Леонтьев. Леонтьев Лекции по общей психологии. Лекции по общей психологии под редакцией Д. А. Леонтьева, Е. Е. Соколовой москва смысл 2000 А. Н. Леонтьев
 Скачать 3.35 Mb.
|
|
Что, собственно, дала эта школа и почему я выделил ее из ассоциативной пси- хологии и обозначил особенно? Дело в том, что эта школа ввела капитальное положение. Она показала, что познавательный процесс, который мы описываем как процесс внутренний, процесс мышления, протекающий во внутреннем плане, не представляет собой эффект борь- бы, как когда-то говорили, между ассоциацией, то есть ассоциативным процессом, и персеверативным процессом. Ассоциативный процесс где-то когда-то возникает и где-то в каких-то звеньях гаснет. Если не было бы активности, заметьте, было бы какое-то скопище идей, то есть этакое мышление, которое идет по каким-то прото- ренным ассоциациями путям. К этому было прибавлено очень важное положение, которое известно в таких терминах — это положение о «детерминирующей тенден- ции», о роли задачи, иначе говоря, которая-то и есть организатор процесса и руко- водитель процесса. Значит, не внутренняя борьба двух тенденций является главным условием, порождающим этот процесс, а наличие перед субъектом некоторой зада- чи, которая создает эту основную тенденцию, направленность мыслительного про- цесса. Это было существенной исторической вехой в развитии психологических зна- ний о мышлении. Нужно сказать, что при этом началась разработка очень важной психологической проблемы — проблемы обобщения, понятия. Экспериментальный характер этого исследования позволил проявить, пролить свет на ряд неясных вопросов, поставить новые вопросы, но ограниченность заклю- чалась здесь в том, что исследование мышления оставалось хотя и эксперименталь- ным, но интроспективным, то есть основанным на показаниях мыслящего, в данном случае — решающего какую-то задачу испытуемого. Оставались известные трудности в различении логического и психологическо- го содержания, то есть логической и психологической сторон этого процесса. Необходимо подчеркнуть сложность этого вопроса. Хотелось бы обратить ваше внимание на то, что если логические процессы происходят «в голове» человека, то, конечно, они происходят не иначе, как на основании законов работы человеческо- го мозга. Трудность же вопроса заключается вот в чем: выводимы ли логические про- цессы, которые мы наблюдаем, из свойств этой головы? Существовали попытки по- 1 См.: Психология мышления / Под ред. А.М.Матюшкина. М., 1965. 2 См.: Новыя идеи въ философiи. Сборникъ 16. Психологiя мышленiя. СПб., 1914. 329 ВИДЫ МЫШЛЕНИЯ МЫШЛЕНИЕ И Ч УВСТВЕННОЕ ПОЗНАНИЕ строения такой психологической, из головы выводимой, логики. Но вы понимаете, что логические отношения, которые мы находим в мыслительном процессе, явля- ются не продуктом порождения соответствующих процессов головы, а являются вы- ражением, точнее сказать отражением, некоторых связей, которые мы воспроизво- дим. Эти законы существуют как самостоятельно выделенные. Они и отражают эти объективные связи и способы оперирования ими. Если это так, то тогда не остается места, в сущности, для психологии мышления, за исключением особых вопросов. Какие же это вопросы? Прежде всего понятно, что с логическим мышлением человек не родится. Он усваивает логику. Не обязательно уроки логики, а обобщения в опыте познания, в опыте общения с другими людьми. Он усваивает человеческие нормы. Мышление — это и есть логические нормы. Значит, можно говорить о психологии мышления ребенка. Вот это уже не со- впадает с логикой фактически, правда? Мышление можно констатировать у детей, скажем, дошкольного и раннего школьного возраста, но оно отличается от логичес- кого мышления взрослого человека. Второе. Патология мышления — значит постоян- ное нарушение логического мышления. В различных видах патологии разное. Патоло- гическое мышление тоже выпадает из предмета, которое называется логикой, как бы вы ни трактовали этот предмет. И наконец, последнее: так называемое творческое мышление. Кстати, эта проблема тоже была отчетливо поставлена в Вюрцбургской школе. Это проблема так называемого продуктивного мышления. Смысл этой проблемы состоит в следующем. Предположим, мы делаем анализ каких-нибудь логических операций, скажем, мы берем обычный, банальный силлогизм, рассуждение по классической схеме о смер- тности людей, о том, что Сократ есть человек, и вывод, то есть результат мышле- ния, состоящий в том, что Сократ необходимо смертен. Видите, даже в этом про- стом, самом элементарном по форме своей силлогизме обнаруживаются известные трудности, и они состоят в том, что вы должны иметь первую и вторую посылку для того, чтобы получить выводы. Как же вы выбираете первую и вторую посылку? Вы анализируете посылки и таким способом получаете необходимый вывод, но не получаете необходимости посылок. Вам понятно? Надо найти положение, это све- дение двух посылок: «Все люди смертны», «Сократ человек». Дальше идет вывод, правильно или неправильно сделанный. Но остается вот эта общая мысль — отыс- кивание этих посылок. «Все люди смертны», «слон не человек» — попробуйте