психология. Тихомиров-О.К.-Психология-мышления-МГУ-1984-272с. О. К. Тихомиров

• Название: О. К. Тихомиров
• Анкор: психология
• Дата: 08.09.2022
• Размер: 2.51 Mb.
• Имя файла: Тихомиров-О.К.-Психология-мышления-МГУ-1984-272с.doc
• Тип: Документы; #667357
• страница: 20 из 31

Глава 8 МЫШЛЕНИЕ, СУБЪЕКТ, САМОСОЗНАНИЕ

§ 1. МЫСЛЯЩАЯ ЛИЧНОСТЬ

Мыслит не мышление, а человек, личность. Эту фразу любят повторять психологи, и они совершенно правы. Мотивы, которые субъективно переживаются как влечения, хотения, являются условием мыслительной работы человека, без соблюдения этого условия мышление просто «не включается». Что же такое «личность», которая мыслит? Личность человека не есть природное образование, она возникает в совместной трудовой деятельности, предпо­лагающей использование и изготовление различных предметов и орудий, обязательно включающей общение между людьми, опре­деленные взаимоотношения между ними. Уровень развития лич­ности характеризуется степенью социальной значимости (т. е. зна­чимости для других) дела их жизни, ломающего косные штампы, правильно отмечал известный советский философ Э. В. Ильенков. Главное в личности — это ее мотивы, побуждения, отношения к миру и самому себе. Изменчивость отношений В. Н. Мясищев вер­но описывал как их интеллектуализацию.

Задачи, решаемые человеком, имеют ту или иную социальную и индивидуальную значимость, определяемую отношением их к об­щественным и индивидуальным потребностям. Очевидно, что со­циальная значимость задачи-головоломки несопоставимо ниже, чем значимость задачи «Найти средство борьбы с раковыми заболева­ниями». Можно выделить также групповую значимость определен­ных задач. Например, задача «Замаскироваться во время приема пищи» является очень значимой для одного из племен, живущих в Южной Америке. Идеальным случаем (как для личности, так я для общества) является совпадение высокой социальной значимости задачи и ее высокой личностной значимости. Худшим случаем является высокая личностная значимость тех задач, которые идут вразрез с интересами общества. Существует диапазон относительно нейтральных для общества задач, но высокозначимых для кон­кретных личностей задач (например, коллекционирование спичеч­ных коробков). Когда речь идет о задачах высокой социальной значимости, то их принятие означает актуализацию устойчивых, мотивов личности. Кроме этого могут актуализироваться частные, ситуативные мотивы. Приведенная в гл. 2 головоломка не имеет высокой научной значимости, но в данный момент, при данных об­стоятельствах, может вызывать интерес к ней прежде всего. Если мы знаем устойчивые мотивы человека, то можем предполагать, за решение каких задач он охотно возьмется. Напротив, если мы знаем, какие именно задачи предпочитает решать человек, мы можем предположительно судить о его мотивах.

Как уже говорилось в гл. 2, задачи характеризуются по пара­метру «решаемость — нерешаемость». Этот параметр оценивается и переоценивается испытуемыми иногда верно, а иногда и нет. Если задача неразрешима, но с самого начала это неочевидно, у человека, решающего эту задачу, развивается состояние фрустрации (гнева, аффекта). Представьте себе задачу, которая имеет два решения. Вы просите своего знакомого решить эту задачу. После того как он нашел первое решение, Вы просите найти вто­рое решение. Оно также названо. Теперь попросите найти третье решение (которого на самом деле нет!). Ободряйте своего знако­мого, оказывайте на него, если необходимо, некоторое давление, чтобы знакомый продолжал поиски 1—2 ч. Если Ваш знакомый начнет проявлять довольно сильный гнев по отношению к окру­жающим предметам и даже по отношению к Вам лично, не удив­ляйтесь, этого вполне можно ожидать, основываясь на исследова­ниях Т. Дембо, выполненных в школе известного психолога К. Ле­вина. В этих исследованиях были выделены два типа препятствий на пути к решению задачи: барьеры, препятствующие достижению цели (материальные объекты, сложность задачи или неумение ис­пытуемого), и барьеры, которые мешают испытуемому уменьшить напряжение путем выхода из поля, т. е. путем отказа от задачи. К их числу относится вся совокупность отношений между тем, кто поставил задачу, и тем, кто ее принял, а также то обстоятельство, что принявший задачу должен ее решить. Кроме реакций гнева ситуация неразрешимой задачи может переводить поиски решения от реальной ситуации к воображаемой. В воображении внутренние и внешние барьеры становятся менее ригидными, т. е. более прео­долимыми для испытуемого. Человек может фактически оставать­ся внутри поля, но представлять себе путь к цели как менее слож­ный. Таким образом, изучение отказа от задачи не менее важно, чем ее принятия и решения.

Мыслительная деятельность по решению задачи часто развер­тывается в условиях конфликта мотивов (задача сама по себе интересна, но надо, допустим, вместо ее решения писать скучную статью). Задача может быть неприятна, решаться в условиях угрозы наказания за ее нерешение. При доминировании отрица­тельной мотивации и появляются отказы от задачи. Отказ от за­дачи может принимать различные формы. Самой простой являет­ся уход из ситуации задачи (например, из ситуации психологиче­ского эксперимента). Это может быть откладывание задачи. Отказ от задачи иногда маскируется; берется для решения другая за­дача, против которой не может возразить тот, кто ее ставил. Нега­тивное отношение к задаче может проявляться в обмане: утверж­дается, что задача решена, что решение стало не нужным, что человека освободили от необходимости решать задачу, хотя это не так. В случае отрицательной мотивации возрастает роль различ­ного рода запретов, «блокирующих» отказ от решения задачи: физических запретов (человек запирается в комнате до тех пор, пока он не закончит решение), социальных запретов, психологиче­ских воздействий («Ведь ты же умный!»).

