Звегинцев В.А. - Очерки по общему языкознанию. Очерки по общему языкознанию

• Название: Очерки по общему языкознанию
• Анкор: Звегинцев В.А. - Очерки по общему языкознанию.doc
• Дата: 30.03.2018
• Размер: 0.87 Mb.
• Имя файла: Звегинцев В.А. - Очерки по общему языкознанию.doc
• Тип: Документы; #17427
• Категория: Языки. Языкознание
• страница: 26 из 31

ПОНЯТИЕ И ЛЕКСИЧЕСКОЕ ЗНАЧЕНИЕ

В последние годы проблема отношения понятия и лексического значения заняла в советском языкознании видное место и послужила предметом многочисленных статей⁵⁰.

Язык — многостороннее явление. Как уже указыва­лось, он собран как бы из разных элементов. Звуковая сторона языка представляет нам его как физическое яв­ление. Но речевые звуки произносятся человеком, т. е. рождаются в живом организме, и это позволяет связать язык с физиологией. Так как речь связана с высшими формами деятельности человеческого организма (образование так называемой «второй сигнальной системы»), то язык можно рассматривать и в психологическом аспекте. Но язык неразрывно связан с мышлением, мыш­ление протекает в языковых формах, в системе языка фиксируются результаты познавательной деятельности человеческого мышления, и это обстоятельство дает основание утверждать, что категории мышления также получают свое отражение в системе языка.

Сложная, «сборная» природа языка, поворачивающе­гося к испытующему человеческому взору то одной, то<340> другой своей стороной, привела к тому, что в разные пе­риоды истории науки о языке он изучался то как логи­ческая система, условно обозначаемая звуковыми комп­лексами, то как живой организм, то как индивидуальное психофизиологическое явление, то как одна из систем знаков и т. д.

Однако язык не механическое соединение всех этих элементов, легко распадающееся на них. Изучение язы­ка может получить известную помощь и от физики, и от психологии, и от физиологии, и от логики, но мы никогда не постигнем подлинной природы языка, если будем изу­чать его как предмет каждой из этих наук и методами этих наук. Даже совокупные усилия названных наук не раскроют перед нами секретов природы языка. Язык — предмет самостоятельной науки — языкознания, или лингвистики, и изучается он специальными методами, ориентированными на специфические особенности языка.

Это происходит потому, что все элементы языка в своем объединении образуют особую, социальную по своему характеру структуру, сама организация которой (так же как и функционирование) подчинена определенным целям — быть орудием мысли и служить средством общения. Это значит, что какие бы элементы ни состав­ляли структуры языка, как только они становятся ее компонентами, они обретают новые качества, которые определяются сточки зрения тех функций, которые вы­полняют эти элементы в структуре языка. Можно гово­рить, что они обретают при этом «качество структурно­сти» (Strukturqualitдt).

Это не означает, однако, что, войдя в структуру язы­ка, тот или иной элемент уходит из-под власти законов своей «первичной» природы и полностью отдает себя в подчинение своего нового господина и повелителя — структуры языка. Нет, «первичная» природа элементов языка сохраняет свою власть над ним, но и законы этой «первичной» природы элементов структура языка обыч­но реализует в своих целях, направляет на служение определенным функциональным потребностям этой структуры. Поясним сказанное примером.

Звуковая сторона языка образует его фонологиче­скую систему. В фонологическую систему конкретного языка, во-первых, входят не все звуки, которые способен артикулировать речевой аппарат человека. Каждый<341> язык как бы производит в этом отношении определенный отбор, и поэтому, хотя число фонем в разных языках может быть неодинаковым, оно для каждого языка в определенный период его развития строго ограничено. Язык «глух» по отношению ко всем тем речевым зву­кам, которые оказываются за пределами его фонологической системы. Для англичанина звуки русского языка, передаваемые буквами щ, ж или ы, не являются речевы­ми звуками, точно так же как английское th в звонком и глухом произношении — для русского. В случае необхо­димости язык истолковывает чужеродные звуки через качество фонем своего языка. Так, английское Theckeray и Plimouth превращаются в русском языке в Теккерея и Плимут.