сде- лать вывод. Вы мне скажете: «Ошибка! Нельзя так строить!» Да. Это ошибка, и гру- бая. Надо было написать: «Живые существа смертны. Слон — живое существо» — и так дальше, но это уже работа для логики. Все равно эта проблема остается, и это очень тонкая проблема. Значит, я еще раз повторяю, мы имели такие вехи. Первая веха: это ассоци- ативная психология, которая изображала эти процессы в виде потока ассоциаций, управляемого внутренними тенденциями. Второй момент: это момент выделения этих процессов как целенаправленных, подчиненных задачам. И, наконец, третий, кото- рый я специально хочу подчеркнуть. Опыт жизни, практические задачи, которые возникли перед психологом, расширение поля зрения психологии, расширение возможностей эмпирического, экспериментального в том числе, исследования не- избежно привели к тому, что я бы условно назвал отказом от изучения только дис- курсивного или преимущественно дискурсивного мышления, логического, рассуж- дающего мышления. И тогда мышление выступило в своем нелогизированном и поэтому в более ясном виде. Что я имею в виду? 330 ЛЕКЦИЯ 35 МЫШЛЕНИЕ И РЕ Ч Ь Это успехи, прежде всего, в онтогенетическом изучении мышления. Видите: мышление налицо, а нормами логики оно не вооружено, и оно остается самим со- бой, приоткрывает свое собственное лицо, не усложненное человеческим мышлени- ем, опытом человеческой практики, сложившимся в формулах, в законах логики. Второе — психология народов, этнопсихология. Пошел большой поток иссле- дований в начале столетия на основе обширного этнографического материала, со- бранного при контактах в путешествиях, в торговле, при помощи проповедников, которые прокладывали пути для коммерции и военных захватов иногда, то есть чаще всего. И вот этот этнографический материал показал, что процесс мышления как- то иначе протекает у ряда народностей, стоящих на относительно низком уровне своего социально-экономического развития, есть какое-то своеобразие. Наиболее знаменитое имя здесь, распространенное у нас благодаря переводам, — Л.Леви- Брюль, его работа «Первобытное мышление» 1 . Там описана какая-то очень странная логика, совсем не похожая на ту логику, с которой мы встречаемся у людей, при- надлежащих к народам, стоящим на значительно более высокой ступени экономи- ческого, культурного и социального развития. Речь идет о логике, наблюдаемой у народностей, которые живут в условиях, напоминающих условия первобытного строя. Был собран огромный материал, и этот материал использовался и Леви-Брюлем, и Турнвальдом, и целой группой людей, которые ставили перед собой вопрос о существе психологии в историческом плане, точнее этнографическом. Вскоре появились исследования и собственно исторические. Я имею в виду шко- лу Мейерсона во Франции, которая сейчас представлена некоторыми отдельными ис- следователями, пользующимися для изучения психологии мышления историческими памятниками. Одна из известных тем, разработанных внутри школы Мейерсона, осно- вана на изучении объективных исторических документов античного мира, Греции. Это греческое искусство, греческая литература, творчество вообще. Наконец, развитие техники привело к постановке проблемы еще в одной плос- кости: «ручное», «техническое мышление», скажем, умение быстро сообразить, в ка- кую сторону будет вращаться шестерня, если другая, через два, три звена связанная с ней, шестерня будет поворачиваться, скажем, по часовой стрелке? Или как собрать целое из некоторых элементов? Как собрать куб из отдельных фрагментов этого куба? Или, кстати говоря, вот эти последние задачи: собрать, разобрать, определить направ- ления, визуально, наглядно — они ведь очень распространены, например, у одной народности нашей страны. Я сам еще застал, это было в 1930 году, такую игру — со- бирание из фрагментов дерева очень сложной стереометрической фигуры. И эта игра на терпеливое собирание и вместе с тем на воображение пространственных, сложных соотношений бытовала, и я это видел. Открылось так называемое «техническое мышление». Чтобы отобрать в школу для первоначальной подготовки механиков, может быть, надо посмотреть, как они справляются с задачами на пространственное мышление? Или с задачами на меха- нически непосредственно воспринимаемые или в пробах открывающиеся отноше- ния? Вот откуда пошло это направление исследования. Аристократизм дискурсивной мысли был устранен. За ним открылось громадное число процессов, которые явля- ются, во-первых, бесспорно познавательными, во-вторых, выступающими за грани- цы, за пределы данных чувственного восприятия, чем-то отличающимися от этого восприятия. Это уже не восприятие, это уже мышление, но не в своих традиционных 1 Леви-Брюль Л. Первобытное мышление. М., 1930. 331 ВИДЫ МЫШЛЕНИЯ МЫШЛЕНИЕ И Ч УВСТВЕННОЕ ПОЗНАНИЕ формах дискурсивного мышления. Особенно сильно это было представлено в работах еще одного направления, тоже относящегося к началу века. Здесь нельзя слова ска- зать, не вспомнив старых авторов, которые тоже что-то делали в этом направлении, и особенно ярко это проявилось в нашем ХХ столетии. Вы догадываетесь, о чем я говорю? О психологическом направлении, которое называется гештальтпсихологией. Знаменитые во всем мире кёлеровские обезьяны более длинной палкой достают дру- гую палку. Сначала не видят решения, а потом внезапно видят — на этом настаивает Кёлер. К.