Нерсесянц_В_С_Право_математика_свободы_Опыт_прошлого_и_перспективы. Нерсесянц_В_С_Право_математика_свободы_Опыт_прошлого_и_перспекти. Нерсесянц В. С. Право математика свободы. Опыт прошлого и перспективы

• Название: Нерсесянц В. С. Право математика свободы. Опыт прошлого и перспективы
• Анкор: Нерсесянц_В_С_Право_математика_свободы_Опыт_прошлого_и_перспективы
• Дата: 06.06.2022
• Размер: 0.8 Mb.
• Имя файла: Нерсесянц_В_С_Право_математика_свободы_Опыт_прошлого_и_перспекти.doc
• Тип: Книга; #573876
• страница: 9 из 15

Согласно марксизму всеобщее трудовое измерение при социа­лизме означает прежде всего и в конечном счете определение людей (членов социалистического общества) лишь в качестве «трудящихся», «только как рабочих»'. Такое только «трудовое», «рабочее» измерение и признание людей как раз исключает саму возможность их экономического, правового, морального и т. д. из­мерения. Ведь если люди — это только «рабочие», то они, во-первых, все должны работать (всеобщая трудовая повинность по социалистическому принципу: «кто не работает, тот не ест», т. е. принудительный характер труда), а во-вторых, только «трудя­щимся» (только «за труд», за «трудовой пай») может полагаться и «потребительский пай». Но складывающееся здесь соотношение между потребительским и трудовым паями, между трудом и по­треблением, между людьми в качестве производителей и этими же людьми в качестве потребителей определяется не принципом формального (правового) равенства, а политико-властными (внеэко­номическими и внеправовыми) регуляторами.

Оплата «по труду» (по его количеству и качеству) и, следова­тельно, соответствующее «право производителей пропорционально доставляемому ими труду» здесь невозможны уже потому, что вместо

¹ Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Т.19. С. 19.

70

объективных форм и критериев выявления общественно значи­мого количества и качества труда (через товарно-стоимостные и рыночные формы, свободу спроса и предложения, купли и про­дажи и т. д.) в условиях обобществления средств производства и труда начинают действовать произвольные, властно определяемые формы и критерии. Труд оплачивается здесь не по его количес­тву и качеству, а по классовой, политико-властной оценке труда и их носителей (соответствующих социальных слоев, групп, классов) в системе диктатуры пролетариата и тоталитарного социалисти­ческого строя. Связь между оплатой и трудом становится соци­ально-политической и теряет экономико-правовой характер. Об отсутствии каких-либо пропорциональных (т.е. эквивалентных, экономико-правовых) связей и соотношений между потреблением и трудом при социализме свидетельствуют пресловутые трудовая «выводиловка», потребительская «уравниловка» и т. д. в сочета­нии с так называемым «номенклатурным» распределением благ и потребительских привилегий.

Когда индивидуальный труд уже без рыночного механизма реального спроса и предложения, без всякого объективного способа проверки и удостоверения его свойств и результатов со стороны самих членов общества, будущих потребителей продуктов этого труда, — словом, непосредственно существует как составная часть совокупного труда, мы как раз оказываемся в знакомой си­туации реального (нетоварного, безрыночного) социализма с его неэкономическими и неправовыми отношениями производства и распределения продуктов труда. Количество и качество труда, его общественная полезность и значимость здесь определяются не рынком, не объективными потребностями самих участников процесса труда и потребителей его результатов, а «сверху», в централизованно-плановом порядке, путем политико-властных решений.

Последствия этого общеизвестны: тенденция к производству для производства и его превращению в затратный механизм, диктат производства над потреблением, количественных показа­телей над качественными (не только в производстве и потреблении, но и во всех сферах жизни), минимизация личной потребитель­ской «собственности», нивелирование труда и его оплаты («выво­диловка», «уравниловка» и т. д. — в пользу «низов», с привиле­гиями для «верхов», в ущерб лучшим, талантливым, творче­ским работникам), низкая производительность труда, отторжение научно-технического прогресса, хронический дефицит и низкое качество продуктов и услуг, полный запрет и криминализация хозяйственной самостоятельности и активности индивидов и

71

параллельный рост преступности, широкое распространение не­легальных (параллельных) форм производства и распределения (от спекуляции, частнопредпринимательской деятельности, системы краж и хищений социалистического имущества и т. д. до мощной «теневой экономики», мафиозных политико-хозяйственных кла­нов и в целом организованной преступности).