Во-вторых, все фонемы каждого языка находятся в строгих системных отношениях друг с другом, в резуль­тате чего один и тот же по своим акустическим качест­вам звук, употребленный в фонетической системе раз­ных языков и тем самым оказывающийся в разных си­стемах позиционных чередований и нетождественных фонемных рядах, как языковое явление перестает быть «одним и тем же». Он обретает «качество структурно­сти», превращающее его из простого звука, произнесенного речевым аппаратом человека, в характерный для данного языка звуковой тип, в фонему, облеченную определенной функцией — различать звуковую оболочку слов, связанных с определенным значением (в этом плане говорят также о смыслоразличительной функции фонем)⁵¹.

Но войдя в фонологическую систему языка и приоб­ретая как член этой системы «качества структурности», речевой звук не отрешается от своих «физических» качеств, не уходит от их власти, а обращает их на службу новым целям. Все те дополнительные характеристики, которые речевой звук приобретает в конкретной фоноло­гической системе, строятся не на основе только систем<342>ных отношений как таковых, а наоборот, эти системные отношения строятся на реальных «физических» качест­вах данного речевого звука. Поэтому и фонологическая система языка — это не система чистых отношений, а система отношений материальных элементов со своими физическими качествами, находящими свое выражение во всех вариантах, разновидностях и формах фонем, ха­рактерных для данного языка⁵². В таком же плане надо, очевидно, подходить и к решению проблемы отношения понятия и лексического значения слова.

Слово «понятие» употребляется в языкознании не в строго терминологическом смысле. Философы опреде­ляют понятие как «результат обобщения массы единичных явлений. В процессе этого обобщения мы отвлекаемся, абстрагируемся от случайных моментов, несущест­венных свойств и образуем понятия, которые отражают существенные, основные, решающие связи, свойства явлений, вещей»⁵³. Понятие — это отдельная мысль, выделяемая из состава суждения. Его важнейшей логиче­ской функцией является способность отражать в мысли более или менее полный итог знаний. «Понятие как итог познания предмета есть уже не простая мысль об отличительных признаках предмета: понятие-итог есть сложная мысль, суммирующая длинный ряд предшествующих суждений и выводов, характеризующих су­щественные стороны, признаки предмета. Понятие как итог познания — это сгусток многочисленных уже добы­тых знаний о предмете, сжатый в одну мысль»⁵⁴.

Когда языковеды говорят о связях понятия со зна­чением слова, то они обычно имеют в виду лишь обоб­щающую природу слова. Ведь знаменательное слово всегда обозначает определенную совокупность предме­тов, объединяемых по тому или иному признаку в опре­деленный класс предметов⁵⁵. Основываясь на этой обоб<343>щающей природе слова и сближая ее с одним из при­знаков понятия (оно есть результат обобщения массы единичных предметов), но не учитывая других существенных черт понятия (отражение в нем основных, решающих связей, свойств явлений и предметов, его итого­вый характер, суммирующий ряд предшествующих вы­водов и суждений, и пр.), языковеды нередко ставят знак равенства между понятием и значением слова. «В большинстве слов, — пишет, например, Е. М. Галкина-Федорук, — значение и понятие совпадают, образуя единое логико-предметное значение, но такое явление наблюдается далеко не во всех словах. Например, все междометия понятий не образуют. Нет понятий как логических категорий и в некоторых местоимениях, и в словах-союзах, частицах»⁵⁶.

Такое отождествление, разумеется, едва ли можно признать правомерным. Слово действительно служит основой для осуществления процесса обобщения, и в данном случае язык (или, точнее говоря, элементы язы­ка) показывает нам наглядным образом, как он выпол­няет свою функцию орудия мысли. Но сам этот процесс обобщения протекает не в тех формах, в каких осуще­ствляется логическое суждение, и в своих конечных ре­зультатах очень часто не может претендовать на приложимость к нему совокупности тех перечисленных выше признаков, которыми характеризуется понятие как логическая категория.