Бюлер назвал бы это «Ага-реакцией». И.П.Павлов называл это другим сло- вом, совершенно подходящим: «ручное мышление обезьян». Пробы, но пробы, оп- ределенно направленные. Это сложный процесс. Мы стали говорить об интеллекте у животных. А ведь интеллект — мышление. Но надо сказать: «мышление в его доче- ловеческих формах». Давайте примем так: интеллект — более широкое понятие, а мышление — более узкое (человеческий интеллект, человеческое интеллектуальное поведение). Кстати, исследования Кёлера сразу нашли свое отражение в исследованиях по детской психологии. У того же Бюлера, позднее у других авторов появились исследо- вания, проведенные с маленькими детьми по той же методике, что у Кёлера. Задачи такие: догадаться подставить стул, чтобы достать высоко подвешенные или высоко положенные игрушки, или выкатить шар из некоторого устройства, напоминающего лабиринт, работать с клеткой, только не сидя в клетке, а наоборот: цель помещалась в клетке, а ребенок, естественно, вне клетки и надо ее, эту штуку, как-то из клетки вытащить — словом, набралось бесчисленное количество таких методов. Но характер- но то, что все они относились к мышлению очень широкого профиля и вовсе не ог- раничивались рамками рассуждающего, дискурсивного, обязательно использующего аппарат логики мышления. Может быть, при таком, более широком понимании и удастся (а может быть, и удалось отчасти) подойти и к пониманию того, что называется творческим ас- пектом мышления, особым характером мыслительного продукта, того, что называ- ется иногда словом «интуиция», правда? Того, что обозначается как зрительное мышление (это очень загадочный термин). Словом, сложилось представление о том, что мышление бывает разное, качественно разное, то есть выделяются качественно отличающиеся, своеобразные фазы в развитии. Некоторые просто констатировали формы, другие связывали их исторически, то есть старались их выстроить в некото- рую последовательность в филогенетическом развитии: от животных к современно- му развитому человеческому мышлению или от совсем маленького ребенка, от мла- денца, до подростка, владеющего полностью морфологическим аппаратом, которым мы обычно пользуемся. Возникли термины: «ручное», иногда говорят — «практическое» мышление; иногда эквивалентным термином становится «техническое мышление», «техничес- кий интеллект» (более редкое понятие). Затем: «наглядно-образное мышление». Здесь ударение ставится скорее не столько на двигательные аспекты, практические (то есть действия с предметом: действовать с ним, что-то открывать в нем), а на об- раз, на представление, на чувственный характер, на то, что движется в мышлении и на чувственный характер самого движения. Это импонирует некоторым идеям Кёлера. Он же представлял себе дело так, что в чувственно-феноменальном поле происходит сближение орудия и цели. А некоторые специальные исследования Йен- ша с эйдетиками позволили увидеть реальную зависимость: смещение этих вещей в феноменальном зрительном поле человека под влиянием нужды, потребности пря- мо так, зрительно: палка притягивается, движется по направлению к цели. Кёлер 332 ЛЕКЦИЯ 35 МЫШЛЕНИЕ И РЕ Ч Ь употребил еще термин «в эйдетических образах», то есть в образах, которые могут задерживаться только у некоторой части людей, обладающих этой эйдетической памятью. Вы знаете, что такое «эйдетика» и что такое «эйдетические образы». Эйде- тик, когда его спрашивают, как что-то достать, видит, как одно движется навстречу другому, то есть представление как бы визуализируется. Но это, конечно, крайний, особенный случай. Это исключение, не правда ли? Вот, следовательно, наглядно- образное мышление. Его можно назвать «чувственным мышлением», «мышлением в образах». Его можно назвать и «наглядным мышлением». Иногда — «зрительным», потому что преимущественно предполагается зрение. И наконец, то, с чего началось все дело, — это «словесное мышление», пред- полагающее наличие словесных понятий, значений. Это дискурсивное мышление, это логическое мышление, это вербальное мышление — так его еще характеризу- ют, но это все одно и то же, имеется в виду один и тот же процесс. Я делаю вывод: мышление выступает в настоящее время перед нами как про- цесс, который протекает в различных формах, в такой, например, форме, как дви- гательные, моторные действия, представления, живые образы. Дальше — логическое мышление, рассуждающее, дискурсивное мышление. И все это многообразие видов мышления — это, пожалуй, то, в чем можно резюмировать усилия психологов (и не только психологов), направленные на изучение этой проблемы, проблемы конкрет- ной науки психологии: и психофизиологии, и детской психологии, и зоопсихологии, словом — тех отраслей, которыми мы занимаемся. Сейчас не может быть и речи о том, что психология «производит» логику. Это просто совершенно не совпадающие вещи. Вот вы посмотрите: наглядно-двигательное