Леонтьев. Леонтьев Лекции по общей психологии. Лекции по общей психологии под редакцией Д. А. Леонтьева, Е. Е. Соколовой москва смысл 2000 А. Н. Леонтьев
 Скачать 3.35 Mb.
|
|
Если мы возьмем понятие действия применительно прямо к выполняемому процессу, то, собственно, цель и выступает как результат, который задан наперед в действии, правда? А затем этот результат сопоставим с действием, то есть цель мо- жет быть достигнута или не достигнута, достигнута в большей степени или в мень- шей степени. Но вот то, что должно быть достигнуто, дано наперед, дано как извес- тное представление в голове человека, в актах восприятия. Мы хотим получить отчетливый образ данной вещи, данного воздействия, от- четливое его восприятие. Хотим мы его иметь — обращаем произвольное, волевое внимание, ставим перед собой такую цель. «Но — замечает Ланге, — желая чего- либо, мы уже должны знать, что мы желаем». Вот в этом-то и заключается парадокс. И этот парадокс решается Ланге введением категории цели в акты восприятия, в процесс восприятия. И тогда, как вы понимаете, восприятие на этом уровне про- извольного внимания выступает как настоящее действие, то есть процесс, по опре- делению, целеподчиненный, целенаправленный. Получается то же самое, что в из- вестном выражении Маркса, «цель определяет как закон». Но только здесь нет внешнего действия, вносящего изменения в предмет. Здесь есть другое. Здесь есть очень своеобразное действие, которое завершается вот этим 268 ВНИМАНИЕ И ПАМЯТЬ ЛЕКЦИЯ 29 очень ясным видением и только. «Ясным» в смысле — это Ланге очень часто подчер- кивает — усиленным. Вот так и усиливается действие в квадратах на доске Рево д’Ал- лона. Вот крест выступает. Я жду этот крест, и крест делается ярче, чем другие поля. Или рамка делается как бы сильнее, выступает среди других квадратиков. Но для это- го нам нужно иметь представление этой рамки или этого креста. Вот это представление Ланге обозначает термином, который вас не должен смущать. Он говорит об «образах памяти». И понятно почему. Потому что эта цель формируется где-то прежде и выступает как воспроизводящееся. Мы можем легко с вами заменить термин Ланге «образ воспоминания» термином «представление». И этот термин очень хорошо входит в традицию, создавшуюся в психологии и удержи- вающуюся до настоящего времени в ней. Поэтому, когда вы будете читать Ланге (а вам стоит почитать хотя бы часть его исследования), то вы всегда можете, читая «об- раз памяти», думать — «представление». То, что уже сформировалось, что уже суще- ствует и что воспроизводится как условие <нрзб>. Отсюда вытекает еще одно чрезвычайно важное следствие. Это следствие со- стоит в том, что во всяком актуальном образе, то есть образе вещи, которая воз- действует на наши органы чувств, находится перед нами, предстает перед нашим зрением, слухом, содержатся как бы два разных элемента, элементы двух разных типов или разных содержаний. Одно — это то, что прямо нам дают рецепторы, орга- ны чувств. Другое — это то, что мы можем назвать предваряющим, предваритель- ным, имеющимся, попросту говоря, представлением, которое здесь выполняет по отношению к перцептивному акту, то есть акту восприятия, произвольного воспри- ятия, роль цели. Ланге, и в этом его заслуга, особенно настаивает на том, что для субъекта оба эти содержания актуального образа воспринимаемых нами предметов слиты и в есте- ственных, обычных условиях, неразделимы. Когда я вижу передо мною расположен- ную вещь, отбрасывающую отражаемые ею лучи на сетчатку моих глаз, я вижу перед собой вот этот прибор, микрофон. Здесь для меня нет никакого разделения того, что мне актуально дано (цвет, форма) и — того, что составляет полное содержание об- раза. Я ведь вижу не нечто серое, не нечто продолговатое. Я вижу предмет. И предмет в его значении. Я вижу микрофон. А я могу не знать, что такое микрофон, и тогда я вижу все равно предмет этот в его значении, я вижу некий предмет, значение кото- рого мне не известно. Кто-то из неврологов уже нашего века замечал, что для восприятия нет бес- смысленного, потому что воспринимаемое бессмысленное имеет смысл бессмыс- ленного. Вот почему Ланге делает еще один шаг и вводит следующее положение (опять в терминах его времени, в терминах, им приспособленных, которые могут смущать современного читателя): он говорит, что волевое внимание есть не что иное, как ассимиляция ощущений образом памяти. Как понять мысль, которая ле- жит за этим термином? Ее, например, можно понять так, что ощущения ассимили- руются, поглощаются образами, то есть в субъективном, даже идеалистическом смысле. Это Ланге-то, материалист, выросший в ученого под прямым влиянием Се- ченова! (Кстати, я должен оговориться, вы редко встретите имя Сеченова в работах Ланге. Но это не потому, что Ланге не был сеченовцем, а потому, что по универ- ситетско-цензурным условиям того времени быть сеченовцем, занимая кафедру в университете, было делом неподходящим.) Вы увидите дальше, как ясно вырос Ланге из основных идей Сеченова. И это видно в той же теории внимания, волевого внимания Ланге. Это мы увидим, когда будем рассматривать эту теорию дальше. 269 ТЕОРИЯ ВНИМАНИЯ Н Н ЛАНГЕ Мне остается сказать, резюмируя прошлую лекцию, еще несколько слов — вот видите, я в резюме повторяю самое важное, потому что это действительно очень важ- но. Это надо очень хорошо понять. Именно понять, а не запомнить. Научиться пра- вильно читать Ланге и правильно видеть его место в истории психологии, понять, что Ланге есть патриарх русской психологической мысли, русской психологии. Это крупнейший русский ученый-психолог. Последний вопрос (прежде чем двигаться дальше) состоит в следующем: я говорил о Ланге, употребляя термин «образ воспоминания». Смотрите, почему «вос- поминания»? Почему был выбран этот термин? А для того, чтобы показать, что вот эти представления, эти цели, то, что ассимилирует, как бы впитывает в себя данное в органах чувств, — эмпирического происхождения. Он продолжает в этом отношении прогрессивное содержание гельмгольцевских классических представле- ний, в этом отношении очищенных от всякой двусмыслицы, которая оставалась, в частности, и у Гельмгольца (как известно, это был такой непоследовательный ма- териалист, с уступками субъективному идеализму, именно «с уступками», учению об иероглифичности). Ланге продолжает борьбу против двух распространенных в ту эпоху идей. Это идеи априоризма, которые владеют психологами кантианскими, кстати, составляющими едва ли не большинство психологов-исследователей той эпохи, то есть середины второй половины прошлого столетия, и идеи нативистов, особенно резко представленные физиологами органов чувств и психофизиками, вы- водящими возможности группирования ощущений в образы из врожденно заложен- ных особенностей морфофизиологических, особенностей органов чувств и нервной системы. Не категории Канта, не врожденные предустановленные организации чув- ственного мира, мира ощущений, а опыт — вот что лежит за так называемыми «об- разами памяти». Ну, а как же все-таки Ланге представлял себе эти образы воспоминаний, об- разы памяти? Я сказал: вы можете спокойно говорить «представлений», для себя чи- тая «образы памяти», или видя «образы воспоминания» — думать «представление». Я к этому должен еще присоединить некоторые разъяснения. Надо немножко расширить и понятие «представления», точнее, взять его в более полном содержании. И на это тоже указывает Ланге в своих сочинениях. Иногда Ланге говорит, что за этим обра- зом воспоминания может быть идея, форма, в которой выступает этот образ воспо- минания. Значит, не обязательно непосредственно чувственное образование. Это не гальтоновская фотография ассоцианистов — эффект напластования одних ощущений на другие. Это не обобщение, конечно. Не обобщение в таком вульгаризированном формально-логическом смысле — так можно сказать. А вообще-то именно гальтонов- ская фотография — этакое напластование, усредненный облик. Нет, это может быть подлинное обобщение, идея, то есть понятие, значение. И Ланге, не употребляя здесь понятия значения, а ограничиваясь указанием «это образ воспоминания», его назы- вает субъективным, то есть идущим от субъекта. Субъектный скорее, чем субъектив- ный (я поправляю терминологию в соответствии с капитальными идеями Ланге, с действительным содержанием его концепции). Это уж прямо значение с указанием собственно значения, значения слова, знака, ибо термин «значение» имеет смысл только тогда, когда мы говорим «зна- чение чего» и указываем на носитель этого значения, правда? В данном случае прямо разумеется «внутренняя речь», значит, слово, которое не произнесено, не громко и не тихо, правда? «Внутренняя речь» — это и есть словесное движение, движение словесных обобщений, значений. 