иванов миронов университетские лекции. Лекции по метафизике москва 2004 г. Оглавление

• Название: Лекции по метафизике москва 2004 г. Оглавление
• Анкор: иванов миронов университетские лекции.doc
• Дата: 14.03.2017
• Размер: 4.28 Mb.
• Имя файла: иванов миронов университетские лекции.doc
• Тип: Лекции; #3757
• страница: 21 из 70

Лекция 10. Структурная организация бытия

1. Соотношение части и целого: принцип системности

Бытие вещей, которые могут быть простыми, а могут быть и чрезвычайно сложными по своему составу и строению, их собственная включенность в различные природные и культурные образования более высокого уровня на правах подчиненных моментов, - все это с необходимостью ставило перед онтологической мыслью важные вопросы о соотношении целого и частей и о различных видах целостности, существующих в мире.

В философии были развиты два основных направления их решения. Одно из них было связано с тем, что любой предмет, объект или явление рассматривались как представляющие собой сумму составляющих их частей. Предполагалось, что сумма частей и составляет качество целого предмета. Другая позиция исходила из того, что любой объект имеет некоторые внутренние неотъемлемые качества, которые остаются в нем даже при отделении частей. Таким образом, решая проблему возможности существования объекта (от самого простого, до самого сложного, включая мир в целом, бытие в целом), философия оперировала категориями “часть” и “целое”.

Часть и целое немыслимы друг без друга. Целое всегда состоит из некоторых частей, а часть всегда является единицей какого-то целого. Тесная взаимосвязь данных понятий и породила вытекающие из нее возможные варианты соотношения части и целого. Причем, если сведение свойства целого к сумме частей лежало на поверхности, было легко представимо, то противоположная позиция о наличии некоторого внутреннего свойства целостности как таковой представлялась менее наглядной и более сложной. В некотором смысле последнее представляло собой загадку для разума, так как мыслилось некое свойство, которого не было в частях, а значит, оно появлялось как бы ниоткуда.

В истории философии данные альтернативные позиции известны под названиями меризм (от гр. мерос - часть) и холизм (от гр. холос -целое). Следует еще раз подчеркнуть, что обе концепции были тесно взаимосвязаны, обращали внимание на слабости противоположной позиции и абсолютизировали достоинства собственной. Поэтому аргументы, которые выдвигались сторонниками этих концепций, как правило основывались на неоспоримых фактах, а то, что выходило за эти рамки просто игнорировалось. В результате сформировалась группа, на первый взгляд взаимоотрицающих друга положений, которые сами по себе были логически обоснованы, что позволяет их называть антиномиями целостности¹.

Меризм исходит из того, что поскольку часть предшествует целому, то совокупность частей не порождает качественно ничего нового, кроме количественной совокупности качеств. Целое здесь детерминируется частями. Поэтому познание объекта есть прежде всего его расчленение на более мелкие части, которые познаются относительно автономно. А уж затем из знания этих частей складывается общее представление об объекте. Такой подход к исследованию объекта получил в науке название элементаристского, основанного на методе редукции (сведения) сложного к простому. Сам по себе этот подход работает очень эффективно, пока речь идет об относительно простых объектах, части которых слабо взаимосвязаны между собой. Как только в качестве объекта выступает целостная система, типа организма или общества, то сразу сказываются слабости такого подхода. Например, никому еще не удалось объяснить специфику общественного развития путем его редукции к историческим личностям (элементарным частицам общества).

Холизм исходит из того, что качество целого всегда превосходит сумму качеств его частей. То есть в целом присутствует некий остаток, который существует вне качеств частей, может быть даже до них. Это качество целого как такового обеспечивает единство предмета и влияет на качества отдельных частей. Соответственно, познание реализуется как процесс познания частей на основании знания о целом. Такой подход, при всей его внешней привлекательности, также часто оказывался ошибочным, ибо приводил к мыслительному конструированию указанного “остатка”, который и выступал в качестве главной детерминанты системы. Но сам этот остаток часто оставался неопределенным, что приводило к спекулятивным объяснениям реальных процессов. Применительно к исследованию биологических целостностей холизм конструирует “некий специфический элемент (фактор) “х”, который организует всю структуру живого и направляет его функционирование и развитие; этот элемент – духовный (энтелехия), он непознаваем”¹. И проблема заключалась не в том, что данный элемент оказывался материальным или духовным, а в том, что постулировалось его принципиальная непознаваемость.

Антиномичность данных подходов, их взаимная аргументированность и, вместе с тем, ограниченность, заставляли задуматься о более тесной и сложной взаимосвязи между частью и целым, что постепенно привело к диалектическому пониманию данной проблемы и к тому, что обе позиции (и меризм, и холизм) в определенной степени и в определенных пределах стали дополнять друг друга, отражая разные уровни целостности объекта.

Так, развитие физики, например, долгое время шло в русле редукционистской методологии, что было весьма эффективно и позволило человеку построить стройную механическую картину мира. Однако, как только физика проникла на уровень элементарных частиц, оказалось, что законы физики здесь совершенно иные и отличаются от механических законов. Отличие было в том, что неопределенность классической физики объяснялась отсутствием знания о движении элементарных частиц. При этом господствовала вера, что познанные законы их движения будут относится к тому же типу классических динамических законов, что и в ньютоновской механике, позволяющих однозначно предсказывать поведение объектов в последующие моменты времени. Однако в квантовой механике соотношение неопределенностей выступает в качестве основы физических представлений, исходящих “из принципиальной невозможности установить одновременно и местоположение и скорость частицы”¹.

