Главная страница
Навигация по странице:

  • "Внутренний монолог

  • Это умение думать, как думает персо­наж"

  • - только в таком случае актер добьется подлинно органического существования в предлагаемых обстоятельствах пьесы».

  • «второй план»

  • «второй план — самое органическое, самое натуральное самочувствие».

  • «времена недоразу­мений и логической

  • Кокорин.Вам привет от Станиславского.. Оглавление Стр


    Скачать 0.57 Mb.
    НазваниеОглавление Стр
    АнкорКокорин.Вам привет от Станиславского..doc
    Дата28.12.2017
    Размер0.57 Mb.
    Формат файлаdoc
    Имя файлаКокорин.Вам привет от Станиславского..doc
    ТипДокументы
    #13395
    страница7 из 10
    1   2   3   4   5   6   7   8   9   10

    То, что в области действия назы­вается сквозным действием, то в об­ласти речи мы называем подтек­стом.

    Не надо заучивать эти понятия и определения (это я - новичкам), поста­раемся их понять и почувствовать, по­чувствовать и понять.
    Пойдем от простого к сложному, как рекомендует Станиславский.

    Вот пример, пока простейший - для скорости проникновения в его суть.

    - Ах, какая музейная чистота и по­рядок у вас! - говорит сосед, войдя в вашу квартиру.

    А в вашей квартире полным ходом идет ремонт: ободраны обои, забрыз­ганы известкой валяющиеся на полу газеты, мебель друг на дружке, укры­тая всевозможным тряпьем, одним словом, кавардак и грязь - естествен­ные доказательства квартирного ре­монта, тем более, если вы, в целях экономии, его осуществляете сами своими подручными средствами.

    Так вот, разве сосед не видит этот беспорядок, разве не понимает, чем он вызван? И видит, и понимает. Однако говорит, как вам кажется, невпопад. Почему? За его словами скрывается какой-то иной смысл? Правильно. И ес­ли бы вы, когда сосед произносил свой текст, слушали его внимательно, вы непременно бы услышали интонацию (как был сказан текст), и по ней поня­ли бы, что сосед, допустим, настроен добродушно - он вам сочувствует, или - иронизирует: «ишь, какой грязнуля, неумеха», то есть вы уловили бы под­текст сказанной соседом фразы.

    Я уже говорил, что приведенный пример - упрощенное понимание и ис­пользование подтекста. Заключается он в простейшем «приеме контраста»: говорю, наоборот, для остроты впе­чатления - большого ума не требуется. Таких примеров масса в современных спектаклях, в кинофильмах. Подобные элементарные «контрастные подтек­сты» словесного и физического дейст­вия стали уже расхожими штампами. Ну, допустим: ОНА истерически кричит, что ненавидит ЕГО, готова убить ско­вородкой, замахивается и тут же, без малейшей психологической паузы, без какой-либо оценки своего поступка, бросается ЕМУ на шею и, уже счастли­во улыбаясь, тараторит словесный примитив, но зато как органично: «Я же люблю тебя, дурачок, ох, как я люблю тебя, ты даже не знаешь, как я люблю тебя, любимый, любимый!»

    На самом деле смысл подтекста и его применение - по Станиславскому - гораздо глубже и значительнее.

    В доказательство приведу неболь­шой фрагмент режиссерского анализа из книги Анатолия Васильевича Эфро­са «Профессия: режиссер».

    «В первом акте Астров жалуется, что жизнь его засосала, что он стал чу­даком, что он ничего не хочет, никого не любит. И Войницкий зевает, выходит с сонным, помятым лицом. Весь акт он стонет, что ему тоскливо и скучно.

    Все говорят обо всем впрямую, не прячась, но в чем же подтекст, тот са­мый подтекст, который как будто так важен у Чехова?

    Может быть, все это чушь, и надо впрямую играть и эту зевоту, и эти чу­дачества от тоски...

    Ведь эта скука и эта тоска так оче­видны. Но суть как раз в том, что им не скучно сегодня.

    Ибо - Елена Андреевна!

    Подтекст как раз в том, что Астров и Войницкий сознают: их сегодня страшно волнует что-то!

    Одно дело - болтать о тоске в пус­тую. Другое же дело, когда случится этот приезд, появление женщины, за­пах ее, эта новизна ощущений...