270 ВНИМАНИЕ И ПАМЯТЬ ЛЕКЦИЯ 29 Я вам говорил, что в этом заключается факт и в этом заключается правда. Я вижу все-таки не нечто серое и круглое, а я вижу перед собой предмет, микрофон, я вижу, если можно так выразиться, вещь в значении. Вот это и подчеркивает Ланге. Поэтому он оговаривается, что да, вот этот образ воспоминаний — нечто опытного происхождения, а не оттуда и не из таинственного «нутра» организма. Не категория и не нативистски понятые организации биологические, а опыт. Вот опыт-то только совсем разно выступающий, в разных формах. Я немнож- ко огрубляю, сказав: «разно-переработанный», «разно-выраженный», «в разных формах существующий», как то, что принадлежит субъекту, накоплено субъектом через органы чувств как через источник, но не посредством происходящего само собой суммирования вследствие накладывания одно на другое каких-то чувствен- ных впечатлений. Я хочу здесь отступить от исторической истины и внести некоторое, анахрони- ческое по своему значению, сопоставление. Я бы сформулировал на привычном мне языке ту мысль, о которой я так долго рассказывал у Ланге, как мысль о том, что в восприятии следует различать ту ткань чувственную, те ощущения, которые входят в состав восприятия, и то, что в этом составе чувственном себя реализует как отраже- ние мира, всегда обогащенное опытом более широким, чем опыт наслаивания попа- дающих извне на мои рецепторы толчков, потому что в него входит опыт моего дей- ствия, практической связи с предметами. Если хотите, практика, практический опыт. Опыт жизни — это и есть практический опыт. Более того — не мой только опыт, не индивидуальный, а, вот парадоксально, опыт человеческий! То есть философскими терминами мы сказали бы «опыт общественной практики», правда? Шире безмерно, чем наш с вами индивидуальный опыт. Как бы велик он ни был, он все равно только капля по сравнению с океаном — как говорил Герцен когда-то — человеческого опыта, который мы усваиваем, который нам передается, когда мы усваиваем по- нятия, выработанные человечеством, культурой человеческой, наукой, — систему норм, круг понятий. Вот здесь-то, после этих разъяснений, мы и переходим ко второй части тео- рии Ланге. Мы вплотную подошли к ней. Ланге мотивирует переход к этому второму кругу своих не только мыслей, но и исследований, говоря так: то, что до сих пор было сказано, — это только первая часть, это только первый тезис, первое положе- ние, которое решает проблему лишь наполовину. Мы с вами находимся в позиции, с точки зрения Ланге, только половинного решения проблемы внимания. Вот здесь-то, во второй половине решения, и содержится настоящая разгадка проблемы так назы- ваемого волевого внимания, то есть проблемы просто знания (если исключить слу- чай рефлекторного внимания, ориентировочных рефлексов, всего того, что мы при- выкли за тем и до этого называть явлениями непроизвольного внимания, которые составляют, как вы понимаете, основу проблемы, о которой я говорил еще в первой лекции, посвященной вниманию). Разгадка проблемы наступает, когда мы находим возможность объяснить при- роду этой ассимиляции ощущений, природу этого процесса. Это объяснение и было предложено Ланге. Оно вошло в историю психологии под названием моторной тео- рии внимания. Ланге сам приводит длинный перечень имен психологов, своих предшествен- ников. Напомню, что основная публикация Ланге вышла в 1888 году, и это была довольно крупная немецкая статья; в 1889 вышла книга под названием «Психоло- гические исследования», которая представляла собой расширенное выражение тех опытов, тех наблюдений, тех экспериментальных исследований, которые проводил 271 ТЕОРИЯ ВНИМАНИЯ Н Н ЛАНГЕ в той скромной обстановке, в которой жил, с теми скромными возможностями, которыми он в то время располагал в лаборатории Сеченова, заведующий кафед- рой философии Новороссийского университета Николай Николаевич Ланге. Значит, дело не в слове «моторная». Моторные теории внимания готовились, были известны с каким-то приближением, и Ланге, человек очень аккуратный, ци- тирует и напоминает, иногда даже, на взгляд современника, и тех авторов, которых в этой связи, может быть, и не стоило бы напоминать, которые высказывали неко- торые мысли, близкие Ланге. Он выдвигает, по существу, совершенно иную концеп- цию моторного внимания, двигательную, моторную теорию внимания. Она идет прямо от основных идей Сеченова. Это есть теория с большой буквы Рефлекторная в отличие от сенсорных или сенсомоторных. Она не лишена, конечно, предпосылок, и первая из них, главная, лежит в одной идее, капитально важной, которая позволила преодолеть непоследовательность идей Гельмгольца в свое время, сделать рывок в подходах к восприятию, которыми непосредственно пристально и специально и занимался Сеченов. И этот скачок был сделан Сеченовым. В чем эта Рефлекторная теория с большой буквы? А в том, что за единицы анализа принимались не сенсорные процессы, не двигательные процессы, не цент- ральные (как бы мы их ни обозначали) и никакие вообще раздробляющиеся на эле- менты, никакие вообще атомистически разлагающиеся образования. А выделялась одна единица, и эта единица — рефлекс. Это единица какая? Сенсорная или моторная? Наверное, не сенсорная и не моторная, потому что есть чувствование (я употребляю термины Сеченова), есть двигательные последствия. Они взаимно неотторжимы. Единица — весь рефлекс. Вы можете выделить, разбивая рефлекс, дробя его, центральное звено, аффе- рентные пути и, соответственно, двигательные процессы, двигательные концы. Когда я буду говорить «двигательные», то это может значить секреторные, эффекторные, точнее. Вам ведь все равно — поперечно-полосатая мускулатура, гладкая, железа, правда? Ведь это эффекторы, и то, и другое, и третье. Итак, рецептор — эффектор. Можно делить. Но это будет дробление. Кстати, Ланге принадлежит, в другом, правда, контексте им употребленный, почти что афоризм. Смысл его такой — всякое дробление приводит к уничтожению раздробляемого и к рождению его частей. Дробить можно, но тогда вы переходите к порожденным дроблением реальностям, вы утрачиваете реальность исследуемую, анализируемую. Мысль проста. Она проходила очень часто в психологии. У нас, в советской психологии, она была очень резко выражена в свое время Л.С.Выготс- ким, требовавшим анализа по единицам молярным, то есть содержащим в себе да- лее не разложимые единицы, не выбрасывающие нас за пределы исследуемого пред- мета в другой предмет. Итак, я резюмирую только что сказанное: исконная единица анализа, которой оперирует Ланге в объяснении произвольного внимания во второй части своей так называемой моторной теории, есть рефлекс. Поэтому, когда Ланге записывает условную схему, объясняющую его мысль (даже не объясняющую, а иллюстрирующую его мысль), то он записывает «в выс- шем нервном центре». Очевидно, имеются в виду полушария, кора полушарий го- ловного мозга. Это сенсорное образование, а это двигательный центр, но он рисует все это вот так, подчеркивая невозможность отъединения. Когда мы имеем дело с возникающим сенсорным эффектом, безразлично как возникающим, то мы обяза- тельно также имеем и возникновение возбуждения в двигательных отделах. И эти двигательные отделы непременно вызывают соответствующие движения, соответ- 272 ВНИМАНИЕ И ПАМЯТЬ ЛЕКЦИЯ 29 ствующие эффекты. То есть возбуждение распространяется на эффекторы и прежде всего на мышцы, конечно. Эти эффекты распространяются так, что они проходят в нижележащие центры. Ланге ничего не уточняет, морфология еще неясна. Это 80-е годы прошлого столетия. Вы должны понять скудость морфологических данных. Он очень осторожен. И, нако- нец, притекает к мышечной системе. Да, кстати, здесь-то он предусматривает и та- ламическое образование, которое не дифференцировано по своим функциям и по своей структуре; таламическое образование, как вы знаете, очень сложное образова- ние. Когда вы занимались морфологией центральной нервной системы, вы узнали, какое это сложное образование. Теперь это идет как процесс. Смотрите: образуется петля и даже две петли. Вот она как проходит, товарищи (для простоты будем рассматривать одну петлю). Это некоторая рецепторная поверхность. Это схема дуги. А если я продолжаю эту схему? Там будет какая схема? Дуги или кольца, правда? А все-таки рефлекторная схема. И я хочу объяснить, почему, изображая кольцевую схему, предложенную Ланге, я на- стаиваю на том, что это есть схема рефлекторная, да еще, вот видите, я сказал, с большой буквы. Все очень просто. Важно понять нерасторжимость, нараздробимость единицы. А из этих единиц вы можете делать все, что угодно. Вы можете их объеди- нять в кольца, делать из них спирали, рассматривать их как осуществляющие посто- янное движение. Но единицы-то остаются. Я поэтому очень высоко оцениваю открытие кольцевой структуры, кольца рефлекторного, в отличие от рефлекторной дуги, и понимаю все значение внесе- ния принципа кольца. Я понимаю все значение открытия кольцевой структуры нерв- ных процессов, реализующих человеческую деятельность и, в частности, перцеп- тивную деятельность, деятельность восприятия. Я, однако, не вижу оснований к противопоставлению понятия «рефлекса» понятию «кольца». Различать надо, а про- тивопоставлять трудно. Тут можно войти в известное противоречие, внутреннее про- тиворечие, если мы будем настаивать на противопоставлении. Я могу изобразить процесс очень легко как кольцо, не разрушая ни в какой мере этого процесса. Я просто перехожу от усеченного акта к акту с его последствиями, вот и все. Кстати, я не могу не сделать одного исторического замечания, мораль не- которую историческую извлечь из того, что я только что сейчас вам сказал о схе- ме, предложенной Сеченовым. У нас очень легко случается так, что какая-то идея, завоевывающая свое место в науке, открывающая все свое полное значение, объявляется идеей вновь открытой, возродившейся. Вот так и случилось с идеей об- ратных связей и афферентации, словом, с этим открытием. В работах Николая Александровича Бернштейна, чуть-чуть позже, и, почти одновременно, в ра- ботах П.К.Анохина это кольцо было намечено очень отчетливо. Это было свое- образное «переоткрытие», а ведь у Ланге мы находим абсолютно развернутое сооб- ражение, причем не случайное. Вот эту схему вы найдете в «Психологических исследованиях» Ланге. Вот схема петли. Такой вид она имеет даже на рисунке Ланге 1 , в 80-х годах прошлого столетия — полупетля и полупетля — причем эта модель была повторена в его поздней, последней работе, не дописанной до конца даже как следует, в его так называемой «Психологии». Это издание еще дореволюционное, оно начало печа- таться перед самой первой мировой войной. Вышло оно, по-моему, в начале 20-х 1 См.: Ланге Н.Н. Теория волевого внимания // Хрестоматия по вниманию / Под ред. А.Н.Леонтьева, А.А.Пузырея, В.Я.Романова. М., 1976. С.138. 273 ТЕОРИЯ ВНИМАНИЯ Н Н ЛАНГЕ годов уже с какими-то добавленными двумя-тремя листами на другой совсем бума- ге, словом, оно фактически вышло в свет поздно. Но это была одна из последних, даже, по-моему, последняя работа Ланге, подготовленная им еще в период дорево- люционный, дооктябрьский. Вскоре он умер. Видите, выходит так, что часто для того, чтобы выделить новую мысль, дей- ствительно, приходится обращаться к старым книгам. Книга Ланге принадлежит к числу таких книг, которые еще долгое время, хотя прошло уже почти 90 лет, или около того, не за горами столетие издания этой книги, остаются живыми, класси- ческими. А, кстати, она классической ведь стала не теперь, не в наши дни. Это не то, что ретроспективно отдаваемая дань, так сказать, высокой научной деятельности Ланге. Она стала звучать как классическая с первых лет своего существования. Мне неизвестна ни одна работа русского исследователя-психолога, которая была бы со- поставима с судьбой скромной статьи Ланге, опубликованной в 1888 году. Судьба эта была очень своеобразна. Эта работа тотчас вызвала отклики. Через год, в 1889 году, вышла небольшая работа Т.Рибо 1 , который начинает свое исследо- вание с указания на то, что книжка эта представляет собой развитие идей, уже выс- казанных Николаем Ланге. Рибо как бы декларировал общность позиций его, Рибо, тогда очень крупного французского психолога, и позиций Ланге. Это была реплика дружественная, то есть как бы развивающая. Правда, у Рибо развитие пошло немножко в другую сторону: там были откло- нения от тех идей Ланге, которые не могли быть приемлемы для Рибо. Я обозначу теорию внимания Рибо не как моторную, чтобы отличить ее от теории Ланге, а как сенсомоторную с ударением на первом термине. В то время как теорию Ланге надо называть эффекторной, в этом смысле моторной. Но она вызвала реакцию. Не такую быструю, как у Рибо — здесь буквально немедленная реакция была, — а несколько задержанную, но все же своевременную реакцию со стороны корифеев-психологов того времени. И они все оказались в открытой оппозиции к теории Ланге. Я имею в виду реплику на эту теорию, которую вы можете найти в одном из изданий «Физиологической психологии» Вильгельма Вундта, имя которого, конеч- но, известно. Откликнулся на моторную теорию внимания со своих позиций (праг- матических и идеалистических в проблеме воли, безусловно, в проблеме волевого внимания) Джемс. Была еще одна, тоже заокеанская, фигура, которая очень извес- тна. Это психолог, много времени, много внимания и сил уделявший тонким пси- хологическим проблемам, в частности, проблеме внимания, сознания, самонаблю- дения. Это был Э.Титченер. Я не буду продолжать списка, потому что уже в тот перечень, который я указал, вошли властители психологических дум в ту эпоху, то есть в конце XIX столетия. Так что же происходит (я возвращаюсь к теории Ланге) в этом звене, где оно выступает как моторное? Что же происходит с этими образами воспоминания? А дело все в том, что образ, хранящийся в мозге, этот сложно переработанный образ связан с тем, что он естественно существует как сенсорное образование. В соответ- ствии с неразложимостью единицы, о которой я говорил, он существует как сенсор- ное образование, но и обязательно так же как и эффекторное. Эффекторы вовлека- ются. Вот эти двигательные звенья — они нерасторжимы. Они все время соединяются, они находятся все время в постоянном общении. Их связывают процессы. Причем они 1 Рибо Т. Психология внимания // Хрестоматия по вниманию / Под ред. А.Н.Леонтьева, А.А.Пузырея, В.Я.Романова. М., 1976. С.66—102. 274 ВНИМАНИЕ И ПАМЯТЬ ЛЕКЦИЯ 29 не могут быть разрушены, эти процессы, эти связи, они всегда существуют. Весь воп- рос — какие они? Только в этом вопрос. Вот они мне передают движение, усиливают сенсорное движение. Вот почему в опыте Рево д’Аллона (он, конечно, Ланге неизвестен, это же 20—30-е годы XX века, то есть 40 лет спустя) клетки шахматной доски кажутся ярче. Откуда этот заряд-то? Это заряд обратной афферентации. И вся штука теперь заключается в том, что в природе вот этих эфферентных звеньев процесса лежит объяснение того, что же выделяется в целевом внимании, внимании цели, представлении движения. Движение, реализую- щееся полностью или не полностью. Может быть, свернутое, может быть, вообще не выходящее на открытые и видимые моторные пути. Без открытых, видимых, собствен- но двигательных мышечных проявлений. Как же они сосуществуют? Вот здесь-то нам очень нужно вспомнить то, что я говорил по поводу значе- ний. Я тут немножко модернизирую язык, а может быть, даже и мысль Ланге. (Я оговариваю всякий раз, когда допускаю модернизацию.) А дело заключается в том, что всякое представление о вещи, тем более всякое представление значения, есть сверхпродукт свертывания некоторых движений, операций. Это операционные об- разования. Знать значение — значит владеть соответствующими операциями. Для сов- ременной науки это не представляет проблемы. Это совершенно ясно. За значением скрываются операции. Вот на этом настаивает Ланге, который в начале исследова- ния произвольного, то есть целевого, внимания прямо формулирует мысль: произ- вольное внимание есть целевое действие, и этим оно не отличается от любого дей- ствия. Любого! Стало быть, и внешнего, стало быть, и продуктивного, в частном случае, правда? Любого, всякого иного, иначе говоря, действия. Значит, мы теперь понимаем, как происходит это чудо: выяснение, осознава- ние всегда ограничено каким-то узким полем. Так оно же происходит в результате осуществляющегося действия, ряда