Теория_метафоры_сборник_статей_copy (3). Н. Д. Арутюновой

• Название: Н. Д. Арутюновой
• Анкор: Теория_метафоры_сборник_статей_copy (3).pdf
• Дата: 14.05.2017
• Размер: 3.06 Mb.
• Имя файла: Теория_метафоры_сборник_статей_copy (3).pdf
• Тип: Статья; #7586
• страница: 15 из 39

т(Х) некоторого синонима. Достаточный терминологический лексикон здесь следующий метафорическое выражение (для Е, метафорическое утверждение (для F (Е, метафорическое значение (длят) и буквальное значение (длят
Интеракционистская точка зрения нуждается в более сложной терминологии. Нам может понадобиться обращение к (6) главному субъекту утверждения (Е, скажем, к Ро котором, грубо говоря, и сделано утверждение (7) к вспомогательному субъекту S, о котором было сделано утверждение (Е, если прочитать его буквально (8) к соответствующей системе импликаций I, связанной си к (9) результирующей системе импликаций I, связанной си к (9) результирующей системе признаков А, утверждаемых о Р. Мы должны пойти на такое усложнение, если принимаем, что значение выражения Ев его окружении F зависит от трансформации системы импликаций
I в А вследствие использования языковых средств, обычно приложимых к S, применительно к Р. Ричарде предлагает использовать слова содержание, смысли оболочка, образ (ve- hicle) для обозначения двух мыслей, которые, согласно его взглядам, действуют вместе (для двух идей, которые «выде-лимы даже в самой простой метафоре, см. наст. изд, с. 48]. Он настаивает, что слово метафора употребляется по отношению к этой сдвоенной единице (там же. Однако представление о двух идеях, взаимодействующих друг с другом, является усложняющей все фикцией. Область применения термина оболочка колеблется между метафорическим выражением (Е, вспомогательным субъектом (S) и системой импликаций (I). Менее понятно, что значит у Ричардса термин содержание иногда им обозначается главный субъект, иногда — импликации, связанные с этим субъектом (я не вводил для них специального символа, иногда, в противоположность собственным намерениям Ричардса, результирующее значение (его можно также назвать новым значением) выражения Ев контексте F (Е.
171

Возможность выработки единой терминологии представляется маловероятной, поскольку авторы, занимающиеся метафорой, подчас весьма сильно расходятся друг с другом во взглядах. ЛИТЕРАТУРА
[1] Аристотель. Об искусстве поэзии. М, 1957 (перевод В. Г. Аппельрота); ср. также Аристотель. Поэтика. — Соч. в х тт., т. 4. М, 1984 (перевод МЛ. Гаспарова).
[2] В A. English Composition and Rhetoric. London, 1887.
[3] Barfield O. Poetic Diction and Legal Fiction. — In: "Essays Presented to Charles Williams". Ox- ford, 1947, p. 106 — 127.
[4] Brown S. J. The World of Imagery. London, 1927.
[5] Cope E. M. An Introduction to Aristotle's Rhetoric. London, 1867, Book III, Appendix B, Ch. 2
"On Metaphor".
[6] ос о W. B. Greek Metaphor. Oxford, 1936.
[9] Stern G. Meaning and Change of Meaning. — "Goteborgs Hogskolas Arsskrift", vol. 38, 1932, part 1.
[10] у R. Elements of Rhetoric. London, 1846.

ДОНАЛЬД ДЭВИДСОН ЧТО ОЗНАЧАЮТ МЕТАФОРЫ Метафора — это греза, сон языка (dreamwork of language). Толкование снов нуждается в сотрудничестве сновидца и истолкователя, даже если они сошлись водном лице. Точно также истолкование метафор несет на себе отпечаток и творца, и интерпретатора. Понимание (как и создание) метафоры есть результат творческого усилия оно столь же мало подчинено правилам. Указанное свойство не выделяет метафору из числа прочих употреблений языка любая коммуникация — это взаимодействие мысли изреченной и мысли, извлеченной из речи. Вопрос лишь в степени разрыва. Метафора его увеличивает тем, что пользуется в дополнение к обычным языковым механизмам несеманти- ческими ресурсами. Для создания метафор не существует инструкций, нет справочников для определения того, что она означает или о чем сообщает. Метафора опознается только благодаря присутствию в ней художественного начала. Она с необходимостью предполагает ту или иную степень артистизма. Не может быть метафор, лишенных артистизма, как не бывает шуток, лишенных юмора. Конечно, встречаются безвкусные метафоры, но ив них есть артистизм, даже если его и не стоило обнаруживать или можно было лучше выразить. Настоящая статья посвящена анализу того, что означают метафоры, и ее основная мысль состоит в том, что метафоры означают только то (или не более того, что означают входящие в них слова, взятые в своем буквальном значении. Поскольку этот тезис идет вразрез с известными мне современными точками зрения, то многое из того, что я собираюсь сказать, будет нести в себе критический заряд. Ноя думаю, что метафора при свободном от всех помехи заблуждений взгляде на нее становится не менее, а более интересным явлением. Я прежде всего собираюсь развеять ошибочное мнение, будто
Donald Davidson. What Metaphors Mean. — In: "Critical Inquiry", 1978, № 5, p. 31 — 47.
© by Donald Davidson, 1978 173

