|
|
Лекции по метафизике москва 2004 Современные тетради
|
|
|
|
|
|
|
Для философского языка характерна большая универсальность и нацеленность не на одну область познания, но на широкий мировоззренческий круг обобщений. Поэтому если понятия конкретных наук фиксируют относительно узкие аспекты бытия и действительности, что придает им «жесткость» и определенность, то философские категории, напротив, относительно размыты и неопределенны. Так, во всех философских традициях, восточных и западных, древних и современных, используются предельные категориально-смысловые образования типа «тождество», «различие», «бытие», «причина», «следствие», «истина», «ложь», «ценность», «добро» и т. д., но конкретное содержание, которое вкладывают философы в данные термины, порой существенно отличается. Отсюда — важная работа философской мысли над прояснением смысла своих базовых категорий и установление их субординации1.
В результате в философском категориальном языке диалектически сочетаются моменты определенности (устойчивости) и моменты неопределенности (изменчивости), которые отражают противоречивость самого бытия. Допущение полностью определенной философии означает лишь то, что она достигает некой абсолютной истины, становится абсолютным знанием. Такова, в частности, система категорий гегелевской «Науки логики». Это, конечно, возможно как позиция, заявленная отдельным философом, но реально это невозможно и противоречит самой сути философии как вечного стремления к истине. «В абстракции завершенного знания нет места ничему неопределенному, но там нет места и философским категориям... есть знание, но нет познания. В любом реальном (человеческом) познании всегда существует непознанное, для предварительного охвата которого необходимы ступеньки познания — философские категории»2.
Конечно, указанную «неопределенность» также нельзя абсолютизировать. Часто бывает так, что философствующий исходит как будто бы из задачи высказать свои идеи как можно более неопределенно, даже те, которые вполне ясны и определенны. Последнее объясняет причину сложности понимания некоторых современных философских концепций (или, точнее, понимание каждым по своему усмотрению), которая выдается чуть ли не за принципиальную особенность философского знания, а на самом деле представляет собой лишь усиленное «размывание» традиционных границ классической категориальной философской терминологии и «закукливание» в собственном, зачастую полностью десемантизиро-ванном философском «новоязе». Философы такого рода заведомо и сознательно усложняют свой философский язык, чтобы их поняло как можно меньшее количество людей, что, по-видимому, и выступает для них признаком истинного философствования. Иногда же такой «птичий язык» попросту маскирует всякое отсутствие м£хсли, и в результате мы имеем дело со сплошными «симулякрами», по выражению французского философа Бодрийара.
Нам представляется, что такая позиция в философии глубоко неверна и противоречит смыслу философствования, которое должно прояснять человеческие мысли, а не запутывать их до предела. Как отмечал Ортега-и-Гассет: «Я всегда
|
|
|
|
|
|
1 Сущность и функции различных категориальных структур будут предметом нашего отдельного анализа в
третьем разделе лекционного курса.
2 Баженов Л.Б. Строение и функции естественно-научной теории. М., 1978. С. 79.
163
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
полагал, что ясность — вежливость философа, к тому же сегодня, как никогда, наша дисциплина считает за честь быть открытой и проницаемой для всех умов, в отличие от частных наук, которые с каждым днем все строже охраняют сокровища своих открытий от любопытства профанов, поставив между ними чудовищного дракона недоступной терминологии. По моему мнению, исследуя и преследуя свои истины, философ должен соблюдать предельную строгость в методике, однако когда он их провозглашает, пускает в обращение, ему следует избегать циничного употребления терминов, дабы не уподобиться ученым, которым нравится, подобно силачу на ярмарке, хвастать перед публикой бицепсами терминологии»1.
Философ, конечно, может остаться непонятым по тем или иным причинам, однако не должен стремиться заведомо неясно излагать свои мысли. Чаще всего за внешней сложностью и неясностью скрывается примитивизм рассуждений. Вряд ли следует считать такой вариант философствования состоятельным. Поскольку философия оперирует понятиями, то их «ментальное содержание... можно изложить. То, чего нельзя высказать, что является невыразимым, не является понятием, и познание, состоящее из невыразимого представления об объекте, будет чем угодно, пусть даже — если вам угодно — высшей формой познания, но никак не тем, что мы ищем за словом «философия»2. Таким образом, за простотой и ясностью изложения философских идей может скрываться очень сложное и совсем иное, чем кажется на первый взгляд, содержание, а за внешней сложностью лишь особенности личностной терминологии автора, в которой — если мысли там действительно есть — вполне можно разобраться, даже если сам автор этот процесс сознательно затруднил. Чаще всего за такой терминологией стоят лишь новые смысловые нюансы традиционных философских категорий, как это было свойственно многим трудам М. Хайдеггера.
Необходимая ясность и доступность философии (как ее цель) связана с тем, что она не приемлет замкнутости в узком профессиональном кругу, да и возможен ли такой круг в данной области духовного освоения мира? Одна из задач философии — это обсуждение ценностей человеческого существования, которые важны для любого человека, и любой человек вправе обсуждать их, а значит, в каком-то смысле философствовать. В этом плане философия неизбежна для любого человека, и даже отрицающий ее тем самым порождает лишь определенную философию.
Реальным проявлением богатства философского языка, который, конечно, несводим к категориальному аппарату, являются языковые структурные уровни философии.
Можно выделить три основных языковых слоя философии.
Во-первых, понятия, которые используются для своеобразной иллюстрации философских положений. Эти понятия любых иных языковых систем, включая понятия обыденного языка. Для них характерна наименьшая степень философской обработки. Они как бы берутся готовыми, носят менее абстрактный характер, не прошли полной мировоззренческой и гносеологической обработки. Здесь особое место принадлежит фрагментам обыденного и художественного языка, от
|
|
|
|
|
|
1 Ортега-и-Гассет X. Что такое философия? М., 1991. С. 54.