операций, которые не обязательно должны быть осуществлены в решении перцептивной задачи, то есть в осуществлении перцептив- ного действия, в виде развернутых внешнедвигательных операций. Ланге очень хочет подчеркнуть это, и поэтому говорит не о моторных, то есть двигательных, ощущени- ях, а очень осторожно и не очень обычно (я имею в виду предшествующие и совре- менные Ланге дискуссии по этой проблеме, которую я сейчас не могу затрагивать, проблема очень сложна) употребляет термин «иннервационные ощущения». Он не хочет говорить прямо «двигательные», «моторные». Важна иннервация, двигательная, импульсивная. И эта его мысль — почему «иннервационные»? И как он мог обойти очень известный спор: иннервационная или мышечная природа движения — применитель- но к движениям глаз, к работе других органов, других органов чувств? А я вам ска- жу: потому что он хочет включить то, чему он не находит термина, тогда не было такой терминологии. Он поэтому опять пользуется таким грубым термином; он это хочет включить в свою моторную теорию. (Ну, не такая уж она моторная или сен- сомоторная.) Он хочет включить понятие символического движения (стр. 268 — я в первый раз назвал страницу, потому что это архиважно; подумайте, в то время — представление о символическом движении!). То есть оно даже и не движение как бы. Оно свернуто. Оно — значащее движение, означающее движение. Оно, скорее, по- хоже на движение жеста, языкового жеста. Вот такое оно, вот такое, какое мое дви- жение сейчас. Оно какой носит характер? Не исполнительный, а символический. Оно несет в себе не рабочую непосредственно, а рабочую указательную, сигнификатив- ную, но не коммуникативную функцию. Вот в силу этого оно и становится, на язы- ке Сеченова, символическим. Это движение, которое Сеченов очень четко отделяет 275 ТЕОРИЯ ВНИМАНИЯ Н Н ЛАНГЕ от движений сигнальности (вот почему движение символическое). Под сигнальным движением он понимает то, что обозначает термином «значковое». Это движения, которые не имеют отношения к порождению образа. Упал на сетчатку глаза свет — что сделал глаз? Дернулся по направлению к свету, сделал такой скачок. Конвергенция сработала, аккомодационный аппарат сра- ботал. Это подготовительное движение в ответ на сигнал. Содержательного движения здесь нет. Мы с вами даже и не знаем про эти движения. Они только поучительны в одном отношении. Здесь то же знаменитое положение — «чтобы увидеть, надо ви- деть». Я не могу увидеть нечто, если я предварительно не аккомодирую, не конверги- рую на данный объект. Но для того, чтобы конвергировать и аккомодировать, надо этот объект уже видеть. Вот почему часто выделены очень четкие понятия, термины введены в обо- рот. Я очень рад, что они введены у нас, — «афферентационное зрительное поле» и «оперативное зрительное поле». Очень четкое деление, потому что, действительно, пользуясь сравнительно немудреными экспериментальными методами, можно рас- членить поля. Это не только пространственные, но это и функциональные процес- сы или, вернее, процессно-функциональные представления. Вот то, что Юлия Бо- рисовна Гиппенрейтер предложила в свое время называть оперативным и, в отличие от этого, более широким афферентационным полем зрения. «Афферентационное» — это значит что? Афферентирующее какой-то процесс, но не порождающее операции, процессы, действия перцептивные в собственном смысле, а только подготавливающее их, адаптирующее. Надо вам сказать, что во введении в научный обиход идеи включения в произ- вольное перцептивное действие (то есть воление, по Ланге, волевое внимание), эф- фекторной… стороны заключается главное достижение моторной теории Ланге. Вот тут-то и есть совпадения, встречи идей XIX столетия Ланге с современны- ми, в наше время выдвигаемыми, хорошо экспериментально обоснованными поло- жениями. Ну, кто теперь смотрит на восприятие, как на продукт толчков от внешних предметов, идущих на пассивные воспринимающие системы? Активность в смысле перцепции, восприятия как действия — это стало общим представлением, наиболее распространенным, наиболее ясным. Вот под действием иногда разумеется разное. Роль такого понятия, как «операция» (способ действия, который и строится из действия) для разгадки роли движения, моторных компонентов в произвольном вни- мании очень велика. Поэтому-то и появляется постпроизвольное внимание, которое так впервые стал называть Титченер 1 и о котором (в терминах русских — о послепроиз- вольном внимании) много писал в свое время ныне здравствующий Николай Федо- рович Добрынин в книжке «Колебание внимания» и в других статьях по вниманию 2 Итак, родилась и другая большая идея. Эта идея опосредствованного характера процессов внимания, выдвинутая в 1920 годах Выготским. И даже выделена была функция внимания, обозначенная как контрольная по отношению к решаемой зада- че, на чем очень настаивает Петр Яковлевич Гальперин. В следующий раз темой моего изложения будет очень широкая проблема, тоже классическая, — проблема памяти. 1 Титченер Э.Б. Внимание // Хрестоматия по вниманию / Под ред. А.Н.Леонтьева, А.А.Пузырея, В.Я.Романова. М., 1976. С.26—49. 2 Добрынин Н.Ф. Колебания внимания: экспериментально-психологическое исследование. М., 1928. См. также: Добрынин Н.Ф. О теории и воспитании внимания // Хрестоматия по вниманию / Под ред. А.Н.Леонтьева, А.А.Пузырея, В.Я.Романова. М., 1976. С.243—259. лекция 30 виды и явления памяти В самом термине «память» заключено хотя и определенное, но недостаточ- но очерченное содержание. Дело в том, что в самом общем смысле мы называем па- мятью явления изменения в организме, которые находят свое выражение в измене- нии процессов взаимодействия организмов. Если вот так широко описать явления памяти, или свойства памяти, если хо- тите, то тогда приходится признать, что свойство это является столь же фундамен- тальным свойством живых организмов, как, скажем, раздражимость или избиратель- ность, то есть когда мы говорим о жизни, о жизненных процессах, то это всегда также процессы, необходимо предполагающие явления памяти. Я об этом не буду говорить подробнее, потому что, по-моему, это самоочевид- но. И все то, что вы знаете о жизни, о первых этапах, о начальных этапах ее разви- тия, об усложнении при переходе к связям с внешней средой сигнального типа и так далее — все говорит о том, что нечто фиксируется, закрепляется, то есть происходят какие-то изменения в состоянии процессов организма, которые затем обнаруживают себя в дальнейших взаимодействиях. Иногда даже термин «память» применяется в еще более широком смысле. Им описываются не только процессы живых организмов, а вообще все процес- сы в природе, которые подпадают под это широчайшее определение — некоторое из- менение, вносимое взаимодействием, которое затем обнаруживается во взаимодей- ствии, — так широко даваемое определение, конечно, позволяет отнести к явлениям памяти и явления в неживой природе. В связи с этим к явлениям памяти относились и такие процессы, такие явления, как, например, явления гистерезиса, явления су- губо физического — это остаточные магнитные свойства, попросту говоря, след на магнитофонной пленке, с этой точки зрения, тоже рассматривается как след мнеми- ческий, то есть как след памяти. По-моему, Семон ввел понятие «мнема» в широ- чайшем значении этого термина. След на пленке, с которого делается пластинка для патефона или валик, в прежние времена, да даже следы от проехавшей телеги — все это явления мнемические. Конечно, такое расширение ничего решительно не дает в отношении позна- ния природы среды. Оно собирает сходное, внешне сходное. Чрезмерное расширение закрывает пути изучения более конкретного, то есть научного познания этих свойств. Поэтому попытка трактовки явлений памяти как такого широкого явления, как по- казывает опыт, собственно, ничем не обогатило развитие научного знания. Для обозначения изменений организма, живого существа, если мы их будем рассматривать по отношению к воздействующему агенту, то есть к тому, что измени- ло это состояние, возникло тоже предельно широкое понятие, которое сохранилось 277 ВИДЫ И ЯВЛЕНИЯ ПАМЯТИ до сих пор в психологии. Это понятие «следа», мнемического эффекта, следователь- но, мнемического следа. И тогда процессы памяти выступили как процессы следооб- разования и восстановления следа. Если есть следообразование и восстановление следа — проявление в последу- ющих взаимодействиях — то