Возьмем для примера самое обычное слово — стол и посмотрим, как в нем проходил процесс обобщения, ка­кие классы предметов оно объединяет в своем значении и на какие существенные, решающие связи и свойства опирался этот процесс обобщения. Этимологические дан­ные свидетельствуют, что оно изначально связано со словом стлать и первоначально обозначало собственно некое место, на котором «расстилалась» еда (ср. диал. столечник — «скатерть»). Так как еда обычно накрыва­лась на возвышенном месте, то этим словом стали в дальнейшем обозначать всякого рода возвышенные ме<344>ста (причем в прямом и переносном смысле). Ср. пре­стол — «трон», «княженье», «епископская кафедра», «алтарь в церкви» (также стольный град — «столица», стольник — дворцовая должность). Словом стол обозна­чали и определенного вида мебель — определенный класс предметов, также обладающий своими признаками. Но за столом едят, и поэтому стол это также и еда («диети­ческий стол») — уже другой класс предметов и также со своими признаками. За столом выполняют также и работу, поэтому возникают адресный стол, стол заказов и пр. — новый класс предметов со своими признаками. Самое замечательное при этом то, что разные значения слова стол (так же как и многих других) сосуществуют в нем одновременно. Сам процесс обобщения идет, следовательно, в слове зигзагообразно, переходит от одно­го класса предметов к другому, перегруппировывает и объединяет их по-разному в разные исторические перио­ды жизни слова и т. д. Чем же объясняется такой зигзагообразный путь процесса обобщения в слове — только ли особенностями логического суждения? И можно ли при этих условиях говорить о тождественности значения слова и понятия?

Прямого уподобления здесь, конечно, нет, но между значением и понятием не может быть и разрыва. Каким бы извилистым ни был путь обобщения в слове и каки­ми бы причинами ни была вызвана эта извилистость (об этом ниже), это все-таки процесс обобщения, на основе которого происходит и формирование логического поня­тия. Понятие как логическая категория, как итог знаний о предмете, как сложная мысль, суммирующая длинный ряд предшествующих суждений и признаков, как отра­жение существенных, решающих признаков и свойств предмета — это целеустремленное и логическое оформ­ление того процесса обобщения, который как бы «сти­хийно» совершается в слове в силу его обобщающей природы.

Входя в структуру языка, понятие обретает новые качества, которые придает ему эта структура; оно полу­чает «качество структурности», которое проводит суще­ственное разграничение между ним как логической ка­тегорией и как компонентом языка. Происходит то же самое, что и со звуком, который превращается в элемент языка — в фонему. Просто звук, произведенный речевы<345>ми органами человека — это только физическое (или физико-физиологическое) явление, но как элемент фо­нологической системы языка, как фонема он — структур­ная его часть и приобретает новые качества, которые превращают его в лингвистическое явление. Точно так же и понятие, войдя составным элементом в структуру языка — в лексическое значение слова, перестает быть логической категорией и превращается в лингвистиче­ское явление.

К чему же сводятся различия между понятием, как логической категорией, и его лингвистическим вопло­щением? Какие новые качества, обусловливающие пере­ход логического явления в лингвистическое, придает понятию структура языка? И как в подчинении у нового властелина — структуры языка — понятие реализует в лингвистической плоскости свою «первичную» природу (как это имеет место в случае с фонемой)? Вот круг вопросов, которые имеют прямое касательство к проблеме отношений понятия и значения слова.

Различие между понятием и лексическим значением слова заключается в том, что в формировании первого принимают участие, так сказать, две силы: предмет и мышление, а в формировании второго — три силы: предмет, мышление и структура языка.

Но ведь мышление (понятийное) всегда протекает в формах языка. Каким же образом оказывается возмож­ным исключить языковой фактор при образовании поня­тий? Этот вопрос частично затрагивался в предыдущем разделе, и из того, что там по этому поводу было ска­зано, явствует, что если только допустить в данном слу­чае примат фактора, представляющего структурные особенности языка, то это значит неизбежно признать наличие национальных своеобразий в понятиях, влияние структуры языка на самый процесс познания мира и, следовательно, присутствие в языке тех метафизических качеств, о которых говорил Уорф. Однако ничего подоб­ного в действительности нет.

Как происходит формирование понятий? Возьмем для наглядности несколько упрощенный случай, наме­ренно сблизив его с образованием «значения» слова.