Особенно эффективно проявился антиредукционистский подход в социальных науках и биологии, в которых исследуемые объекты носят целостный характер. Так, например, генетикам удалось установить связь между анатомическими, физиологическими характеристиками организма и биологическими элементарными частицами – генами. Ясно, что идя по пути полной редукции анатомических свойств к биологическим структурам, взаимосвязь между человеческими органами и генами была бы никогда не найдена. Интуитивно, самими учеными это всегда ощущалось. Внешняя непримиримость позиций преодолевалась, и они дополняли друг друга. Бихевиорист (как пример холистической установки), с одной стороны, выступает как редукционист, так как “пытается свести сложные формы поведения к схеме “стимул-реакция”. С другой стороны, он отказывается от дальнейшего анализа элементов этой схемы, например, от разложения реакций на нервные процессы, т.е. выступает как холист. Для бихевиориста нервная система – “черный ящик”, в который он не хочет заглянуть”¹. Критика с холистских позиций не давала ученым до предела упрощать теорию, а редукционистская позиция выступала просто как средство научного наполнения той или иной спекулятивной концепции.

Таким образом, два эти внешне противоположных подхода можно совместить в едином диалектическом понимании соотношения части и целого, который реализуется как принцип целостности. Он основан на понимании того, что в целом существует взаимосвязь между частями, которая сама по себе обладает различными свойствами, в частности, способностью осуществлять эту связь. Стало понятным, что на основе взаимодействия частей могут возникать такие целостности, где важную роль играют сами взаимосвязи.

Долгое время диалектика части и целого в явном виде присутствовала лишь в философии на уровне рефлексивно-логических умозаключений, часто не связанных с конкретным материалом. Это объясняется тем, что такое диалектическое понимание было не востребовано науками, которые находились на эмпирической стадии развития, внутри которой шел процесс накопления фактуального материала и доминировали различные методы его классификации. Соответственно, преобладали идеи элементаризма и механицизма, которые распространялись в виде соответствующих частнонаучных методов на познание любых явлений и процессов от механики до исследования человека и социума.

Такая ситуация сохранялось вплоть до XIX века, когда накопленные знания стали столь велики и разнообразны, что понадобилось их целостное осмысление. Возникают концепции, которые пытаются связать в единые системы самые разнообразные знания, как в одной, так и в нескольких отраслях науки.

В философии это в наибольшей степени осуществили Гегель, применительно к обществу - К. Маркс и М. Вебер, в естествознании - Ч. Дарвин, А. Эйнштейн. Одновременно объектом научного интереса становятся эволюционирующие, динамические объекты - живая природа в целом и отдельные биологические виды, человеческие культура и язык,, экономические и социальные отношения в обществе, наконец антропологическая эволюция самого человека. К концу 19 - началу 20 века параллельно в целой группе наук постепенно формируются основные черты и понятия системного подхода. В области политэкономии - это, несомненно, системные идеи “Капитала” Маркса¹; в области лингвистики - структурные идеи Ф. Де Соссюра², в биологии - набирающее силу так называемое “организмическое движение” , акцентировавшее внимание на целостных свойствах живого.³

Однако в явном виде программа системных исследований оформилась в 50-е гг. нашего века, когда Л. Берталанфи столкнулся с решением некоторых проблем биологии, требовавших создания общей теории систем. Ранее в 20-е гг., А. Богданов в своей тектологии⁴ обосновывает необходимость исследования любого объекта с “организационной точки зрения”. С этой позиции законы организации системы могут носить всеобщий характер и проявляться в самых разнообразных конкретных системах.

В конце концов это приводит к становлению системного подхода в качестве общенаучного метода. Системный метод в итоге не подменяет собой философские размышления о диалектике части и целого, а представляет собой особого рода принцип общенаучного и междисциплинарного уровня, который не решает мировоззренческих или онтологических предельных философских вопросов, но, одновременно, и не является конкретно-научной методологией.

Результатом системного подхода выступает создание общенаучных методологических концепций, разработка которых осуществляется “в сфере не-философского знания, главным образом в рамках современной логики и методологии науки”¹. Системный подход не отменяет, таким образом, философского принципа системности, а, напротив, закрепляет его в качестве важнейшего принципа диалектического объяснения бытия, уточняя проблему части и целого в несколько иных понятиях и представлениях, связанных с определением системы как таковой. Если системный подход, как общенаучный метод, опирается на знания систем реальной действительности, то философский принцип системности преломляет проблему части и целого (в том числе и ее решения системным подходом) сквозь призму предельного философского отношения к миру, то есть сквозь призму онтологических, гносеологических, методологических и мировоззренческих проблем. Это именно философский принцип, который имеет методологическое значение “для построения всех других форм теоретической рефлексии… относительно системных исследований, включая и системный подход”².

В то же время сама ориентация на исследование бытия как совокупности самых разнообразных систем дополняет философскую рефлексию уточненными понятиями и представлениями, которые являются весьма эффективными и внутри философского подхода к миру, иногда более эффективными чем представления о соотношении части и целого. Диалектика части и целого, исторически разрабатываемая в философии, таким образом, стимулировала развитие сходных методов в науках, а знания, полученные в науках о конкретных системах, позволили значительно уточнить данную философскую проблематику, через интерпретацию проблемы части и целого в терминах системного подхода. Проанализируем эти уточнения.