мышление, его еще называют «симпраксическое», вплетенное непосредственно в практическое действие (я, кста- ти, предпочитаю именно этот термин). Затем «визуальное» мышление — я предпо- чел бы этот термин, он более острый. Ну и, наконец, «дискурсивное» мышление. Вот три фундаментальные формы. Можно говорить о каких-то подформах, вариан- тах форм и так до бесконечности. Можно анализировать, классифицировать дальше. Естественно, что этот итог должен быть осмысленным, прежде всего, с какой-то теоретической, психологической точки зрения. Мы выделили мышление и не мо- жем его описать лишь с участием, скажем, словесных понятий в этом процессе, подчиненности его требованиям логики. Нам нужно его дифференцировать, нам нужно отличить его прежде всего от других форм понимания. Вы ведь знаете, что это фундаментальное различение — между непосредственно чувственным познанием и познанием в форме мышления. Это общепринятое различение, совершенно уста- новившееся и всем ясное. Восприятие и мышление — два уровня познания, две фор- мы познания. При этом вторая, конечно, не существует без первой. Связь здесь од- нозначная, однонаправленная в каком-то смысле. «Ничего нет в интеллекте, — когда-то говорил Ф.Бэкон, которого цитирует Выготский и ряд других авторов, — чего не было бы раньше в чувствах». Всякий материалист настаивает на этой точке зрения. В этом смысле мы все сенсуалисты, мы все признаем источником наших зна- ний чувственное познание, данные ощущений, восприятия, иначе говоря. И вот теперь приходит еще какой-то уровень. Вот симпраксическое, или ручное, мышле- ние, наглядное, наглядно-действенное, рассуждающее? Чем они все отличаются от непосредственно-чувственного познания? Я этот вопрос ставлю и посвящаю ему так много времени, чтобы расчистить дальнейший путь, чтобы исключить некоторые недоразумения. А они возникают. Я знаю, что они очень часто возникают, и мне хочется заранее предупредить серьез- 333 ВИДЫ МЫШЛЕНИЯ МЫШЛЕНИЕ И Ч УВСТВЕННОЕ ПОЗНАНИЕ ные недоразумения — плохое различение восприятия и мышления, различение по ложному критерию. Восприятие дает наглядный образ, а мышление? Вы можете сказать: оно аб- страктно. Но мышление может иметь своим продуктом нечто конкретное, представ- ленное в конкретном чувственном образе. Не проходит по этому критерию. Наличие словесных обобщений? Но, позвольте, разве словесные обобщения не включены в процесс восприятия предметного мира, чувственного восприятия? Я четко вижу микрофон, я воспринимаю это как микрофон. Мы немало говорили об этом, рас- сматривая восприятие. Есть своеобразная семантика восприятия, которая выражает предметность, человеческую предметность восприятия. Значит, нет критерия. Да и вообще можно сказать так, что восприятие дает единичный предмет, представление о нем, его познание, а вот обобщение — это уже дело мышления. Товарищи! Ну кто может в наше время отказать восприятию в способности создавать обобщенные образы? Самый элементарный опыт вам продемонстрирует наличие этих обобще- ний и соответствующего анализа. Взять самые простые опыты с животными. Если вам о них не рассказывали, то я вам просто о них расскажу кратко, а если расска- зывали, то я вам просто напомню и отошлю к примеру. Есть такая проблема, занимавшая довольно длительное время исследователей животных. Это проблема «эквивалентности стимулов». Самый обыкновенный опыт с образованием навыка и условной связи, если хотите. На что? Ну, в данном случае какая-то связь на появление треугольника. У животного, у высшего животного, воз- никла такая связь: где треугольник — там пища. Надо идти в сторону треугольника и там делать что-то обусловленное. А теперь давайте заменим этот треугольник, с которым мы работали как экспериментаторы, который животное знало по своему предшествующему опыту, другим стимулом и посмотрим, какие стимулы будут эк- вивалентными, а какие — нет. То есть какие стимулы будут вызывать заученную, задолбленную, зафиксированную реакцию, а какие не будут вызывать? Что будет относится к тому же самому, а что будет дифференцироваться? Потом мы можем идти в дифференцировке как угодно далеко — с очень большой точностью, это пав- ловские известные положения. Ну, вот треугольник. Давайте его разомкнем. Он был из сплошных полос — давайте его сделаем пунктиром. Давайте попробуем дать про- сто три точки. Он был черным — давайте его сделаем белым на темном фоне, а может быть, цветным. Вы понимаете, что значит варьировать стимул? А потом про- ведем серию экспериментов и увидим: обобщение произошло — вот это включено, а это не включено; а вот с этим животным так произошло — у него вот так про- изошло обобщение. Мы делали этот опыт с крысами, с обезьянами, на разных ви- дах животных, с разным поведением, с разной экологией, с разной базой. Мы по- лучили ответы на эти вопросы об обобщениях. Но нечего и говорить об опытах с человеком, об аналитичности и образности его восприятия, о придаче образу зна- чения, то есть об участии речи, словесных значений. Значит, надо искать какой-то другой критерий. И тогда, может быть, мы дей- ствительно увидим не отрыв мышления от чувственности, а найдем их отношение, их переходы, что самое важное, превращение одного в другое. И, может быть, тог- да мы найдем исторический подход к изменению форм мышления, к его исто- рическому и онтогенетическому развитию. И решим вопрос о соотношении жи- вотного ручного мышления — я употребляю термин Павлова — и человеческого, словесного интеллекта, который функционирует в условиях овладения обществен- но-исторически выработанными понятиями, зафиксированными как значения оп- ределенных слов. Тогда, может быть, найдем и место логике. 