    Они мгновенно ожили, они взвол­нованы, взбудоражены. Этот подъем и есть подтекст, и в этом подтексте - вся драма, ибо ему, подъему, суждено оборваться. И вот тогда возникает тос­ка, только гораздо страшнее преж­ней...»

    А вот пример, как Андрей Михайло­вич Лобанов вскрывает подтекст Се­ребрякова в той же пьесе Чехова «Дядя Ваня».
    - Что такое речь Серебрякова? спрашивает он исполнителя этой роли. Однако неожиданно (а так ли уж не­ожиданно?) задает следующий вопрос, казалось бы, совсем на другую тему:

    -И все же, за что стреляют в Серебря­кова? Ведь не за то, что он бездарен! Если стрелять в бездарность, можно перестрелять много народу. Серебря­ков должен быть в первых актах сыг­ран так, чтобы заслужить себе пулю... Вообще он очень практичный человек. Болезнь у него есть, конечно, но глав­ное - использование болезни в своих интересах.

    Эгоизм, для которого характерно: «я болею, значит, все должны болеть».

    Вот это, лобановское «самооправ­дание» Серебрякова, ставшее опорой всех «выступлений» персонажа по всей пьесе, очень убедительно подтвержда­ет важнейший акцент Станиславского: «То, что в области действия называется сквозным действием, то в области речи мы называем подтекстом».

    Для разрядки. Лобанов даже беспо­коился о «подтексте зрителя», о его «внутреннем монологе»: «Надо чтобы выстрел дяди Вани в Серебрякова был бы для всех облегчением, чтобы зри­тель подумал: «Жаль, что мимо».

    Полагаю, достаточно примеров. Но подводить итоги по подтексту не будем. Как мы уже знаем, все элементы «системы» находятся в постоянном взаимодействии и взаимосвязи. Следо­вательно, в процессе знакомства с дру­гими элементами мы еще не раз встре­тимся и с подтекстом.
    Ближе всех к подтексту - ВНУТРЕННИЙ МОНОЛОГ
    Начнем эту тему шутя. Предлагаю вашему вниманию фрагмент театраль­ного капустника 7О-х годов.

    - На вид такой вы умный, а молчите.

    - Я разговариваю, юный не-

    знакомец.

    - ?

    - Сам с собою.

    -??

    - Люблю поговорить я с ум­ным человеком, как только что заметили вы справедливо.

    - По вашему психофизиче­скому состоянию я понимаю, вы с курса первого, не выше, и внутреннего монолога не каса­лись.

    - О, что я слышу! Он вам знаком? Я тоже жажду знать!

    - За знаньями - к «системе Станиславского», и к Кнебель - мастеру его ученья.

    - О, кто такие? Почему не знаю?

    - Какой позор!

    - Но я хочу...

    - Сомкни уста, наивный, желторотый неуч! Не ровен час, убью тебя при помощи простых физических приспособлений!

    - О, пощадите! Я объяс­нюсь...

    - Довольно, говорливый! Словесное общение с тобой гнетет меня, а мне же по нутру, как творческой натуре, внутри себя охота быть, в себя и ухожу, во внутренний свой монолог, что значит - в думы погружа­юсь…

    Человек всегда думает. Даже тогда, когда он думает, что не думает - отды­хает, спит. Но мозг всегда работает, как утверждают ученые, и когда чело­век спит - мозг не отключается полно­стью.

    Человек - постоянно думающее су­щество. Когда человек думает - он
    мыслит, он мысленно разговаривает сам с собой или мысленно ведет диалог с партнером. Согласны? Тогда и мы за знаньями вновь обратимся к «системе Станиславского» и к Кнебель - мастеру его ученья.

    "Внутренний монолог - это внут­ренняя жизнь «человеческого духа артистороли", - Станиславский верен себе, он упрямо внедряет профес­сиональную терминологию. - Это умение думать, как думает персо­наж", - вот необходимое условие, поз­воляющее актеру владеть и успешно пользоваться внутренним монологом.