§ 2. МЫСЛЯЩИЙ ИНДИВИД

Личность часто характеризуют и как совокупность черт, харак­теризующих индивида. Это более широкое определение личности, по существу, размывает границы между понятиями «личность» и «индивид». При исследовании так понятой личности происходит выявление дифференциально-психологических характеристик чело­века. Эти характеристики выявляются с помощью опросников и анкет, на основе наблюдений за поведением человека и анализа выполнения специальных заданий. Язык содержит довольно много слов, описывающих индивидуальные черты, прямо связанные с мышлением (хитрый, изворотливый, сообразительный, проница­тельный, изобретательный, находчивый, мудрый и др.). Остальные характеристики индивида обычно косвенно также связаны с его мышлением (торопливый, медлительный — будут обнаруживать эти качества и в мышлении). Казалось бы, это наиболее простой и эффективный способ изучения проявлений индивида в особеннос­тях его мышления. На самом же деле слова, описывающие черты индивида, обычно многозначны, они могут обозначать особенности деятельности и собственно черты индивида, объясняя, почему че­ловек ведет себя так, а не иначе. Иногда черта трактуется как не­которое измерение индивида. Составляются шкалы, охватывающие все степени выраженности свойства от минимального до макси­мального, а конкретный индивид характеризуется через место, за­нимаемое им на этой шкале. Черта также используется для указа­ния типа.

В психологии проводится различение вариантов черт индиви­да. Существует некоторая целостная, глобальная характеристика индивида (ее иногда называют гештальтом), которая обычно «схватывается» в результате непосредственного восприятия чело­века. Она предшествует рефлексии и собственно психологическому анализу. Дети, как правильно отмечает психолог Р. Мейли, нау­чаются правильно употреблять названия черт, не имея при этом никаких, по крайней мере явных, психологических знаний, а лишь основываясь на реальном опыте. Целостное впечатление о чело­веке может быть как мимолетным, так и результатом достаточно продолжительного наблюдения. При систематическом исследова­нии индивида черта выводится из реакций или поступков, наблю­даемых в определенных ситуациях. В опросниках, предлагаемых человеку, обычно перечисляются ситуации, в которых должна про­явиться изучаемая черта. В других случаях степень выраженности какой-нибудь черты оценивается с помощью оценочных шкал, в которых определенным степеням выраженности черты соответст­вуют конкретные поступки. Свойство индивида проявляется в той или иной степени в некоторых поступках или детерминирует их. Такого рода свойства характеризуют не только по параметру «наличие — отсутствие», но и определяют количественно, через вероятность проявления черты. В психологической литературе разли­чают глубинные и поверхностные черты. Распространенным мето­дом изучения индивида является установление статистических, связей, корреляций между чертами. Вместе с тем проводится ин­тенсивное изучение отдельных черт и качеств.

Мыслительная деятельность всегда не только личностно, но и индивидуально своеобразна. Индивидуальные особенности проявляются в возможности увидеть проблемную ситуацию, в формулировании. задачи, в особенности анализа и использования условий задачи, в соотношении осознанного и неосознанного, в характере эмоциональной регуляции поиска, в тактиках целеобразования. В учебниках по психологии традиционно выделяют «качества ума» — некоторые индивидуально-психологические характеристи­ки, преимущественно влияющие на протекание мыслительной дея­тельности: глубина, широта, гибкость, самостоятельность, быстро­та, последовательность и др. К числу индивидуально-психологиче­ских качеств, достаточно проанализированных в психологической литературе [148], относятся качества, обозначаемые терминами «внушаемость» и «критичность». Внушение — разновидность целе­направленного воздействия одного человека на другого, оно яв­ляется неаргументированным. Может возникнуть впечатление, что если речь идет о неаргументированном воздействии, то внушение прямо противоположно мышлению.

Анализируя феномен внушения и индивидуально-психологиче­скую характеристику человека, описываемую термином «внушае­мость», приходится соотносить с противоположными феноменом и характеристикой человека: «критика» и «критичность». В контекс­те психологии мышления критичность обычно трактуется как одно из свойств ума и определяется как осознанный контроль за ходом интеллектуальной деятельности человека. Приведем высказывания ряда ведущих советских психологов. Б. М. Теплов определял кри­тичность как «умение строго оценивать работу мысли, тщательно взвешивать все доводы за и против намечающихся гипотез и под­вергать эти гипотезы всесторонней проверке» (цит. по: [148, 124]). С. Л. Рубинштейн считал, что проверка, критика, контроль харак­теризуют мышление как сознательный процесс. А. А. Смирнов связывал самостоятельность ума с его критичностью, т. е. с умением не поддаваться внушающему влиянию чужих мыслей, а строго и правильно оценивать их, видеть их сильные и слабые сто­роны, вскрывать то ценное, что в них имеется, и те ошибки, которые допущены в них. А. А. Смирнов также подчеркивал, что самостоятельность и критичность ума являются необходимыми предпосылками творческой деятельности. Б. В. Зейгарник рассмат­ривает критичность как показатель сохранности личностно-мотивационной сферы и указывает, что критичность состоит в умении обдуманно действовать, сличать, проверять и исправлять свои дей­ствия в соответствии с ожидаемыми результатами.

