Все темы. Лекция по дисциплине История и философия науки

• Название: Лекция по дисциплине История и философия науки
• Дата: 27.01.2023
• Размер: 1.24 Mb.
• Имя файла: Все темы.docx
• Тип: Лекция; #908092
• страница: 30 из 50

Рост научного знания и концепт «научная революция»

Проблема роста научного знания – одна из ключевых в Истории и философии науки (ИФН). Она связывает событийную историю и рефлексивно-обобщающую философию науки. Речь не идет о количественных характеристиках знания. Очевидно, что его объем увеличивается. Но, что является критерием (критериями) роста и усложнения, какие механизмы задействованы, как этот процесс протекает, зачем знание вообще растет? Проблема научной динамики связана с дискуссиями на тему социального прогресса. Он неизбежен, проблематичен, иллюзорен, необходим, детерминирован?

С эпохи Просвещения естественная экспериментальная философия претендовала на роль «локомотива» прогресса, эффективного инструмента, с помощью которого человечество способно реализовать свой потенциал. Вера в прогресс – черта классической эпохи, атрибут зародившейся в XIX в. философии науки, оптимистической по своему настрою и, отчасти, прямолинейной и категоричной. В пространстве позитивизма складывается сциентизм – мировоззренческая установка, в основе которой лежит ценностная абсолютизация науки, постулирование ее самодостаточности, признание культурной доминантой. Сциентизм коррелирует с кумулятивной моделью развития науки (мы ее уже касались). Согласно этой, преимущественно интерналистской модели, знания накапливаются, образуя постоянно увеличивающийся в объеме массив информации. Его фундамент составляют стабильные истинные утверждения (в то числе в форме законов природы). Устойчивая, эволюционирующая наука имеет ясные цели: построение аксиоматизированных дедуктивных систем (в точных науках и их приложениях) и расширение эмпирической базы, что позволяет делать правдоподобные индуктивные выводы.

Наука, согласно данной модели, развивается линейно и демаркирована от ненаучных типов знания. Ей присуща преемственность. Игнорируя старые теории, невозможно сформулировать новые. Недоказанные гипотезы и опровергнутые теории лучше сдать в архив. Настоящее науки имеет преимущество перед ее прошлым. Опытных данных все больше, сделанные на их основе прогнозы – все точнее. Ошибок и заблуждений – неизбежных и порицаемых спутников познания – в ходе прогрессивного развития становится меньше. Научные теории ориентированы не на объяснение и поиск проблем, а в основном «на упрощенное и упорядоченное описание, группирующее законы, согласно классификации все более и более совершенной, все более и более естественной»¹.

С начала XX в. позиции кумулятивизма слабеют. В естествознании опровергнуты многие «вечные» истины, поставлена под сомнение универсальность незыблемых ранее законов. Формируется неклассическая физика, начинается кризис в основаниях самой точной из наук. В 1925 г. Д. Гильберт сокрушается, что теперь в образцовой математике привычные и апробированные процедуры и операции приводят к бессмыслице. «Где же искать надежность и истинность, если даже само математическое мышление дает осечку?»² – спрашивает он. Социально-политические катаклизмы первой половины ХХ в. поколебали веру в поступательное движение человечества, ожидания стали более сдержанными, прогнозы – пессимистическими. На смену одному миру, в котором доминирует Запад, приходит идея множества равноправных культурно-исторических образований, локальных цивилизаций с неповторимыми стилями мышления и образами природы. Цивилизации рождаются, развиваются и погибают, их культурный код неповторим и невоспроизводим.