Понятие целого интерпретируется через понятие системы, которая в первом приближении понимается как упорядоченное множество взаимосвязанных элементов. Соответственно, элемент – неразложимая далее относительно простая единица сложных предметов и явлений. Несмотря на то, что элемент как таковой может существовать в виде отдельного предмета, в качестве элемента он существует только внутри системы, выполняя определенные функции. Понятие элемента уточняет философское понятие части. Таким образом, элемент выступает наиболее простым образование внутри системы, представляя ее первый низший уровень. Далее, есть уровень «подсистемы», то есть некой совокупности элементов, представляющей более сложное образование чем элемент, но менее сложное, чем сама система. Подсистемы «объединяют в себе разные части (элементы) системы, в своей совокупности способные к выполнению единой (частной) программы систем»¹.

Понятия элемента и системы уточняют традиционные философские понятия части и целого. Однако в системе присутствует еще одно очень важное образование, которое придает всей системе целостность и устойчивость, связывая элементы и подсистемы в систему как таковую, создавая определенную организацию данной системы. Это образование является структурой системы. Данная организация может носить более или менее упорядоченный характер. Это зависит от ее устойчивости, которая, в свою очередь, обеспечивает и устойчивость всей системы. Когда мы говорим о системном подходе, то прежде всего имеем ввиду устойчивую и упорядоченную связь элементов системы. Соответственно, поскольку, устойчивая и повторяющаяся связь есть ни что иное как закон, то структура системы есть определенная совокупность законов, определяющих связь элементов в системе, превращая ее, в традиционной философской терминологии, в единое целое.

Таким образом, принцип системности связан с тем, что исследуя различные объекты, мы должны подходить к ним как к системе. Это означает прежде всего выявление в них элементов и связей между ними. При этом изучая элемент, мы должны выделять прежде всего те его свойства, которые связаны с его функционированием в данной системе. Ведь сам по себе элемент, как отдельный объект, может обладать неограниченным числом свойств. В системе он проявляется как бы одной из своих сторон. Поэтому некоторые объекты могут быть элементами разных систем, включаться в разные взаимосвязи.

Структура выступает важнейшим свойством объекта, которая с одной стороны связывает его элементы в единое целое, а с другой, заставляет эти элементы функционировать по законам данной системы. Если человек, как элемент включен, например, в партийную или иную общественную систему, то здесь на первый план вступают не вся совокупность его личностных свойств, а прежде всего то, что позволяет ему активно функционировать в качестве элемента данной системы. И все иные его личностные свойства будут затребованы лишь в той степени, насколько они способствуют данному функционированию, обеспечивая устойчивость и функционирование всей системы в целом. В противном случае, если человек, как элемент общественной системы, нарушает ее нормальное функционирование, то он будет ею отторгнут или будет вынужден отказаться от проявления некоторых собственных качеств, мешающих данному функционированию.

Именно поэтому, изменение общественной системы, необходимо связано с изменением структуры данной системы, то есть совокупности устойчивых связей между элементами, а не просто заменой одних элементов на другие (например путем кадровых перестановок), не изменяющих сути структуры. В некоторых ситуациях может потребоваться полная замена структурных связей, то есть изменение системы в целом. Все это особенно наглядно проявляется в периоды различного рода революционных перемен в обществе. Человек, претендующий на роль реформатора, необходимо должен “ломать” структуру, организацию системы. Иначе данные связи неизбежно заставят даже новые элементы системы (если их количество недостаточно, как чаще всего в обществе и бывает) функционировать по-старому. Поэтому в стабильной стадии развития любой системы, радикальная ломка ее структуры нежелательна. Если система эффективна, то замена элементов в ней должна осуществляться только в случае сохранения и усиления этой эффективности.

Особенность системного принципа заключается в том, что исследуя с его помощью явления, мы исходим из целостности объекта. То есть, в отличие от элементаристского подхода, где сначала познаются части, а затем осуществляется их синтез, интеграция, системный подход исходит из первичной целостности объекта. Следовательно, он рассматривает элементы не отдельно, а как части функционирующей системы.

Системный подход позволяет дать определенную типологию систем по характеру связи между элементами¹. В этом случае выделяются следующие виды систем:

Суммативные – это системы, в которых элементы достаточно автономны по отношению друг к другу, а связь между ними носит случайный, преходящий характер. Иначе говоря, свойство системности здесь безусловно имеется, но выражено очень слабо и не оказывает существенного влияния на данный объект. Свойства такой системы почти равны сумме свойств ее элементов. Это такие неорганизованные совокупности, как, например, горсть земли, корзина яблок и т. д. В то же время при некоторых условиях связь этих суммативных систем может укрепляться и они способны перейти на иной уровень системной организации.

Целостные системы – характеризуются тем, что здесь внутренние связи элементов дают такое системное качество, которого не существует ни у одного из входящих в систему элементов. Собственно говоря, принцип системности применяется именно к целостным системам.

Среди целостных систем по характеру взаимодействия в них элементов можно выделить:

Неорганические системы (атомы, молекулы, солнечная система), в которых могут быть разные варианты соотношения части и целого и взаимодействие элементов в которых осуществляется под воздействием внешних сил. Элементы такой системы могут как бы терять ряд свойств вне системы, а другие, наоборот, могут выступать как самостоятельные. Целостность таких систем определяется законом сохранения энергии. Система является тем более устойчивой, чем больше усилий надо приложить для “растаскивания” ее на отдельные элементы. В некоторых случаях, когда речь идет об элементарных системах, энергия такого растаскивания (распада) может быть сопоставима с энергией самих частиц.