Внушаемость традиционно считается качеством противоположным критичности. В числе факторов, определяющих ее, называют слабость логического мышления субъекта, недостаточный уровень его умственного развития, безотчетную подчиняемость требова­ниям окружающей среды. Внушаемость трактуется как отрица­тельное свойство, препятствующее полноценной интеллектуальной деятельности. Процесс внушения понимается как пассивное вос­приятие, непосредственное внесение в психическую сферу новых представлений, ощущений и действий без критики со стороны внушаемого, помимо его понимания, т. е. в обход его критикующей личности. Некритичность субъекта, отсутствие логического рассуж­дения, неосознанность, незаметность самого процесса восприятия, невозможность произвольной коррекции внушенного содержания выделяются как главные признаки состояния внушения (В. М. Бех­терев, С. В. Кравков, П. Дюбуа, А.Кронфельд, К. И. Платонов, И. Е. Шварц, и др.; см. [125; 148]). Совершенно иное отношение к критичности и внушаемости и их роли в интеллектуальной дея­тельности содержится в зарубежных эмпирических исследованиях, направленных на активизацию творческих способностей человека (метод «мозговой атаки» А.Осборна и метод синектического обу­чения У. Гордона). В работах данных авторов для повышения творческого потенциала отдельных субъектов и целых творческих групп рекомендуются мероприятия, снижающие критичность и, тем самым повышающие внушаемость субъекта, что дает возмож­ность актуализироваться психологическим механизмам, обеспечи­вающим творческий акт.

Н. Б. Березанская [148, с., 123—141] показала, что отношение внушаемости и критичности как индивидуально-психологических характеристик субъекта к продуктивности его мышления сущест­венно зависит от содержания внушения, от того, что внушается (конкретное представление, готовое знание или роль, позиция личности, эмоциональный настрой), к какой сфере личности адре­совано внушающее воздействие (познавательной, мотивационной), по отношению к чему субъект оказывается внушаемым и к чему проявляет критичность (отношение к знаниям, отношения к само­му себе, отношение к другим людям). Совершенно неправильно отказывать человеку в возможности и необходимости неосознавае­мого анализа, содержания, предлагаемого в ситуации суггестивного воздействия. Особые формы анализа и контроля реализуются в условиях неосознанного уровня: невозможно внушить то, что про­тиворечит структуре ценностей личности, даже в условиях глубо­кого гипноза; внушение оказывается более действенным, когда оно разумно сочетается с высказываемыми аргументами и соот­ветствует действительности. Свойства внушаемости и критичности не являются стабильными характеристиками индивида. Один и тот же человек в различных ситуациях может проявлять их в разной степени, что зависит от его наличного субъективного состояния и характера осуществляемой деятельности. Уже обыденные наблю­дения показывают, что в тех случаях, когда человек срочно ищет вы­ход из создавшегося трудного положения, когда он возбужден и находится в стрессовой ситуации, то он становится очень легковер­ным и готов следовать первому совету. Специалисты отмечают, что внушаемость наблюдается больше в тех областях, в которых человек менее осведомлен. Снижение 'критичности может осуще­ствляться двумя путями: прямой инструкцией («быть свободным, творческим, оригинальным, подавить критичность к себе и своим идеям, не бояться критики окружающих») и созданием благо­приятных внешних условий, снижающих критичность опосредовано — сочувствие, поддержка, ободрение и одобрение партнеров, преодоление «боязни выглядеть глупым» (А. Осборн).

Абсолютно негативное отношение к критичности неоправдано: для того чтобы осуществился акт творчества, нужно сначала кри­тически отнестись к наличной ситуации, увидеть проблему, по­ставить цель. Чувствительность к проблемам рассматривается как показатель творческих способностей, а поскольку это является продуктом функционирования механизма критичности, то, следо­вательно, в структуре творческой деятельности критичность играет и положительную роль. Оценка влияния критичности и внушаемости на интеллектуальные процессы требует содержательного подхода. Необходимо описывать и анализировать то содержание, по отношению к которому субъект проявляет внушаемость или. критичность. На процессе постановки новых оригинальных целей благотворно сказывается снижение критичности субъекта к себе, <к оценке своей личности, которое ведет к повышению внушающего влияния продуктов собственной мыслительной деятельности и способствует успешности целеполагания, желательным оказывает­ся также усиление критического отношения к внешнему миру и другим людям. Различна роль внушаемости и критичности на раз­ных этапах интеллектуальной деятельности при постановке и при­нятии цели и при ее достижении. Критичность как деятельность оценочного анализа по отношению к себе и своим гипотезам яв­ляется необходимой и полезной на стадии рассудочного мышления и может быть противопоказанной во время работы воображения, при выдвижении новых идей и постановке новых целей. Внушае­мость субъекта может оказаться положительным фактором, позво­ляющим актуализировать и развивать творческие задатки индиви­да именно путем изменения процесса его целеполагания, за счет глубокого и устойчивого внедрения в психическую сферу новых для индивида целей, предполагающих творческую деятельность.

Итак, специальный анализ, проведенный Н. Б. Березанской [148] и кратко описанный нами выше, показал, что:

1) критичность и внушаемость являются важными личностны­ми факторами, оказывающими влияние на мышление и целеполагание;

2) свойства критичности и внушаемости отражают функциони­рование единого контролирующего механизма;

3) в содержании, подлежащем усвоению в качестве цели, воз­можно выделение двух структур: актуальной и коннотативной, параллельно анализируемых субъектом в акте принятия цели;

4) смещение акцентов анализа на одну из структур ведет к феноменам либо внушаемого, либо критичного поведения;

5) необходимо отказаться от противопоставления внушаемости и критичности друг другу как абсолютно положительного и отри­цательного свойств психики. Каждое из них вносит свой вклад в реальную деятельность субъекта и играет свою роль в процессе целеполагания;

6) экспериментально варьируя критичность и внушаемость субъекта, можно управлять процессом целеполагания [148, с. 142]. Яркие описания индивидуально-типических особенностей мыш­ления даются клиницистами. Э. Кречмер, считая что между мыш­лением и конституцией существует определенная связь, отмечал, что для ученых-циклотимиков характерны такие особенности, как громадный экстенсивный характер работы, наглядно-эмпирическое направление в работе, склонность к популяризации. Для ученых шизотимиков свойственно тяготение к теоретической работе, пре­обладание «влечения к формам» над «влечением к содержанию», любви к строгому построению, к чисто формальному, склонности к сверхчувственному, ирреальному (цит. по: [195, с. 383]).