Тезис о стабильности и единстве науки ставит под вопрос наличие конкурирующих, порой несоизмеримых теорий, по-разному репрезентирующих реальность. Современное естествознание дает множество примеров такой конкуренции. Прогресс науки, как оказалось, связан не только с последовательным совершенствованием теорий, претендующих на полноту и когерентность. Весомый вклад в рост научного знания вносят гипотезы и проблемы. Согласно К. Попперу, наука прогрессирует от одной проблемы к другой – более глубокой и эвристической. Научная теория, не продуцирующая проблем, противоречий, ошибок – бесплодна³. С точки зрения Д. Дойча, рост научного знания обеспечивается не накоплением эмпирических данных и точностью предсказаний, а проблемами и гипотетическими объяснениями, выходящими за рамки индуктивной науки. Другими словами, движение науки вперед осуществляется не за счет увеличения объема «чистой» информации, а благодаря усложнению смыслового пространства, в котором она обрабатывается и транслируется.

Успешной некумулятивной программой, объясняющей научную динамику, является парадигмальная модель. Ее ключевые положения: развитие науки дискретно, преемственность между старыми и новыми знаниями – не очевидна, ненаучное знание оказывает влияние не только на картину мира, но и на научное познание. Проблемы, цели, векторы его движения определяются не только изнутри научного сообщества, но и извне. Это не предполагает отрицания прогресса науки, однако, ее усложнение и самосовершенствование понимается как процесс прерывистый, допускающий контингентности, разрывы, перенормировки.

Что же такое «парадигма»? Данный концепт (в переводе с греческого – модель, образец, пример, проба), получивший широкое распространение благодаря Т. Куну, отличается многозначностью. Исследователи ведут речь о парадигмах в экономике, геополитике, литературе, кинематографе, философии. Г. Кюнг употребляет данный термин для фиксации этапов развития христианской картины мира. В протестантской теологии прижились понятия «нормальное богословие» и «теологическая революция» (таковой иногда именуют Реформацию). Парадигмами именуют доминирующие учения в той или иной области исследований. Парадигма может пониматься широко, как концепт, обобщающий «базовые установки человеческого мировидения, связанного с определенными типами сознания и рациональности, которые, в свою очередь, предопределяют структуру языка и всего спектра заложенных в нем дискурсов»¹.

В главном труде Т. Куна обнаруживаем несколько трактовок парадигмы. Она представляет собой: 1) совокупность признанных (образцовых) научных достижений; 2) набор убеждений, технических средств, ценностей, которые признаются членами научного сообщества в качестве адекватных; 3) эталон гносеологического «поведения», который в течение некоторого времени определяет конкретные способы постановки и решения проблем («головоломок») нормальной науки². Парадигма формируется под влиянием трудов выдающихся ученых. Ее положения сохраняются благодаря учебникам и образовательным традициям. Набор ценностей, целей, правил, предписаний лежит и в основе отдельных наук, образуя «дисциплинарную матрицу» (термин Т. Куна), разделяемую учеными. «Дисциплинарная матрица» и «парадигма» в данном случае – синонимы.

Парадигма – еще и способ самоорганизации и самосознания научного сообщества, находящегося в потоке социально-исторического времени, нагруженного религиозными, правовыми, экономическими, политическими факторами. Научная парадигма может пониматься в качестве конвенциональной регламентирующей и ценностной программы, которая имплицирует правила конструирования образа науки, определяет содержание и границы рационального. Она выполняет эвристическую, проективную, регулирующую, контролирующую, селективную, интегрирующую и терапевтическую функции. Парадигма, считает Д. Дойч, это психологический и теоретический аппарат, на основе которого его приверженцы наблюдают и объясняют все, что присутствует в их опыте³. То, что парадигма не может объяснить – есть аномалия. Поле нормальной (парадигмальной) науки исчерпывается установлением значительных фактов, их сопоставлением с теорией и разработкой последней. Будучи защитным механизмом такой науки, парадигма диагностирует эпистемологические «болезни», разрабатывает методы «профилактики» и снятия аномалий.