метафора наряду с буквальным смыслом или значением наделена еще и некоторым другим смыслом или значением. Это заблуждение свойственно многим. Его можно встретить в работах литературно-критического направления, у таких авторов, как, например, Ричардс, Эмпсон и Уинтерс, в работах философов от Аристотеля до Макса Блэка, психологов — от Фрейда и его предшественников до Скин- нера и его продолжателей и, наконец, у лингвистов, начиная с Платона и вплоть до Уриэля Вейнрейха и Джорджа Лакоффа. Мысль о семантической двойственности метафоры принимает разные формы — от относительно простой у Аристотеля до относительно сложной у М. Блэка. Ее разделяют и те, кто допускает буквальную парафразу метафоры, и те, которые отрицают такую возможность. Некоторые авторы особо подчеркивают, что метафора в отличие от обычного словоупотребления дает прозрение, она проникает в суть вещей. Но ив этом случае метафора рассматривается как один из видов коммуникации, который, как и ее более простые формы, передает истину и ложь о мире, хотя при этом и признается, что метафорическое сообщение необычно, и смысл его глубже скрыт или искусно завуалирован. Взгляд на метафору как на средство передачи идей, пусть даже необычных, кажется мне столь же неверным, как и лежащая в основе этого взгляда идея о том, что метафора имеет особое значение. Я согласен стой точкой зрения, что метафору нельзя перефразировать, но думаю, что это происходит не потому, что метафоры добавляют что-нибудь совершенно новое к буквальному выражению, а потому, что просто нечего перефразировать. Парафраза, независимо оттого, возможна она или нет, относится к тому, что сказано мы просто стараемся передать это же самое другими словами. Но, если я прав, метафора не сообщает ничего, помимо своего буквального смысла (как и говорящий, использующий метафору, не имеет ввиду ничего, выходящего за пределы ее буквального значения. Впрочем, этим не отрицается тот факт, что метафора содержит в себе изюминку и ее своеобразие может быть показано при помощи других слов. В прошлом те, кто отрицал, что у метафоры в дополнение к буквальному значению имеется особое когнитивное содержание, часто всеми силами стремились показать, что метафора вносит в речь эмоции и путаницу и что она непригодна для серьезного научного или философского разговора. Яне разделяю этой точки зрения. Метафора часто встречается не только в литературных произведениях, но ив науке, философии и юриспруденции, она эффективна в похвале и оскорблении, мольбе и обещании, описании и предписании. Я в принципе согласен с Мак- сом Блэком, Паулем Хенле, Нельсоном Гудменом, Монро Бирдсли и другими в вопросе о функциях метафоры. Правда, мне кажется, что она в дополнение к перечисленным выполняет еще и функции совершенно другого рода.
174

Яне согласен с объяснением того, как метафора творит свои чудеса. Забегая вперед, скажу я основываюсь на различении значения слови их использования и думаю, что метафора целиком принадлежит сфере употребления. Метафора связана с образным использованием слови предложений и всецело зависит от обычного или буквального значения слови, следовательно, состоящих из них предложений. Я покажу, что бесполезно объяснять, как функционируют слова, когда они создают метафорические и образные значения или как они выражают особую поэтическую или метафорическую истину. Эти идеи не объясняют метафоры — метафора сама объясняет их. Когда мы понимаем метафору, мы можем назвать то, что мы поняли, метафорической истиной (metaphorical truth) ив какой-то мере объяснить, в чем состоит ее метафорическое значение. Но просто приписать это значение метафоре было бы все равно что, заснув от таблетки снотворного, объяснять потом свой сон ее снотворным эффектом. Буквальные значения и соответствующие условия истинности могут быть приписаны словами предложениям вне зависимости от каких-либо особых контекстов употребления. Вот почему обращение к ним действительно имеет объяснительную силу. Я собираюсь изложить свои негативные по существу взгляды назначение метафоры и, рассмотрев ряд ложных теорий, выдвинуть несколько позитивных утверждений. Метафора заставляет нас обратить внимание на некоторое сходство — часто новое и неожиданное — между двумя и более предметами. Это банальное и верное наблюдение влечет за собой выводы относительно значения метафор. Обратимся к обычному сходству или подобию. Две розы похожи, потому что они обе принадлежат к классу роз два ребенка похожи потому, что оба они дети. Или, говоря проще, розы похожи потому, что каждая из них — роза, дети похожи потому, что каждый из них — ребенок. Предположим, что кто-то сказал Tolstoy was once an infant 'Толстой был когда- то ребенком. В силу чего Толстой, когда он был ребенком, походил на других детей Ответ напрашивается сам собой в силу того, что у него были все признаки ребенка, или, короче, просто в силу того, что он был ребенком. Чтобы не повторять все время выражение в силу того, что, можно избрать более простой путь и сказать, что ребенок Толстой разделял с другими детьми то свойство, что ко всем ним был приложим предикат быть ребенком. Употребляя слово ребенок, мы избегаем необходимости говорить прямо, В чем именно ребенок Толстой был похож на остальных детей. При помощи других слов, означающих тоже самое, можно было бы обойтись и без слова ребенок. Результат был бы такой же. Обычное сходстве имеет место в пределах групп, объединенных обычными значениями слов. Такое сходство вполне естественно, ведь стандартные
175