2 Там же. С. 104.
|
|
|
|
|
|
164
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
которых в частных науках пытаются всячески освободиться. Именно этот слой придает философии явно выраженный характер эмоциональной окраски, которая не является просто зряшным украшением, а повышает степень влияния философских идей на сознание человека. Повторим в этой связи еще раз: философия никогда не сможет полностью освободиться от фрагментов обыденного и художественного языка, так как опирается на все многообразие постижения человеком бытия и мира.
Во-вторых, понятия более высокой степени абстракции (в том числе и понятия наук), но которые также заимствуются как готовые из других областей знания. Сюда в наибольшей степени включаются фрагменты научного языка, но не имеющие специального философского значения.
В-третьих, понятия, которые могут быть восприняты откуда угодно, из любой сферы человеческой культуры, но проходят мощнейшую философскую интерпретацию с целью выявления их мировоззренческого и гносеологического характера.
Процесс создания целостной системы категорий и понятий в философии выступает как процесс «концептуализации философского знания» (Г.А. Брутян). Это процесс перехода от языка с большим нефилософским содержанием к категориальному философскому уровню в результате сложных процессов логико-методологической экспликации первичного неопределенного семантического поля1.
Этот процесс концептуализации (философской интерпретации) выводит понятия, во-первых, на уровень всеобщей значимости, или всеобщности, как важнейшего предварительного условия. Во-вторых, выявляет их содержательные философские (мировоззренческую, гносеологическую, методологическую и др.) стороны, которые должны схватывать наиболее существенные черты бытия.
В результате выявляется потенциальная возможность или, наоборот, невозможность понятий выступать в качестве философских категорий. Категории философии отличаются поэтому, с одной стороны, высокой степенью экстраполяции, а с другой — содержательным богатством. Это еще одна уже языковая «двойственность», которая позволяет философской мысли, по выражению Лосева, переходить «от одного обобщения к другому между предельно общим и предельно единичным предметом»2.
|
|
|
|
|
|
4. ПРОБЛЕМА САМООБОСНОВАНИЯ Философии
Широта исходного базиса и вечный характер философских проблем определяют и несколько иное понимание доказательства и обоснования философского знания.
В философии ее положения доказываются как внутритеоретическими способами и методами (логико-семантическое обоснование), так и иными способами, не столь характерными для частных наук. Философское обоснование опирается на
|
|
|
|
|
|
1 См.: Брутян Г.А. Концептуализация философского знания // Вопр. философии. 1980. № 11. С. 89; Марка-
рян Э. О семантических уровнях языка философии // Вести, обществ, наук Арм. ССР. 1979. № 7. С. 54.
2А.Ф. Лосеву к 90-летию со дня рождения. Тбилиси, 1983. С. 150.
165
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
широкий арсенал средств, не сводимый только к проверяемым фактам науки или формальной логике обоснования.
Как мы уже отмечали, философия не имеет той льготы, которую имеют частные науки, которые исходят из предметно ограниченной сферы исследования, что определяет и специфику доказательства в них. Возможность эмпирического доказательства здесь достигается за счет предельного огрубления сферы исследования, накладывания на бытие предметной сетки понятий. Поэтому и точность такого доказательства является точностью в рамках данной предметной области. Но насколько правомерно распространять этот подход на иные виды познания и постижения бытия? Ведь выводы и утверждения частных наук несут информацию о локальной части мира.
Научную истину отличают точность и строгость ее предсказаний. Однако эти прекрасные качества получены экспериментальной наукой в обмен на согласие не покидать плоскость вторичных проблем, не затрагивать конечные, решающие вопросы... Но экспериментальная наука— только ничтожная часть человеческой жизнедеятельности. Там, где она кончается, не кончается человек»1. Если наука несет информацию о конечном фрагменте реальности, то философия несет информацию о закономерностях бытия в целом. Ее суждения носят универсальный характер, а предмет — сфера бесконечного. Поэтому доказательство в философии носит комплексный характер, а по степени охвата проблем, систематичности и рефлексивной глубине их обсуждения философия выступает, возможно, даже более точным знанием, чем наука.
Это, конечно не означает, что философия противостоит формально-логическому или эмпирическому доказательствам в том смысле, что не опирается на них. В частности, как раз непротиворечивость и полнота доказательства очень важны в философии как форме рационально-теоретического знания. Однако только к нему философское доказательство сведено быть не может. Более того, понятие доказательства наполняется здесь иным содержанием.
Если в логической и математической системах исходные аксиомы обосновываются за пределами данной логической системы, то в философии за ее пределами уже ничего быть не может, и ее философские аксиомы нуждаются в самообосновании чисто спекулятивно-рефлксивными способами. Иначе говоря, философия как наука о всеобщем и предельном не имеет возможности обосновать свои изначальные принципы через наличие еще более фундаментального и общего знания. Она вынуждена заниматься самообоснованием своих исходных положений через их экспликацию, систематизацию и эвристическое развертывание на их основе каких-то содержательных рассуждений и проблемных решений. Отсюда вытекает и знаменитый диалектический принцип восхождения от абстрактного к конкретному, когда само развертывающееся теоретическое доказательство уточняет и обосновывает аксиомы, на основе которых строится.
Обосновывая свои положения, философия обращается ко всей общечеловеческой практике, опирается на знания, полученные при исследовании самых разнообразных сторон бытия. Поэтому она и может ставить под сомнение все иные
|
|
|
|
|
|
1 Ортега-и-Гассет X. Что такое философия? С. 80.
166
|
|
|
|
|
|
|
| |
|
|
Скачать 0.5 Mb.