Парадигма – относительно независимая и стабильная во времени эпистемологическая модель, образец рациональной деятельности. Общенаучная парадигма (междисциплинарная матрица) способствует формулировке и решению нетривиальных актуальных научных проблем. Она включает: 1) конструкты мировидения и мирообъяснения, в том числе метафизические; 2) априорные основания теорий, как правило, в формате онтологических допущений; 3) символические обобщения и дефиниции ключевых понятий; 4) критерии выбора логико-методологического инструментария, зафиксированный опыт его апробации, «архив» образцовых методов; 5) набор ценностей, идеалов, норм, разделяемых научным сообществом.

Упрощая концепцию Куна, можно сказать, что парадигмальной («нормальной») науке предшествует допарадигмальная стадия «хаоса» конкурирующих гипотез и теорий. Рано или поздно, одна из них оказывается наиболее эффективной, подчиняет конкурентов, формируя парадигму. Парадигма, несмотря на консерватизм и стремление к самосохранению, привносит в «тело» науки фальсификаторы, парадоксы и аномалии, невольно выполняя миссию обновления знания. Аномалии неизбежны, их увеличение объективно. Со временем парадигма теряет свой потенциал, защитный механизм дает сбой, и она уходит со сцены в результате радикальных преобразований. Научная революция (далее – НР, для множественного числа – НРЦ) – это смена парадигм, следствие кризиса «экстраординарной» науки, столкнувшейся с принципиально не разрешимыми в ее рамках проблемами. НР, согласно Куну, определяет последующую эволюцию уже новой «нормальной» науки. Развитие, таким образом, циклично, а не линейно.

С точки зрения И. Лакатоса, концепция Куна уязвима, ибо у него рост науки неиндуктивен и иррационален, логика научного открытия отсутствует. Ее заменяет психология открытия; субъективное подменяет объективное. У Куна новая парадигма несоизмерима со своей предшественницей, она привносит иное понимание рациональности. Постулирование таких разрывов противоречит истории науки, способствует утверждению релятивизма и неприемлемо для здравого смысла. Рост науки также может трактоваться как индуктивный и иррациональный (Д. Юм), индуктивный и рациональный (Р. Карнап), неиндуктивный и рациональный (К. Поппер)¹.

Термин «НР» появился раньше работ Куна. Чтобы уяснить его содержание, проследим историю понятия. Ввел в оборот понятие «НР» в 1939 г. А. Койре. По всей видимости, словосочетание «научная революция XVII века» впервые было использовано Дж. Дьюи в 1915 г., а термин «промышленная революция» появился еще в конце XIX века. В 30-е гг. Г. Башляр вел речь о «мутациях» (высокой степени прерывностях) в развитии структуры науки. Эта мысль, можно предположить, была воспринята А. Койре. Мутации, считает он, не были внезапными. «Революции, как и многому другому, требуется время, чтобы произойти; у революции, как и у многого другого, есть своя история»². Первый курс лекций по НР был прочитан в Кембридже Г. Баттерфилдом в 1948 г., что способствовало распространению термина в образовательной и академической среде. Термин «НР» Баттерфилд мог позаимствовать из труда Г. Дж. Ласки «Подъем европейского либерализма» (1936). И Койре, и Баттерфилд считали, что физика Ньютона, а затем квантовая физика – движущая сила НРЦ. У них речь шла о двух революциях – XVII и ХХ веков. В 1954 г. вышли две книги, противоположные по подходу к истории, но носившие похожие названия: «Научная революция» А. Руперта Холла и очередной том «Исторической науки» марксиста Дж. Бернала, именовавшийся «Научные и индустриальные революции». Через три года Т. Кун пишет «Коперниканскую революцию», в 1962 г. – «Структуру научных революций». Кун ведет речь о множестве революций: ньютоновской, революции Дальтона в химии, дарвиновской, квантовой, революция ДНК и т. д. После публикаций Куна, понятие «НР» утвердилось в качестве ключевого концепта темы «Динамика и рост научного знания».