П. Б. Ганнушкин дал описания особенностей интеллектуальной деятельности при некоторых формах психопатии. Конституционально-депрессивные представители группы циклоидов характери­зуются тем, что деятельность, безотносительно к ее содержанию, «по большей части им неприятна, и они скоро от нее утомляются. Кроме того, в сделанном они замечают преимущественно ошибки, а в том, что предстоит — столько трудности, что в предвидении их невольно опускаются руки... Умственная работа окрашена для них неприятно, сопровождаясь чувством большого напряжения» (цит. по: [195, с. 385]). Напротив, конституционально-возбужденные представители группы психопатов характеризуются тем, что у них «внешний блеск иной раз соединяется с большой поверх­ностью и неустойчивостью интересов» (цит. по: [195, с. 385]). Для шизоидов характерна «склонность к нежизненным формаль­ным построениям, исходящим не из фактов, а из схем, основанных на игре слов и произвольных сочетаниях понятий» [196, с. 386]. П. Б. Ганнушкин особенно подчеркивал «любовь шизоидов к странным, по существу, часто несовместимым логическим комбинациям, к сближению понятий, в действительности ничего общего между собой не имеющих ... отпечаток вычурности и парадоксаль­ности». Для параноиков характерно образование сверхценных идей: «Самой важной сверхценной идеей параноика обычно являет­ся мысль об особом значении его собственной личности. Кто не согласен с параноиком, кто думает не так, как он, тот в лучшем случае — просто глупый человек, а в худшем — его личный враг». Мышление параноика строится по формуле: правильно только то, что хочется и нравится ему. В результате параноик не может иметь правильных суждений о собственной личности в ее отноше­нии к другим людям. Для представителей группы истерических характеров типично то, что «их суждения поражают своей противоречивостью, а место логического сопоставления фактов и трез­вой оценки действительности занимают беспочвенные выдумки», у них выражена «неспособность держать в узде свое воображение» [195, с. 389]. «Конституционно-глупые», по П. Б. Ганнушкину„ испытывают трудности, когда нужно применять знания к действи­тельности, проявлять известную инициативу, оригинальность-Это — люди шаблона, банальности, моды.

К. Г. Юнг, характеризуя особенности мышления при экстравертированной установке, отмечал его направленность на катего­рии объективных данностей (факты, идеи). Экстравертированный мыслительный тип стремится «ставить все свои проявления жизни в зависимости от интеллектуальных выводов, которые в конце-концов всегда ориентируются на объективно данное, или на объ­ективные факты, или на общепринятые идеи» (цит. по: [195, с. 392]). Мышление при интровертированной установке ориенти­руется прежде всего на субъективный фактор, для него «факты имеют второстепенное значение, а главную ценность для него имеют развитие и изложение субъективной идеи, первоначального символического образа, который более или менее неясно стоит перед его внутренним взором» [195, с. 395]. Интравертированный мыслительный тип стремится к углублению, а не к расширению, его суждения менее относятся к объекту, чем к субъекту.

При всей яркости и жизненности описания индивидуальных и. типических особенностей мышления у индивидов, представляющих разные варианты биологических конституций, сама связь между особенностями мышления и биологическими и физиологическими свойствами индивида и характер этой связи во многом остаются проблемой. Специально они анализируются в дифференциальной психофизиологии, изучающей формально-динамические характе­ристики мыслительной деятельности человека.

§ 3. МЫШЛЕНИЕ И САМОСОЗНАНИЕ

Человек осознает не только предметы окружающего мира, не только особенности окружающих людей, но и себя самого, вклю­чая свои психические процессы, свойства и состояния. Еще Ф. Эн­гельс писал о том, что история человеческого общества отличаете» от истории природы «только как процесс развития самосознательных организмов» [1, 20, с. 551]. В самосознании обычно раз­личают образный и понятийный компоненты, говорят о «Я-образе» и «Я-концепции»: образ себя и знания о себе. В философской ли­тературе их объединяют в единый «образ-Я». Однако, как мы уже-знаем, необходимо различать мышление и знание, поэтому наряду с традиционным термином «Я-концепция» мы вводим менее при­вычный термин «Я-мышление», имея в виду процесс выработки, человеком знаний о самом себе, которые образуют (или преобра­зуют) его «Я-концепцию», процесс осознавания, в котором чело­век как личность, индивид, индивидуальность является не только субъектом, но и объектом мышления. В настоящее время доказано, что формирование тех или иных психических явлений происходит раньше, чем они осознаются человеком. Так, Л. С. Выготский отмечал, что «наличие понятия и сознание этого понятия не совпа­дают ни в смысле момента своего появления, ни в смысле своего «функционирования. ...Анализ действительности с помощью поня­тий возникает значительно раньше, чем анализ самих понятий» [47, с. 205]. «Образ-Я» — это сложное, многокомпонентное явление, включающее знание о себе в данный период жизни, знание о том, каким человек хочет стать, знание о том, каким он должен быть, знание о том, каким он может стать, знание о том, каким изображать себя, знание о том, как он выступает для окружаю­щих [79]. «Образ-Я» характеризуется также числом осознаваемых качеств личности, сложностью и обобщенностью этих качеств, их содержательными характеристиками. Важным параметром «образа-Я» является противоречивость знаний, входящих в состав обра­за. Как отмечает И. С. Кон, «с 1940 по 1970 год в мире было опубликовано свыше 2 тыс. психологических исследований, посвя­щенных проблеме «Я» [79, с. 48].

