (1970), подчеркивает недопустимость ущемления права на уважение личной жизни в угоду свободе выражения мне­ний. Право на уважение личной жизни толкуется Деклара­цией главным образом как право вести свою жизнь по собственному усмотрению при минимальном постороннем вмешательстве в нее. Оно касается личной, семейной и домашней жизни, физической и душевной неприкосновен­ности, чести и репутации. Оно предполагает запрет несанк­ционированной публикации частных фотографий, защиту от шпионажа, от неразрешенного использования материа­лов личной переписки и т.д.

В то же время Декларация особо оговаривает необходи­мость уважать личную жизнь общественных деятелей. Те­зис «там, где начинается общественная жизнь, личная жизнь заканчивается» не является адекватным для охвата данной ситуации. ПАСЕ считает, что личная жизнь обще­ственных деятелей должна защищаться, за исключением случаев, когда она может оказать воздействие на обще­ственно значимые события.

В этом же направлении развивается и правопримени­тельная практика СЕ. Так, в решении по делу «Lingens против Австрии» Европейский суд по правам человека заметил: «В отличие от частного лица, политический дея­тель неизбежно и сознательно отдает себя на суд журналис­тов и широкой публики в отношении каждого своего слова и действия»²⁴.

Здесь уже содержатся определенные наметки решения проблемы, касающейся, кстати, очень узкой группы лиц — политиков, артистов, коронованных особ и т.д., — которую условно назовем «общественными деятелями». Но одно­значного общепризнанного решения пока нет. Об этом на­глядно свидетельствуют результаты специальных слуша­ний о праве на неприкосновенность частной жизни и праве на получение информации, проведенных в декабре 1997 г. Комитетом по юридическим вопросам и правам человека ПАСЕ. Они выявили весьма широкий разброс мнений, вклю­чая тезис о том, что «грудь Сары Фергюсон принадлежит всему обществу» (речь шла о публикации фотографии заго­равшей topless супруги английского принца Эндрю).

Вот почему столь актуален вопрос о разработке специ­альной конвенции Совета Европы о праве на неприкосно­венность частной жизни. Одной из главных задач данного международно-правового документа должно было бы стать определение критериев, позволяющих отделять право на информацию от права на любопытство.

Журналист также может оказаться перед необходимос­тью защитить неприкосновенность своей частной жизни, причем в связи со своей профессиональной деятельностью. Так, специальный корреспондент «Комсомольской правды» И.Г. Чернова, автор ряда критических публикаций о рабо­те волгоградской милиции, была вынуждена вплоть до Кон­ституционного Суда РФ отстаивать свое право заниматься журналистской деятельностью без негласного наблюдения и прослушивания телефонов со стороны работников Вол­гоградского УВД²⁵.

В рамках права на неприкосновенность частной жизни можно выделить право на имя (ст.ст. 19, 150 ГК РФ). Законодательство исходит из того, что имя как средство индивидуализации физического лица находится под защи­той. Тем не менее в СМИ постоянно приводятся подлинные имена граждан. Любой может быть назван в публикации по имени при соблюдении условий защиты его чести, достоин­ства и деловой репутации.

Однако общественные интересы далеко не всегда требу­ют упоминания конкретного имени и, в принципе, суще­ствует гипотетическая возможность того, что заинтересо­ванный гражданин может интерпретировать использование его имени в СМИ (например, в материале о посетителях ночного увеселительного заведения) как ущемление его прав и законных интересов (п. 3 ст. 152 ГК РФ, ст. 46 Закона о СМИ). Отсюда не следует, конечно, что в остром материале нужно ограничиваться инициалами. Неконкретная, безад­ресная, бесфамильная критика утрачивает как свои каче­ства общественного сигнала о конкретном нарушении соци­альных норм, так и свое значение в качестве средства общей превенции. Другое дело — оглашение имени человека в материале, содержание которого никак не связано с его личностью.