В своей практической деятельности человек сталки­вается с рядом предметов, обладающих внешним сход­ством и общностью назначения или использования. Вы<346>­явление в этих предметах указанных общих черт есть мыслительный процесс обобщения определенных приз­наков, устранения случайных моментов и выявления основных, решающих. Имея дело, например, со столами, мы отвлекаемся от того, что столы бывают маленькие и большие, с тремя, четырьмя или шестью ножками, с ящиками или без ящиков, кухонные, столовые или пись­менные и т. д. Мы выявляем только некоторую и общую для всех столов совокупность признаков, на основании которых и подводим определенные предметы под катего­рию «стола». А этот процесс установления общих приз­наков, отвлечения от случайных, выявления единой ка­тегории предметов даже и в этом упрощенном случае есть сложный мыслительный процесс, связывающий ряд мыслей, суммирующий многочисленные наблюдения, со­поставляющий и разъединяющий их; иными словами, это есть процесс суждения. И такой процесс суждения протекает, конечно, всегда в формах языка, опираясь на них. Но, будучи сложной мыслью, он строится в виде развернутых предложений и, конечно, не может проте­кать в пределах одного единственного слова стол. Само возникновение этого слова в языке есть фиксирование результата сложного суждения, итог познания предме­тов данной категории, который, будучи закреплен опре­деленным словом, обогащает язык и поступает в распо­ряжение данного общества для дальнейшего использова­ния наравне с другими, уже существующими в нем лек­сическими элементами. Как видно, без языка и в данном случае никак нельзя обойтись. Но в формировании логи­ческого понятия язык не непосредственный «участник» разыгрывающегося действия, а только «обслуживающий персонал», обеспечивающий это действие. Иными слова­ми, он есть только средство, орудие мысли, но не ее содержание (или какая-то ее часть содержания).

Важно при этом отметить, что построение сложной мысли может проходить в формах разных языков, но это не может препятствовать тому, что в конечном счете возникает один и тот же итог, т. е. формируется одно и то же понятие. Структура языка в данном случае не мо­жет играть какой-либо ведущей роли. Ведь в Москву можно приехать и поездом, и самолетом, и даже на верблюде, а характер Москвы как конечной цели поездки от этого не изменится.<347>

Не менее важным является и другое обстоятельство. Формирование понятия в длинной цепи суждений проте­кает в языковых формах, но это понятие как итог познания предмета не обязательно фиксируется единым словом, хотя сама обобщающая природа слова создает очень удобную основу для этого и потому широко ис­пользуется для этой цели. Так, открывая «Краткий фи­лософский словарь», мы сталкиваемся в нем с такими названиями отдельных его статей: «Пережитки капита­лизма в сознании людей», «Переход количественных изменений в качественные», «Материалистическое понима­ние истории» и т. д. Все это — понятия, хотя они и не закреплены единым словом, и уж, конечно, никакая структура языка не оказала влияние на их формирова­ние. Понятие может быть выражено описательным обра­зом и более многословно (особенно когда оно находится в процессе становления), его истолкованию и изложе­нию может быть посвящена даже целая книга.

Но обычно, и в частности, в науке мы прибегаем в подобных случаях к фиксированию даже и очень слож­ных понятий единым словом: сенсуализм, спиритуализм, телеология, теогония, теизм, феномен, фетишизм и т. д. Это уже отдельные слова, но особого порядка. Это тер­мины, и их особенность заключается в том, что они не обладают тем, чем обладают обычные слова — лексическим значением. Их «значением» является научное поня­тие, на жизнь которого, изменение и развитие система языка не оказывает прямого влияния. Они развиваются и изменяются вместе с развитием и изменением науки, которую обслуживают. Так, например, термин атом у философов классической древности покрывал собой одно понятие, которое с развитием физики многократно видоизменялось, прежде чем стать таким, каким оно являет­ся в современной физике. При этом никакой, конечно, язык не оказывал никакого влияния на изменение поня­тия атома, а следовательно, и его значения. Используясь во множестве языков, этот термин (и ему подобные) оказывается как бы вне языка. Особая природа чистых терминов наделяет их независимостью по отношению к тем обязательствам, которые структура языка наклады­вает на свои элементы. Они вместе с тем с наибольшей ясностью и наглядностью показывают, что в формировании понятия, как логической категории, действительно<348> участвуют только две силы: предмет и человеческое сознание (см. раздел «Элементы знаковости в языке»).