Марксистское положение о сохранении при социализме бур­жуазного «равного права» для распределения предметов потреб­ления «по труду» («равная оплата за равный труд»), по сути дела, имеет в виду замену права — трудом, правового регулятора — тру­довым регулятором, всеобщего правового масштаба и равной пра­вовой меры — всеобщим трудовым масштабом и трудовой мерой, труда по найму (по свободному, добровольному договору) — все­общей трудовой повинностью. И надо признать, что процесс ста­новления и утверждения социализма (и логика его идеологиче­ского, социального, политического и хозяйственного развития) по-своему подтверждает подобную замену — полное вытеснение права как специфического регулятора по принципу формального равенства (в том числе из сферы труда и распределительных отношений) и попытку внедрения прямой и непосредственной «трудовой регуляции» во все сферы жизни общества.

Из направлений и форм подобной «трудовой регуляции» можно, к примеру, назвать такие, как борьба «трудящихся» против «нетру­дящихся» и «нетрудовых, доходов», «не трудящийся да не ест», всеобщая трудовая повинность и уголовная ответственность за уклонение от труда, железная «фабричная» дисциплина и трудовой распорядок для всего общества — вместо единого правопорядка; централизованно-плановый учет, использование и распределение трудовых ресурсов, «рабсилы» в масштабах всей страны, внеэко­номические и внеправовые средства и формы прикрепления городского и особенно сельского населения к труду, к определен­ному месту, региону и сфере труда, возвышение «физического труда» и принижение, обесценение интеллектуальной деятель­ности, трудовое воспитание и перевоспитание людей для созда­ния нового человека — «человека труда», массовое распростране­ние исправительно-трудовых лагерей и колоний, уравнительные тенденции в труде и потребительском обеспечении с учетом места и значения соответствующих классов, слоев и групп трудящихся в общей иерархической организации «всех трудящихся» и т. д.

Причем практика использования такого «трудового регулятора», как во многом и его теория, была воодушевлена распространенными пролетарскими представлениями, будто «всех кормят» представители «физического труда», а творческая интеллигенция, представители

72

«умственного труда» ведут в своем большинстве нетрудовой, «пара­зитический» образ жизни. Общественное богатство, согласно этим представлениям, создается лишь людьми «физического труда», так называемыми «непосредственными производителями» («рабо­чими», «тружениками фабрик и полей» и т. д.). Что же касается различных форм умственной деятельности, то они, с точки зре­ния подобной «трудовой» идеологии и регуляции, или вредны и бесполезны, или, в лучшем случае, по необходимости (до полного преодоления противоположностей между умственным и физиче­ским трудом) терпимы и нужны в меру обслуживания «трудовой интеллигенцией» потребностей социалистического производства и «интересов трудящихся», соответственно степени превращения результатов умственной деятельности в непосредственную про­изводительную силу. Впрочем, истоки подобных представлений тянутся к трудовой теории стоимости, в рамках которой невоз­можно адекватно осмыслить ценность и значение науки, искус­ства, культуры и в целом творческой деятельности.

В целом реализация марксистских представлений о буржуазном «равном праве» при социализме — в виде измерения соответствую­щих общественных отношений «равной мерой — трудом»¹, — прак­тически ничем не отличалась от иных внеэкономических и внеправовых мероприятий и установлений диктатуры пролетариата. Сфера распределительных отношений и оплаты производителей не была в этом смысле каким-то правовым исключением, не стала своеобразным «правовым Эльдорадо».

Да этого не могло произойти уже потому, что труд не может заменить право и выполнять его функции. Дело в том, что право­вое равенство, равная мера права, право как всеобщий масштаб регуляции («измерения»), с одной стороны, и трудовое «равенство», «равная мера» труда, труд как масштаб «измерения» обществен­ных отношений, с другой стороны, — это два принципиально различных феномена. Принципиальная разница здесь прежде всего в том, что правовое равенство предполагает свободу индиви­дов, а так называемое трудовое «равенство» — принудительный труд несвободных людей.

Далее, право— это форма, принцип, мера, норма, масштаб для регулируемых (для «измеряемых» и оцениваемых) фактических отношений, и оно (право) как регулятор и «измеритель» абстра­гировано от самих этих регулируемых и «измеряемых» отноше­ний, не совпадает с ними. Право регулирует и «измеряет» не право, а например, трудовые, распределительные и другие отно­шения. Труд же сам по себе — это некая фактичность, фактический

' Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Т. 19. С. 19.

