Нерсесянц_В_С_Право_математика_свободы_Опыт_прошлого_и_перспективы. Нерсесянц_В_С_Право_математика_свободы_Опыт_прошлого_и_перспекти. Нерсесянц В. С. Право математика свободы. Опыт прошлого и перспективы
 Скачать 0.8 Mb.
|
|
В целом государственная форма выражения и бытия социалистической собственности не означает права государства на социалистическую собственность, не порождает и в принципе не может породить такого права (и соответствующего субъекта — правомерного и правомочного государства-собственника), даже если «государство» фактически, как об этом свидетельствует практика социализма, полностью подчинит себе общество, узурпирует его функции и превратится в монопольного и всевластного хозяина всех производительных сил страны Подобная узурпация не только не создает для государства правового статуса собственника социализированных средств производства, но лишь демонстрирует внеправовой и внеэкономический характер всего этого процесса социализации и складывающихся на такой основе отношений. Фактически государственная форма социалистической собственности означает политизированность этой собственности, политический характер форм, средств и методов ее создания, наращивания и использования. Такая политизация, диктуемая природой и целями обобществления средств производства, — это вместе с тем деюридизация и деэкономизация отношений по созданию и управлению социалистической собственности и всем, что с этим так или иначе связано. В силу своих свойств (обезличенность, надиндивидуальность, отчужденность от людей, «ничейность», абстрактная всеобщность, «огосударствленность», политизированность и т. д.) «социалистическая собственность» как специфический исторический'феномен и определяющая основа нового строя (социализма) — это, по существу, уже не собственность в строгом (экономическом и правовом) смысле данного явления и понятия, а нечто прямо противоположное — радикальное отрицание всякой настоящей собственности на средства производства и создание на такой основе единого политико-производственного комплекса и централизованного фонда производительных сил страны. Здесь лежат истоки и объективные основания сложившегося у нас типа тоталитаризма, в русле и на почве которого сформировался и сталинизм. 85 В условиях политизированной и «огосударствленной» социалистической собственности все. отношения по ее функционированию (владение, пользование, распоряжение, управление и т. д.) теряют свой частноправовой статус и приобретают политико-властный (внеправовой) характер. В силу отсутствия права вообще здесь абсолютно невозможен и публично-правовой статус социалистической собственности. Для действительно правовых и экономических отношений между собственниками и по поводу собственности при социализме не остается места. Экономические и правовые отношения подразумевают наличие индивидуализированной, обособленной, конкретно определенной (по субъектам, объектам, функциям, правомочиям, статусу и т. д.) собственности на средства производства и персонально конкретизированных собственников. Там, где нет множества конкретно определенных собственников, там не может быть ни экономических отношений (связей и отношений между обособленными, самостоятельными собственниками), ни соответствующих правовых форм этих отношений, в рамках которых собственник обладает юридическими правомочиями владения, пользования и распоряжения. Но свойства социалистической собственности (обезличенность, «ничейность», абстрактная всеобщность, отчужденность от конкретных людей, политизированность и т. д.) в принципе исключают саму возможность конкретизации субъекта социалистической собственности, а тем более признания нескольких правомочных субъектов-собственников в отношении объектов (всех или части) этой собственности. Поэтому государство не субъект социалистической собственности (в экономическом и юридическом значении), а лишь единственный официальный представитель общества, народа, т.е. тех, кому принадлежат обобществленные средства производства. Вместе с тем социалистическая собственность (т.