Ч. П. Сноу – автор знаменитой статьи «Две культуры и научная революция» (1959), находясь под влиянием открытия ДНК, пальму первенства в НР отдает, наряду с физикой, биологии. Сноу различает промышленную и научную революцию. Первая началась в XVIII в. и сопровождалась радикальными изменениями в сельском хозяйстве. Она не была понята и принята западной интеллигенцией. Даже ученые не хотели иметь ничего общего с промышленной революцией. Вторая – в ХХ в., как результат «союза чистой науки с индустрией». НР, считает Сноу, характеризуется использованием автоматики и электроники, овладением атомной энергией. НР породила «научную культуру», которая очень далека от традиционной гуманитарной культуры. Такая поляризация двух культур – «очевидная потеря» для человечества³. Есть основания не согласиться со Сноу: союз науки и техники был закреплен несколько раньше – в XIX в.

Социально-политические революции затрагивают все без исключения сферы жизни общества, радикально преобразовывая таковые за небольшой отрезок времени. Их результаты очевидны и масштабны, признаны тем поколением, которое пережило революцию; они привносят долговременные смыслы, пронизывают всю ткань культуры. Мощь Французской или Октябрьской революции почувствовала не только Европа. Начало социальных революций – фиксировано, общеизвестно, символично и даже сакрально. Например, взятие Бастилии 14 июля 1789 г.

Промышленная революция не имеет четкой датировки, она очень растянута во времени (XVIII – XIX вв.). Даже не все графства Англии в эпоху Ньюкомена и Уатта были ею затронуты. Вне влияния этой революции оставались значительные пласты европейской культуры. Она коснулась в основном сферы социального бытия. На сцене такой революции очень мало узнаваемых действующих лиц. Она анонимная и неброская. Паровая машина и фабрика изменили мир, но не нашли должного отклика в душах политиков, поэтов, живописцев. Многие инженерные инновации появлялись независимо друг от друга и внедрялись постепенно во Франции, России, Германии, что больше похоже на эволюцию.

У НРЦ имеется множество сходств, но есть и специфические черты. Научно-техническая революция второй половины ХХ в., например, отличается от революций эпохи модерна масштабом. У НР XVI – XVII вв. отсутствует общепризнанная дата «рождения» (1543, 1572, 1610). В других случаях, такая дата обнаруживается (1900, доклад М. Планка об излучении абсолютно черного тела). «Революционеры», как правило, не подозревают о своей исторической миссии, их деяния известны узкому кругу интеллектуалов, признание растягивается на десятилетия, или даже столетия (как с гелиоцентризмом Коперника). Есть и контрпримеры (что характерно, они из недалекого прошлого). Дарвин, Менделеев, Эйнштейн, Бор, Гейзенберг осознавали, судьбоносность своих открытий.

НРЦ начинаются с пересмотра иерархии, как правило, абстрактных объектов, и разворачиваются в эзотерических областях символических обобщений. НР трудно идентифицировать с единичной быстрой мутацией. С другой стороны, разве не были такими мутациями теория относительности или открытие ДНК? НР способна превращаться в продолжительный и непредсказуемый по своим результатам процесс. Во время научных революций, отмечает Бернал, разрушительная критика и конструктивный синтез сближаются настолько, что провести грань между ними невозможно¹. Итог социальной революции тоже не запрограммирован. Но она имеет четко сформулированные цели в программе «свергнуть (уничтожить), построить новое», предполагает победителей и проигравших.

Монографию «Научная революция» (1998) С. Шейпин начинает, на первый взгляд, странно: «Книга посвящена событию, которого не было». Что имел в виду американский историк и социолог науки? Предмет его книги – фантазия ученых, желание увидеть в прошлом то, что хочется? Скорее всего, он хотел подчеркнуть, насколько исторически изменчивым и проблемным по содержанию является понятие «НР».