334 ЛЕКЦИЯ 35 МЫШЛЕНИЕ И РЕ Ч Ь Так давайте все-таки решим вопрос, чем отличается уровень познания, кото- рый мы называем уровнем мышления, от уровня, который мы называем уровнем чувственного познания, уровнем восприятия. Я хочу поступить следующим образом: я сам выдвину некоторую гипотезу — вот такой педагогический прием хочу сегодня применить, — а потом мы с вами детально рассмотрим, как этот гипотетический критерий обнаруживает себя по от- ношению к различным конкретным процессам и явлениям, о которых мы что-то знаем более или менее достаточно. Я бы написал две такие формулы, только, това- рищи, примите всю их условность. Это не какие-нибудь символические обозначе- ния, просто я для своего удобства хочу придать какую-то наглядность. Вот, видите ли, когда мы рассматриваем восприятие, то мы находим этот процесс всегда вклю- ченным во взаимодействие воспринимающего субъекта и воспринимаемого объек- та, безразлично, каким бы он ни был. Он должен обладать одним свойством: воз- действовать на те или иные органы чувств, правда? Сразу на многие или на один из них, только воздействовать он должен, правда? И наконец, второе условие — он является объектом нашей активности, этот объект. Вот в эту систему, как угодно развитую, и укладываются все процессы, кото- рые мы называем взаимодействием. Что бы ни стояло за субъектом, какой бы опыт ни стоял предварительный, который будет преломлять эти воздействия, участвовать в этом взаимодействии. Это может быть опыт индивидуальный. Это может быть опыт видовой. У животных видовой в буквальном смысле, биологический, унаследованный. Это то, что мы находим как свойственное субъекту. Далее: это может быть еще какой опыт? Видовой в другом значении: общественно-исторический, усвоенный опыт, и, в третьих, опыт индивидуальный. Есть видовой филогенетический и видовой истори- ческий, то есть усвоенный, тот, которому учится каждое новое последующее поко- ление. Он не записан как готовый, но и не строится на основе индивидуального обобщения. Это опыт поколений, опыт общественной практики, отраженный в язы- ке, в системе понятий, значений, которые усваиваются ребенком в той или другой степени, правда? И естественно, что опыт включается в восприятие. Но я сейчас изображаю другую схему. Признаться, я ее выдумал только что. Суть ее заключается вот в чем: если первая сфера познания, уровень познания, ук- ладывается в эту схему процесса взаимодействия «познающий субъект — познавае- мая реальность», то вторая схема оказывается хитрее. Дело все в том, что здесь объектом моего познания выступает мной устанавливаемое взаимодействие, то есть тот или другой процесс, связывающий «объект» и «объект». Первое отношение мож- но назвать «субъектно—объектное» или «объектно—субъектное». А второе? «Объект- но—объектное?» Нет. «Субъектно—объектно—объектное». Теперь попробуем посмот- реть, так ли это и что это значит. Видите ли, здесь все представляется следующим образом: можно взять изби- тый пример, который я уже где-то использовал. Он очень прост. Речь идет о возмож- ности выйти, благодаря этой схеме, за пределы свойств, непосредственно доступных нашим органам чувств, то есть нашему восприятию. Эта схема, вторая, выводит за эти границы, а первая не выводит за них. Теперь об иллюстрации, о которой я сей- час говорил. Пороги моей кожно-мышечной чувствительности, как известно, довольно гру- бы и лежат в относительно коротком диапазоне. Практически мне необходимо выйти за пределы этого диапазона, то есть выйти за пределы возможностей, которые мне дают органы моего восприятия, органы чувств. Как я это делаю? Я не могу различить твердость этого материала и этого. Вот я их пощупал: и это твердое, и это твердое. 335 ВИДЫ МЫШЛЕНИЯ МЫШЛЕНИЕ И Ч УВСТВЕННОЕ ПОЗНАНИЕ Одинаково твердое. Это за границами, за пределами возможности моего чувственно- го познания. Я не могу ответить на этот вопрос на основании вот этого взаимодей- ствия «я—объект» и «объект—я». Вот я взаимодействую с этим объектом и взаимо- действую с тем объектом и говорю, что они твердые, но не могу дифференцировать. А вот теперь я, пожалуй, попробую. Я сделаю так: поцарапаю здесь и посмотрю — нет царапины, а вот теперь наоборот: царапаю здесь — появилась царапина. Я что сделал? Я ввел, установил взаимодействие двух объектов и по изменению одного из них стал судить — высказал суждение — о свойстве другого. Вот этот предмет оказал- ся более твердым. Я этого не знал и не мог этого узнать. Это за пределами доступно- сти моих органов чувств. Я не знаю, содержится ли такой-то или такой-то