|
|
Лекции по метафизике москва 2004 Современные тетради
|
|
|
|
|
|
|
в частности, филологические. Использование же последнего на примере анализа сочинения Ливия, сделанного Нибургом, доказало, «что большая часть того, что обычно принимали за раннюю историю Рима, на самом деле является патриотической выдумкой, относящейся к значительно более позднему периоду; самые же ранние пласты римской истории у Ливия, по Нибургу, — не изложение истинных фактов, а нечто, аналогичное балладной литературе, национальному эпосу... древнеримского народа»1. Это дало повод ученому иронизировать и представлять историю, как «историю ножниц и клея».
Таким образом, и здесь идея, мысль оказываются первичными даже в написании истории, быть может, самой научной из гуманитарных наук, так как она претендует на освоение фактического материала. Однако этот фактический материал изначально вторичен и несет нам информацию об области вторичного бытия, области уже проинтерпретированных фактов. История есть «не что иное, как воспроизведение мысли прошлого в сознании историка»2. Собственно говоря, именно поэтому история всегда излагается в близкой к художественному изложению форме, имея целью убедить нас в истинности прежде всего идей, а не фактов, т. е. воздействуя не только на рациональные, но и на эмоциональные структуры нашего сознания.
Это справедливо и для других гуманитарных наук, но в наибольшей степени для философии, которая представляет собой интерпретацию смыслов, то есть уже проинтерпретированной в текстах реальности. И это действительно одна из специфических черт философии. В противном случае для объективного изложения истории достаточно было бы просто составить список дат и деяний, что и было бы полной и окончательной единой историей. Идеи, выраженные в истории, принадлежащие перу того или иного автора, «принадлежат прошлому, но это прошлое не мертво; понимая его исторически, мы включаем его в современную мысль и открываем перед собой возможность, развивая и критикуя это наследство, использовать его для нашего движения вперед»3.
Таким образом, объектом гуманитарного знания выступает текст в его наиболее широком значении как знаковой системы, «которая способна быть (или в действительности есть) носителем смысловой информации и имеет языковую природу»4. Соответственно в качестве такой системы носителя смысла может выступать как некоторая сложная, особым образом организованная система (например, наука, искусство, религия и т. д.), так и отдельный факт, явление, действие, которые могут стать источником раскрытия иных смыслов.
Но текст это не только некая совокупность знаков и предложений в виде книги, текст — это еще и конкретный язык, на котором данная совокупность фиксируется, т. е. это средство коммуникации. Таким образом, текст реализуется как особая форма общения между людьми, в котором в конкретно-историческом виде
|
|
|
|
|
|
1 Колингвуд Р.Дж. Идея истории. Автобиография. М., 1980. С. 125.
2 Там же. С. 218.
3 Там же. С. 219.
4 Кузнецов В.Г. Герменевтика и гуманитарное познание. М., 1991. С. 128.
|
|
|
|
|
|
179
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
фиксируется культура человечества в целом и в ее конкретных вариантах. Таким образом, культуру можно рассматривать как знаковую систему, как Текст с большой буквы, а значит, она также выступает источником смысла, т. е. имеет коммуникационную и символическую природу1.
Исходя из этого, выяснение сущности всей системы культуры является предметом философии, которая исследует культуру как текст в его наиболее широком понимании, как некой смысловой вторичной реальности. Задача философского исследования заключается в расшифровке символов данного текста посредством интерпретации, исходящей из сегодняшней социокультурной и пространственно-временной заданности. Именно поэтому философию часто обозначают как самосознание культуры. Философское исследование культуры — это сознательная постановка познающего субъекта одновременно внутрь конкретной культуры с целью уяснения ее синхронной сущности2, т. е. со стороны такого ее качества, как локальная (этническая, национальная и др.) стабильность. А с другой стороны — постановка познающего субъекта вне рамок отдельной культуры, его освобождение от локальных ценностей и традиций, что позволяет осуществлять познание собственной культуры сквозь призму иной культуры. Исследуя культуру, философ участвует в межкультурном диалоге в рамках особого семиотического пространства.
Таким образом, философия представляет собой вторичный интерпретационный уровень, на котором происходит «интерпретация интерпретаций» (Поль Рикёр). Она осуществляется как особая герменевтическая деятельность. Философия всегда окрашена в «герменевтические тона» (В.Г. Кузнецов). «Герменевтика — один из методов, при помощи которого возможно понимание, — соединяется с природными свойствами философского знания. Герменевтика — искусство интерпретации, постижения смысла диалогических отношений — «сплетается» с философскими методами исследования, обогащает их и сама выводится на рациональный уровень, приобретает философский статус»3. Это своеобразие философской интерпретации было достаточно давно замечено в философии, выступая как ее важнейшая специфическая особенность.
Конкретное гуманитарное знание посредством интерпретации текста пытается соотнести находимые смыслы с фактами, сориентировано на них. Направленность интерпретации здесь понятна — это как можно более адекватная интерпретация, т. е. по возможности приближение к действительному положению дел. В целом, как мы видели, данная задача также представляется достаточно сложной (вряд ли вообще полностью выполнимой), но тем не менее сам вектор интерпретационной деятельности, например, историка, направлен именно к такой цели.
Философская интерпретация основана на том, что ее объектом выступает текст, который вообще может не иметь никакой связи с реальной действительно с-
|
|
|
|
|
|
1 Лотман Ю.М. Беседы о русской культуре. М., 1994. С. 6.
2 Синхронная культура, т. е. ее «организационная структура, объединяющая людей, живущих в одно время»
(Лотман Ю.М. Беседы о русской культуре. Там же).
3 Кузнецов В.Г. Указ. соч. С. 4.