Мышление в большей или меньшей степени включается во все задания, которые предъявляются испытуемым, при исследовании у них самосознания. При свободном самоописании (ответ на вопрос «Кто я такой?») оно влияет на частоту и последовательность упоминания тех или иных качеств. Одна из методик исследования самосознания испытуемого предусматривает классифицирование карточек, в которые занесены готовые суждения «от наиболее точно описывающих его собственный облик и переживания до наи­менее характерных для него» [79, с. 49]. Напомним, что классифицирование является одним из методов исследования мышления. Проблематика «психологии мышления» и «психологии самосознания» разрабатывается обычно без явного сопоставления между собой. Между тем это необходимо делать как для «гуманизации» психологии мышления, так и для «психологизаций» учения о самосознании, где доминирует констатация результатов самосознания, уже сложившихся «образов-Я».

В этом плане можно выделить два подраздела: а) мышление как процесс формирования любого знания о себе (например, зна­ния своих физических возможностей, своего внешнего облика), б) мышление как процесс формирования знаний о собственном мышлении, качествах ума и т. д. Мышление, как мы видели, часто характеризуется решением определенных задач. Среди них есть задачи, максимально связанные с самой мыслящей личностью, с ее существованием. «Найти новый смысл своей жизни», «преодо­леть одиночество», «привести свои цели в соответствие со своими (.возможностями», «разрешить конфликт с окружающими людьми» — вот несколько примеров «требований», входящих в структу­ру задачи, что же касается «условий», то они, как правило, долж­ны быть выделены, что само по себе составляет нелегкую задачу.

Личностные проблемные ситуации могут характеризоваться тем, что люди достаточно ясно осознают сам факт трудностей, возникших в сфере общения или собственной жизнедеятельности, стре­мятся их преодолеть, «работать над собой», но они затрудняются сформулировать (т. е. дать себе отчет) то конкретное требование, которое нужно выполнить, чтобы преодолеть эти трудности.

Становление личности как связной системы личностных смыс­лов (А. Н. Леонтьев) предполагает мыслительную деятельность по увязыванию этой системы. Поддержание внутренней согласован­ности и устойчивости «Я» осуществляется не только с помощью за­щитных механизмов, но и в результате мыслительной работы че­ловека. Правильная оценка своих возможностей необходима для того, чтобы соотнести с ними уровень своих притязаний, сделать их реальными. Источником мыслительной деятельности при фор­мировании или изменением самосознания являются несовпадения, противоречивость знаний о себе: а) получаемых от других людей, б) добываемых самостоятельно, но применительно к разным сфе­рам жизнедеятельности.

Мышление человека на определенной стадии его развития, при формировании самосознания, само становится объектом познания: возникают мысли о мыслях, мысли о мышлении. В структуру самосознания входят понимание себя как субъекта мышления, дифференциация «своих» и «чужих» мыслей, осознание еще не­решенной проблемы как именно своей, осознание своего отноше­ния к проблеме («меня мучает эта проблема»), мотивов своей мыслительной работы. Уникальный материал для' анализа реф­лексии самого мышления дают автобиографические материалы, в которых содержатся как прямые представления авторов о их мыш­лении, так и описания тех условий, факторов, от которых, по их мнению, зависело мышление.

Ч. Дарвин в «Воспоминаниях о развитии моего ума и харак­тера» [55] писал, что ему «очень трудно ясно и сжато выражать свои мысли» [55, с. 146], но эта особенность «вынуждает меня долго и внимательно обдумывать каждое предложение», позволяет «замечать ошибки в рассуждении». Автор отмечал изменение стиля своей умственной работы: «В прежнее время у меня была привычка обдумывать каждую фразу, прежде чем записать ее, но вот уже несколько лет, как я пришел к заключению, что уходит меньше времени, если как можно скорее, самым ужасным почер­ком и наполовину сокращая слова набросать целые страницы, а затем уже обдумывать и исправлять (написанное). Фразы, набро­санные таким образом, часто оказываются лучше, тех, которые я мог бы написать, предварительно обдумав их» [55, с. 146]. Срав­нивая изменения своего ума за последние десятилетия, Ч. Дарвин с сожалением констатирует утрату эстетических вкусов и пишет:

«Кажется, что мой ум стал какой-то машиной, которая перемалы­вает большие собрания фактов и общие законы, но не в состоянии понять, почему это должно было привести к атрофии одной только той части моего мозга, от которой зависят Высшие (эстетические) вкусы». Дарвин отмечал также: «Я не отличаюсь ни большой быстротой соображения, ни остроумием», «Я плохой критик» [55, с. 149], «Способность следить за длинной цепью чисто отвле­ченных идей очень ограничена у меня»; «Я обладаю порядочной долей изобретательности и здравого смысла, т. е. рассудительнос­ти». Свой успех как человека науки Ч. Дарвин связывал с такими; качествами, как «любовь к науке, безграничное терпение при дол­гом обдумывании любого вопроса, усердие в наблюдении и соби­рании фактов и порядочная доля изобретательности и здравого смысла» [55, с. 153].