    «Только в том случае, - вторит своему учителю Кнебель, - когда у актера на сцене, как у всякого человека в жизни, кроме тех слов, что он произносит, будут возникать слова и мысли, не высказанные вслух (а они не могут не возникать, если человек воспринимает окружаю­щее), - только в таком случае актер добьется подлинно органического существования в предлагаемых обстоятельствах пьесы».

    И вот их советы, Станиславского и Кнебель: не забывать, всегда помнить, что внутренний монолог невозможен без знания артистом природы характера своего пер­сонажа, его мировоззрения, мироощущения, его сверхзадачи и т.д.;

    - всегда связан с процессом об­щения, с процессом оценки происходящего, с сопоставлени­ем своей точки зрения с выска­занными мыслями партнеров;

    - всегда эмоционален, органи­чески связан с психофизическим самочувствием;

    - пособник вживанию в роль, перевоплощению в образ.

    М.О.Кнебель учила «уделять прис­тальное внимание не только тексту внутреннего монолога, но и его пред­лагаемым обстоятельствам», в данном случае - психофизическому самочувст­вию персонажа, и в качестве «подхо­дящего примера» приводила фрагмент эпизода из повести М.Горького «Мать», когда Ниловна обнаруживает, что за ней следят шпики.

    «Попалась?» - спросила она себя. А в следующий миг ответила, вздрагивая: «Может быть, еще нет...»

    И тут же, сделав над собой усилие, строго сказала: «Попалась!»

    Оглядывалась и ничего не видела, а мысли одна за другою искрами вспыхи­вали и гасли в ее мозгу.

    «Оставить чемодан, - уйти?»

    Но более ярко мелькнула другая ис­кра: «Сыновнее слово бросить? В такие руки...» Она прижала к себе чемодан.

    «А - с ним уйти?.. Бежать...»

    Эти мысли казались ей чужими, точно их кто-то извне насильно втыкал в нее. Они ее жгли, ожоги их больно кололи мозг, хлестали по сердцу, как огненные нити... Она погасила все эти хитрые, маленькие, слабые огоньки, повелительно сказав себе: «Стыдись»

    Ей сразу стало лучше, и она совсем окрепла, добавив: «Не позорь сына-то!»

    Безусловно, внутренние монологи, прописанные авторами, вслух произно­симые артистами, помогают читателям, зрителям глубже «проникнуть в психо­физическое состояние персонажей», познать их характеры, понять их поступки.

    Известный своей «тривиальностью» прием «озвучивания» внутреннего моно­лога, используемый в комедиях, воде­вилях, когда персонажи открыто сооб­щают зрителям о своих переживаниях, о дальнейших своих действиях, - на­столько прост и ясен, что не нуждается в «подробном исследовании».

    А вот внутренний монолог «закры­того типа», когда у персонажа-артиста, «кроме тех слов, что он произносит, возникают слова и мысли, не высказанные вслух», - этот монолог является сложнейшим элементом актерской психотехники и потому требует к себе более «проникновен­ного» отношения.

    Но прежде вспомним о приобретен­ных знаниях, скажем скромнее - тот путь, который мы уже проделали, двигаясь в избранном направлении, как от казавшихся нам простых поня­тий «смотреть и видеть», «слушать и слышать», «понимать и чувствовать» мы, последовательно познавая «систе­му», подошли к более высоким катего­риям актерской психотехники - «рисо­вать зрительные образы», «видеть внут­ренним взором». А если еще добавить в этот ряд «волевое усилие, соразмерное целенаправленному действию»? А «виде­ние»? А «подтекст»?

    Я напомнил вам об этих элементах, с которыми мы уже познакомились, конечно же, не без умысла: они сейчас очень нам понадобятся, в том числе и внутреннее психическое действие, направленное внутрь себя, на свое собственное сознание.

    К сожалению, правила нашего об­щения не дают нам возможности под­креплять теорию практикой непос­редственно на сценической площадке. Ио у нас уже возник и прижился, по-моему, неплохой вариант «практического осмысления» пройденного теоре­тического материала на примерах ана­лиза фрагментов известных пьес из­вестными режиссерами.

    Вот и сейчас мы детально разберем - уникальный для нашего случая - мо­нолог героини из третьего акта шек­спировской трагедии «Ромео и Джуль­етта», взяв за основу детальный анализ этого монолога, проведенный Марией Осиповной Кнебель на Высших режис­серских курсах ГИТИСа.