способы объединения объектов в группы прямо связаны с обычными значениями слов, используемых для обозначения этих объектов. Один знаменитый критик сказал, что Толстой был большим ребенком- морализатором» ("Tolstoy was a great moralizing infant"). Очевидно, что здесь идет речь не о Толстом-ребенке, а о Толстом — взрослом писателе здесь мы сталкиваемся с метафорой. Однако в каком смысле Толстой-писатель похож на ребенка Здесь нам, возможно, надо подумать о классе объектов, который включал бы в себя всех (обычных) детей и, кроме того, взрослого Толстого, а затем задаться вопросом какое особое, отличительное свойство присуще всем членам этого класса Нас вдохновляет мысль, что при определенной настойчивости мы сможем вплотную приблизиться к определению этого свойства, — мы прекрасно справимся с задачей, если нам удастся найти слова, которые означают в точности тоже, что означает слово ребенок в его метафорическом употреблении. Во всем этом меня интересует не то, сумеем ли мы найти такие слова, а мнение, что к этому нужно стремиться, чтобы схватить метафорическое значение. Итак, я очень коротко обрисовал, каким образом концепт значения мог проникнуть в анализ метафоры. Предложенный мною ответ состоит в следующем поскольку то, о чем мы думаем как о разнообразных сходствах, сопрягается в нашем сознании стем, о чем мы думаем как о разнообразных значениях, то совершенно естественно рождается мысль, что необычные или метафорические значения могут помочь объяснить те сходства, которые выдвигает метафора. Суть идеи заключается в том, что в метафоре определенные слова принимают новое, или, как его иногда называют, расширенное значение. Например, когда мы читаем в Библии, что the Spirit of God moved upon the face of water букв Дух божий носился над лицом вод' (Быт. 1, 2), мы должны рассматривать слово face букв лицо, лик) как имеющее расширенное значение (я ограничиваюсь здесь рассмотрением только одной метафоры из приведенного примера. Это расширение должно быть тем, что философы называют расширением слова (extension of the word), то есть относиться к классу сущностей, которые это слово называет. В данном примере слово face прилагается не только к лицам людей, но и к поверхности воды. Это объяснение в любом случае не может считаться полным, ибо, если в отмеченных контекстах слова face и infant действительно относятся соответственно к воде и к Толстому, тогда вода на самом деле имеет лицо, а Толстой-писатель в буквальном смысле слова ребенок, — вся соль метафоры при этом исчезает. Если считать, что слова в метафоре обладают прямой референцией к объекту, тогда стирается разница между метафорой и введением в лексикон нового слова объяснить таким образом метафору — значит уничтожить ее. Пока что как-то в стороне оставалось первичное, или буквальное, значение слова. Зависит или не зависит метафора от нового или расширенного значения — это еще вопрос, но то, что она зависит от буквального значения это несомненно адекватное представление концепта метафоры обязательно должно учитывать, что первичное или буквальное значение слов остается действенными в их метафорическом употреблении. Возможно, тогда мы сможем объяснить метафору как случай неоднозначности
(ambiguity): в контексте метафоры определенные слова имеют и новое, и свое первичное значение сила метафоры прямо зависит от нашей неуверенности, от наших колебаний между этими двумя значениями. Так, когда Мелвилл пишет, что
Crist was a chronometer (букв 'Христос был хронометром, то своим эффектом метафора обязана тому, что сначала мы берем слово chronometer 'хронометр' в его обычном значении, а потом от него переходим к необычному, или метафорическому, смыслу. Эту теорию трудно принять. Ибо многозначность слова, если она имеет место, обусловлена тем фактом, что в обычном контексте слово означает одно, а в метафорическом другое нов метафорическом контексте отнюдь необязательны колебания. Конечно, мы можем колебаться относительно выбора метафорической интерпретации из числа возможных, номы всегда отличим метафору от немета- форы' В любом случае эффект воздействия метафоры не заканчивается с прекращением колебаний в интерпретации метафорического пассажа. Следовательно, сила воздействия метафоры не может быть связана с такого рода неоднозначностью Может показаться, что другая разновидность многозначности подойдет нам больше. Иногда бывает так, что слово водном и том же контексте имеет два значения, причем мы должны одновременно учитывать их оба. Или, если мы считаем, что слово предполагает тождество значения, можно сказать то, что на поверхности выступает как одно слово, в действительности представляет собой два слова. Когда шекспировская Крессида приходит в греческий лагерь, ее встречают несколько фривольно, и Нестор говорит Our general doth salute you with a kiss Тебя наш полководец встречает поцелуем. Здесь слово general используется в двух смыслах один разв приложении к полководцу (general) Агамемнону, второй раз — применительно ко всеми ник кому конкретно (in general) — ведь
Крессиду целуют все. На самом деле мы имеем здесь не одно, а конъюнкцию двух предложений Наш полководец (general) Агамемнон встречает тебя поцелуем, и мы все (in general) встречаем тебя поцелуями.
* На этой же игре слов основана и следующая прямо за репликой Нестора реплика Улисса. Весь отрывок выглядит следующим образом (далее курсив наш. — М. Д
Agamemnon. Most dearly wellcome to the Greeks, sweet lady.
Nestor. Our general doth salute you with a kiss.
177