е. весь процесс уничтожения частной собственности, обобществления средств производства, их функционирования и т. д.) невозможна и без ее выражения в общегосударственной (и, следовательно, «огосударствленной») форме, без государства — представителя общества (народа, «всех вместе»), без условной конструкции государства как квазисубъекта. С одной стороны, у социалистической собственности, по сути дела, не может быть настоящего конкретного субъекта собственности в подлинном смысле слова, но, с другой стороны, нужна условная компенсаторная конструкция квазисубъекта этой собственности в лице государства как олицетворения политической конкретизации общества в целом. Причем лишь государство 86 в целом (а не отдельные его органы, составные части и т. д.) как властно-политическая форма выражения всего социалистического общества может выступать в такой представительской роли квазисубъекта социализированной собственности. Если бы таких государственных субъектов собственности было бы несколько (в виде не только государств в целом, но и отдельных органов государства, национально-государственных и территориально-государственных образований и т. д.), то это уже были бы не условные субъекты социалистической собственности, а неизбежно, по логике вещей, настоящие субъекты соответствующих обособленных частей десоциализированной (приватизированной) собственности. Такая конкретизированная и обособленная по субъектам и объектам собственность — это уже, по существу, частная (групповая или индивидуальная), а не социалистическая собственность, согласно которой все обобществленные средства производства (как единый фонд) принадлежат «всем вместе» (всему народу, обществу), а их («всех вместе») может представлять лишь одноединственное лицо (квазисубъект) — государство в целом. Кстати говоря, поэтому фактически «огосударствленной» (подобно всей социалистической собственности) оказалась и собственность колхозов и других кооперативных организаций. Известно, что уже в Конституции СССР 1936 г., закрепившей итоги фактически полной социализации средств производства и тем самым победу социализма в стране, утверждалось (в ст. 5), что «социалистическая собственность в СССР имеет либо форму государственной собственности (всенародное достояние), либо форму кооперативно-колхозной собственности (собственность отдельных колхозов, собственность кооперативных объединений)». В статье 7 отмечалось: «Общественные предприятия в колхозах и кооперативных организациях с их живым и мертвым инвентарем, производимая колхозами и кооперативными организациями продукция, равно как их общественные постройки, составляют общественную, социалистическую собственность колхозов и кооперативных организаций». Аналогичные положения содержались и в Конституции СССР 1977 г. Так, в статье 10 говорилось: «Основу экономической системы СССР составляет социалистическая собственность на средства производства в форме государственной (общенародной) и колхозно-кооперативной собственности». Далее, в статье 12 утверждалось: «Собственностью колхозов и других кооперативных организаций, их объединений являются средства производства и иное имущество, необходимое им для осуществления их уставных задач... Государство содействует развитию колхозно-кооперативной собственности и ее сближению с государственной». 87 Но если бы эти конституционные положения носили не фиктивный и декларативный, а реальный характер и соблюдались в жизни, собственность колхозов и других кооперативных организаций была бы на самом деле — вопреки конституционному утверждению — не социалистической собственностью, а, напротив, собственностью конкретно-определенной группы людей (членов колхозов или иной кооперативной организации), т.е. групповой частной собственностью, обособленной от социалистической собственности всего общества, «всех вместе». Реальное бытие и функционирование такой колхозной (т.е. групповой, обособленной, частной) собственности означало бы реальное сохранение многоукладности в стране и обществе: социализма — в городе, капитализма (пусть ограниченного и контролируемого диктатурой пролетариата) — в деревне. Одна часть общества (политически господствующая при диктатуре пролетариата и взявшая в свои руки командные высоты в экономике) оказалась бы при этом в условиях полной социализации и полного отчуждения от собственности на средства производства, а другая часть общества сохраняла бы собственность на средства производства индивидуально определенной группы лиц (т.е. групповую частную собственность членов соответствующих колхозов, кооперативов). Историческая практика становления и утверждения социализма показывает, что этот антагонизм был решен посредством фактического «огосударствления» колхозной (и иной кооперативной) собственности и основанных на ней форм хозяйствования — при внешнем сохранении декларативно-словесной формулы об особой (не общенародной) форме собственности колхозов и кооперативов. По сути дела, речь шла лишь о разных формах в принципе единой социализации всех производительных сил страны методами и средствами диктатуры пролетариата: в городе — непосредственной, в деревне — через ряд опосредований (раскулачивание