тогда надо внести и третий термин. Сохранение или хранение следа, запоминание, говоря языком психологии. Помимо припоминания, или воспроизведения, так чаще говорят, возникло еще одно звено — сохранение. Ведь надо, чтоб хранилось то, что запечатлелось. След образовался, произошло сле- дообразование, а для того, чтобы произошло воспроизведение, то есть обнаружил себя этот след, так или иначе нужно допустить, что он хранится. Или, может быть, надо оговориться и сказать, что хранится постольку, поскольку эта связь способна к сохранению. А если он выветривается? Записали на магнитную пленку и некоторое время можете воспроизводить, а потом эти магнитные изменения исчезают (ну, правда, на магнитной пленке не исчезают; теоретически они не исчезают; при идеальных услови- ях хранения они должны оставаться). А может быть, они очень короткие, и мы поэто- му не можем проследить этого следообразования. Такие короткие, что они возникают и тут же стираются, а поэтому мы можем исследовать явления памяти, обращая на это внимание. Вот в наше время появился термин, понятие «кратковременная память». В каких-то временных границах действует. Возникла проблема стирания следов, и это на языке психологов также получило свое выражение — «забывание». Итак, запоминание, следообразование, сохранение и, в частности, забыва- ние, воспроизведение. И еще один вопрос — а сохранение следов обеспечивает вос- произведение или нет? Это одно условие? Единственное? Нет. Воспроизведение тоже превратилось в самостоятельную проблему. А оно не выводится из факта наличия следа. След есть — воспроизведения нет. Значит, воспроизведение само стало про- блемой, даже образовало отдельную проблему. Нет возможности воспроизвести ка- кое-то воздействие, событие. Но потом оказывается при исследовании, что след-то тот сохранился и при известных условиях его можно вытащить. Этот след себя вос- произведет. Вот видите, из этого генерального, страшно общего, биологического, обще- физического даже представления о памяти, об этих явлениях вытекает проблемати- ка, которая жива до сих пор. Я назвал эти основные проблемы. И проблема забыва- ния таким образом возникла. Смотрите, сколько проблем — запоминание, фиксация, следообразование, иначе говоря, хранение следов, длительность и та же проблема: «А бывает ли исчез- новение хранимых следов?» Действительно? А может быть, никогда не бывает? Но все дело в том, что меняется возможность воспроизведения, а след суще- ствует независимо. Раз он образовался, то он существует. Это необратимый процесс — следообразование. Припоминание — вот где проблема стоит. Вы знаете, о чем я говорю, что я разумею при этом. Пример. Вспомнить раннее детство нельзя, а под гипнозом вроде можно. Это много раз показано. Значит, следы- то есть, только они не актуализируются, говоря современным языком. Нужны осо- бые условия для их актуализации. И еще одна проблема. А в каком отношении находится непосредственный эф- фект следообразования с эффектом сохранения следов? Можно ли представлять себе таким образом, что образовался след по типу отпечатка, ну, скажем, каучуковой печати на бумаге? Он может блекнуть, исчезать. А может быть, иначе? Может быть, он может переделываться, становиться другим? Это тоже проблема, которая была 278 ВНИМАНИЕ И ПАМЯТЬ ЛЕКЦИЯ 30 поставлена в психологии. Это отнюдь не новая проблема. Она была поставлена в связи с проблемой памяти и часто формулировалась как «проблема сохранения представлений». Что-то происходит, следы живут своей жизнью, имеют какую-то свою судьбу. Дали запомнить ряд форм — листики. Через некоторое время попросили воспроизво- дить их, зарисовывать, и сравнивали рисунки, сделанные вскоре после запоминания и потом. Тут оказывается не просто хуже, яснее или менее ясно. Нет. Тут в других измерениях идет изменение — они просто другие. Оказывается, там что-то с ними такое случается. Они как-то обобщаются. Они уже не те, что исходные. Значит, ка- кие-то метаморфозы происходят. Они имеют свою жизнь. Что же главное выяснилось в ходе наблюдениий: эмпирических, основанных на опыте, теоретических, основанных на некоторых дедукциях, на общих положениях — биологических, физиологических, на экспериментах, наконец, на специальном исследовании этих изменений и с изменением условий, с постановкой вопросов спе- циального порядка? Какой же можно сделать первый глобальный вывод, так сказать, из опыта первоначального исследования памяти? Допустим, если мы ограничим этот опыт XIX веком, по крайней мере, до середины его, до второй его половины? Ну, на нашем языке этот глобальный вывод можно было сформулировать так: явления, обозначаемые термином «память», наблюдаются на всех генетических уров- нях. Я имею в виду филогенетический уровень и онтогенетический уровень развития. И на всех уровнях деятельности организма. То есть уже теперь не на генетических, а на функционально- или субстанционально-структурных уровнях. Причем на каждом из этих уровней: генетическом или структурно-функциональном — явления суще- ственно разные. При этом в психологии второй общий вывод состоит в том, что собственно явления памяти или те явления, которые мы относим к категории явлений памяти, выступают как бы двойственно. Это явления действительного изменения под влияни- ем действующих агентов, выражающиеся в изменении взаимодействия, но внутри этого под изменениями-то подразумеваются эффекты: с одной стороны, относящие- ся собственно к явлениям отражения, субъективного отражения воздействий, то есть к явлениям рецептивным, ну, стало быть, также и к перцептивным, с другой сторо- ны, к явлениям двигательным, эффекторным, шире говоря. При этом расчленились... (сами расчленились! Их никто не расчленял! Это ло- гика познания их расчленила!) сенсорная и моторная память! Удивительное расчле- нение! Продукт эмпирического мышления. Я говорю «продукт эмпирического мыш- ления» потому, что малейшее прикосновение к проблеме теоретической мысли тотчас показывает, что в сущности-то мы имеем дело при всех обстоятельствах с явлениями сенсомоторными, с явлениями о двух концах или двух плечах, двух зве- ньях, даже трех, если еще считать и промежуточное, центральное, звено. Но видите ли, факты разошлись! Факты, эмпирически наблюдаемые теорети- чески не вооруженным глазом. Давайте посмотрим, как это получается, в чем выра- зилось вот это разделение, в эмпирии выступившее так резко? Вы находитесь в условиях слабой освещенности, в какой-то обстановке, в ка- ких-то предметных условиях. Среди окружающих вещей можно допустить большие яркости, наличие даже каких-то изображений. Вы в общем вещи видите, но плохо в условиях слабой освещенности. Вам дают строго дозированную сильную освещен- ность. Дозированную в отношении интенсивности и в отношении времени освеще- ния. Затем вы переходите опять к очень слабой освещенности, то есть уже после такого относительно кратковременного света вы оказываетесь практически в темно- 279 ВИДЫ И ЯВЛЕНИЯ ПАМЯТИ те, ведь световая адаптация произошла. Довольно длительное воздействие света ис- числяется секундами, а не долями секунд. Это не бросок света, а это известная дли- тельность, достаточная световая адаптация происходит мгновенно, и, наоборот, бы- стро очень деадаптируется глаз к слабой освещенности. И вот тогда мы наблюдаем очень интересное явление. Вы, оказывается, про- должаете некоторое время видеть обстановку, вам только что показанную в ярком свете. Это наш послеобраз. Он продолжается не в микроинтервалы. Он продолжается довольно длительно — несколько десятков секунд. 