    Для начала, в экспозиции нашего разбора, восстановим в памяти фабулу, предлагаемые обстоятельства, основ­ные крупные события и т.д. по линии Джульетты - до ее знаменитого моноло­га.

    Джульетта впервые встретилась с Ромео на балу в своем доме.

    Джульетта и Ромео - дети враж­дующих друг с другом семейств.

    Джульетта с первого взгляда, пылко и страстно полюбила Ромео.

    Ее чувство к Ромео такое сильное - она первой признается Ромео в своей любви.

    Ее избранник, Ромео, тоже безгра­нично влюблен в нее.

    Но вот Джульетта узнает, что во время ссоры Ромео в бою на шпагах убил ее брата Тибальта.

    Страшное событие для Джульетты: ее возлюбленный - убийца ее родного

    брата!

    Разумеется, Джульетта и раньше по­нимала, какую опасность таит в себе их любовь, их тайные встречи, но сейчас ее охватывает настоящая буря проти­воречивых чувств («Он убил моего бра­та!.. Но я люблю его!»)... И опять побе­ждает любовь.

    Но возникают новые препятствия: ее любимому грозит изгнание из горо­да, а самой Джульетте - назначенная родителями свадьба с Парисом.

    Монах Лоренцо тайно венчает Джульетту и Ромео: они хотят, чтобы сам Бог скрепил их любовь навечно.

    Джульетта остается одна: Ромео, скрываясь от преследования, бежит в Мантую.

    Лоренцо, чтобы не состоялся на­сильственный для Джульетты брак с Парисом, предлагает ей выпить силь­нодействующее снотворное. Домашние примут ее глубокий сон за смерть, и отнесут ее, как заведено традицией, в открытом гробу в фамильный склеп, а монах об этом их плане поставит в из­вестность Ромео, который тут же тайно приедет и увезет Джульетту...

    Еще раз хочу подчеркнуть, какие тяжелейшие испытания обрушиваются на юных героев. Обстоятельства скла­дываются так, что против них абсолютно все, не считая монаха, да и то, если вдуматься, какой чудовищный способ он предложил

    (с «погребением Джульетты»), то можно, пожалуй, и его заподозрить в «общем сговоре» против героев.

    Итак, Джульетта осталась одна. Те­перь все зависит только от нее: сумеет ли она защитить себя и спасти свою любовью. А вы помните, сколько лет Джульетте? Четырнадцать лет... без двух недель!

    И вот, эта сцена: Джульетта должна принять снотворное, чтобы осущест­вился план, предложенный монахом Лоренцо. Какое же сейчас она испы­тывает эмоциональное напряжение, как сильно стучит ее сердце, какой рой противоречивых мыслей вьется в ее голове, какая требуется воля, чтобы не растеряться, принять верное решение.

    Сосредоточимся и мы. Постараемся поставить себя на ее место, проник­нуть в ее подтекст, зажить ее видени­ем, и, главная наша задача в этом уп­ражнении, - «услышать» ее внутренний монолог. Вы готовы к этому, настрои­лись? Тогда «войдем» к ней в комнату... Джульетта берет в руку склянку... испуганно смотрит на нее... и отстав­ляет. Ей становится так страшно, что она готова отказаться от задуманного... Но она понимает: если не выпьет снотворного, то будет обречена на брак с Парисом и на вечную разлуку с Ромео.

    - Где склянка? - она полна решимо­сти принять таинственное зелье, но... ее останавливает внезапно на­хлынувшее сомнение:

    - Что, если не подействует питье? - но следующая мысль ее пугает еще больше. - Тогда я, значит, выйду зав­тра замуж?

    Нет, этому не бывать! Нет, нет!.. Если не подействует снотворное - тогда она сама убьёт себя: лучше смерть, чем ненавистный брак с Парисом. И Джульетта предусмотрительно кладет под подушку кинжал.

    Теперь в ее воображении возникает Ромео, она думает о нем, представляет, как через сорок два часа, когда исте­чет срок действия снотворного, она встретится с ним, и они, наконец-то, после таких страданий, обретут сча­стье!