одних, кооперирование других, фактическое «огосударствление» колхозов и т. д.). В реальной действительности кооперирование (включая и создание колхозов) как форма исходного и «малого» обобществления средств производства в сельском хозяйстве (в пределах данной группы, коллектива членов кооператива, колхоза) фактически представляла собой процесс приведения частнособственнической деревни (и крестьянства) к виду, удобному для социалистического «логарифмирования». В условиях капиталистически не развитой, мелкобуржуазной деревни, где частная собственность не была еще капитализирована и отсутствовала развитая, необходимая для социализации всех средств производства дифференциация на полярные противоположности (капитал — наемный труд, капиталист — пролетарий), с помощью форсированного насильственного кооперирования был осуществлен своеобразный социалистический вариант первоначального накопления капитала в деревне для одновременной его фактической социализации («огосударствления»). Диктатура пролетариата тем самым «подтянула» деревню к городу, реально подчинив всех, без исключения, жителей страны единому социалистическому принципу отношения к обобществленным средствам производства — «все вместе, никто в отдельности». Сама по себе кооперация — это объединение и обобщение индивидуальных средств производства и формирование групповой (коллективной) частной собственности персонально определенных, конкретных лиц (членов кооператива, колхоза и т. д.), форма концентрации и капитализации собственности. Но в условиях диктатуры пролетариата эта капитализация осуществляется как социализация, поскольку при отрицании частной собственности (и индивидуальной, и групповой) обобществление средств производства фактически означает их «огосударствление». Кооперирование означало одновременно пролетаризацию крестьянства и социализацию их обобщаемого имущества (кооперативного «капитала»). Созданные в результате насильственной коллективизации крестьянства колхозы и иные кооперативные предприятия стали, по существу, сельскими вариантами социализированных заводов и фабрик города. При диктатуре пролетариата такое кооперирование совпадает с социализмом, т.е. с фактическим «огосударствлением» собственности. Социализация средств производства в городе и особенно в деревне осуществлялась при помощи такого беспрецедентного насилия и произвола, по сравнению с которыми меркнет все остальное в жестокой и кровавой истории человечества. Практические последствия установления и действия государственной формы социалистической собственности в условиях социализма заметно отличаются от ожиданий, представлений и предсказаний марксистской теории на этот счет. Но теория и практика совпадают тут в главном: уничтожение частной собственности и установление общественной собственности возможны лишь как насильственное сосредоточение всех средств производства в руках «государства» (пролетарской политической власти, диктатуры пролетариата). В силу такого принципиального совпадения марксистской теории и практики социализма в фундаментальном моменте характеристики нового строя можно уверено утверждать: теория и практика здесь едины настолько, насколько это вообще возможно. 89 И можно уверенно сказать, что более адекватной, последовательной и полной реализации марксистской (и ленинской) теории, чем исторически известная нам по опыту нашей страны практика пролетарской революции и социализма, не только нигде не было и нет, но уже, после наших уроков, и не может быть. Социализм строился вполне по Марксу, Энгельсу и Ленину и вместе с тем все отчетливее проявлял свою тоталитарную природу, свой, если можно так выразиться, сталинский профиль. Как говорил Аристотель, лишь по мере развития порода лошади выступает на передний план. Если в понятие «сталинизм» не включать уголовные преступления Сталина, его злоупотребления властью в своих личных целях и интересах, т.е. в «сталинизм» не включать то, что юристы называют «эксцессом исполнителя», в таком случае в сталинизме, по существу, не окажется ничего такого, что в принципе выходило бы за рамки марксизма и ленинизма, ничего собственно сталинского. В этом смысле сталинизм — лишь реализация марксизма и ленинизма, настоящий социализм, социализм пролетарский, марксистский, коммунистический. Тот, кто с этим не согласен, тот, кто думает, что возможен несталинский социализм (шведский, австрийский и т. д.), тот путает социализм с капитализмом. И современная практика — и не только в Восточной Европе, но и у нас — показывает, что пока что все отходы от сталинского социализма к другим «моделям» социализма по сути своей означают быстрое