Внутри неорганических систем, в свою очередь, можно выделить системы функциональные и нефункциональные.

Функциональная система основана на принципе сосуществования относительно самостоятельных частей. “Внешний характер связей, взаимодействия частей заключается в том, что они не вызывают изменения внутреннего строения, взаимного преобразования частей. Взаимодействие частей совершается под действием внешних сил, по определенному извне техническому назначению”¹. К данному типу систем можно отнести различного рода машины, в которых, с одной стороны, изъятие или поломка одной из частей может привести к сбою всей системы в целом. А с другой, относительная автономность частей, позволяет улучшать функционирование системы за счет замены отдельных частей, блоков или путем введения новых программ. Это создает возможности столь высокой степени заменяемости частей системы, что является условием повышения степени надежности и оптимизации ее работы, а на определенном уровне может привести к изменению качественного состояния системы. Последнее характерно для компьютерной техники, функционирование которой можно улучшать без остановки работы всей системы в целом.

Органические системы, характеризуются большей активностью целого по отношению к частям. Такие системы способны к саморазвитию и самовоспроизведению, а некоторые и к самостоятельному существованию. Высокоорганизованные среди них могут создавать свои подсистемы, которых не было в природе. Части таких систем существуют только внутри целого, а без него перестают функционировать. “Если в суммативных, да и в неорганичных системах, части могут существовать в основном в своем субстрате, то в целостных органичных системах части являются частями только в составе единого функционального целого”².

Таким образом, подводя итог, можно сказать, что принцип системности означает такой подход к исследованию объекта, когда последний рассматривается в качестве целостной системы, когда он исследуется через выделение элементов и взаимосвязей между ними и когда каждый исследуемый объект рассматривается в качестве элемента более общих систем. При этом выделяются системы причинных связей и следствий, и любое явление рассматривается как следствие системы причин, а исследование элементов происходит с позиции выявления их места и функций в системе.

Поскольку один и тот же элемент обладает множеством свойств, то он может функционировать в разных системах. При исследовании высокоорганизованных систем необходимо понимать, что содержательно система богаче любого элемента, поэтому только причинного объяснения недостаточно. Например в обществе, важным фактором выступают принципы целесообразности системы и специфические культурно-человеческие отношения (нравственные, правовые, религиозные нормы и т.д.).

Современные синергетические исследования, связанные с установлением законов самоорганизации открытых нелинейных систем, позволяют существенно уточнить законы системного функционирования и системной эволюции.

Во-первых, стало ясно, что в любой системе необходимы элементы разумного хаоса и спонтанности, без чего система теряет гибкость и как бы закостеневает, теряя способность адекватно реагировать на внешние возмущения (флуктуации).Иными словами структура не должна быть ни слишком жесткой, ни слишком аморфной. А должна предоставлять свободу своим элементам в рамках определенного порядка. Боле того, наличие хаоса или “диссипативных систем” (по терминологии Ильи Пригожина) позволяет системе переходить от одной структуре к другой, в том числе и к более высоким уровням структурной и функциональной организации. Это, в свою очередь, позволило сделать вывод о негаэнтропийных процессах, идущих в мире.

Во-вторых, эволюция системы может быть направляема за счет точечных воздействий на ее базовые элементы и структурные зависимости, что намного эффективней грубых внешних воздействий. Образно говоря, для того, чтобы хорошо играть на пианино, вовсе не нужно бить по клавишам молотком.

В-третьих, синергетика установила огромную роль целевой детерминации в развитии систем, даже систем с неорганической целостностью. Оказывается, что в критических точках бифуркации, т.е. точках “ветвления” будущих сценариев развития системы, существует конечное число таких сценариев - “аттракторов” на языке современной синергетики. Стоит только системе в точке бифуркации попасть на аттрактор, как ее будущее развитие вновь в значительной степени становится предсказуемым, а число степеней свободы стремится к нулю, т.е. развитие системы приобретает отчетливо выраженный векторизованный, как бы “конусообразный” характер. Возникает впечатление, что существуют как бы идеальные сценарии развития системы в каком-то особом “пространстве целей”. Некоторые известные теоретики синергетики высказываются в этой связи на удивление “идеалистически”, что «идеальная сторона существует до своего появления в реальном мире, «духовное» определяет развитие «недуховного». Настоящее определяется не прошлым, а будущим»¹. Оставляя пока в стороне интереснейшую тему онтологического статуса целей в природном и человеческом бытии, выскажем более “мягкий” и практически ориентированный тезис, что четкое знание, а также публичное и гласное обсуждение целей в развитии социальных систем, - важнейшее условие гармоничной и рациональной эволюции социума..

2. Разнообразие структурных уровней бытия

Системный подход и современные синергетические исследования позволяют нам рассматривать мир тоже как особого рода систему. Это означает, что мы можем выделять в нем различные уровни и подуровни, выявлять самые разнообразные системы связей, то есть разные структуры, рассматривая эти структурные связи как особого рода закономерности, которые можно познавать. Причем оказывается, что на таком предельном уровне исследования, грани противопоставляющие, например идеализм и материализм, стираются, или точнее взаимодополняют друг друга, представляя собой лишь различные интерпретации данной проблемы. И та, и другая позиция способны объяснить мир, и та, и другая – относительно недостаточны¹.