Предусмотрена законодательством и защита граждан от произвольного использовании в СМИ их фото-, кино- и видеоизображений, записей их голосов. Закон о СМИ (ч. 1 ст. 49) обязывает журналиста при получении информации от граждан и должностных лиц ставить их в известность о проведении аудио- и видеозаписи, кино- и фотосъемки. Практическая реализация данного правила может выра­жаться, например, в том, что журналист, включая магни­тофон или видеокамеру, прежде всего спрашивает своего собеседника, не возражает ли тот против записи, причем как вопрос, так и ответ фиксируются на пленке. Согласие, разумеется, не требуется, если изображение или голос не персонифицированы.

Но делать отсюда вывод о безусловном запрете съемок «скрытой камерой» не следует. Напротив, ст. 50 Закона о СМИ, презюмируя право журналистов на использование скрытой аудио- и видеозаписи, кино- и фотосъемки, опре­деляет три ситуационных варианта, когда подготовленные таким образом сообщения и материалы могут быть распрос­транены в СМИ.

Первый вариант: если это не нарушает конституцион­ных прав и свобод человека и гражданина. Речь идет, в первую очередь, о материалах, которые не могут быть доб­росовестно интерпретированы как порочащие честь и дос­тоинство лица, его деловую репутацию, раскрывающие лич­ную или семейную тайну и т.д.

Второй вариант: если это необходимо для защиты об­щественных интересов и приняты меры против возможной идентификации посторонних лиц. Таким образом, матери­ал, который не укладывается в жесткие рамки первого варианта, может тем не менее увидеть свет, если от этого зависит достижение общественной пользы (выявление дол­жностного лица, совершающего преступление, или амо­рального общественного деятеля и т.п.). Вторым обязательным условием распространения материала «по второму ва­рианту» является обеспечение неидентифицируемости по­сторонних людей (например, случайно попавших в кадр при скрытой съемке в общественном месте).

Третий вариант: если демонстрация записи или мате­риалов съемки производится по решению суда.

Существует и четвертый вариант, который присутству­ет в законе в неявном виде, а именно: если после проведения скрытой записи (съемки) гражданин будет о ней проинфор­мирован и даст согласие на распространение подготовленно­го таким образом материала в СМИ. Это особенно важно для тележурналистов, снимающих комические сюжеты, ставя прохожих в необычное и смешное положение.

В отношении несовершеннолетних Закон о СМИ преду­смотрел более строгие правила защиты их права на имя. Ч. 3 ст. 41 запрещает редакции разглашать в распространяемых сообщениях и материалах сведения, прямо или косвенно указывающие наличность несовершеннолетнего, совершив­шего преступление либо подозреваемого в его совершении, а равно совершившего административное правонарушение или антиобщественное действие, без согласия самого несо­вершеннолетнего и его законного представителя. Заметим, что здесь впервые применен термин «антиобщественное дей­ствие», не имеющий какого-либо конкретного правового со­держания. Его происхождение в тексте данной правовой нормы может быть объяснено тем, что законодатель стре­мился распространить ее действие и на те случаи, когда состав преступления или административного правонаруше­ния отсутствует из-за того, что правонарушитель не достиг положенного по закону возраста деликтоспособности.

Кроме того, редакция не вправе разглашать сведения, прямо или косвенно указывающие на личность несовер­шеннолетнего, признанного потерпевшим, без согласия самого несовершеннолетнего и (или) его законного предста­вителя (ч. 4 ст. 41).

Следует подчеркнуть, что запретительные нормы, содер­жащиеся в 3 и 4 ч.ч. ст. 41 Закона о СМИ, были введены лишь в 2000 году. До этого они существовали как правила профессиональной журналистской этики. Так, параграф 7 ст. 10 Кодекса профессиональной этики советского журналис­та, принятого съездом Союза журналистов СССР 24 апреля 1991 г., квалифицировал как проступок против чести и достоинства личности, «если журналист обнародует изоб­ражения или конкретные имена несовершеннолетних — по­дозреваемых, обвиняемых, подсудимых и осужденных, — не задумываясь об их дальнейшем жизненном пути, без согласия на то их самих или их законных представите­лей»²⁶.В Кодексе профессиональной этики российского журналиста аналогичное требование касается публикации в СМИ также имен потерпевших²⁷.

Интеграция этих правил в текст Закона о СМИ принци­пиально ничего не меняет в механизме их реализации, поскольку она не подкреплена возможностью применения мер правовой ответственности в случае нарушения.