Игра слов — часто встречающийся приемно метафора далека от него. Метафора не нуждается в удвоении какими значениями мы наделили слова, такие значения и сохраняются при прочтении всего выражения. Предположение относительно аналогии с игрой слов можно модифицировать, приписав ключевому слову (или словам) в метафоре два различных значения — буквальное и образное — одновременно. Можно представить буквальное значение как скрытое, как нечто, что мы ощущаем, что воздействует на нас, не проявляясь в контексте открыто, тогда как образное значение несет основную нагрузку. В этом случае должно существовать правило, которое связывало бы оба значения, ибо иначе такое объяснение сведется к теории неоднозначности (ambiguity). Это правило утверждает, что по крайней мере для многих типичных случаев слово, выступающее в своем метафорическом значении, прилагается ко всему тому, к чему оно прилагается в своем буквальном значении, плюс к чему-то еще
3
На первый взгляд эта теория кажется излишне усложненной, но она удивительно напоминает предложенное Фреге объяснение поведения референтных термов в модальных предложениях ив предложениях, вводимых пропозициональными глаголами, такими, например, как глаголы мнения и желания. Согласно
Фреге, каждый референтный терм имеет два (или более) значения, одно из которых фиксирует его референцию в обычных контекстах, а другое — в контекстах, созданных модальными операторами и пропозициональными глаголами. Правило, которое соединяет эти два значения, может быть сформулировано следующим образом значение слова в специальных контекстах делает референцию в этих кон- текстах идентичной со значением слова в обычных контекстах. Так вырисовывается целостная картина, в которой соединены теория Фреге и вытекающий из нее взгляд на метафору слово, помимо обычной для него референции, имеет еще две особые сферы приложения одну — для метафоры, другую
— для модальных и подобных им контекстов. В обоих случаях первичное значение по-прежнему функционирует благодаря правилу, которое связывает между собой различные значения. Возможная аналогия между метафорическим значением и
Ullysses. Yet is the kindness buj particular
Twere better she were kissed in general.
(Shakespeare W. The History of Troilus and Cressida. N. Y., etc., 1977, p. 141.)
[Агамемнон. Приветствую прекрасную Крессиду! Нестор. Тебя наш царь поцеловать желает.
Улисс. Но он пока один тебя целует,
А мы бы рады все поцеловать
(Шекспир У. Троили Крессида. Перев. Т. Гнедич. — Шекспир У. Полн. собр. соч. в 8 тт., т. 5. Мс Прим. перев.
178