Анализ автобиографии Ч. Дарвина позволяет выявить некото­рые типичные приемы, которые реализуются при самосознании. Во-первых, этот метод сопоставления самого себя в различные периоды жизни. Применение этого метода основывается не только на сохранении в памяти результатов прошлых самопознаний, но и на использовании различного рода объективированных «продук­тов», записей и т. д. Ч. Дарвин пытался оценить изменения в складе своего ума за последние тридцать лет: «Думаю, что я стал несколько более искусным в умении находить правильные объяснения и придумывать методы экспериментальной проверки». Он формулирует предположения о причинах происшедших измене­ний: «Это, возможно, является лишь простым результатом практи­ки и накопления более значительного запаса знаний». Дарвин отмечает изменения в мотивации своей мыслительной деятельности:

«Вместо того чтобы доставлять мне удовольствие, музыка обычно, заставляет меня особенно напряженно думать о том, над чем я а данный момент работаю» [55, с. 147]. Дарвин определенным об­разом относится и к будущему развитию своего ума: «Я надеюсь, что умру до того, как мой ум сколько-нибудь заметно ослабеет» [55, с. 146]. Дарвин относится и к прошлому развитию своего ума, указывая на неиспользованные возможности: «Если бы мне пришлось вновь пережить свою жизнь, я установил бы для себя правило читать какое-то количество стихов и слушать какое-то ко­личество музыки» [55, с. 145]. Дарвин определенным образом оценивает результаты своего самоанализа. Анализируя умственные качества и условия, от которых зависел его успех, Дарвин, писал:

«Я отдаю себе отчет в том, что ни один человек не в состоянии; осуществить такой анализ правильно» [55, с. 149]. Возникает сло­весный отчет двойного уровня: первый — дать отчет себе в собст­венных умственных качествах, второй — дать себе отчет в полно­те и достоверности этого отчета. Второй метод самосознания — сравнение себя и других — также отражен в автобиографии Дарвина: «Я превосхожу людей среднего уровня в способности заме­чать вещи, легко ускользающие от внимания, и подвергать их тщательному наблюдению» [55, с. 149—150]; «Я обладаю поря­дочной долей... рассудительности, — в такой мере, в какой должен обладать ими всякий хорошо успевающий юрист или врач, но не в большей, как я полагаю, степени» [55, с. 49].

Ч. Дарвин оперирует некоторыми представлениями о том, каким должно быть мышление, формулирует цели, которыми о» пытался оперировать применительно к своему мышлению: «Я неизменно старался сохранять свободу мысли, достаточную для то­го, чтобы отказаться от любой, самой излюбленной гипотезы, как только окажется, что факты противоречат ей». У него есть отно­шение к различным методам исследования: «У меня сильное недо­верие к дедуктивному методу рассуждения в науках» [55, с. 150]. Наконец, он оценивает свое воздействие на мысли других людей: «Я мог оказывать довольно значительное влияние» [55, с. 153]. -Интересное отношение к своему мышлению высказывал известный философ Р. Декарт: «Я мыслю, значит я существую». Сам факт мышления рассматривался им как признак человеческого сущест­вования.

Однако на представления о собственном мышлении оказывает влияние та или иная концепция автора. Если Ч. Дарвин подчер­кивает важность таких явлений как «любовь к науке», «желание снискать уважение моих товарищей-натуралистов», «высшие эсте­тические вкусы», то один из выдающихся современных ученых Г. Саймон считает, что из всех вопросов относительно ЭВМ наи­более важным является то, что она сделала и сделает для фор­мирования мнения человека о себе и своем месте во вселенной. Другими словами, ЭВМ позволяет ответить на те вопросы, которые волновали, например, Ч. Дарвина. Одним из основных вопро­сов, считает Г. Саймон, является вопрос, поставленный дарвиниз­мом и революцией Коперника в естествознании несколько веков назад. Вопрос этот состоит в следующем: зависит ли достоинство человека, его чувство причастности и самоуважения от его места во вселенной в качестве чего-то специального и исключительного? после Коперника и Галилея человек перестал быть видом, рас­положенным в центре вселенной. После Дарвина он перестал быть видом, созданным богом и специально одаренным душой и разу­мом. После Фрейда он перестал быть видом, чье поведение потен­циально управлялось рациональным умом. По мере того как мы начинаем создавать думающие и обучающиеся механизмы, он перестал быть, по мнению Г. Саймона, исключительно видом, спо­собным к сложному, разумному обращению с окружением. «Види­мо наибольшее значение ЭВМ, — писал Г. Саймон в 1977 г. в журнале «Сайенс», — лежит в ее влиянии на взгляды человека на себя. Не принимая больше геоцентрическую точку зрения о все­ленной, он начинает теперь понимать, что ум также явление природы, объяснимое понятиями простых механизмов. Таким образом, ЭВМ помогает ему исполнить в первый раз древнее предписание — «познай себя» [227, с. 1190—1191].

Очень интересной областью является изучение представлений шахматных мастеров высшего класса о собственном творчестве. Дело в том, что шахматы являются модельным объектом для отработки принципов программирования на ЭВМ, вместе с тем здесь есть и выдающиеся теоретики. К их числу относится М. М. Ботвинник, экс-чемпион мира, доктор технических наук. Последние годы он сделал основным объектом своей деятельности работу по совершенствованию шахматных программ [32]. В основу всей этой работы положено допущение о том, что мышление человека может быть адекватно описано в терминах «алгоритм», «программа», «переработка информации». Выступая в 1980 г. на Международ­ном совещании в Репине по искусственному интеллекту, М. М. Ботвинник вместе со своими коллегами сформулировал ряд важных положений, некоторые из которых мы и воспроизведем:

«Программы человека настолько превосходят программы компью­тера, что при меньших быстродействии и объеме памяти человек принимает несравнимо более глубокие решения в рассматриваемых задачах» [33, с. З]. Необходимо, по мнению автора, предполо­жить, что человек использует четкую программу для принятия ре­шения в переборных задачах (лишь тогда она может быть позна­на и формализована) и что программа может быть передана компьютеру, что шахматный мастер ведет поиск хода по алгорит­му [33, 4]. Это же допущение о том, что сущность разума заклю­чается в реализации алгоритмов, принято во многих работах Н. М. Амосова, в частности в его последней книге «Алгоритмы разума» [6]. Об алгоритмах изобретения пишет Г. С. Альтшулер [5].