Рассмотрение мира как системы сразу порождает вопрос: а не является ли мир кантовским псевдопонятием чистого разума, попытки осмысления которого ведут к неизбежным антиномиям и парадоксам? На это можно ответить, что понятия, придающие нашему познанию природных явлений систематическое и фундаментальное единство, не только правомерны, но и совершенно необходимы, сколь бы сложными и неоднозначными ни были они сами для рационального философского осмысления. Пользуясь понятием “мир” для систематизации локальных знаний о нем и продуцирования новых теоретических моделей и гипотез, мы тем самым постоянно уточняем и всеобщие смыслы, которые вкладываем в это понятие. Так, сегодня мы имеем все основания отождествлять с миром в целом видимую часть нашей Вселенной, имеющей центр и систему образующих ее галактик и метагалактик. Суждения о наличие иных миров и Вселенных, принципиально (по своему субстратному составу и законам) отличающегося от нашего - вот это уже чисто спекулятивная конструкция, ибо мы никогда не сможем установить с таким миром какие-либо контакты. Сегодня мы имеем твердые основания предположить, отталкиваясь не от натурфилософских умозрительных спекуляций, а от вполне позитивных космологических и астрофизических данных, что наш мир структурно упорядочен и организован и что в нем присутствуют такие локальные закономерности, которые могут быть с высокой степенью достоверности экстраполированы нами и на весь мир в целом.

Есть также основания констатировать, что эти всеобщие законы мира, имеющие локальные проявления и преломления, сами являются неизменными, хотя на их основе возможно появление бесконечного числа эмпирических форм. В противном случае в основе этих всеобщих законов лежали бы какие-то еще более всеобщие субстанциальные законы, что невозможно по определению. Мы можем сегодня вполне определенно утверждать, что мир развивается и, как система, способен к саморазвитию, то есть усложнению своей структурной и функциональной организации. Об этом говорят результаты синергетики. Уровни такой структурной организации носят качественно отличный друг от друга иерархический характер, но при этом не изолированы, а взаимопроникают друг в друга.

Наш мир имеет также и иные универсальные свойства, которые называются атрибутами и проявляются на всех структурных уровнях бытия. Среди них можно выделить: многообразие типов связей, включая идеально-информационные; пространственную и временную определенность; иерархическую организованность, структурную и качественную бесконечность, и т. д. Еще совсем недавно мы утверждали вечность мира в качестве его важнейшего атрибута, но сегодня есть все основания считать, что наша видимая Вселенная имела начало во времени (около 20 млрд. лет назад) и, не исключено, будет иметь конечное время существования. Это, естественно, отнюдь не означает, что мировое бытие на этом завершится, а не примет каких-то иных, пока еще неведомых нам форм.

Словом, наши представления о мире в целом сегодня значительно богаче тех, что были во времена Канта и, сколь бы парадоксальным это ни казалось, на новом уровне восстанавливают многие древние мифопоэтические воззрения на мир, как на живое и развивающееся целое. Об этом мы еще поговорим в завершающем параграфе данной лекции, а пока - вернемся к структурным уровням бытия, известным нам на сегодняшний день.

В самом общем виде - это уровни неживой природы, живой природы, общества, в каждой из которых выделяются собственные подуровни, в частности, в последний в качестве такового входит индивидуум, а также объективные идеальные продукты человеческой деятельности, хотя выделение последнего подуровня (а иногда, как у того же Гартмана, - целого своеобразного уровня) - носит дискуссионный характер.

Иначе говоря, природное бытие, понимаемое в самом широком смысле, определенным образом упорядочено, причем наличие бесконечно числа структурных уровней, позволяет делать вывод о его структурной бесконечности. Оно представляет собой разнообразие структур, разных целостных систем, которые в свою очередь взаимосвязаны между собой в рамках более общей системы.

Структурность бытия проявляется в том числе в существовании различных форм материальных систем, которые имеют свои специфические связи. Так, например, физическая материя может существовать в виде вещества и поля. Вещество – это различные частицы и тела, которым присущи дискретность и масса покоя (элементарные частицы, атомы, молекулы). Поле – это вид материи, который связывает частицы и тела между собой. Частицы поля не имеют массы покоя: свет не может покоиться. Поэтому поля непрерывно распределены в пространстве нашей Вселенной.

На сегодняшний день выделяют следующие поля : ядерное (сильное и слабое), электромагнитное и гравитационное. Если мы исследуем структуру вещества, то обнаружим, что внутреннее его пространство как бы “занято” полями. Это фактически система “вещество-поле” и в общем объеме данной системы, на долю частиц вещества приходится меньшая часть ее объема. Последние физические модели, как мы уже отмечали, особое внимание отводят физическому вакууму, как потенциальному источнику всех видов полей и взаимодействий, а также так называемой “темной материи”, скрытое присутствие которой физики вынуждены постулировать, чтобы объяснить ряд таких непонятных феноменов во Вселенной, как наличие в ней скрытой массы, поразительной изоморфности структурной организации на различных уровнях бытия и т.д. Весьма любопытной тенденцией натурфилософских поисков современной науки являются попытки объяснить феномены сознания через поиск его физических переносчиков. Этой проблемы мы еще коснемся ниже.

Можно выделить и более дробные, структурные уровни бытия.