фрегевскими замечаниями о косвенных контекстах влечет за собой немалые трудности. Допустим, вы развлекаете своего гостя с Сатурна тем, что учите его употреблять слово floor 'пол. Выделаете все, как надо ходите со своим гостем по полу, показываете на пол пальцем, притопываете по нему ногой и при этом повторяете нужное слово. Вы принуждаете его проделывать различные эксперименты он в порядке приобретения опыта похлопывает по полу своими щупальцами, а вы, где надо, его корректируете. Вы хотите, чтобы ваш гость уяснил не только, что именно эта конкретная поверхность и есть полно чтобы он научился его идентифицировать в любой ситуации, когда он его увидит или к нему прикоснется. Действия, которые вы предпринимаете, конечно, не говорят впрямую о том, что именно он должен знать, но если ваш гость проявит некоторые способности, он все прекрасно поймет и запомнит. Считать ли этот процесс знакомством с миром или знакомством с языком Странный вопрос, поскольку усваивается отношение фрагмента языка к фрагменту мира. И все же легко провести различие между изучением значения слова и изучением употребления слова, когда его значение уже известно. Здесь сразу возникает мысль, что в первом случае мы узнаем что-то о языке, а во втором случае
— мы узнаем что-то о мире. Если ваш гость с Сатурна уже научился употреблять слово floor 'пол, вы можете попробовать сказать ему что-нибудь новое, например, что here is a floor 'вот здесь пол. Если он усвоил этот словесный оборот, это значит, что вы сообщили ему нечто о мире. А теперь уже ваш друг с Сатурна мчит вас через космическое пространство на свою родную планету, ивы, оглядываясь на теперь уже далекую Землю и приглашая его посмотреть, говорите floor 'шар, диск' 'букв пол. Возможно, ваш друг подумает, что это продолжение урока, и поймет, что слово floor 'пол' употребляется и по отношению к Земле, по крайней мере к тому, как она видна с Сатурна. А вы на самом деле считали, что значение слова floor 'пол' ему известно, и решили уподобиться Данте, который, находясь там же, где ивы, смотрел на необитаемую Землю как на the small round floor that makes us passionate 'маленький круглый диск (букв пол, который будит в нас столько чувств. Вашей целью была метафора, а не продолжение обучения. Какая будет разница, воспримет ваш друг это слово тем или другим способом Согласно рассмотренной теории метафоры — практически никакой в метафорическом контексте слово имеет новое значение, а употребление метафоры дает, таким образом, возможность узнать это значение. Мы должны согласиться, что в ряде случаев действительно фактически не играет роли, будем ли мы о слове, встретившемся в некотором контексте,
* См Данте Алигьери. Божественная комедия. Рай. Песнь XXII. — Прим. перев.
179

думать как о метафоре или как об употребленном в ранее неизвестном, но все же буквальном смысле. У. Эмпсон в своей книге Несколько вариантов пасторали
[7 ] цитирует следующие строки из стихотворения Дж. Донна As our blood labours to beget/ Spirits, as like souls as it can,/... So must pure lover's souls descend ... 'Лишь кровь горячая рождает / В нас вечный дух для славных дел / ... Вот почему душе спуститься / Порой приходится к телам. Эмпсон отмечает, что современный читатель без колебаний воспримет слово spirits 'дух' метафорически, как расширительное название чего-то духовного. Но для самого Донна это не было метафорой. В своих Проповедях он писал Дух — это небольшая, но активная часть крови, она представляет собой нечто среднее между душой и телом. Впрочем, не имеет большого значения, знаем мы это или нет. Эмпсон совершенно прав, когда говорит Любопытно, что изменение в этом слове те. в том, как мы думаем, оно значит совершенно не затрагивает восприятия самого стихотворения [7, р. 133]. Возможно, в некоторых случаях эти изменения действительно трудно заметить, но если принять, что изменений нет совсем, то специфика метафоры во многом утрачивается. Эта специфика была выявлена мною через контраст между обучением новому использованию уже знакомого слова и использованием слова, уже известного в первом случае наше внимание направлено на язык, во втором — на то, что описывает язык. Метафоры, по моему глубокому убеждению, относятся ко второму случаю. В этом можно убедиться на примере стертых метафор. Когда-то очень давно реки и бутылки, вероятно, не имели, как они имеют сейчас, ртов
(mouth — 'устье, отверстие, букв рот. Что касается современного употребления, тоне имеет значения, будем ли мы считать слово mouth 'рот' многозначным ведь оно относится не только к живым организмам, но к реками к бутылкам) или же будем думать, что существует единое широкое поле приложения этого слова, охватывающего сразу все случаи. Важно, однако, что, когда слово mouth было метафорой, носители языка действительно замечали сходство между ртом и отверстием бутылки. (Кстати, Гомер говорит об отверстых ранах как ортах) А поскольку в современном употреблении интересующее нас слово напрямую связано с бутылками, то никакого сходства замечать уже не надо. Не надо даже искать этого сходства, поскольку оно состоит просто в том, что в двух разных случаях употребляется одно и тоже слово. И дело здесь вовсе не в новизне. Водном контексте метафорическое слово, употребляясь сотни и даже тысячи раз, все равно остается метафорой, тогда как в другом контексте слово может быть воспринято как буквальное практически с первого раза.
* Перевод Б. Томашевского. — Донн Джон. Стихотворения. Л, 1973, с. 55. — Прим. перев.
180