Но в языке во множестве существуют и слова двой­ственной природы. Это такие слова, терминологическое значение которых складывалось по сходству или на основе лексического значения обычного слова. Таковы, например, слова корень, основа, перенос, подъем, такт, приставка и пр. Эта категория слов напоминает двулико­го Януса, который глядит в разные стороны. Так, напри­мер, слово корень в терминологическом смысле может быть основной частью слова без приставок и суффиксов (лингвистическое понятие) или величиной, которая при возведении в определенную степень дает определенное число (математическое понятие), но, с другой стороны, оно может употребляться в своих лексических значе­ниях, т. е. в смысле вросшей в землю части растения (дуб глубоко пустил корни в землю), места соединения отдельных органов с телом (корни зуба, корень языка и пр.), начала или происхождения чего-либо (корни зла, корни крепостного права) и т. д. Степень близости между терминологическим и лексическим значением у слов этой категории может быть различной: от бесспор­ных омонимов (ср. например, башмак — как род обуви и как вид тормоза, применяемого в железнодорожном транспорте) до таких случаев, когда линия разделения терминологических и лексических значений очень неясна (ср., например, значения, которые «Толковый словарь русского языка» под редакцией Ушакова дает для слова жизнь: 1. Существование вообще, бытие в движении и развитии. Жизнь мира. Законы жизни. 2. Состояние ор­ганизма в стадии роста, развития и разрушения. Жизнь человека. Жизнь растений. 3. Время от рождения до смерти человека или животного. В течение всей жизни. Раз в жизни. 4. Развитие чего-нибудь: события, проис­ходящие с чем-нибудь существующим. Переломный мо­мент в жизни государства. 5. Совокупность всего сделан­ного и пережитого человеком. Жизнь Ленина — неустан­ная, кипучая работа. 6. Деятельность общества и челове­ка во всей совокупности ее проявлений. Жизнь есть борьба и труд. 8. Уклад, способ существования, время­препровождение. Городская жизнь. Праздная жизнь. 9. Энергия, внутренняя бодрость. Жизнь так и кипит в нем и т. д.). Надо отметить, что категория подобных<349> слов двойственной природы очень обширна, а типы взаимодействий и связей их терминологических и лекси­ческих значений многообразны, хотя и совершенно не изучены. Но недоучет особенностей этой категории слов часто приводит к большой путанице при определении отношений, существующих между понятием и лексиче­ским значением.

Наконец, имеется категория так называемых «обыч­ных» слов (и они-то и рассматриваются в первую оче­редь, когда речь идет об отношениях понятия и значения слова), т. е. слов, лишенных терминологических значе­ний и обладающих только лексическим значением. Ха­рактерной особенностью этой категории слов является то, что развитие их лексического значения, которое также основывается на процессе обобщения, всегда проте­кает в пределах одного и при этом определенного слова, т. е. слова данного языка со всеми особен­ностями его лексической системы и существующими в ней внутренними смысловыми отношениями. Это обстоя­тельство вносит весьма существенные коррективы и в самый процесс обобщения. Эти коррективы обусловли­ваются тем, что процесс обобщения, составляющий основу образования понятия, протекает в данном случае под контролем структуры языка, подчиняется господст­вующим в данной структуре лингвистическим законо­мерностям и, таким образом, «первичная» природа понятия подчиняется потребностям языковой структуры. Понятие получает «качество структурности» и из логической категории превращается в лингвистическую.

Для ясности обратимся опять-таки к примеру. Выше приводились два случая развития значения слова стол. В первом случае приводилось его фактическое развитие от исходного значения, связывающего его со словом стлать (так, как нам излагают развитие этого слова этимологические словари). И затем во втором (и, как указывалось, в действительности, упрощенном) случае описывался связанный с ним процесс обобщения с точки зрения образования понятия «стол», т. е. таким образом, как если бы речь шла о формировании терминологиче­ского чисто понятийного «значения», представленного у терминов типа приведенных выше феномен, телеология, теизм и пр. При этом отмечалось, что процесс обобще­ния, засвидетельствованный в развитии лексического<350> значения слова стол, поражает своим извилистым, зиг­загообразным путем, который нередко характеризуется переходом от данной категории предметов к другой (та­кие переходы в семасиологии обычно именуются пере­носными значениями).