73

процесс, фактическое отношение, и он не может сам себя изме­рять и регулировать, не может быть собственной формой, прин­ципом и нормой.

Если бы «равенство», «равная мера» и т. д. были бы непосред­ственными, внутренними свойствами самого труда, то челове­честву не надо было бы изобретать другие общезначимые средства и масштабы (весы, рынок, деньги, право и т. д.) для «измерения» и определения его количества и качества. И всемирная история, включая и историю социализма, показывает и практически дока­зывает, что сам труд только при экономико-правовом бытии, оформлении, опосредовании и «измерении» является добровольным, свободным трудом, трудом свободного, независимого и самостоя­тельного индивида, трудом свободных людей для свободных людей, трудом индивида-собственника, — если не средств производства, то, как минимум (крайний случай — марксистский «пролетарий»), собственника своей рабочей силы, своих способностей к труду.

В условиях же уничтожения частной (и всякой индивидуальной) собственности, (в том числе и на свою рабочую силу) и обобществле­ния всех богатств, средств производства фактически обобщест­вленными, социализированными и «огосударствленными» оказы­ваются все производительные силы страны, включая «рабсилу», «трудовые ресурсы» и т. д., — словом, труд и его носители. Это находит свое выражение во всеобщей обязанности трудиться, во всеобщей трудовой повинности, в принудительном характере труда.

В «Манифесте» в качестве одной из мер «деспотического вме­шательства в право собственности и буржуазные производствен­ные отношения» (т.е. неэкономических и неправовых мер) указы­вается: «Одинаковая обязанность труда для всех, учреждение промышленных армий, в особенности" для земледелия»'. Это по­ложение было воспринято и развито Лениным, принято на во­оружение и по сверхмаксимуму использовано в ходе строитель­ства и утверждения социализма. Особо подчеркивая значение государственного контроля за мерой труда и мерой потребления при социализме, он, по существу, имел в виду неправовые, на­сильственные средства диктатуры, поскольку для него государ­ство и классовая диктатура — одно и то же. «Только теперь, — отмечал он, — мы можем оценить всю правильность замечаний Энгельса, когда он беспощадно издевался над нелепостью соеди­нения слов: «свобода» и «государство». Пока есть государство, нет

¹ Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Т. 4. С. 447.

74

свободы Когда будет свобода, не будет государства»'. Иначе говоря, при социализме «государство» (диктатура пролетариата) и соот­ветствующее «право», по Ленину, это не формы свободы, не формы ее бытия, выражения, осуществления и защиты, а, напротив, формы отрицания свободы, средства принуждения и организо­ванного насилия.

Также и в сфере социалистического распределения невозможно предполагавшееся марксистской доктриной сохранение буржуаз­ного «равного права», поскольку в этой сфере, как и в других сферах социализма, отсутствуют, как мы видели, основания и условия, объективно необходимые для наличия и действия пра­вового принципа формальной свободы и равенства индивидов.

Так, очевидно, что общеобязательность труда, всеобщая тру­довая повинность при социализме, открыто признаваемая в марк­систской теории и последовательно осуществленная практически в условиях социализма, представляет собой силовое, внеэкономи­ческое и внеправовое принуждение к труду. Если даже такое на­силие будет облечено в форму конституционного требования, за­кона и других общеобязательных актов (декретов, постановлений, указов, инструкций и т. д.), поддержанных государственным при­нуждением, то все равно оно, это насилие, останется внеэкономи­ческим и внеправовым, будет по существу несовместимо со сво­бодой индивида, с принципом формального равенства членов общества (и не только в распределительных отношениях). Само собой разумеется и то, что принудительность труда несовместима с правовым принципом формального равенства, свободы и неза­висимости сторон (работодателя и рабочего, нанимателя и нани­мающегося на работу) при заключении трудового договора и в целом в трудовых отношениях.

* * *

Уничтожение частной собственности и обобществление средств производства хотя и ликвидировали прежнюю экономическую эксплуатацию человека человеком, но не привели к предсказанному освобождению труда и преодолению отчуждения непосредствен­ных производителей от средств производства и продуктов труда.