Неорганическая природа представляет собой движение разнообразных элементарных частиц и полей, атомов и молекул, макроскопических тел, планетарные изменения. Можно по ступеням от более простого к более сложному выделить следующие последовательные структурные уровни в ней: вакуумный - субмикроэлементарный – микроэлементарный – ядерный – атомный –молекулярный – макроуровень – мегауровень (планеты, галактики, метагалактики и т. д.) .

Живая природа – это различного рода биологические процессы и явления. Она включена в неживую природу, но начинается как бы с иного ее уровня. Если в неживой природе нижней ступенью является субмикроэлементарный уровень, то здесь – молекулярный. Если элементарные частицы имеют размеры 10^-14 см., то молекулы – 10^-7. Соответственно, последовательные уровни выглядят следующим образом: молекулярный – клеточный – микроорганизменный – тканевый – организменно-популяционный – биоценозный – биосферный. Следовательно, “на уровне организмов обмен веществ означает ассимиляцию и диссимиляцию при посредстве внутриклеточных превращений; на уровне экосистемы (биоценоза) он состоит из цепи превращения веществ, первоначально ассимилированного организмами-производителями при посредстве организмов-потребителей и организмов-разрушителей, относящихся к разным видам; на уровне биосферы происходит глобальный круговорот вещества и энергии при непосредственном участии факторов космического масштаба”¹.

В социуме мы также можем выделить уровни: индивидуум – семья – коллектив – класс – нация – государство – этнос – человечество в целом. Однако здесь последовательность их соподчинения несколько иная и они находятся “в неоднозначно-линейных связях между собой”, что порождает представление о господстве случайности и хаотичности в обществе. “Но внимательный анализ обнаруживает наличие в нем фундаментальной структурности – главных сфер общественной жизни, каковыми являются материально-производственная, социальная, политическая и духовные сферы, имеющие свои законы и свои структуры”¹.

На сегодняшний день, вслед за Н. Гартманом, есть все основания выделить особый структурный уровень идей, идеалов и ценностей, которые имеют свои материальные носители (вещи, книги, электронные носители информации, живые люди и научные коллективы, общество в целом), но не могут быть полностью редуцированы к ним и причинно объяснены на их основе. При условии - еще отнюдь не значит по причине, учитывая, что законы духовной жизни имеют свою ярко выраженную специфику и не могут быть сведены ни к каким социально-политическим влияниям и условиям, психологическим и биографическим факторам и т.д. Об этом мы еще подробно поговорим в дальнейшем.

Таким образом, природный мир (ограниченный доступными нам на сегодняшний день пространственно-временными масштабами), включает в себя в качестве подсистем и живую природу и социум, и с особые идеально-духовные образования, которые обладают иными пространственно-временными масштабами и приобретают специфические свойства относительно предшествующих уровней. Все это вместе является единой системой под названием мир с различными структурными уровнями. Следовательно, познание этих структурных уровней, осуществляется как познание соответствующих закономерностей, которые неисчерпаемы как внутри каждого уровня, так и в целом (структурная неисчерпаемость), но ограничено нашими научно-техническими и антропологическими возможностями. Указанную соподчиненность можно выразить в виде следующей схемы², на которой наглядно виден разноуровневый характер природного мира:

Неорганическая природа	Живая природа	Социум	Духовный мир
Субмикроэлементарный
Микроэлементарный
Ядерный
Атомный
Молекулярный  Макроуровень Мегауровень	Молекулярный Клеточный Микроорганизменный Тканевый Организменно-популяционный  Биоценозный Биосферный	Индивидуум Семья Коллектив Социальная группа Класс Нация Государство Этнос Человечество	Идеи, духовные ценности, идеалы как индивидуального, так и общественного уровней

3. Модели единства мира

Та онтологическая проблематика, которой мы занимались на протяжении последних страниц, относится прежде всего к “философии природы” (или общей космологии). Фактически мы обсуждаем здесь общефилософскую картину миру, неразрывно связанную с общенаучной и явно (или неявно) фундирующую последнюю.

Наиболее детально именно данная проблематика была проработана в философии диалектического материализма. Западным философским школам, будь то феноменология, экзистенциализм и даже неопозитивизм, сознательном ограничивший себя преимущественно методологическими вопросами, не удалось добиться такого результата в построении философии природы. Именно то самое историческое объединение материализма и систематического гегелевского идеализма позволило, как выражение синтетической сущности философии, дать наиболее адекватную философию природы, успешно сопрягающуюся с современной наукой¹. Неожиданно для многих оппонентов выяснилось, что вызовы, которые все жестче бросает философии - и в первую очередь онтологии - современная научная мысль, может достойно принять именно эта философская традиция. Она заготавливала свои схемы и логические ходы мысли как бы впрок, которые сегодня, к примеру, буквально вынуждена повторять (часто воспроизводя элементарные ошибки типа последовательного редукционизма!) современная англо-американская аналитическая традиция.

Одна из центральных проблем «философии природы», и сегодня отнюдь не утратившей своей актуальности – выступает проблема единства мира. Более того, в свете “гипертрофированной плюрализации философского дискурса”, свойственной постмодернистским философским игрищам, она более чем современна.