Эта особенность развития лексического значения объясняется тем, что сам процесс обобщения, на основе которого проходит развитие лексического значения, при­вязан к определенному слову и протекает на базе уже существующего лексического значения данного слова. Таким образом, и в данном случае, так же как и при формировании логического понятия, предполагающего развернутый и сложный мыслительный процесс, все осуществляется в языковых формах, но здесь он происходит в пределах одного слова и отталкивается от конкретного лексического значения этого слова, видоизменяющегося по мере того, как в процессе обобщения к нему «подключаются» все новые и новые предметы. То обстоятельство, что в русском языке слово стол первоначально означало любое место, на котором «расстилалась» еда, а затем преимущественно возвышенное место, на которое стави­лась эта еда для большего удобства, обусловило возможность «подключения» к этому слову любого возвы­шенного места (трон, стул и в переносном смысле долж­ность — стольник и даже просто возвышение — стольный град). Таким образом, первоначальное лексическое зна­чение слова стол способствовало протеканию процесса в данном направлении, так же как в последующие этапы своего семантического развития оно направляет обобще­ние по новым направлениям. Со временем был создан специальный вид мебели для еды, и за ним закрепилось название стола. Он — тоже возвышенный предмет, но этот признак начинает все более и более отступать на задний план, и в конце концов происходит смысловой разрыв между словом стол и теми его прочими употреблениями, которые основывались на этом признаке; современное языковое сознание уже не связывает стол и столицу, стольный город и пр. На первый план выступает изначальный признак стола как места еды. Отсюда идет семантическое развитие в сторону обозначения еды, и возникают диетический стол, сытный стол, квартира со столом и т. д. Но стол ныне не только мебель для еды, но и для разных видов занятий; поэтому возникает но<351>вая линия развития: кухонный стол, ломберный стол, письменный стол и далее уже в «переносном» смысле — адресный стол, стол заказов и пр.

Немецкое Tisch — «стол» опиралось на иное первич­ное лексическое значение, поэтому и путь его семантиче­ского развития был иным. В немецкий язык это слово пришло из греческого (diskoV, греч, — «метательный диск») через посредство латинского в форме discus — уже со значением «блюдо», «миска». Древненемецкое tisc сохранило латинское значение, но употреблялось также и в значении «стол». Этому способствовало то обстоятельство, что стол в ту эпоху представлял из себя круглую деревянную дощечку (дискообразной формы), которая на специальной подставке ставилась перед каж­дым евшим и одновременно служила блюдом или мис­кой. Когда позднее установилась особая форма мебели для еды, слово Tisch закрепилось за ней. Это слово не имело того семантического развития, которое позволя­ло русское стол применять по отношению ко всякого ро­да возвышенным предметам. Однако в более позднее время немецкое Tisch в определенной мере повторило семантическое развитие русского стол и стало обозна­чать, с одной стороны, также и еду, а с другой — раз­ные виды столов: Arbeitstisch, EЯtisch, Schreibtisch, Spieltisch и др. Но и современное немецкое Tisch не имеет употреблений вроде адресный стол, стол заказов, которые свойственны русскому слову стол.

Третьим путем шло развитие английского table — «стол». Это слово было заимствовано через французский язык из латинского (tabula), в древнеанглийском оно имело форму tabule, позднее tabele и уже в новоанглийском table. Первоначально это слово сохраняло латин­ское значение и употреблялось для обозначения пласти­нок или табличек из какого-нибудь твердого материала (камня, металла или дерева). Позднее оно обозначало эти же пластинки, но уже с письменами на них. Только в среднеанглийский период это слово стало употреблять­ся и для подставок с плоской деревянной доской сверху, используемых для установки на них всяких предметов, сидения, а также и для еды. Так возникли употребление слова table для обозначения столовой мебели и ряд «переносных» значений — «еда» и «застольная компания» (ср. с одной стороны, a liberal, good table, а с другой — <352> to set the table in a roar). Так же как и в русском и не­мецком языках, table со временем стало обозначать раз­ные виды столов: billiard-table, card-table, dressing-table. Но в отличие от вышеназванных языков в английском это слово, во-первых, сохранило свое первоначальное значение «таблица для письма», а во-вторых, развило его дальше и стало использоваться не только для обозначения таблиц как материалов для письма, но для обозначения того, что написано на них. Отсюда идут та­кие употребления, как the Lord's Tables — «заповеди господа», the Twelve Tables — «двенадцать правил» (римского закона), tables of weights and measures — «таблицы мер и весов» и т. д.

Таким образом, в английском table мы обнаруживаем моменты, общие с русским и немецким словами и от­личные от них.