Иными представлениями об интеллектуальной деятельности оперирует Н. В. Крогиус [86]. Подчеркивается значимость само­оценки, непосредственных чувственных образов для функциониро­вания, говорится о творческих установках, критичном отношении к себе. Самопознание связывается с самоуправлением, с измене­нием самооценки, которая осуществляется различными способами: «дискредитацией» (этот способ применяется для изменения не­благоприятной сравнительной оценки себя с противником), «идеа­лизацией» (корректировка явно благоприятной сравнительной оценки себя с противником), «переоценкой» (изменение отношений к действиям, последствия которых расцениваются либо как очень неблагоприятные, либо весьма благоприятные для субъекта», «сти­муляцией» (планирование и осуществление таких действий, кото­рыми намеренно вызываются серьезные трудности в собственной деятельности). Автор оперирует такими понятиями, как «целеобразование», эмоциональные состояния «уверенности», «неуверен­ности», «волевые качества», «осторожность», «готовность к риску», «психологическая инициатива», «уровень притязаний», «активность позиции самого субъекта», «интерес». Подчеркивается, что в ситуа­циях проблемного характера, в которых не представляется устано­вить наилучший путь решения, наряду с оценкой предметных при­знаков огромное значение приобретает учет индивидуальных особенностей соперников. Усложнение мыслительной деятельности в условиях конфликта ведет к появлению ее второго плана — «маскировке».

Интересно также отметить, что творчество самого М. М. Бот­винника интерпретируется рядом авторов иначе, чем это делает он сам в настоящее время. В диссертации Н. В. Крогиуса «Познание людьми друг друга в конфликтной деятельности» [86] рассматри­вается интересный случай. В 1938 г. М. М. Ботвинник в партии с А.Ильиным-Женевским, сыграв ранее Се7—f8, три хода спустят решился, несмотря на потерю времени, поставить слона на преж­нее место. Комментируя данный случай, известный шахматист С. Флор подчеркивал, что этот весьма характерный для Ботвин­ника ход чрезвычайно много говорит о нем. Всегда относящийся к себе критически, М. М. Ботвинник понял, что на 12-м ходу он сделал ошибку, и он решил ее исправить, что говорит также о его решимости. Комментируя тот же самый случай, Н. В. Крогиус от­мечал, что решение М. Ботвинника действительно много говорит о нем как личности, его моральном мужестве, адекватности его? самоанализа и самооценки.

Обратите внимание, что употребляются термины, отличные от терминов «алгоритм», «программа». Приведенное расхождениев оценках и самооценках одного и того же типа творческой деятель­ности и одной и той же личности еще раз убеждает в том, что подлинные характеристики творческого процесса могут быть вскрыты только методом объективного научного исследова­ния.

А. Пуанкаре считал, что важно «посмотреть, что же происходит в самой душе математика» (цит. по: [195, с. 359]), и полагал, что «лучшее, что можно для этого сделать, это провести собственные воспоминания», В этих воспоминаниях содержится описание сле­дующего эпизода: «Мы сели в омнибус, для какой-то прогулки; & момент, когда я встал на подножку, мне пришла в голову идея, без всяких казалось бы предшествовавших раздумий с моей сторо­ны». Анализ А, Пуанкаре содержит не только описания, но и ин­терпретацию, например, утверждение, что бессознательная работа «возможна или, по крайней мере, плодотворна лишь в том слу­чае, когда ей предшествует и за ней следует сознательная работа» [195, с. 361]. А. Пуанкаре говорил о чувстве абсолютной уверен­ности, которое сопровождает озарение, но подчеркивал, что оно может нас обманывать. Большое значение он придавал эстетиче­скому чувству, выполняющему роль «решета» в отборе бессозна­тельных идей, говорил о работе «как бы против своей воли», под­черкивал важную роль как подсознательного, так и сознательного. Вместе с тем А. Пуанкаре подчеркивал, что его взгляды на при­роду творчества «несомненно нуждаются в проверке, так как не­смотря ни на что остаются гипотетическими» [195, с. 365]. В этом положении четко фиксируется эвристическая ценность и ограниченность самоанализа: его результаты являются источником фор­мулирования гипотез, но не являются доказательством правиль­ности этих гипотез, доказательством являются только результаты объективного исследования психики. Интересным моментом само­анализа А. Пуанкаре является то, что он использовал образ (т. е. уровень образного мышления) при изложении своего понимания сущности математического творчества: «Атомы — крючочки Эпи­кура». В своей работе «Математическое творчество» А. Пуанкаре дважды извиняется «за грубость сравнения», но вместе с тем пишет: «Я не знаю другого способа, для того чтобы объяснить свою мысль».

К образу при характеристике творчества прибегает и Г. Гельмгольц: «Я могу сравнить себя с путником, который предпринял восхождение на гору, не зная дороги; долго и с трудом взбирается он, часто вынужден возвращаться назад, ибо дальше нет прохода. То размышление, то случай открывает ему новые тропинки, они ведут его несколько далее, и, наконец, когда цель достигнута, он, к своему стыду, находит широкую дорогу, по которой мог бы подняться, если бы умел верно отыскать начало» (цит. по: [195, с. 366]). Г. Гельмгольц анализировал зависимость появления но­вых мыслей от внешних условий: мысль «никогда не рождается в усталом мозгу и никогда за письменным столом...» [195, с. 367]. К числу условий, ^ благоприятствующих появлению новых мыслей, относятся: «чувство спокойного благосостояния», «пробуждение», неторопливый подъем по лесистым горам, в солнечный день. Ма­лейшее количество спиртного напитка как бы отпугивало их прочь» [195, с. 367].

