|
|
Лекции по метафизике москва 2004 Современные тетради
|
|
|
|
|
|
|
ЛЕКЦИЯ 8. ДИАЛОГИЧНОСТЬ ФИЛОСОФИИ
|
|
|
|
|
|
1. ГУМАНИТАРНАЯ СУЩНОСТЬ Философии и ДИАЛОГ
КАК ФОРМА ЕЕ САМОВЫРАЖЕНИЯ
Философия занимает в человеческой культуре особое место. Будучи самосознанием общечеловеческой культуры, она размышляет над феноменами, попадающими в предметную область как естественных, так и гуманитарных наук, выявляя их значимость для отдельного человека, человечества в целом с позиции постановки наиболее общих, предельных, «вечных» вопросов. В то же время какой бы проблемой ни занимался философ, будь то вопросы логики, онтологии, этики или эстетики, в центре его внимания всегда оказывается Человек, который мыслит, живет, верит, оценивает и преобразовывает мир. Это иногда дает соблазн обозначить философию как гуманитарную науку, вслед за бахтинским определением о том, что «гуманитарные науки — науки о человеке в его специфике, а не о безгласной вещи и естественном явлении»1, сказать, что философия является одной из гуманитарных наук. Однако это также не совсем точно, ибо философия отлична и от гуманитарных наук. Более правильно рассуждать об отличии философии от конкретных наук, как естественных, так и гуманитарных2.
Конкретные науки, определив собственный объект исследования, даже если последний не является проявлением только естественных закономерностей (например человек), рассматривают его вне системы иных, присущих ему связей и отношений. Поэтому человек здесь может трактоваться и как биологический, и как биохимический, и как механический, и как социологический, и как исторический объект соответствующей науки. Это главное условие конкретно-научного познания, делающее возможным таким образом взглянуть на исследуемый феномен, чтобы раскрыть в нем специфически предметные закономерности, исследуемые данной наукой. Относительная однозначность понятийного аппарата науки и связанная с этим точность и доказательность, к которым она стремится, достигается за счет сильного, иногда предельного «огрубления» действительности, в результате которого создается идеализированный концептуальный каркас, отличающий одну науку от другой.
Соответственно область применения такой «сетки понятий» довольна узка. Точность большинства наук — это всегда предметная точность, пределом которой «является идентификация (а = а)»3, которая, конечно, выше в естественных науках
|
|
|
|
|
|
1 Бахтин М.М. Эстетика словесного творчества. М., 1986. С. 300.
2 На гносеологических различиях между естественно-научной (и, шире, — логико-понятийной) и гумани-
тарной рациональностью мы остановимся в гносеологическом разделе лекций.
3 Бахтин М.М. К методологии литературоведения // Контекст-1974. М., 1975. С. 205.
171
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
и более расплывчата в гуманитарных, но и там и там к ней стремятся. Правда, и здесь в абсолютном смысле она вряд ли достижима, относительна, а уже тем более не может выступать в качестве критерия научности, так как сама «зависит от гносеологических предпосылок и, следовательно, определяется выделенной (абстрагированной) предметной областью и наличными методами ее исследования»1. Только непонимание этого факта может лежать в основе утверждений, например, о большей точности естественных наук по отношению к гуманитарным. Сразу возникает вопрос: точность относительно чего? И это справедливо не только по отношению, например, к философии, но и при сравнении других наук. Например, можно ли сказать, что математика более точна, чем физика, или наоборот?
Таким образом, любые науки точны, то есть более или менее адекватны собственной предметной области, и абсолютных критериев точности просто не существует. Не случайно именно в математике (этой «точнейшей из точных наук») все время продолжаются дискуссии о характере доказательства и точности2. Целевая установка на определенность и точность знания присуща всем наукам, в том числе и гуманитарным, но в них ее самоосуществление невозможно в той же степени. Более того, если такая степень «научной объективности» будет достигнута, то наука фактически потеряет свой гуманитарный статус. Философия отличается от других областей знания не по принципу различения их предметов, по типу отличия, например, физики от социологии, а по тому, что она исследует то, что другие науки воспринимают в качестве осознанной или нет предпосылки, т. е. наиболее общие, предельные закономерности бытия, чем не занимается ни одна из наук.
Философия не стремится к точности наподобие частных наук, и ее важнейшей особенностью выступает меньшая однозначность и гибкость используемых понятий. Упреки в том, что в отличие от науки понятия философии часто слишком многозначны, туманны и неопределенны, справедливы и лишь отражают ее специфику. «Неточность» философии компенсируется ее возможностями наиболее широко (так как ее предметная область — это область предельных всеобщих закономерностей) охватывать бытие. Точно так же, как «точность» математики недостижима не только в гуманитарных науках, но даже во многих естественных науках, где более существенное значение имеет качественная (предметная) сторона
|
|
|
|
|
|
1 Кузнецов В.Г. Диалектика точного и неточного в современном научном познании (Материалы «круглого
стола») // Вопр. философии. 1988. № 12. С. 30.