Различия путей семантического развития слов рус­ского, немецкого и английского языков с тождественным значением «стол» обусловливаются различием структур этих языков. Влияние же структур, разумеется, не ограничивается только тем, что в исходном пункте их лежа­ли разные лексические значения. Это только один (хотя и немаловажный) момент придания понятию «качества структурности», превращающего понятие у данной кате­гории слов в лексическое значение. «Качество структур­ности» понятия, отраженного в лексическом значении, проявляется в данном случае в том, что процесс обоб­щения в слове осуществляется как бы сквозь призму его лексического значения. Но на процесс обобщения, про­ходящий в слове, оказывают влияние и другие языковые факторы, во многом способствующие его зигзагообраз­ному пути. Ведь слово живет в языке неизолированной жизнью. Оно входит в различного рода лексические системы; оно связано с другими словами данного языка разнообразными смысловыми связями, которые могут строиться либо на противопоставлении (антонимические связи), либо на сближении (синонимические связи); оно в разных языках может входить в различные граммати­ческие классы слов, которые также оказывают влияние на связи данного слова с другими⁵⁷. Словом, в структу<353>ре языка оно подвержено многообразным влияниям, и каждая форма подобного рода влияния есть один из путей подчинения развития лексического значения, опирающегося на единый с понятием процесс обобщения, потребностям структуры данного языка. Совокупность этих влияний и приводит к тому, что, по-видимому, нет таких разноязычных слов с одинаковой направленностью на действительность, лексическое значение которых пол­ностью бы совпадало. В данном случае имеются в виду «обычные» слова, не знающие терминологических «зна­чений». У чистых терминов, как раз наоборот, «значе­ния» обычно совпадают во всех языках, в которых они употребляются. Так, термин атом, так же как и das Atom и the atom, и в русском, и в немецком, и в англий­ском языках будет иметь абсолютно одно и то же зна­чение. Это происходит даже тогда, когда употребляются и неодинаковые по форме термины, например, русское бетон (и немецкое Beton) и английское concrete. Все это потому, что, как явствует из всего вышеизложенного, «значением» термина является понятие, а «обычное» слово обладает собственно лексическим значением, в ко­тором понятие переработано в лингвистическое явление таким же образом, как речевой звук перерабатывается в фонему.

Но в путях развития русского, немецкого и англий­ского слов со значением «стол» мы обнаруживаем и об­щие моменты. Все они в конечном счете обозначают определенный вид мебели, хотя и отправлялись от раз­ных смысловых точек. Все они обладают и «переносным» значением «еда». Это определяется культурно-историче­ской общностью, общностью действительности, которая является ведущим фактором в становлении всех языко­вых явлений. Даже и первоначальный выбор отправных смысловых точек в известной мере был обусловлен конк­ретными культурно-историческими факторами: тем, что у русских столом было любое место, на котором «расстилалась» еда, a у германских народов столом служила деревянная дощечка — дискообразная у немцев и подоб­ная табличкам с письменами у англичан. Однако в даль­нейшем культурно-исторические условия всех этих наро­дов значительно сблизились и у них появилось много тождественных предметов с одинаковыми функциями. У всех у них, в частности, есть столы и во всех случаях<354> они используются для еды. Отсюда и та общая им направленность на действительность, которую мы обнару­живаем и у русского стола, и у немецкого Tisch, и у английского table, несмотря на все различие лексических значений этих слов.

Различие лексических значений этих и им подобных слов (или, как еще говорят, национальные особенности лексических значений) в конечном счете обусловливает­ся, таким образом, неодинаковым распределением у них обозначения явлений действительности. В данном случае играет роль даже простой количественный момент. Ког­да, например, цвета спектра в современных индоевропейских языках обозначаются семью словами, а во многих туземных языках Америки только тремя, — ясно, что такие слова будут значительно различаться по своему значению, хотя они и обозначают в своей совокупности одно и то же явление. Но, как правильно отмечает Вандриес, «с точки зрения обозначения, все, что может быть сказано на одном языке, без сомнения, может быть ска­зано и на любом другом... различия будут наблюдаться только в структуре форм и их дополнительных значениях»⁵⁸.

Следовательно, и в данном случае формирования лексических значений слов и их отношений к логическо­му понятию мы опять сталкиваемся с явлением, подобным тому, которое было описано в предыдущем разделе, несмотря на все различие в отношениях участвующих тут величин. Различия в лексических значениях разно­язычных слов сводятся как бы к различиям разных си­стем мер: системы мер различны, но измеряемые ими пространства, высоты и долготы остаются одними и те­ми же. И определим ли мы длину какого-либо предмета в 10 аршин или в 7,1 метра — объективное содержание этого различного способа измерения не изменится для нашего сознания.