До XVIII в. слово «революция» не связывалось с радикальными изменениями. Оно ассоциировалось скорее с повторяющимися циклами. У Коперника планеты вращаются (revolutiones) вокруг Солнца. Многие естествоиспытатели XVI – XVII вв. считали себя не новаторами и борцами со старой картиной мира, а носителями чистоты знаний, продолжателями традиции. Представления о революционных переворотах в познании возникают позже, постфактум. Например, благодаря французским просветителям, которые отрицали цикличность, смотрели на прошлое скептически сквозь призму задач сегодняшнего дня. Они видели в науке эталон разумности, считали ее той структурой, которая низвергнет старорежимную культуру, смыслы которой, с их точки зрения, не актуальны.

Если до XVI в. науки современного типа не было, что революционизировали Коперник, Кеплер, Галилей, Ньютон? Почему обнаруживается так много революций, если наука – стабильная целостность? Или несоизмеримых «наук» много? Может ли революция длиться 100–120 лет и как объяснить то, что «нереволюционные» периоды столь непродолжительные? С другой стороны, если изменения в науке – перманентные, она есть постоянная революция? НР – процесс медленных осознанных преобразований или быстрая, возможно, спонтанная мутация, происходящая в точке исторической бифуркации смыслов? Пожалуй, Шейпин имел основания усомниться в том, что его работа имеет однозначный предмет.

Элементом картины мира всегда являются идеализированные и гипотетические объекты – результат конвенций между учеными. Нередко они появляются апостериори и представлены в форме соответствующих понятий, часто метафорических: «материальная точка», «Ренессанс», «Большой взрыв». С таким идеальным объектом, фиксирующим атрибут научного познания, и именуемый «НР», мы, скорее всего, и имеем дело.

По мнению А. Руперта Холла, НР – серьезный сдвиг в образе мысли, спонтанное и даже где-то иррациональное «переопределение объектов философского и научного исследования». Л. А. Микешина указывает на двоякое понимание НР: как качественного изменения в системе знания и мышления, сопровождаемое изменением стратегии научного поиска, и как радикальную модификацию познавательной деятельности, скачок в способах производства знания. В. Н. Порус делает акцент на новизне происходящих процессов. НР – это стремительное изменение познавательного ландшафта, переход к новым теоретическим и методологическим предпосылкам, к новой системе фундаментальных понятий и методов, к новой картине мира. Параллельно преобразовываются средства наблюдения и экспериментирования, появляются новые способы оценки и интерпретации данных, инновационные схемы объяснения и обоснованности. В. С. Степин считает НР этапом развития научного знания, связанного с «перестройкой исследовательских стратегий, задаваемых основаниями науки»¹. Последние, как мы помним, включают 1) научную картину мира; 2) идеалы и нормы научного познания; 3) философский базис. Философия определяет общую структуру постигаемой естествознанием реальности, формирует образы реальности, в том числе и в модусе возможного, идеального. Будучи плоть от плоти картины мира, философия оказывает влияние на мировоззрение субъекта, идеалы и ценности познания. Если изучением природы и ее структурных элементов занимаются естественные науки, то характеристика самого знания, описывающего природу – область интересов философов. Они, рационально реконструируя прошлое науки, «достраивают» его, наделяя новыми смыслами. И НРЦ выступают в качестве «точек сборки» этих смыслов.

Революции – это движение, их цель – усложнение некой системы. НРЦ – не исключение. Черты НРЦ: высокая «плотность» открытий, интенсивный рост знаний, развитие отдельных наук, междисциплинарные взаимодействия («парадигмальные прививки», по терминологии В. С. Степина), прежде всего, в плане переноса идеалов и норм исследования из одной науки в другую. В результате НРЦ меняется архитектура знания, происходит перепрограммирование науки. Все это сопровождается модификацией исследовательских стратегий, задаваемых основаниями науки, которые тоже перестраиваются.

Как видим, имеются различные интерпретации НР, что не удивительно. Наука пережила и переживает различные по масштабу и содержанию радикальные трансформации, имеющие множество причин и предпосылок.