элемент в данном веществе и не могу этого узнать, потому что это вещество далеко от меня (допустим, это какая-то планета или некое небесное тело). Но спектрограмму я могу получить? Могу. И вот передо мной развернутая спектрограмма. Я вижу черную линию — так это же водород, понимаете? Я по чему сужу? По воздействию на меня или по изме- нению какого-то явления, вызванного воздействием вот того объекта, который ста- новится объектом моего познания. Вы понимаете эту механику? Теперь я ее вопло- щаю в некоторую формулу: суть дела заключается в том, что мы судим по видимому о невидимом, по непосредственно воспринимаемому — о том, о чем мы непосред- ственно, не приведя в действие другую вещь, судить не можем. У нас нет для этого органов чувств. Тогда и получается решение парадокса: ничего в мышлении нет, кроме того, что было дано в ощущении, в восприятии, в познании. Но границы нашей чувст- вительности не являются границами познания, потому что, изучая взаимодейст- вия вещей, мы открываем те свойства, которые во взаимодействии «познающий субъект — объект» не открываются нам. Тогда-то и выясняется очень важная теоре- тическая мысль, которая была высказана Марксом в положении о том, что перво- начально мышление непосредственно вплетено в практическое действие. А дальше можно сделать другое замечание, может быть, даже и более сильное: собственно, орудия и есть настоящая абстракция. Промышленное действие вообще уже есть эксперимент. Промышленное действие в широком смысле, производственное дей- ствие, отвлеченное от своего результата, есть эксперимент. Я имею в виду представ- ление о некотором результате, который я должен получить, вещественном предмет- ном результате моего предметного действия. Я могу, конечно, сразу перейти к действию с этим материалом, с предметом труда, рассчитывая получить известный продукт. Но ведь я же могу иначе. Я могу пробами отобрать, предварительно испы- тать его. И тогда это испытание будет — практическое действие или познаватель- ное? Если я сгибаю не для того, чтобы получить лук, а для того, чтобы посмот- реть, насколько гибкий этот материал, потому что можно его отбросить и избрать другой тоже с помощью проб. Так вот, покуда я не приступил к изготовлению — это что? Это практическая деятельность или познавательная? Выходит, что познава- тельная. Она от чего отделена? От непосредственного продукта, который мне нужен. Это случайно может совпасть, а может не совпасть. Я погнул — это недостаточно гибко, я погнул другое — это достаточно гибкое, подходящее, и я продолжаю его обработку. Я подвергаю безошибочному испытанию свойства предмета, свойства материала, от меня скрытые при непосредственном воздействии, чтобы этот позна- вательный элемент моего практического действия использовать. Я могу сделать экс- периментальный этап. Так начался эксперимент. Поэтому у Маркса мы встречаем мысль — промышленность и эксперимент есть первые формы, в которых проявля- 336 ЛЕКЦИЯ 35 МЫШЛЕНИЕ И РЕ Ч Ь ется человеческое мышление. Промышленное действие, трудовое действие и экспе- римент! Почему эксперимент? Это некое практическое действие, отделенное от не- обходимости получения практического результата, действие, направленное только на получение знания о пригодности или непригодности, упругости или неупругос- ти, твердости или нетвердости и так далее до бесконечности. Посмотрите, это ведь напоминает нам пробы на элементарных уровнях онтогенетического и филогенети- ческого развития. Только не пробы раскрывают особенности познавательного про- цесса, а, исходя из особенностей познавательного процесса, нужно понимать про- бы. Перевернуть проблему по сравнению с тем, какая стояла, например, в раннем бихевиоризме. Я задам вспомогательный вопрос для вашей аудитории (исключительно в ди- дактических целях), чтобы быть совершенно ясно понятым. Когда мы говорим, что идет действие с помощью проб и ошибок, то пробы хаотичны? Или не хаотичны? Даже на зоопсихологическом уровне? Перебор любого или только чего-то? Не хаотичны. Вы поняли, в каком смысле проблема оказывается перевернутой? Они не хао- тичны, хотя могут быть показаны как хаотичные. Вот мне припоминается такая кар- тина: забор, у забора курица (курица, как известно, не относится к категории очень умных, а откровенно говоря, она ужасно глупая птица); но если вы ее ставите в сверхглупую ситуацию — вы начинаете гнать ее метлой или чем-то, она мечется туда- сюда и попадает в дырку, а тут вы, слава богу, и закончили размахивать вашей угро- жающей метлой. Вы повторяете опыт и постепенно что? Падает количество необхо- димых проб. Теоретически нам говорят, что есть какая-то кривая научения, а потом смотрят, действительно ли эта кривая всегда появляется. Если очень дурацкая ситуа- ция, то у животного это всегда появляется. Но чуть-чуть приблизьте ситуацию этого эксперимента к какой-то ситуации, которая похожа на жизненную, и вы увидите, что в лучшем случае вы получаете некоторое начало кривой — вот это падение, а потом вдруг кривая вертикально падает и появляется решение с так называемыми «хорошими ошибками». Вы просто вывели ее в