А. Эйнштейн считал, что «слова, написанные или произнесен­ные, не играют, видимо, ни малейшей роли в механизме моего мышления» (цит. по: [195, с. 368]). При всем авторитете гениаль­ного ученого необходимо отметить, что нельзя сводить творчест­во только к функционированию образного мышления. Интересные описания самосознания теоретиков даются в работе М. К. Мамардашвили, Э. Ю. Соловьева и В. С. Швырева: «Свою конкретно-историческую социальную привилегию на умственный труд мысли­тель-классик переживал как привилегию метафизическую, как безусловное право мыслить за всех других. Выключенность из сис­темы материального производства осознавалась им как свобода от страстей и их искажающего воздействия на процесс постижения истины» (цит. по: [195, с. 376]). Здесь ярко выступает возмож­ность неадекватного самосознания даже у теоретика, человека с развитым теоретическим мышлением.

В психологии термином «личность» часто обозначаются раз­ные реальности, но каждая из них безусловно включает в себя мышление личности. Так, существует мнение, что собственно о субъекте как личности можно говорить лишь тогда, когда он достигает такого уровня развития, на котором способен управлять собственными потребностно мотивационными состояниями. Мыш­ление включается в этот процесс как опосредствованное познание собственных состояний и как процесс разработки целей и, средств самого управления. Жизненная функция самосознания заключается в самоуправлении поведением личности. Это полностью относится и к мышлению. Такой уровень саморегуляции называют рефлексивным. В работах Ю. Н. Кулюткина [146], Л. И. Фрид­мана [194], А. М. Матюшкина [109] было показано, что рефлек­сивными мыслительные процессы являются уже в процессе поста­новки мыслительной задачи, которая возникает в результате осо­знания и анализа проблемной ситуации, складывающейся в ре­зультате рассогласования потребностей субъекта и его возмож­ностей. «Наиболее общий феномен, в котором находит свое выражение рефлексивность мыслительной деятельности, заключается в том, что человек в процессе поиска активно строит те средства, с помощью которых возможна регуляция мыслительных действий, т. е. свои гипотезы, антиципирующие схемы, модели», — пишет Ю. Н. Кулюткин [146, с. 25]. Существует иерархия рефлексивного управления: а) отображающая и контролирующая отдельные ис­полнительные действия, выполняемые по готовой стандартной программе; б) человек отображает самого себя и как контролера, производящего планирование и оценку своих действий [146, с. 27]. В исследованиях Л. Л. Гуровой показано, что в основе хороших решений мыслительных задач всегда лежит умение осознавать свои действия: «Хорошими мы считаем не только безошибочные и оптимальные решения, но также и такие, в которых учащийся умеет найти и исправить ошибку, не проявляет беспомощности при встрече с трудностью, всегда доводит решение до конца и умеет проконтролировать ответ задачи» [51, с. 101]. Для эффективного решения необходимо осознание операций, осуществляющих контролирование хода решения и его результата.

Изменение самосознания человека — одна из задач психотера­пии. Приведем пример того, как формулировка задачи психотерапевтом может изменить смысл ситуации для человека.

К известному психотерапевту В. Франклу обратился пожилой практикую­щий врач за консультацией по поводу своей серьезной депрессии, возникшей вследствие потери супруги, умершей несколько лет тому назад и горячо им любимой. Этому врачу был задан следующий вопрос: «Что было бы, доктор, если ' бы вы умерли первым, а ваша жена осталась бы в живых?» Ответ был такой:

«О, для нее это было бы ужасно, как бы она страдала!», на что В. Франкл заметил: «Видите, доктор, каким страданием ей бы это обошлось, и именно вы заставили бы ее так страдать. Но теперь Вы платите за это, оставшись в жи­вых и оплакивая ее». Этот случай сам В. Франкл интерпретировал так: стра­дание перестает быть страданием каким-то образом в тот момент, когда обна­руживается его смысл, как например, смысл жертвенности [192, с. 125].

Заметим, что новый смысл выявляется в ходе мысленного экспериментирования, осуществляющегося по формуле «что было бы... если бы...».

Расширение самосознания человека входит в содержание социально-психологическото тренинга, оно должно помочь человеку решить его жизненные проблемы. Возрастание самопознания участников связывается с получением сведений относительно того, как другие воспринимают поведение каждого. «Сопоставление собственного образа, каким мы его представляем, с тем, каким он предстает в глазах других, — по первому впечатлению и в динамике — обычно приводит к открытию (курсив мой — О. Т.)дистанции, различий между тем и другим, часто весьма неожидан­ных, и это может способствовать сокращению случаев неоправ­данных обобщений (курсив мой — О. Г.) в межличностном вос­приятии, межличностных отношениях»,— пишет Л. А. Петровская -[127, с. 119]. В этих открытиях и обобщениях и выражена роль мышления в процессе изменения самосознания. В группе человек осознает свои возможности познавать других людей, обнаруживает влияния, которые он оказывает на других людей (как не­вольно, так и целенаправленно). Мышление проявляется в предсказании оценок себя другими, в анализе мнений других о себе (дифференциация реального и приписываемого). Формирование адекватного «образа-Я» тесно связано с рефлексией становления психологических структур группы. Приведем описание одной из процедур такой рефлексии. «Каждый участник в порядке свобод­ной очередности закрывает глаза, а все остальные располагаются от него на таком 'расстоянии, которое символизирует психологиче­скую «дистанцию» по отношению к этому человеку. Каждый за­поминает свое место, а затем «построение» разрушается. После этого человек открывает глаза и расставляет всех присутствующих так, как они, по его мнению, могли бы расположиться в отноше­нии к нему. И наконец, каждый член группы занимает место, на которое он сам первоначально себя поставил. В целом процедура предполагает предоставить возможность каждому проверить точность, адекватность своего видения социометрической структу­ры группы, в частности собственного места в ней» [127, с. 140— 141].

Таким образом, существуют различные приемы воздействия на самосознание человека. Разработка стратегии, и тактики такого воздействия — одно из проявлений мыслительной деятельности тех, кто осуществляет это воздействие.