2 Так, например, Морис Клайн (известный математик и историк математики, член редколлегии многих из-
вестных математических журналов, долгие годы возглавлявший математический факультет Нью-Йоркского уни-
верситета и отдел Математического института им. Куранта), исследуя проблему неопределенности математическо-
го знания и оценивая, в частности, особенности математического доказательства, приводит ряд высказываний из-
вестных математиков по этому поводу: «Строго говоря, того, что принято называть математическим доказатель-
ством, не существует... Любое доказательство представляет собой то, что мы с Литтлвудом называем газом, —
риторические завитушки, предназначенные для психологического воздействия... средство для стимуляции вооб-
ражения учащихся» (Годфри Харолд Харди). «Совершенно ясно, что мы не обладали и, по-видимому, никогда не
будем обладать критерием доказательства, не зависящим ни от времени, ни от того, что требуется доказать, ни от
тех, кто использует критерий... в математике не существует абсолютно истинного доказательства, хотя широкая
публика убеждена в обратном» (Реймонд Луис Уйдлер). «По моему убеждению, окончательный вид, принимаемый
философской мыслью, не может опираться на точные утверждения, составляющие основу специальных наук. Точ-
ность иллюзорна» (Альфред Норт Уайтхед). Таким образом, делает вывод М. Клайн: «Доказательство, абсолютная
строгость и тому подобные понятия — блуждающие огоньки, химеры, «не имеющие пристанища в математиче-
ском мире». Строгого определения строгости не существует... То, что некогда считалось неотъемлемой особеннос-
тью математики — неоспоримый вывод из явно сформулированных аксиом, — навсегда отошло в прошлое. Не-
определенность и способность впадать в ошибку присущи логике в той мере, в какой они ограничивают возмож-
ности человеческого разума» (см.: Клайн М. Математика. Утрата определенности. М., 1984. С. 363—364).
172
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
исследуемых объектов, не всегда доступная математической количественной обработке. И это также сказано не в упрек математике, а в плане констатации относительности понятия математической точности с общегносеологических позиций.
Научная объективность и точность (как предельная характеристика адекватного соответствия предметной области) естественных и математических наук реализуется как своеобразное «безразличие» к исследуемому объекту. Ученый отстраняется от целостной внутренней сущности объекта, и объективность достигается за счет чрезвычайно сильного огрубления исследуемой действительности. Такой подход эффективен при исследовании недуховных образований, но слишком искажает реальное положение дел, например, при исследовании человека, культуры, общества. В таком опредмечивании исследуемых феноменов заключается сила науки и залог практической реализуемости ее результатов (для создания инвалидной коляски понимание человека как совокупности рычагов более эффективно, чем философские рассуждения), но в этом и ее неизбежная слабость, связанная с невозможностью выйти за границы предметной области. Именно это порождает и агрессивную экспансию науки, которая направлена на решение любых проблем, когда их нерешенность или нерешаемость объясняется лишь временным фактором или отсутствием материальных условий (средств, приборов и т. д.). Наука точна внутри предметной области, но абсолютно неточна и всегда неполна по отношению к исследованию сущности объекта. При исследовании некоторых объектов и феноменов человеческой культуры такой ограниченный подход просто неправомерен.
Указанное отношение к объекту исследования приводит к тому, что наиболее адекватной формой конкретно-научного знания выступает монолог: «Интеллект созерцает вещь и высказывается о ней. Здесь только один субъект — познающий (созерцающий) и говорящий (высказывающийся). Ему противостоит только безгласная вещь»1. Философ имеет перед собой в качестве объекта исследования человека, от качеств которого он полностью абстрагироваться не может, даже если сущность последнего реализована в каких-то отчужденных структурах (тексты, другие произведения). Поэтому формой выражения гуманитарного знания является диалог, в котором активность обеих сторон (субъекта и объекта) очень высока и важна не точность, достигаемая за счет сильного огрубления, а глубина проникновения в исследуемый объект. «Познание здесь направлено на индивидуальное. Это область открытий, откровений, узнаваний, сообщений. Здесь важна и тайна, и ложь (а не ошибка)»2. И это не недоразвитость гуманитарной сущности философского познания, как склонны считать сциентистски настроенные мыслители, а его важнейшая особенность.
Познание в гуманитарной науке выступает как постижение или понимание смыслов, заложенных в исследуемом явлении. Достигается это на особом идеальном уровне, который реализуется через диалог текстов. Текст есть особое смысловое единство, или смысловая целостность. Понять текст и через него целостный смысл явления — это не то же самое, что и познать его. Познать — в узком смыс-
|
|
|
|
|
|
1 Бахтин М.М. К методологии литературоведения // Контекст-1974. М., 1975. С. 206.
2Там же. С. 204—205.
|
|
|
|
|
|
173
|
|
|
|
|
|
|
| |
|
|
Скачать 0.5 Mb.