ситуацию, которую теперь этолог при- знал бы подходящей для наблюдения над животными, то есть ситуацию, которая похожа не на ситуацию, скажем, обучения зайца игре на флейте, а, скорее, на обу- чение зайца игре на барабане. Вы ведь понимаете, в чем разница? Одно опирается на какой-то действующий механизм, а другое ни на что не опирается. Значит, я бы сказал, совсем упрощая (товарищи, сегодня я с вами разгова- риваю, а не читаю лекцию; мне хочется дать эту идею по возможности яснее в са- мом начале), я настаиваю на том, что восприятие можно при некоторой фантазии сравнить с ударом по шару, который отправляется прямо в лузу на бильярде. А вот с мышлением труднее, хитрее: всегда «двойным ходом», всегда есть проникновение в межпредметные отношения. Вы посмотрите: предмет на меня может воздейство- вать только в меру того, для чего у меня есть органы — зрительно, как отражаю- щий световые лучи, механически при контакте, как вибрирующее тело (имея в виду упругие волны, которые достигают моего органа слуха), химическими своими свой- ствами (которые, впрочем, ограничены каким-то очень маленьким набором) на орган вкуса, обоняние. Ужасно маленькие кусочки выхватываются. А вот если я хочу узнать: слабокислый или слабощелочной раствор? Попробовал на вкус — не знаю. Не могу сказать, так как пороги грубы. Бумажечку, пожалуйста, лакмусовую: поро- зовела, будьте любезны, это кислота, поголубела — это уже щелочь. Я по цвету сужу о химическом свойстве. Я по спектральной черной линии водорода сужу о его нали- чии, по одному сужу о другом. Я проверяю эти связи, я их развиваю, я определяю 337 ВИДЫ МЫШЛЕНИЯ МЫШЛЕНИЕ И Ч УВСТВЕННОЕ ПОЗНАНИЕ правило движения по этим связям, и так возникает логика, потому что, если эти связи усложнять, объект отдаляется. Если он опосредствован многократно, то мне нужно пройти по этим путям опосредствования, а это невозможно сделать практи- чески, если не вступает в силу необходимое сознанию теоретическое мышление, которое не опирается прямо на практические взаимодействия, как бы сложны и отдалены они ни были. Мы вынуждены пользоваться некой руководящей нитью, чтобы не сбиться с пути, некоторым аппаратом. И этот аппарат, это средство, эта нить — это и есть логический аппарат, не дающий сбиться с пути, а, наоборот, указывающий этот путь. Но процесс, по существу, остается тем же самым на любом уровне развития в любой форме. Не сразу видно эти сложные отношения — переход от «я—объект» к «я—суждение по изменению одного объекта о другом объекте». Мне нужно узнать высоту дерева, а между мной и деревом река. Холод стоит неимо- верный, и переплывать реку я вовсе не собираюсь, не собираюсь получать вос- паление легких. Да и вообще я не могу переплыть. Не умею плавать и нет подсобных средств. Дойти до этого дерева я не могу. А нужно мне доходить до него или нет? Могу ли я заменить практический процесс измерения расстояния до дерева теоре- тическим? Да кто же не знает элементарную геометрию, которая учит вычислять эту величину? Могу. Для этого и есть теории и теоретическое мышление. Мы бес- конечно сокращаем путь. Мы включаем теоретические звенья, то, чем мы воору- жаем свое мышление, и определяем углы. Мы определили два угла, высчитали все остальное — и не надо переплывать реку. И это называется теоретическим расчетом. Но сколько мы ни усложняем, какие абстракции мы ни ставим, какие гипо- тезы мы ни выдвигаем, они всегда имеют свою исходную чувственную точку. И всег- да сложный опосредствованный путь, прогнозирующий опять какую-то точку, по которой мы судим о правильности или неправильности прогнозируемого нами про- цесса. Поэтому хитрые абстрактные науки все равно остаются в пределах той функ- ции, которую они выполняют, они включаются внутрь этого процесса. Никогда ло- гика не может стать субъектом познания, никакая логика. Субъектом познания остается человек. Его действительным объектом является мир, реальность. И не толь- ко та реальность, которая способна оказывать свое прямое действие на его органы чувств, но также вся действительность, которая существует в виде взаимодействий. А вот скрыта ли от человека та действительность, которая не обладает свойст- вом взаимодействовать с чем-то? Но такой действительности нет. Это не дейст- вительность, а «недействительность», отрицательная действительность, ибо всегда наблюдаются взаимодействия моментов мира. За взаимодействием есть сам мир, правда? Больше ничего нет. Значит, невзаимодействующий мир есть вообще нон- сенс. И мир, не знающий взаимодействия, непознаваем. Но такого мира нет ни при каких условиях. На этом я заканчиваю введение в тему. лекция 36 мышление и деятельность Т оварищи, у нас сегодня сложилась особенная ситуация. Она заключается в том, что на прошлой лекции я получил несколько записок с чрезвычайно суще- ственными вопросами, поэтому я принял решение (и я думаю, это правильно) се- годня посвятить наше время ответам на вопросы. Дело в том, что записки все существенные, и у меня создалось впечатление, что они требуют развернутого ответа, а может, даже и некоторых дополнительных вопросов, которые вызовут ответы. Нужно