Метафоре присуща следующая эстетическая особенность она заставляет читателя каждый раз реагировать и испытывать чувство новизны, подобно тому, как мы, вновь и вновь слушая ю симфонию Гайдна, испытываем восхищение при появлении обманчиво знакомых каденций. Если бы метафора, наподобие многозначного слова, имела два значения, то можно было бы ожидать, что нам удастся описать ее особое, метафорическое значение, стоит лишь дождаться, когда метафора сотрется образное значение живой метафоры должно навсегда отпечататься в буквальном значении мертвой. Несмотря на то, что некоторые философы разделяют эту точку зрения, мне она представляется в корне неверной. Если рассудить, то выражение Не was burned up 'Он вспыхнул (был подожжен' действительно многозначно (поскольку оно может быть истинным водном смысле и ложным — в другом, но, хотя его идиоматичный вариант и является результатом метафоры, сейчас он означает только то, что человек рассердился. А ведь когда метафора была живой, мы легко могли бы представить себе и искры в глазах, и дым, идущий из ушей. Можно узнать о метафорах много интересного, если сопоставить их со сравнениями, ибо сравнения прямо говорят ток чему метафоры'нас только подталкивают. Положим, Гонерилья сказала бы, имея ввиду Лира Old fools are like babies again 'Старики, выжившие из ума, вновь становятся как дети, — тогда бы она использовала эти слова для указания на сходство между выжившими из ума стариками и детьми. На самом же деле она, как мы знаем, сказала Old fools are babies again 'Выжившие из ума старики — снова дети, — только намекнув на то, о чем сравнение заявило бы в открытую. Продолжая размышлять в этом же ключе, можно прийти к следующей теории образного или особого значения метафоры образное значение метафоры — это буквальное значение соответствующего сравнения. Так, выражение Christ was a chronometer букв Христос был хронометром) в своем образном значении синонимично выражению Christ was like a chronometer букв Христос был как хронометра метафорическое значение, когда-то содержащееся в выражении Не was burned up 'Он вспыхнул (был подожжен, проявляется в таких выражениях, как Не was like someone who was burned up букв Он был как кто-то, кого подожгли' или, возможно, Не was like burned up букв Он был как подожженный. Здесь, конечно, надо учесть сложность процесса подбора сравнений, которые бы в точности соответствовали той или иной метафоре. Вирджиния Вулф как-то сказала, что интеллектуал — это обладатель чистопородного интеллекта, который оседлал свой мозги мчится на нем, пересекая пространства, галопом, в неотступной погоне за идеей. Какое сравнение может соответствовать всему этому Возможно, нечто вроде следующего интеллектуал
181

— это человек, чей интеллект подобен породистой лошади и кто обдумывает идею с упорством всадника, мчащегося галопом в погоне невозможно сказать, зачем именно, пусть это будет за чем-либо». Точку зрения, согласно которой особое значение метафоры идентично буквальному значению соответствующего сравнения (simile) (если это соответствие найдено, не следует путать с распространенным взглядом на метафору как на эллиптичное сравнение. Эта теория не проводит различия между значением метафоры и значением соответствующего ей сравнения и не дает возможности говорить об образном, метафорическом или особом значении метафоры. Эта теория выигрывает в простоте, но простота делает ее неэффективной. Ибо, если мы будем считать буквальным значением метафоры буквальное значение соответствующего сравнения, то мы тем самым закроем доступ к тому, что мы раньше понимали под буквальным значением метафоры, а ведьмы согласились почти с самого начала, что именно это значение определяет эффективность метафоры, чтобы потом ни привносилось в нее подвидом небуквального, то есть образного, значения. Этим теориям метафоры — теории эллиптичного сравнения и ее более утонченному варианту, приравнивающему образное значение метафоры к буквальному значению сравнения, — присущ один общий большой недостаток. Они делают глубинное, неявное значение метафоры удивительно очевидными доступным. В каждом конкретном случае скрытое значение метафоры может быть обнаружено путем указания на то, что является обычно самым тривиальным сравнением Это похоже на то (Толстой похож на ребенка, Земля похожа на диск. Такое сравнение тривиально, поскольку все бесконечным числом способов уподобляется всему. А между тем метафоры часто трудно интерпретировать и совсем невозможно перефразировать. По этой же теории, интерпретация и парафраза сами идут в руки, даже весьма заскорузлые. Я думаю, что эти теории сравнения считаются приемлемыми только потому, что их путают с совершенно другой теорией. Рассмотрим следующее замечание
Макса Блэка: Когда Шопенгауэр называл геометрическое доказательство мышеловкой, он, согласно этой точке зрения, говорил, хотя и не эксплицитно, буквально следующее Геометрическое доказательство похоже на мышеловку ив томи в другом случае обещанное вознаграждение — не более чем обман как только жертва позволила себя заманить, она тут же сталкивается с неприятной неожиданностью и т. д. Это точка зрения на метафору как на эллиптическое или сжатое сравнение [4, р. 161). Здесь мне видятся два затруднения. Во-первых, если метафоры являются эллиптичными сравнениями, тогда они эксплицитно говорят то, что говорят сравнения, ибо эллипсис есть
182