20—30 секунд. У меня вот около 40 секунд, конечно, при очень хорошо подобранных параметрах опыта. Они, в общем, известны. В крайнем слу- чае их можно индивидуально немножко поправить и получить оптимальный эффект. Он получается практически у всех, то есть у всех, но только с разной длительностью. Но эта длительность достаточна для того, чтобы как бы продолжать работать. Напри- мер, дочитать недочитанное, досмотреть неувиденное. Какая память — двигательная или сенсорная? Ну, чисто сенсорная. В отдель- ных случаях этот тип сенсорной памяти выступает в реальной, не эксперименталь- ной обстановке, в реальных, не экспериментальных условиях. Я могу описать два явления. Одно всеобщее, у всякого человека возникающее, кратковременное, похожее по длительности на то, о чем я сейчас только говорил, и всем вам известное — последовательные отрицательные образы. Вы знаете — зеленый круг или квадрат, розоватый после того, как убран соответствующий предмет от до- полнительного света, как правило, изображение какой-нибудь формы — круглой, квадратной, треугольной. Это обыкновенные последовательные образы. Мы их на- зываем «последовательные образы», не прибавляя даже «отрицательные последова- тельные образы». Просто потому, что они настолько часто возникают у всех, что, в отличие от положительных последовательных образов, их не надо особенно харак- теризовать. Мы так и говорим — последовательный образ. Имеется в виду отрица- тельный последовательный образ. Чаще всего так. В популярной литературе уж во вся- ком случае. А вот вторая группа явлений — это натуральные явления. Они редко встречаю- щиеся, зато необыкновенные. Я имею в виду эйдетические образы, то есть эйдети- ческую память. Внутри сенсорной памяти выделяется подкласс, и этот подкласс но- сит название «эйдетическая память». Явление состоит в том, что испытуемый — это тоже в зрительной сенсорной сфере — способен сохранять след от впечатления, зрительную картину окружающе- го мира достаточно долгое время. Ежели след восстанавливается по каким-нибудь причинам, то он может восстановиться через значительный промежуток времени, относительно значительный. Это явление довольно редкое. В ослабленных формах и в более ранних возрастах, в подростковом часто, оно составляет где-то между 20% и 30%. У взрослых в таких ярких формах это очень редкое явление. В школьном классе, где примерно 40 человек, в среднем удается вытащить эйдетиков около десятка и иногда даже больше, правда, не очень сильных эйдети- ков. Способ «вытаскивания» очень прост. Есть очень хорошо разработанная техника, которая опирается на действие закона Эммерта. Вы знаете, в чем выражается этот закон: если продукт, то есть обыкновенный последовательный образ, идет с нару- шением закона Эммерта, то есть основания продолжать опыты и искать эйдетизм, который вскоре себя обнаруживает. Это тестирование идет быстро и необремени- тельно. И на этом основании, кстати, построена мировая статистика. Ну, конечно, это на достаточных выборках. Пробовали это сочетать с широтой географической, 280 ВНИМАНИЕ И ПАМЯТЬ ЛЕКЦИЯ 30 например; с расовыми особенностями. Там корреляции мало убедительны, они как- то неустойчивы, у разных исследователей они расходятся, а это всегда признак не- достаточности статистических связей. Я имел возможность наблюдать случай очень яркого эйдетика. Поэтому вместо того, чтобы повторять описание, которое вы увидите в литературе, коротко опишу тот случай, который я наблюдал. Я учился вместе с одной студенткой в Московском Университете на одном кур- се. Мы как-то поддерживали общение. Она была очень ярко выраженным эйдетиком. Ей было 20 с чем-то лет, когда я с ней познакомился. Вы, вероятно, все знаете ауди- торный корпус, который стоит в старом здании университета, там, где сквер с памят- ником, через улицу Герцена, там факультет журналистики расположен сейчас. И вы знаете Коммунистическую аудиторию. Вы помните, что на второй этаж ведет лестни- ца, в ней еще два марша. Помните? Широкая, потом еще площадка, а потом две лес- тницы. Вот один из экспериментов, который я с ней вел: на площадке, в которую упирается главный, первый марш лестницы, висит несколько афиш. Именно афиш, а не объявлений. Мы проходим мимо вместе с ней; я вижу, что она, как и я, невольно бросает взгляд — непроизвольное внимание, правда? Ведь там что-то яркое, меняю- щееся, непривычное. Но взгляд! Это, вероятно, не секунды, а доли секунд. Мы пово- рачиваем на марш и выходим на площадку, которая близ Коммунистической аудито- рии. Я спрашиваю ее: «Вы видели сейчас внизу афишу?» — «Да». — «А вы можете себе ее представить?» — «Да». —«Сделайте это, пожалуйста». В ответ на мою просьбу (заметь- те, произвольное воспоминание сенсорной формы) она поворачивается спиной ко мне, то есть лицом к голубоватой стене, даже серо-голубой, и говорит: «Ну, ясно вижу». Прошу: «Читайте». Я записываю: «Слева в углу, что там написано?» — «Вот что, вот что и так далее, а это не вижу, мелко написано». — «Дальше направо?» — «Вот что». — «А дальше направо?» — «А там ничего нет». — «Переходите ниже. Что там видите?» Я все записываю, и мы спускаемся и смотрим. Все правильно. Я несколько лет не встречал этой студентки. Потом я встретился с ней снова и спросил ее, сохранила ли она эйдетическую память. Оказалось, что нет. Она распалась. Исчезла. Интервал был 6 лет. Вот где-то между 22 и 21 годом она удерживалась снача- ла, а затем исчезла. Больших эндокринных пертурбаций не было: она не рожала, у нее не было ребенка, пубертатный период давно прошел — словом, больших революций химических не было. И все-таки какие-то биохимические изменения, по-видимому, произошли. Она же интерпретировала это по-своему: она за это время многому научи- лась. Она стала заниматься научно-политической журналистикой, провела несколько лет в Штатах, она вышла замуж за одного представителя, одного советского деятеля в Нью-Йорке, прожила там несколько лет, а затем вернулась сюда. Она занималась по- литической журналистикой, немножко научно-политической журналистикой, отлич- но овладела английским языком, «набила» языковую культуру, и, согласно ее теории, это и убило эйдетическую память. Она уже ни к чему, она для салонной демонстра- ции, а не для жизни. Для жизни она ни к чему. Я это просто говорю без анализа, не выражая своего отношения к этому объяснению. Я просто воспроизвел картину. Вы, вероятно, будете читать про эйде- тическую память, и встретитесь с этими фактами чтения постфактум, то есть после того, как объект уже исчез, а остался только след в памяти. И если я об этой сен- сорной памяти сейчас говорю, то для этого у меня есть серьезные основания. Дело в том, что при анализе деятельности мы по необходимости должны допускать на каком-то уровне развития соответствующих процессов, теперь уже функциональном, а не генетическом, известное функционирование этой, 281 ВИДЫ И ЯВЛЕНИЯ ПАМЯТИ теперь ее модно называть иконической, образной памяти, которая выступает как момент упрятанный, о котором мы ничего субъективно не знаем, но который мож- но показать как необходимый момент объективно, иначе не происходит процесс. Вы понимаете? Он необъяснимым становится. Приходится апеллировать к гипотезе ка- кого-то звена продолжающейся инерции с обратным сканированием, то есть счи- тыванием с этого снятого образа, который очень кратковременен, длится миллисе- кунды, и, сделав свое дело, этот «мавр» уходит. Он не загромождает больше нашей головы, нашей памяти, нашей центральной нервной системы. Он уходит. Он сделал свое дело и ушел. Ну и наконец, память двигательная. Нет сенсорного образа, а движения повто- ряют прошлые узоры, двигательные паттерны. Тут сенсорные паттерны, а там двига- тельные. То есть они, конечно, сенсорные в том смысле, что они определяют соот- ветствующие моторные импульсы и, следовательно, представлены в каких-то формах, вероятно, кинестетически. Но мы не будем сейчас углубляться в механизмы. Это память (иногда ее в шутку называют) «лошадиная». Причем она иногда вступает в коллизию с памятью в обыкновенном понимании — то есть с всплыванием образа. Служил я в одном институте, бывал там очень часто, почти каждый день. Входил в институт через одну из двух калиток в палисаднике. В один прекрасный день подхожу к калитке, через которую я обычно ходил, а там написано: «Вход через другую калитку». Стрелка. Вход там. Ремонт какой-то. Я пошел туда и благопо- лучно проник. На следующий раз я иду опять к старой калитке, а пока иду, вспо- минаю: «Позвольте! Ведь она же закрыта». И «ноги поворачивают в другую сторону». Это условно. Ноги помнят, а я могу не вспомнить, а могу и вспомнить тогда, когда уже неудача, то есть когда я подошел. Дело в том, что расположение входа таково, что можно сделать ошибку. Первое не есть верное. А эффекторная память очень импонирует (ну, эффекторная — это двигательная, в частности, ведь это может быть секреторная или какая-нибудь еще, где главное — воспроизведение эффекта, то есть эффекторного звена). Рефлекс условный. Можно ли говорить о памяти применительно к образованию условных рефлексов? Можно. Боль- ше того, мы можем себе представить довольно отчетливо (но не до конца, — «до кон- ца» не бывает в науке; с известным приближением только бывает, а «до