сделать небольшую паузу и немножко ос- мыслить тот материал, который был мной передан. Я принял такое решение из педа- гогических, прежде всего, соображений, вот и позвольте мне начать сегодняшнее за- нятие с ответов на эти вопросы. Я привел вопросы, которые получил, в некоторую систему. Одна из записок гласит: «Вы дали следующее определение мышлению: мышление — это процесс, с помощью которого мы можем опосредствованно судить о том, что скрыто от нашего чувственного восприятия. Нет ли, — спрашивает товарищ, — в этом определении по- рочного круга? “Мыслить” и “судить” — термины, определяемые друг через друга. Нет ли в этом определении формальной логической ошибки: определение неизвест- ного через неизвестное?» Вопрос очень существенный. Он существенен сам по себе как вопрос об опре- делении мышления. Он также существенен, как вопрос об определениях вообще. То определение, которое было мною дано и которое я процитировал по за- писке, — это одно из возможных определений мышления. Когда речь идет об опре- делениях вообще, то надо иметь в виду, что в любом определении — что бы мы ни определяли — содержится некоторое высказывание, которое не может исчерпать су- щества определяемого. С этой точки зрения оказываются справедливыми и такие оп- ределения, как например: «мышление представляет собой особенный вид деятель- ности» (правильно?) или: «мышление есть функция мозга субъекта». Правильно? Правильно. «Мышление есть — теперь определение познавательное — процесс пе- рехода от незнания к знанию». Правильно? Правильно. Я сформулирую простую общеизвестную мысль: определение не может исчер- пать существа предмета. И имеет (добавлю от себя) смысл только в отношении не- коей решаемой задачи. Какую же задачу решало данное определение, то, которое я процитировал по записке? Это определение отвечает конкретной задаче: специ- фицировать, то есть указать особенности этого класса процессов отражения реаль- ности. С самого начала был поставлен вопрос о мышлении как об отражении. Надо специфицировать, следовательно, этот вид или класс отражательных процессов в отличие от другого, очень широкого, класса процессов психического отражения, 339 МЫШЛЕНИЕ И ДЕЯТЕЛЬНОСТЬ а именно, от процессов чувственного восприятия, — вы помните, с чего я начал. Когда мы говорим о психическом отражении, мы имеем дело прежде всего с не- посредственно чувственным отражением. И эта форма не исчерпывает все формы отражения. Возникает еще одна форма отражения, которую мы обычно называем мысленным, мыслительным отражением, или попросту мышлением — наряду с процессами восприятия. Они чем-то отличаются от процессов чувственного отраже- ния, от процессов ощущения и восприятия, с которыми мы имели дело в предше- ствующей части курса. Естественно, что нужно было найти то, что специфицирует мышление — в условиях необходимости отличить мышление от восприятия. И тогда дается ответ: мышление специфицируется своей опосредствованностью в отличие от непосредственности чувственного отражения. Значит, логического круга — опреде- ления неизвестного через неизвестное — здесь нет. Здесь есть указание на особенно- сти данной формы психического отражения. Оно выражено в определении, которое соотносится теперь с задачей: отличить восприятие, эту форму, от мышления. Вот почему я подробно говорил: можно взять в качестве критерия участие языковых зна- чений — это не критерий, потому что я преломляю видимое как бы сквозь призму значения, то есть передо мной не нечто черное, продолговатое и т.д., а что? мик- рофон, правда? белый лист бумаги? скрепка? Придание значения есть существен- ный момент восприятия, по крайней мере, человеческого восприятия. Значит, не это. Обобщенность? Неверно. Я не могу взять критерием обобщенность по той про- стой причине, что сами образы способны генерализоваться, хотя бы по типу гальто- новской фотографии, если следовать старым, наивным представлениям о чувствен- ном обобщении: наслаивание сходного с выделением общего, существенного — одинакового в разных впечатлениях. Правда, это очень наивное представление, галь- тоновское. Я его привел в качестве иллюстрации, примера. Так, конечно, никакое обобщение не происходит. Так происходит фамильная фотография по Гальтону, то есть если вы много-много родственников снимаете на одну пластинку, каждый раз снимая с недодержкой так, что сумма выдержек будет включать и чувствительность материала, и освещенность объекта, то вы в результате получите некий генеричес- кий образ — фамильную фотографию — и вы увидите: что-то будет схвачено на фо- тографии — что-то общее в чертах лица, конфигурации (конечно, в одном масшта- бе надо снимать). И сотрется это индивидуальное. Ну, это, конечно, гальтоновское представление более чем наивно и не выдерживает никакой критики. Такое можно сделать, но не так строятся обобщения — не путем стирания редко представленно- го и усиления часто представленного. Не так ли? Это действительно некий генери- ческий образ, но такой очень своеобразный уровень обобщения, в отношении ко- торого можно даже ставить вопрос так: да существует ли оно, не выдумал ли его |