    Джульетта решительно подносит к губам склянку, и вдруг чудовищная мысль приходит ей в голову: не яд ли дал ей монах, он ведь тайно обвенчал ее с Ромео, не испугался ли он разо­блачения, уж не убить ли он ее заду­мал?..

    Но в памяти возникает образ Лоренцо - доброго, святого человека, не способного на коварство, и Джульетта отгоняет эту мысль - о возможном пре­дательстве монаха, она верит ему, как и прежде, верит, что «все будет так, как сказал монах: я не умру, я только засну».

    И тут же ее воображение рисует другую, более жуткую картину: она ле­жит в гробу, просыпается... и видит вокруг себя скелеты умерших предков, окровавленный труп Тибальта...

    - Что если я не выдержу и сойду с ума?

    Но вновь спасителем является Ро­мео: она видит, как он получает письмо от монаха, как спешит в дорогу - к ней, и Джульетта выпивает снотворное!

    Какой монолог! Какое для актрисы в нем богатство сценического мате­риала! Не зря Мария Осиповна называ­ла его знаменитым. «Знаменитым» - не только по причине, что написан он ав­тором мастерски, но еще и потому, что, сыграв его, тоже мастер­ски, актрисе уже не нужно будет ждать утра, чтобы проснуться знаменитой, она в этот же вечер, здесь же, на сце­не, сразу после монолога, может стать знаменитой.

    Нет, я не забыл о нашем упражне­нии. Я заговорил о достоинстве моно­лога лишь с той целью, чтобы дать вам несколько секунд на передышку: от та­кой мощной сцены (с Джульеттой) и дыхание может перехватить.

    А теперь признайтесь, сумели вы разбередить свою «психофизику», уда­лось ли вам поставить себя в «предла­гаемые обстоятельства» Джульетты, увидеть «внутренним взором» то же, что видела она, не со стороны взирать, как наблюдатель, а жить ее мыслями и чув­ствами, достаточно ли активно было ваше внутреннее, психическое дейст­вие, работало ли «видение»? А «внут­ренний монолог», «подтекст»?

    Вы их «услышали»? У вас возникло ощущение, что вы думаете, как думает персонаж?

    Если так - вам удалось упражнение. Поздравляю! Если нет - не лгите себе, поработайте еще, приложите максимум волевых усилий, но добейтесь своего, преодолейте свои внутренние, психи­ческие препятствия, как это сумела сделать Джульетта. И тогда - в награду - получите, испытаете прекрасное чув­ство удовлетворения, и поймете истин­ный смысл изречения Станиславского: «Я - есмь!»

    Ну, и с хорошим настроением - дальше. А дальше - «второй план», от которого тоже очень зависит творче­ское психофизическое самочувствие.
    ВТОРОЙ ПЛАН
    Приступая к этой теме - очередной высочайшей вершине актерского мас­терства, рекомендую, однако, устре­мить свой взор не ввысь, а внутрь себя и настроиться исключительно на «са­мопрослушивание».

    Предупреждение и просьба: мы опять начнем с простого примера из «обычной жизни», но пусть это вас не расхолаживает. Если кто пропустит этот момент, то, когда мы подойдем к классическим примерам, он может оказаться беспомощным.

    Наверняка вы бывали за городом и не однажды видели, наблюдали грозу. А наблюдали вы предчувствие грозы? Замечали, какое оно оказывает влия­ние на вас, а если вы молоды, на ва­ших родителей? Возникал ли, в таком случае, у вас вопрос: почему перед гро­зой меняется поведение людей? В чем причина? Я имею в виду, конечно, уже не столько атмосферное явление, и не только болезненную реакцию пожилых или больных людей на нее... Не будем гадать, скорее за город.

    Итак, вы приехали с компанией друзей на дачу к родителям. С погодой повезло, выдался денек на славу: ясное небо, доброе теплое солнышко, красивый тихий лес, наполненный приветливым птичьим пеньем - ну, чистая благодать, грозой и не пахнет. Вы резвитесь-беситесь (вполне оправданное

    поведение людей, редко выезжающих на природу), играете в бадминтон, готовите на мангале шашлыки, рассказываете веселые истории, анекдоты - ничто не омрачает вашу загородную радость и прыть.