конца» ни- когда и ни в какой науке), «с большим приближением» — вот это можно сказать — с большим приближением можно представить себе механизм, который свойственен ги- потезе образования связей, или другими, более старыми терминами, «проторения путей». Ведь здесь замыкается одно и другое, правда? Ассоциируется. Ассоциация, проторение путей — привычное объяснение и великолепное разъяснение для двигательной памяти. А как же с сенсорной-то быть? С послеобразом самым обыкновенным? Ассоци- ировать ничего не надо. Засветил — и эффект, пожалуйста, последействие. След обра- зовался — след реализовался. Да еще в некоторых случаях произвольно реализовался. Совсем уж это непонятно. Запомнил лицо — сплошь и рядом, раз и навсегда. Это где ассоциация, где механизм? Проторение. Что проторилось? Очень трудная проблема. А ведь я говорил про условность различения двигательной и сенсорной памя- ти, потому что при анализе мы всегда видим сенсорное основание двигательной па- мяти. Метроном вызвал секреторное слюноотделение или двигательное отдергивание лапы — принципиально это безразлично. Обращая внимание на отдергивание, предполагается, что есть воздействие. И наоборот, сенсорная память — тонкий анализ показывает, что что-то происходит с двигательными звеньями, только вы не знаете что. Они спрятаны. 282 ВНИМАНИЕ И ПАМЯТЬ ЛЕКЦИЯ 30 Значит, возникает очень большая проблема. Надо сказать, что к этой проб- леме двигаются разными путями и даже в русле разных дисциплин: психологии, физиологии, макрофизиологии, на путях морфофизиологии в смысле микроморфо- физиологии. Я имею в виду изучение памяти на нейронном уровне, микрофизио- логическое исследование с помощью отведенных потенциалов. Нервные клетки, ока- зывается, помнят, оказывается, что-то умеют рассказать о том, что они помнят, сколько они помнят. И есть специализированные нейроны, которые очень ясно об- наруживают эти особенные мнемические функции. Другие нейроны обнаруживают их в меньшей мере. Интересно, что эти особенности пока выступают преимущественно функцио- нально. Исследование идет еще и на более низком уровне, подмолекулярном, субмо- лекулярном. Это значит на физико-химическом. И проблема памяти состоит и в этом. И вот если говорить об этих механизмах в смысле физиологических и морфо- логических реализаторов запоминания и припоминания, то есть снова процессов па- мяти, то здесь очень разные подходы, связанные с разными историческими пред- ставлениями. Об одном я уже говорил: проторение — это синаптические теории, теории, которые описывают изменения в синапсах, то есть точках связи, перехода возбуждения от одних нервных клеток к другим. Последнее время сюда включаются представления, очень хорошо разработанные, о медиаторах, то есть эти синапсы рас- сматриваются с физико-химических позиций, но все равно они остаются синапти- ческими в принципе, то есть проторением, правда? Ну, вот так, «повторение — мать учения»: образование опыта в том упрощен- ном виде, в котором нам его рисуют бихевиоральные и современные старые теории, основанные вот на этом самом повторении, правда? Действие — подкрепление, за- кон эффекта. Это мы могли видеть у бихевиористов, в павловской физиологии. Трудности есть с повторениями. Дело ведь все в том, что одновременно накап- ливались и продолжают накапливаться сейчас в возрастающем количестве факты за- поминания без повторения. Значит, сама идея проторения, как постепенного процес- са, нуждающегося, предполагающего какие-то повторения, не проходит. А теперь я хочу восстановить правду. Этологи ввели в обращение термин «впе- чатывание», то есть «импринтинг». Он получил теперь всеобщее распространение. Их исследования вообще подняты черезвычайно высоко в мировом естествознании, в частности, в зоопсихологической науке. И вы вероятно, знаете, что наиболее выда- ющиеся среди этих исследователей — Н.Тинберген, М.Фриш, К.Лоренц — в про- шлом году получили Нобелевскую премию по совокупности своих открытий. Вот и импринтинг среди их открытий. В общем-то это открытие бесконечно старое. Оно восходит к Дарвину, мимоходом оно упоминается и Павловым. Есть такой у него пассаж. Постепенное образование условных связей выступает тогда, когда очень разведен раздражитель, приобретающий сигнальное значение: вот появился раздражитель, вызвал ориентировочный рефлекс; теперь наступает под- крепление и образуется связь; ее можно графически вычертить по каплям слюны, сначала слабо, потом сильнее. Если перестать подкреплять, то он начинает угасать. Все это известно вам хорошо. Но вот что есть у Павлова. А если сигнальный признак прямо привязать к биотическому объекту, то есть к свойству, которое необходимо для поддержания жизни, то есть прямо обеспечивает диссимилятивные и ассимилятивные процессы в организме? Тогда что? А тогда, писал Павлов, одно или два сочетания — и связь установилась. Одно или два. Ну, почему «или два», даже мы это теперь после этоло- гов понимаем. Ведь сила этологов заключается в том, что этологи никогда не имеют 283 ВИДЫ И ЯВЛЕНИЯ ПАМЯТИ дела с исследованием животного не только в лаборатории, но даже в несколько ис- кусственной обстановке. В то время, как классический физиолог имеет дело с лабо- раторией. Это всегда затрудняет процесс, изменяет его течение. Этологи это отлично показали. Вы знаете, например, историю с кошками и собаками? Знаете, конечно. По рассказам Марка Твена, главным образом, по ошибке, которую допустил очень проницательный Марк Твен. Персонаж одного его рассказа пытался дрессировать кошку, вызывая у нее мяукание в ответ на осенение себя крестом. Осенял себя кре- стом и бил нещадно. Ему надо было, чтобы его тетка отказалась от своей сумасшед- шей идеи — завещать все свое состояние в пользу кошек. Он хотел ей внушить мысль, что кошка — представитель зла, ведьма. Попробуйте перекреститесь при кошке и посмотрите, что будет. И у него вышло. Нет, товарищи, Марк Твен допустил грубую ошибку. Это остроумно, это за- бавно, это литературно очень здорово, но абсолютно неправильно по существу. У кошки так образовать связь невозможно. У собаки — сколько угодно, а у кошки нет. Они очень далеки по эволюционным ступеням друг от друга, кошки и собаки? Не очень, верно? Даже, можно сказать, близки, если взять в большом масштабе эволю- ции, а вот видите, какая разница получается. С кошками ужасно плохо. Внешние раздражители очень плохо привязываются. А почему? Потому что мы совершенно не учитываем, что кошка принадлежит этологически не к хищникам- преследователям, добытчикам, а к поджидателям. А у них все другое, и поэтому вы, наверно, заметили, что кошки привыкают, то есть самодрессируются великолепно, а дрессировать... Вы когда-нибудь видели дрессированную кошку? Знаете, зайца лег- че отдрессировать, чем кошку. А вот в самодрессуре — ну, какие там зайцы! — они, кошки, гениальны! Словом, насчет повторений возникают серьезные осложнения. Тут и имприн- тинг, и сенсорная память, и всякие такие вещи, которые заставляют нас вниматель- но относиться к этим объяснениям механизмов. Но это не так просто, не так просто их проанализировать. Есть другое направление в поисках, принципиально другое. Это ближе к сен- сорному. Оно охватывает, покрывает сенсорную память. Эти теории сейчас так изме- нили свое лицо, что теперь это название даже не очень подходит. Лет 20—30, даже 40 тому назад, они еще выступали в своем развернутом виде. Сейчас они как-то затушеваны другими теориями, более современными и совер- шенными. Это теории импрегнационные. Они основаны на той идее, что в извест- ных биологических условиях нервные ткани подвергаются импрегнированию, то есть проникают в нервную ткань некоторые вещества. Соли железа, так предполагается. Чем доказывалось? Извлечение химическое железа из организма приводило к стиранию, к потере, к амнезии. Отравления угарным газом (с этого началось), алко- голем и целым рядом химических препаратов специфического действия. Они, оказа- лось, все извлекают железо. Происходит голодание, обнищание организма железом, и тогда все портится. Сейчас это более тонко. Их можно, конечно, тоже отнести к теории импрег- нации в каком-то смысле, но только это уже будет нехорошо. Это химические явле- ния. Предполагаются структурные, химические изменения самих клеток, носителей этой памяти. Что касается наследственной памяти, то она записана путем измене- ний хромосомного аппарата. Что касается индивидуальной памяти, то она записы- вается аналогичными накопителями, не тождественными, не затрагивающими пря- мо хромосому, но аналогичными, применительно к другим клеткам организма. 