Начнем с небольшого исторического экскурса. Размышления человека над сущностью мира и принципами его устройства были характерны не только для развитой философии и науки, но ставились гораздо раньше внутри архаичного сознания. Это позволяет реконструировать особую модель мира, которую, вслед за В.Н. Топоровым можно обозначить как “мифопоэтической модель”, то есть совокупность представлений человека о мире характерная для эпохи, которая предшествовала «возникновению цивилизаций Ближнего Востока, Средиземноморья, Индии и Китая. Основным способом осмысления мира и разрешения противоречий в этот период является миф, мифология, понимаемая не только как система мифов…, но, и, главное, – как особый тип мышления, хронологически и по существу противостоящий историческому и естественнонаучному типам мышления»¹.

Эта модель связана с интуитивным пониманием человеком единства мира, Космоса и поисками первичных основ этого мира, которые (при отсутствии научного познания) формулируются в неявном и метафорическом виде, закрепляясь в мифологических системах. Такое понимание нельзя игнорировать, ибо оно лежит в основе человеческого восприятия бытия, которое позже реализуется в том числе и вариантах научных моделей мира, в вариантах дальнейших философских размышлений над тайнами мироздания. В условиях отсутствия возможности конкретного познания, именно целостность восприятия позволяла выдвигать догадки и объяснения, которые позже неожиданно становились научно обоснованными.

Для нас модель такого понимания представляет собой вторичный, удаленный от реальности уровень. Мы можем лишь реконструировать, то есть системно воспроизвести на сегодняшнем уровне человеческого сознания, те представления о мире, которые были характерны для архаичного сознания, достигая этого путем его обратной перекодировки, через анализ мифологических текстов, совмещенных с современными данными науки.

В результате перед нами предстает универсальная картина мира, построенная совершенно на иных основаниях, чем это осуществляется в абстрактно-понятийном восприятии, характерным для современного мышления. В центре ее лежит целостное понятие мира как единства человека и среды его обитания. “В этом смысле мир есть результат переработки информации о среде и самом человеке, причем “человеческие” структуры и схемы часто экстраполируют на среду, которая описывается на языке антропоцентрических понятий”¹.

Объективности в современном смысле, здесь не могло быть, и реальность носила субъективированный, вторичный характер. Это была фактически сконструированная реальность. Миф, как оформление указанного подхода к миру, представлял собой не просто некий рассказ о нем (о реальных событиях), а некую идеальную модель, интерпретирующую эти события, через систему героев и персонажей. Поэтому реальным становились именно последние, а не мир как таковой. “Рядом с мифом не могло быть в сознании не-мифа, какой-то непосредственно данной реальности… Миф есть познавательное обозначение”². Не имея возможности подробно касаться этой проблемы, отметим лишь основные черты данной мифопоэтической модели мира, которые, естественно, представляют собой лишь особого рода реконструкцию.

Указанная универсальность и целостность представлений о мире в мифологическом сознании была обусловлена слабой разделенностью субъектно-объектных отношений. В результате мир представлялся абсолютно единым, в котором человек и природа неотделимы друг от друга. Это порождало тотальное представление о мире как о живом организме (органицизм), «как о насквозь живой, исключающей умерщвленность любой его части, вещи, утверждающих в силу этого непрерывность движения, изменения в окружающем мире"³.

В сознании архаичного человека господствует принцип отождествления всего со всем и прежде всего полная тождественность природы и человека, что позволяет связать воедино, внешне далеко отстоящие друг от друга вещи, явления и предметы, части человеческого тела и т.п.

Для данной модели характерно понимание единства пространственно-временных отношений, которые выступают в качестве особого упорядочивающего начала космоса. Мир упорядочивается пространственно, через сакральные, узловые точки пространства (священные места) и во временном отношении, путем выделения сакральных точек времени (священные дни и праздники). Узловые точки пространства и времени (святые места и святые дни) задают особую причинную детерминацию всех событий, опять же связывая воедино системы природных и, например, этических норм, вырабатывая в каждой из них особую космическую меру, которой должен следовать человек.

Космос понимается, одновременно, как качественная и количественная определенность. Количественная определенность описывается посредством особых числовых характеристик, через систему сакральных чисел, “космологизирующих наиболее важные части вселенной и наиболее ответственные (ключевые) моменты жизни (три, семь, десять, двенадцать, тридцать три и т.п.), и неблагоприятных чисел как образов хаоса, безблагодатности, зла (напр., тринадцать)”¹. Качественная определенность, проявляется в виде системы персонажей мифической картины мира, которые противопоставляются друг другу.

Данная модель мира основана на собственной логике бриколажа², то есть достижения поставленной цели окольными путями, через преодоление некоторых особых жизненно важных противоположностей, “имеющих соответственно положительное и отрицательное значение” (небо-земля, день-ночь, белый-черный, предки-потомки, чет-нечет, старший-младший, жизнь-смерть и т.п.)³. Таким образом, мир изначально трактуется диалектично и достичь какой-либо цели напрямую (напролом) нельзя (что бы войти в избушку бабы-яги, мы не обходим дом, что логично было в нашей реальности, а просим сам дом развернуться “к нам передом, к лесу задом”). Диалектика противоположных начал, противостоящих действий и явлений позволяет создать целую систему классификации мира (некий аналог философской системе категорий), которая в миофопоэтической модели и выступает средством упорядочивания бытия, “отвоевывая новые части хаоса и космологизируя его. Внутри же космически организованного пространства все связано друг с другом (сам акт мысли о такой связи есть для первобытного сознания уже объективация этой связи: мысльвещь); здесь господствует глобальный и интегральный детерминизм”¹.