180
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
тью, с материальными фактами и явлениями. Любая интерпретация представляет собой работу мышления, «которая состоит в расшифровке смысла, стоящего за очевидным смыслом, в раскрытии уровней значения, заключенных в буквальном значении»1. Философская интерпретация, основываясь на этой общей основе, одновременно выступает как деятельность мышления, которая приумножает смыслы, создает новые, которые изначально могли не содержаться в тексте. Условие здесь одно: лишь бы сам текст был достаточно информативен для такого преумножения.
Анализ культуры как текста не может быть сведен к отдельным филологическим, лингвистическим или другим специальным исследованиям. Он должен представлять собой комплексный подход, осуществляемый на «рубеже двух сознаний, двух субъектов». Культурный диалог осуществляется в особом коммуникационном поле, обеспечивающем взаимопроникновение и открытость культур друг для друга. Если такое коммуникационное поле отсутствует, диалог становится невозможным и культура оказывается как бы закрытой для проникновения в ее смыслы. Поэтому диалог культур есть прежде всего смысловой диалог, который осуществляется не в поле прямого их пересечения, где смыслы тождественны, а в непересекаемых частях, которые требуют своей интерпретации со стороны другой культуры. «Более того, чем труднее и неадекватнее перевод одной непересекающейся части пространства на язык другой, тем более ценным в информационном и социальном отношении становится факт этого парадоксального общения»2. Здесь, правда, возникает одна герменевтическая ловушка. В непересекающемся поле другой культуры могут встречаться столь малосущественные элементы, что попросту не заслуживают перевода, а вот в рамках пересекающихся частей возможны как раз значимые нюансы решения всеобщих, общечеловеческих проблем. Поэтому сама проблема «пересечения — непересечения» смысловых пространств различных культур представляется как нетривиальная герменевтическая проблема.
Диалог культур есть символическая коммуникация, в качестве носителей информации которой могут выступать любые материальные образования, имеющие смысл и значение. Или, иначе говоря, культурное общение есть обмен смыслами. Это все то, что имеет характер знаковой системы и несет информацию. «Вещи навязывают нам манеру поведения, поскольку создают вокруг себя определенный культурный контекст»3. Когда-то для мужчины было важным «уметь носить фрак», так же как сегодня водить машину. А ведь быт — это еще и ритуал поведения, выполнения обычаев. В этом плане синхронная (или одновременная) культура всегда опирается на традиции, предрассудки, некоторые из которых могут казаться ненужными современному человеку.
В качестве носителей языка (носителей смысла) в конечном счете выступают конкретные люди или их совокупность, которые формируются в конкретно-исто-
|
|
|
|
|
|
1 Рикёр П. Конфликт интерпретаций. М., 1995. С. 18.
2 Лотман Ю.М. Культура и взрыв. С. 15.
3 Он же. Беседы о русской культуре. СПб., 1994. С. 13.
|
|
|
|
|
|
181
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
рической культурной ситуации и несут в себе особенности этого формирования, традиции своего этноса, то, что можно назвать исторической памятью. Следовательно, абсолютная идентичность представителей разных культур невозможна. Структурно-лингвистический подход к языку также оказывается неправомерным, так как происходит интерпретация понятия «язык» и замена его понятием «код». То есть мы можем перекодировать язык согласно воспринимающей системе, но это образование не будет тождественным языку, или, точнее, оно будет тождественным по форме, по структуре. По этой модели предпринимались попытки создания искусственных языков, в том числе и для межличностного общения (типа эсперанто), которые оказались слишком бедными и неспособными передавать смысловые оттенки разных культур. «Код не подразумевает истории... «Язык» же бессознательно вызывает у нас представление об исторической протяженности существования. Язык — это код плюс его история»1.
Ортега-и-Гассет справедливо отмечал, что такой искусственный язык, даже если он претендует выступать в качестве средства общения, всегда останется лишь еще одной терминологией, т. е. псевдоязыком, который требует своего перевода так же, как его требует терминология любой научной теории. Мысли человека лишь облекаются в некую принятую терминологическую форму. Это дает такому языку внешнее преимущество, его легко переводить, однако «по той же причине они кажутся непроницаемыми, непонятными или, по крайней мере, очень сложными для понимания людям, говорящим на настоящем языке, хотя на первый взгляд они написаны на нем же»2.
Таким образом, понимание другой культуры — это глубокое проникновение на все ее уровни, своеобразное вживание в нее, а не только восприятие того, что эта информационная система имеет на выходе и этим должна заниматься философия как особая герменевтическая деятельность. Философия поэтому является особым гуманитарным знанием, своеобразной его квинтэссенцией, так как она увеличивает, если так можно сказать, сам массив смыслов. Она стоит в центре того, что когда-то было принято называть «науками о духе». Она оперирует не просто со вторичным бытием, представленным нам в виде текстов, а с интерпретациями этого бытия. Более того, даже та часть философии или те философские концепции, которые претендуют на познание мира как такового, на самом деле в значительной мере представляют собой его интерпретации. Философ фиксирует тот или иной взгляд на мир лишь в тексте (произнесенном или написанном, неважно), который, став частью истории философии, также подвергается дальнейшей интерпретации.
Поэтому предметная область философии, т. е. область применения герменевтического метода, принципиально неограниченна. Анализируя «вторичный» материал в качестве «первичного», философ имеет дело с иной реальностью, чем фактическое, материальное бытие. Работая на уровне понятий и категорий, на уровне идей, он в каком-то смысле всегда является идеалистом. Любая часть метафизики,
|
|
|
|
|
|
1 Лотман Ю.М. Культура и взрыв. С. 13.
2 Ортега-и-Гассст X. Что такое философия? С. 338.
|
|
|
|
|
|
182
|
|
|
|
|
|
|
| |
|
|
Скачать 0.5 Mb.