284 ВНИМАНИЕ И ПАМЯТЬ ЛЕКЦИЯ 30 Увлечение этими теориями несколько лет назад было чрезвычайно велико. Факты, на которых настаивали некоторые исследователи, в общем сводились к тому, что если плоского червя, планарию, учить и учить ходить направо (плавать, конечно, а не ходить, так как планария — обитатель воды), а потом ее извлечь, размолоть и скормить другим, тогда те планарии, которые ее поедят, будут ходить направо. А что вы смеетесь? Это из тех вещей, которыми всерьез занимаются. Конечно, на Свифта это очень похоже. Для учащихся, то есть для вас, теория в высшей степени интересная. Даже не только для вас, для меня это тоже неплохо. Вы у Свифта «Путешествие Гулливера» никогда не читали? Читали, наверно, неко- торые, не все. Ленятся некоторые читать Свифта почему-то. Но все-таки я напомню. Там этот несчастный Гулливер попадает в некую страну, Лапуту, а в этой стране есть, как писал в свое время Салтыков-Щедрин, «Де-сиянс академия», Академия наук. И вот в этой самой академии лапутянской имеется лаборатория, по нашей тер- минологии, и некий академик, который насчет памяти и обучения специалист. Ито- ги его работ вот к чему привели (там пример берется из обучения геометрии): берете вы такую особенную таблетку и записываете на нее геометрическую теорему с ее доказательством; учащийся ее кушает; субстанция некоторая оседает в тканях мозга и — он знает преотлично эту самую теорему, которая была записана. Представьте себе только, как бы было здорово! Глотать ежедневно эти таблетки в количестве, которое посильно для данного студента или, может быть, не студента, а ученого даже, исследователя. И представьте себе, что знания, хранящиеся в вашей памяти, будут все возрастать и возрастать, вы будет знать математику, физику, физиологию, всю психологию, социологию, ну, одним словом, есть ведь не так трудно, как учить. Так сказать, без беспокойства. Я не знаю, чем кончатся эти опыты. Они продолжаются до сих пор. До сих пор кого-то обучают и этих обученных животных пожирают необученные, и этим спосо- бом передается индивидуальный опыт от индивида к индивиду. У меня почти истекает время, поэтому мне остается только резюмировать вто- рую основную мысль, которой я хотел с вами в порядке введения в психологию па- мяти поделиться. Я уже говорил, что процессы на разных уровнях развития, то есть генетичес- ких уровнях и разных уровнях функционирования, на разных уровнях деятельности и психического отражения, существенно различны. К этому я хочу прибавить важное положение, которое часто проглатывается, держится «в уме». Так вот это «в уме» заключается вот в чем: эти вот особенности не только не выводимы одни из других или сводимы одни к другим, что то же самое, а они не коррелятивны друг к другу. Никому не удалось установить соотносимость, связь, коррелятивность одних форм, видов, явлений памяти с другими формами, видами памяти. Попытки в этом отношении увенчались противоположным результа- том, то есть часто возникали отрицательные связи. Пример, чтобы вам было понятно, о чем я говорю, пока без объяснения тер- минов. Вы все знаете, что такое механическая память, так называемая механичес- кая память, запоминание наизусть, зазубривание. Мы повторяем несколько раз но- мер телефона; он у нас где-то застрял или не застрял; может быть, на некоторое время застрял в голове. Вот если я его правильно набрал, то, значит, вспомнил. Я не пробовал комбинировать несколько цифр, а просто их повторял. И память логическую — знаете, что это такое. Коррелятивны между собой эти два вида памяти или нет? Нет, не коррелятивны. По испытанию одной нельзя су- дить о результатах испытания другой. Часто бывает наоборот — они расходятся. Это 285 ВИДЫ И ЯВЛЕНИЯ ПАМЯТИ не значит — всегда расходятся. Тогда была бы надежная статистическая связь. Нет, иногда они расходятся, иногда сходятся, а в общем, они независимы, то есть не коррелятивны. Самые простые данные, которые занимают последнее десятилетие психологов, относятся не к вам, а ко мне. Это геронтологические исследования. Вот у меня долж- на быть память по науке такая: насчет заучить наизусть — плохая очень, а вот пост- радала ли логическая память? По исследованиям — нет. Должна быть сохранна. Оно в большинстве случаев так действительно и бывает, и много раз проверялось. Бессмыс- ленные слоги заучивать не получается, а у ребятишек, у молодого поколения, полу- чается. Вспомнить кем-то оброненную идею можно, оказывается, отлично, превос- ходно. Значит, не выходит. А совпадает ли логическая память со словесной? Нет. Бы- вают ли они обязательно в антагонистических отношениях? Иногда, особенно когда она не очень эйдетическая, а вот скорее типа памяти Шерешевского, описанного Александром Романовичем Лурия 1 , то даже в каком-то противоречии с произволь- ным воспоминанием, с произвольной памятью, умением припомнить по логическим связям. Иногда это, наоборот, ничему не мешает и ничего не меняет, все отлично уживается. Я повторяю тезис о некоррелятивности этих явлений. Вот это-то и дало основания в начале нашего столетия многим авторам гово- рить о «множественности памятей» и о попытке, идущей где-то там, связанной с мне- мой, генерализующей всякое воспроизведение, — полная противоположность — раз- множение, так сказать «моновзглядов», «монотеорий» памяти. Стараются все связать в один узел, вот эти раздробления явлений памяти. По-моему, Уэллс (если мне не из- меняет память на имена) описывал в начале нашего столетия 22 вида памяти, раздель- но существующие, как самостоятельные, как говорили, «психические функции». Мы уже с вами говорили, что «психическая функция» — это переодетая спо- собность. Это та же теория способностей, то же понятие способности, только одетое в одежду XIX столетия. И по аналогии с физиологической функцией, которая опре- деляется как отправление органа или системы органов, появилось понятие «психи- ческой функции», которая, увы, под это определение не подпадает по тому просто- му логическому основанию, что вы не можете указать на этот орган или на систему органов иначе, как самым общим описанием, например, функция мозга. Но прости- те! Это же не дифференцирует наших функций, о которых идет речь. Когда вы говорите «дыхательная функция», то тут, напротив, указание на си- стему органов, отправлением которых является эта функция. Вот в силу последнего мы и пришли к такому положению, что сейчас мы не можем найти, предложить какой-то классификации явлений памяти, сделанной с одним или с немногими четко выделенными логическими основаниями. 1 Лурия А.Р. Маленькая книжка о большой памяти. М., 1968. лекция 31 ответы на вопросы Товарищи, на прошлой неделе я получил несколько записок с вопросами и соображениями. Я начну с ответа на эти полученные мною записки. В одной из них спрашивается: как различаются понятия «психические явления» и «психическая дея- тельность»? Вопрос довольно простой. Но есть в нем и некоторая сложность. Вот если подходить, прежде всего, со стороны, которая делает этот вопрос простым, то тогда я бы ответил так: что такое явления? В том числе, что такое «психическое явление»? Явлением мы называем то, что непосредственно видится, что непосредственно об- наруживает себя или вызывается специально. Но явления еще не открывают своей природы, то есть своего закона и основания. Поэтому всякое изучение, всякое зна- ние начинается с явления. Да и научное познание начинается, обычно, с описания некоторых явлений, а самый процесс познания есть процесс перехода, движения от явления к его природе, к его закону. Пользуясь обычно принятыми философскими терминами, можно сказать это коротко: процесс познания идет от явления к сущно- сти. Я только должен сделать одну оговорку. Когда мы говорим, что познание всегда есть движение от явления к сущности этого явления, то есть к его природе, к управ- ляющим им законам, к тому, что порождает это явление, к тому, что выражается (можно сказать и так) в явлении, то при этом надо всегда иметь в виду, держать в уме, что, идя от явления к его сущности, мы не уходим от явления. Явление от этого не исчезает из науки, мы ушли от явления, а явление-то остается, оно входит в со- знание. Опять-таки пользуясь философской терминологией, философским языком, |