В условиях господства буржуазной частной собственности формальное (правовое) равенство и свобода всех индивидов соче­таются с экономической зависимостью несобственника от соб­ственника. При социализме в силу отсутствия индивидуальной

¹ Ленин В.И. Полн.собр.соч. Т. 33. С. 95.

75

собственности на средства производства нет ни этой экономи­ческой зависимости одного индивида от другого, ни, следовательно, выражающей такую зависимость «эксплуатации человека чело­веком», т.е. экономического, производственного присвоения одним человеком части результатов труда другого человека.

Но члены социалистического общества, все, без исключения, лишенные права индивидуальной собственности на средства произ­водства, оказываются в полной внеэкономической и внеправовой зависимости от политической власти (от «(государства» диктатуры пролетариата), централизовавшей в своих руках все производи­тельные силы страны, все социализированное имущество. В рамках такой тотальной политической (властно-принудительной, организо­ванно-насильственной) зависимости людей от «государства» — монополиста власти и имущества именно оно регламентирует все вопросы жизни и труда членов общества, включая и размер потре­бительской платы за труд, а следовательно, и величину присваи­ваемого прибавочного продукта.

Такое основанное на политическом насилии изъятие приба­вочного продукта является, конечно, формой угнетения и подав­ления людей, но это не эксплуатация в экономико-правовом смысле не только потому, что здесь вообще отсутствуют экономи­ческие и правовые отношения между государством и непосред­ственными производителями, но и потому, что у государства при социализме нет своей собственности. В силу этого все государ­ственное присвоение (за счет принудительности труда и миними­зации его оплаты) автоматически увеличивает социалистическую собственность общества и народа в целом, «всех вместе».

Таким образом, государственное присвоение прибавочного про­дукта у непосредственных производителей не является экономи­ко-производственным присвоением (т.е. эксплуатацией) в пользу какого-либо индивида или конкретно-определенного субъекта соб­ственности на средства производства (государства, государственных органов, должностных лиц и т. д.), поскольку таковые в принципе исключаются абстрактной конструкцией общественной социали­стической собственности «всех вместе, но никого в отдельности».

Если бы то, что обычно применительно к социализму назы­вают государственной собственностью, действительно было бы собственностью именно государства как обособленного и самостоя­тельного субъекта права собственности, то тогда государственное присвоение прибавочного продукта было бы не только угнетением, но и эксплуатацией работников государством. Но «государство» при социализме — лишь представитель абстрактно-всеобщего владельца социалистической собственности, т.е. общества и народа в целом, «всех вместе, никого в отдельности».

76

Вместе с тем ясно, что государственное присвоение неоплачен­ной части продукта труда членов общества усиливает хозяй­ственную монополию политической власти, служит источником для обеспечения потребительских привилегий правящей партий­но-политической элиты и в целом укрепляет тоталитарную си­стему управления страной. Но привилегии членов правящей элиты (как следствие перераспределения среди них части присвоенного прибавочного продукта) представляют собой не экономико-произ­водственное присвоение, а косвенное потребительское присвоение (в виде большей зарплаты, спецобслуживания, различных форм «номенклатурного» обеспечения, предоставления персональных дач, машин и т. д.). Однако существенное экономическое отличие такого косвенного потребительского присвоения при социализме от экс­плуатации человека человеком состоит в том, что потребительские привилегии (и соответствующие виды потребительского присвоения) не выходят за границы принципа социализма (отсутствие эконо­мического неравенства, запрет частной собственности на средства производства и их обобществление). И как бы ни были велики и разнообразны эти потребительские присвоения, никто (в том числе ни один член высшей элиты) в принципе и легально не имеет привилегии на экономическое неравенство — привилегии частной собственности на средства производства, привилегии производ­ственного присвоения, привилегии капитализации и экономи­ческой эксплуатации.

Совсем другое дело — нелегальные формы производственного присвоения при социализме (так называемые «теневая экономика», мафиозные кланы, номенклатурные политико-хозяйственные образования и т. д.), при организации которых помимо прямых хищений и иных преступных присвоений объектов социалисти­ческой собственности фактически могут быть использованы и, следовательно, капитализированы накопленные средства потреби­тельского присвоения. Широкое распространение этих нелегаль­ных форм экономической деятельности в социалистическом об­ществе как раз и стало свидетельством фундаментального кризиса социализма — кризиса самого его принципа, в условиях которого «теневая экономика», по существу, была легализована и начался процесс приватизации общественной собственности и одновре­менно — ее подлинного огосударствления, этатизации.