Все эти представления при определенной интерпретации, как мы увидим ниже, переходят позже и в зарождающуюся философию, что особенно заметно при создании различного рода классификационных рядов мира и систем противостоящих начал (ряд элементов лежащих в основе мира, борьба противоположностей как движущая сила развития и т.д.).

Можно указать и на возникшие впоследствии “модели единства мира”, которые имели место в философии и науке². Термин, используемый, например С.Т. Мелюхиным, представляется нам достаточно эффективным, так как указывает на определенную “равноправность” вариантов различных картин мира. Даже, если этих моделей не было бы в истории философии, мы вполне могли бы их логически сконструировать. Остановимся на некоторых, наиболее важных, из этих моделей.

Вещественно-субстратная модель усматривает единство мира в единстве физико-химического субстрата и свойств. Данные современной науки показывают, что объекты неживой природы во всей Вселенной состоят из одинаковых химических элементов. Раскрытие внутренней структуры атома и открытие все новых элементарных частиц позволяют ставить вопрос о создании единой теории элементарных частиц, описывающей субстратное единство элементов. В биологии генетические исследования показывают, что в основе всех живых организмов лежит генетический код, состоящий из четырех аминокислот. Устанавливается тождественность физико-химического состава живой и неживой материи и т. д.³. Наконец, установлено, что все вещества и элементы мира взаимосвязаны между собой посредством электромагнитных, гравитационных и иных полей.

В функциональной (или номологической) модели единство мира объясняется наличием и функционированием единых законов. Говорится о том, что в мире реализуется некая универсальная связь. Так, Пифагор говорил о божественных математических законах гармонии и мирового порядка. Лейбниц, исходя из идеи единых божественных математических законов, считал, что можно их свести в систему уравнений и на основе этого объяснять любые явления. Лаплас, исходя из признания универсальных законов, говорил об интеграции знания и возможности абсолютного познания мира. Эта концепция получила впоследствии название “лапласовский детерминизм”, означающий, что если бы удалось связать в единое целое все знания о мире, все параметры тел и зафиксировать их в единых уравнениях, то можно было бы создать единую формулу, которая охватила бы все проявления и все разнообразие мира. В рамках изложенных выше моделей частные законы отдельных сфер бытия механически распространяются на понимание мира в целом. В результате Вселенная представляется абсолютно однородным образованием, что приводит к выводам о возможности полного и окончательного ее познания. Однако, это противоречит и духу философии, как вечному стремлению к мудрости, и имеющимся на сегодняшний день научным фактам. В частности, оказывается, что универсальная связь реально ограничена скоростью распространения взаимодействий (принцип близкодействия), конечностью времени существования объектов и конечностью энергии объекта.

В принципе же поиск единых и всеобщих законов мироздания - своеобразных Единых Вселенских Правил Игры - совершенно естественен, и в этом направлении всегда будет работать мысль человека. В каком-то смысле именно на это претендует сегодня и системный подход, и синергетическая парадигма¹, и современные астрофизические и космологические искания, да и собственно онтологические искания в области философии природы. Другое дело, что здесь нужно, во-первых, ясно понимать принципиальную историческую неполноту и ограниченность всех подобных попыток; во-вторых, учитывать неисчерпаемое многообразие проявлений этих всеобщих законов, которое никогда и никому полностью не удатся обозрить, разве что Господу Богу, если он только он существует. В-третьих, ориентироваться на диалогические отношения между наукой и философией, когда “натурфилософские” научные построения опираются на хотя бы минимальное знание философской традиции; а профессиональная “философия природы” основана на знании современных научных фактов и теоретических моделей. Вполне возможно, что мы вступили в эпоху построения синтетической научно-философской картины миры, где жесткие грани между наукой и философией будут все более утрачивать смысл.

Другая модель единства мира, становящаяся ныне весьма популярной и получающая сильное научное подтверждение - носит название генетической. Здесь утверждается, что мир есть целостность, эволюционирующая по единым законам на основе общего исходного субстрата и во вполне определенном едином направлении. В каком-то смысле здесь происходит диалектическое снятие и субстратной, и номологической моделей единства мира. Мощный импульс этот подход получает со стороны синергетики, вскрывающей универсальные закономерности самоорганизации систем во Вселенной. Еще более серьезным подтверждением этой модели является антропный космологический принцип. В настоящее время в различных формулировках его принимает подавляющее большинство космологов и астрофизиков. В своей сильной версии антропный принцип гласит, что Вселенная устроена таким образом, чтобы на определенном этапе ее эволюции появился наблюдатель. Иными словами, базовые структуры и константы мегамира таковы, что с необходимостью приводят к появлению мыслящего существа, способного осуществлять рациональную реконструкцию ее истории и выступать в роли ее фундаментального сознательного эволюционного фактора. Отсюда вытекает и вся современная доктрина так называемого «глобального эволюционизма», где наличие братьев по разуму, намного превосходящих современного человека по своему интеллектуальному и духовному уровню, уже не кажется бреднями фантастов и религиозной утопией.

И, наконец, помимо вышеперечисленных, остаются многочисленные классические субстанциальные модели единства мира, о которых мы много говорили выше. Учитывая систематический и шлифовавшийся в течение многих столетий характер ключевых ходов онтологической мысли, думается, что их рано списывать со счетов, учитывая и несомненный ренессанс интереса к вопросам философии природы, и определенную ограниченность неклассических онтологий, о чем мы поговорим в следующей лекции.