    Но вот неожиданно вы обращаете внимание, что ваша мать кладет в чашку с шашлычным соусом не ложку, а вилку. Встретившись с вами взгля­дом, мать улыбается виновато, но улыб­ка какая-то натянутая, будто она далась ей через силу. Замечаете определенную странность и в поведении отца: закурил сигарету и вдруг тут же ее загасил, взяв салфетку со стола, вытер лоб, а салфетку почему-то засунул в карман. Увидев, что вы это наблю­даете, отец постарался нагнать на по­бледневшее лицо беспечную ухмылку, подмигнул вам: все, мол, в порядке, и кивнул в сторону ваших друзей - с ни­ми, дескать, тебе надо быть, о них беспокойся.

    Готов шашлык, компания усаживается за стол. Вы обнаружи­ваете, что родителей во дворе нет. Кто-то из ваших друзей бежит в дом - позвать их к столу. Возвращаясь, сообщает, что они смотрят телевизор, велели гулять без них.

    Гуляние продолжается: вино шашлык, вино - песни. Но вам почему-то «не поется», пропал аппетит и вообще... чувствуете какой-то внутренний дискомфорт, что-то внутри точит вас. Что именно - пока не понимаете, и стараетесь это ощущение подавить, пытаетесь снова подключиться к песне, к общему веселью, нагоняете на себя беззаботность - для друзей, но все ваши нарочитые внешние действия только усиливают вашу внутреннюю тяжесть, «внутренний груз».

    И тут ударяет в ваше сознание - «родители!» Вы спешите в дом: чем ближе дом - тем шире шаг, по крыльцу вы уже прыгаете через две ступеньки, вбегаете в комнату родителей...

    Да, телевизор работает, но родите­ли его не смотрят, они лежат на крова­тях; рядом, на полу - пузырьки, таблет­ки, а родители улыбаются вам все той же виноватой улыбкой. Конечно, вы обеспокоены: такими беспомощными своих «стариков» раньше никогда не видели, интересуетесь, что с ними, что случилось? Отец объясняет, что при­чина их внезапного (для вас - внезап­ного) нездоровья - гроза. Вы, естест­венно, не верите - никакой грозы и в намеке нет, тишина. Думаете, что отец «заговаривает вам зубы», лишь бы ус­покоить вас. А он даже советует, чтобы вы поскорее загоняли свою компанию в дом, потому что «вот-вот шарахнет и польет». Тут и в самом деле загромыхало - началась гроза...

    Предчувствую ваше некоторое не­доумение, поэтому сошлюсь на автори­тет Марии Осиповны. Она особо под­черкивала, что «второй план — самое органическое, самое натуральное самочувствие».

    Вот почему мы начали осваивать «второй план» не на отрывках из пьес, а «на природе», на «натурном» примере. Кто-то из вас, усомнившись в целесо­образности моего примера, а может, и его правомерности, вдруг спросит:

    - Так неужели болезнь родите­лей - это и есть второй план? Разве это не предлагаемые обстоятельства?

    - Верно! - обрадуюсь я употребляе­мой вами профессиональной термино­логии, да еще уместно. - Конечно же, сама болезнь - предлагаемые обстоя­тельства. Но самочувствие, вызванное, болезнью, возникшее внутреннее ощущение своего особого психо­физического состояния, мотивирую­щее поступки больного человека, это и есть его второй план. Чтобы стало по­нятнее, обратим внимание на ваш вто­рой план.

    Я продолжаю по тем же правилам игры, которые мы приняли на случай «с грозой».

    После того, как вы обнаружили за­метную странность в поведении роди­телей, разве ваше поведение не изме­нилось? Вы старались поддерживать настроение компании, но вам уже было не до веселья. Вы стали испытывать какую-то внутреннюю тяжесть, «груз». Вы еще не понимали, с чем это связа­но, но вами, вашими действиями уже «руководил» ваш второй план - то внут­реннее, пока еще не осознанное вами, но уже «натурально» существующее, действующее самочувствие, возникшее на основе запавшего в подсознание беспокойства о родителях.

    Сделаем первый вывод: на смену (изменение) второго плана влияет смена (изменение) предлагаемых обстоятельств.