форма сокращения, а не парафразы или намека. Однако — ж это чрезвычайно важно — изложение Блэком того, что сообщает метафора, выходит за рамки, которые задаются соответствующий сравнением. Сравнение просто говорит, что геометрическая дедукция похожа на ловушку. Оно говорит отнюдь не больше метафоры о том, какие именно черты сходства мы должны заметить. Блэк выделяет три общие черты, но перечисление, конечно, можно было бы продолжить. Но можем ли мы считать этот список, пусть проверенный и дополненный, идентичным буквальному значению сравнения Конечно же, нет, поскольку сравнение просто фиксирует сходство — и не более. Если предположить, что это перечисление задает образное значение сравнения, тогда из сопоставления метафоры со сравнением нельзя будет узнать ничего, кроме того, что они оба имеют одно и тоже образное значение. Нельсон Гудмен таки говорит, что различие между сравнением и метафорой незначительно. Далее, рассматривая конкретные примеры, он замечает Употребляются ли в них слова is like 'похоже' или is 'есть' — не так важно. Главное, что ив томи в другом случае утверждается сходство между картиной и человеком, вычленяется какая-то определенная общая черта [8, р. 77 — 78].
Гудмен анализирует различие между двумя способами выражения можно сказать, что Картина грустная, а можно сказать, что она как грустный человек. Верно, что оба выражения приравнивают картину к человеку, но мне кажется ошибочным утверждение, что оба они вычленяют какую-то общую черту. Сравнение говорит, что существует сходство, и оставляет нам самим найти некоторую общую черту или черты метафора эксплицитно не утверждает сходство, но если нам ясно, что это метафора, то перед нами стоит задача поиска общих черт (необязательно тех же самых черт, какие предполагает соответствующее сравнение,
— но это уже совсем другой вопрос. Сравнение заявляет о сходстве вслух, ― и именно поэтому, я думаю, здесь труднее, чем для метафоры, предположить наличие какого-то второго значения. В случае сравнения мы отмечаем, что оно говорит буквально, — а именно, что две вещи похожи затем мы рассматриваем их и думаем, какое сходство подойдет в данном контексте. Обнаружив его, мы могли бы потом сказать, что заметили это сходство благодаря автору сравнения. Но, поняв разницу между тем, что значат слова, и тем, чего достиг автор путем использования этих слов, мы невольно испытываем искушение объяснить это путем наделения самих слов вторым, или образным, значением. Концепт языкового значения должен объяснять, что может быть сделано с помощью слов. Однако предполагаемое образное значение сравнения не объясняет ровным счетом ничего оно не является характеристикой слова, присущей ему изначально и независимо от контекста употребления, и не основывается ни на какой лингвистической традиции, помимо той, которая имеет дело с обычным значением. То, что делают слова на основе своего буквального значения, должно быть для них возможно ив метафоре. Метафора направляет внимание нате же виды сходства, если не нате же самые черты, что и соответствующее сравнение. Но тогда все эти неожиданные параллели и тонкие аналогии, к которым подталкивают нас метафоры, должны зависеть не отчего иного, как от буквального значения слов. Метафора и сравнение — это только два вида приемов среди бесконечного множества средств, заставляющих нас сравнивать и сопоставлять, привлекающих наше внимание к тем или иным явлениям окружающего мира. Я процитирую несколько строф из стихотворения Т. С. Элиота Гиппопотам Гиппопотам широкозадый На брюхе возлежит в болоте Тяжелой каменной громадой, Хотя он состоит из плоти. Живая плоть слаба и бренна, И нервы портят много крови А Церковь Божия — нетленна Скала лежит в ее основе. Чтобы хоть чем-то поживиться, Часами грузный гиппо бродит А Церковь и не шевелится, Доходы сами к ней приходят. Не упадет 'потамьей туше С высокой пальмы гроздь бананов, А Церкви персики и груши Привозят из-за океанов. (...)* В этом стихотворении прямо не говорится, что церковь похожа на гиппопотама как было бы в сравнении, и мы не должны тут же искать сходство (как было бы в метафоре, ноне вызывает сомнения, что слова в этом стихотворении используются для того, чтобы привлечь наше внимание к указанным двум сущностям. Однако здесь довольно трудно говорить о наличии образных значений, ибо к каким словами выражениям можно было бы их отнести Гиппопотам действительно лежит на брюхе в болоте Церковь Божия, как говорится об этом в стихотворении 'нетленна' (букв 'никогда не может потерпеть неудачу. В стихотворении, конечно, подразумевается многое, что выходит за рамки буквального значения слов. Но подтекст и намеки — это отнюдь не значение. Весь ход рассуждений вел нас пока к выводу, что те свойства метафоры, которые могут быть объяснены в терминах значения, должны быть объяснены втер- минах буквального значения вхо-
* Перевод А. Сергеева. — Элиот Т. С. Бесплодная земля. Избранные стихотворения и поэмы. М, Прогресс, 1971, с. 37. — Прим. перев.
184