или медленное, полное или частичное, сознательное или бессознательное восстановление капитализма. Другой вопрос: возможно ли это и чем это кончится? Если доктрина полагала, что при реализации ее положений будет «хорошо» (наступят такие-то позитивные последствия в жизни людей и т. д.), а практика реализации данных положений (в нашем «случае — установление общественной, социалистической собственности в форме государственной собственности) оказалась «плохой» и дала иные результаты (негативные, «не предусмотренные» теорией последствия и реалии), то это вовсе не означает, что практика «отклонилась» от теории, что социализм — это не реализация марксистской теории или что осуществление данной теории может привести к иным реалиям, к какому-то другому социализму. Вместе с тем сами по себе негативные последствия теории и реализующей ее практики не обязательно означают их ложность. Негативные периоды и моменты в истории тесно вплетены в цепь исторического прогресса и нередко оказываются необходимым 90 условием подготовки грядущих позитивных преобразований. К проблемам негативного характера социализма как переходного строя (социализм как негация, отрицание капитализма, как радикальный антикапитализм) и путям его позитивных преобразований мы еще вернемся. История, реальная жизнь развиваются, как известно, в противоречиях и борьбе. И нет ничего (ни в теории, ни в практике) только позитивного (только «хорошего») без негативного («плохого»). Исторический прогресс по сути своей внутренне противоречив, и движение человечества от несвободы к свободе, от неравенства к равенству, от произвола к праву, преодолевая одни барьеры, порождает другие, ранее не известные и не предвиденные. Тут, в тисках истории, не на кого жаловаться, некому изливать обиды. Надо попытаться понять исторические реалии, объективную логику и тенденцию их движения и по возможности повлиять на ход их развития в нужной (с учетом исторического опыта и знаний) перспективе. Поэтому главная проблема состоит в следующем: если, как оказалось, социализм не привел к предсказанному коммунизму, то куда в действительности он ведет; имеет ли он такую будущность, которая по своему смыслу явилась бы новой, более высокой (по сравнению с капитализмом) ступенью социально-исторического прогресса; подготовлена ли социализмом (несмотря на все связанное с ним зло и негативное) объективная база и реальная возможность для перехода к новой ступени прогресса? От ответа именно на эти вопросы о месте и значении марксистской доктрины и самого социализма в контексте исторического прогресса зависит в конечном счете их объективная всемирно-историческая оценка. Смысл такой оценки, выражающей точку зрения исторической необходимости, не следует, конечно, смешивать с моральными суждениями о добре и зле. Очевидно также, что понимание тенденций, логики и закономерностей исторического развития вовсе не означает морального оправдания исследуемых событий, но лишь выявляет и обозначает объективный, реально-исторический контекст для соответствующих моральных и иных оценок. 3. Уравниловка вместо права Антагонизм между, социализмом и правом имеет глубинные социально-экономические корни и выражает в конечном счете принципиальную несовместимость друг с другом формального равенства (конкретно-исторически представленного в виде 91 буржуазного права, предполагающего частную собственность) и так называемого фактического равенства, радикально отрицающего всякую частную собственность. Этим антагонизмом обусловлена и несовместимость права и уравниловки. Уяснение данного принципиального обстоятельства тем более актуально, что многие сегодня путаются в этих вопросах, смешивают правовое равенство и «равенство» уравниловки и под видом борьбы против уравниловки отрицают и правовой принцип равенства. Социалистическая «уравниловка» — сложное явление. В ней множество взаимосвязанных компонентов, аспектов и граней, порождаемых внеэкономической и внеправовой ситуацией социализма. По своей сути то, что называется «уравниловкой», — негативный феномен, поскольку во всех своих проявлениях, формах и способах действия «уравниловка» выражает свою специфику и отличительную особенность именно как отрицание формального (правового) равенства. И в условиях отсутствия права уравниловка выполняет роль своеобразного социалистического заменителя и вместе с тем антипода отрицаемого права и правового равенства. Причем социалистическая уравниловка — это не просто тотальное отрицание самого принципа любого права (формального равенства), но отрицание именно с позиций требования так называемого. «фактического равенства». |