дящих в метафору слов. Из этого вытекает следующее предложения, в которых содержатся метафоры, истинны или ложны самым обычным, буквальным образом, ибо если входящие в них слова не имеют особых значений, то и предложения не должны иметь особых условий истинности. Это вовсе не отрицает существование метафорической истины, отрицается только ее существование в пределах предложения. Метафора на самом деле заставляет нас заметить то, что иначе могло бы остаться незамеченными я думаю, что об этих мыслях, чувствах, о способе видения, вызванных метафорой, можно говорить, истинны они или нет. Если метафорические предложения истинны или ложны в самом обычном смысле, то становится ясно, что они обычно ложны. Наиболее очевидное семантическое различие между метафорой и сравнением заключается в том, что все сравнения истинны, а большинство метафор ложно. Земля на самом деле похожа на диск или шар, ассирийцы действительно спустились вниз, как волки в расщелину, потому что все подобно всему. Но сделайте эти предложения метафорами, ивы сразу получите ложь земля похожа на диск или шар, но это не диски не шар писатель Толстой был похож на ребенка, но он не был ребенком. Обычно мы используем сравнение только тогда, когда знаем, что соответствующая метафора — ложь. Мы говорим, что S is like a pig 'S похож на свинью, потому что знаем, что он не свинья. Если мы употребили метафору, сказав, что он свинья, то это стало возможным не потому, что мы по-другому увидели мира просто потому, что нам захотелось выразить свою идею другим способом. Дело, конечно, не в какой-то абсолютной ложности, а в том, что оно должно быть воспринято как ложное. Заметим, что происходит, когда предложение, которое мы используем как метафору, то есть как ложное, оказывается истинным, когда мы начинаем располагать новыми сведениями об отраженном в этом предложении факте или событии. Когда в Африке с воздуха были обнаружены место падения и обломки самолета Хемингуэя, нью-йоркская газета «Миррор» поместила материал подзаголовком" 'Гибель (букв 'исчезновение, потеря) Хемингуэя в Африке, где слово lost 'потеря, исчезновение' было употреблено в значении 'гибель. Когда же выяснилось, что Хемингуэй остался жив, газета не изменила заголовок, справедливо полагая, что теперь его воспримут в буквальном смысле. Рассмотрим другой пример женщина видит себя в прекрасном платье и восклицает "What a dream of a dress!" 'Это сон, а не платье' — а затем просыпается. Смысл этой метафоры в том, что платье — из разряда тех, которые могут только присниться, но метафора не говорит, что платье на самом деле снится. Хенле приводит хороший пример из «Антония и Клеопатры (II, 2):
The barge she sat in, like a burnish'd throne
Burn'd on the water.
185

Ее корабль престолом лучезарным Блистал на водах Кидна букв как горящий трон Здесь сравнение и метафора тесно переплетаются, но, если вообразить, что был реальный пожар, метафора исчезнет. Также и эффект сравнения может быть уничтожен, если рассматривать сравнение чересчур буквально. Водной из своих статей журналист Вуди Аллен писал Происходивший в течение последних нескольких недель судебный процесс весьма смахивал на цирк, хотя было бы несколько сложно затащить слонов в здание суда (газ. «Нью-Йоркер» от 21 ноября
1977 г. Обычно только тогда, когда предложение воспринято нами как ложное, мы придаем ему статус метафоры и начинаем поиски глубинных импликаций. Возможно, именно поэтому ложность большинства метафорических выражений очевидна, а все сравнения — тривиально истинны. Абсурдность или противоречие в метафорическом предложении страхует нас от его буквального восприятия и заставляет понять его как метафору. Явная ложность метафоры ― это норма, но иногда вдело вступает и очевидная истинность. Взятое в своем буквальном значении такое выражение, как Business is business 'Работа есть работа, слишком очевидно, чтобы думать, что его произнесли для сообщения какой-то информации. Рассмотрим поэтому другой пример. Тед
Коэн говорит в этой же связи, что no man is an island 'ни один человек не является островом' [6, р. 671]. Суть дела все та же обычный смысл этого предложения достаточно странный, чтобы мы прошли мимо него. А сейчас я собираюсь поднять в некотором смысле платоновский вопрос сравнение метафоры с сознательной ложью. Это сравнение вполне уместно, потому что ложь, подобно метафоре, касается не значения слова их употребления. Иногда говорят, что лгать — значит говорить то, что ложно, но это не так. Ложь требует не того, чтобы содержание вашего сообщения было ложным, а того, чтобы выдумали, что оно ложно. А поскольку мы обычно верим истинным предложениями не верим ложным, то большинство сообщений, в которых говорящий ставит перед собой цель обмануть окружающих, является ложным, нов каждом конкретном случае — это еще вопрос. Аналогия между метафорой и говорением лжи подкрепляется тем, что одно и тоже предложение с неизменным значением может быть использовано в обоих случаях. Так, женщина, которая верит в ведьм, ноне считает, что ее соседка — ведьма, могла бы сказать Она ведьма, использовав это выражение метафорически; этаже самая женщина, по-прежнему думающая тоже самое о ведьмах и о своей соседке, но стремясь обмануть, могла бы употребить те же самые слова для достижения другого результата. Поскольку зна-
* Перевод М. Донского. — Шекспир У. Полн. собр. соч. в 8 тт., т. 7, Мс Прим.