    Скажите, пожалуйста, а какой у вас был второй план до того, пока вы не почувствовали внутреннего диском­форта? Пофантазируйте, «поищите». Но

    если вы его «не обнаружите» - не огор­чайтесь. Депо в том, что второго плана (предыдущего) могло и не быть, или вы могли его не почувствовать, «не услы­шать», не обратить внимания, так как ваше внутреннее состояние не кон­фликтовало с вашими внешними дей­ствиями - «до того». Вот вам еще один вывод: второй план - настолько тон­кое и подвижное «состояние души», что и сам человек не всегда его уло­вит. Скажите, а разве то, что «творится у вас на душе», вы легко выплескивае­те на людях? Не будем сейчас учиты­вать тех, кто живет «нараспашку» - не интересно. И тогда напрашивается еще один вывод: второй план - это чрез­вычайно секретное, внутреннее «ве­домство».

    Еще вопрос по нашему примеру. С того момента, как возникло ощущение «внутреннего груза», вы «случайно» не начали вести разговор сами с собой, внутри себя? Я «намекаю» на внутрен­ний монолог. Уверен, вас стал дони­мать «внутренний голос»: «Что меня уг­нетает, что со мной?» Возникает еще один вывод: второй план вызывает и обусловливает внутренний монолог, потому что они... взаимосвязаны.

    И последний вывод по нашему при­меру - тоже очень важный. В связи с
    тем, что ваш второй план оказал, как мы это знаем, самое непосредственное влияние на изменение вашей линии поведения в компании и с родителями, мы вправе сделать заключение, что второй план также тесно связан с процессом общения.

    А теперь, как обещал, от «люби­тельского» примера - к классическому.

    Антон Павлович Чехов! Один из не­многих драматургов, пьесы которого нельзя поставить и сыграть «по-чеховски», если недооценить, что все они, прежде всего, построены на внут­ренних монологах, на подтексте и вто­ром плане.

    Вспомните Тузенбаха из «Трех сес­тер». Что он делает в первом акте, если взять во внимание лишь внешнюю сто­рону его поведения? Он жарко спорит, пьет, играет на рояле... И если не вскрыть, не познать его второй план, то можно вообразить, каким резоне­ром и гулякой предстанет Тузенбах. А на самом деле, все его «приспособле­ния» (споры, рояль...) - это только внешняя оболочка, за которой он пря­чет свое внутреннее волнение, свое чувство - любовь к Ирине. Он не хочет, чтобы об этом узнали гости, которые пришли к Ирине на ее именины, он бо­ится, не дай Бог, чтобы его чувства были осмеяны, тем более при Ирине. Но все его мысли - только о ней, всей душой он стремится к ней: остаться наедине и признаться ей в своих чувст­вах!

    Вот какой сильный, глубокий вто­рой план Тузенбаха. И заметьте, он не выписан Чеховым «открытым текстом», до него актеру нужно еще «докопать­ся».

    А вот Раневская. Чехов в письмах о постановках «Вишневого сада» выра­жал крайнее неудовлетворение, что Раневскую «подают исключительно по­ложительной персоной, вызывая в зрительном зале сочувствие к ней». Че­хов настойчиво подчеркивал, что в его пьесах «как нет чисто положительных, так нет и определенно отрицательных типов... Социальные условия для всех одинаковые «времена недоразу­мений и логической несообразно­сти». Вот чем объясняются поступки его персонажей, в том числе и Ранев­ской - «логической несообразностью». Проверим эту «закономерность» на по­ступках Раневской.

    Раневская приезжает в «родные места», озабоченная продажей вишне­вого сада, но... не прилагает никаких конкретных усилий к его спасению. Она не понимает (или не хочет пони­мать) хлопочущих вокруг нее людей.

    Почему? Потому что она, не успев приехать из Парижа, снова рвется туда, хоть поначалу и скрывает свои намере­ния, однако мысленно она там, по крайней мере, в пути. Если восполь­зоваться страстным зовом Ирины из «Трех сестер», то у Раневской он звучал бы: «В Париж, в Париж, в Париж!» Там остался ее любовник, который обобрал ее и бросил. Но она... его любит. Чуть не русский вариант: «Сердцу не при­кажешь». Только Раневская, уже много пожившая за границей, и ведет себя соответственно «заграничной штучке». Даже в любви к своему типу парижско­му она признается не столько с болью «россиянки», сколько с «импортной бравадой»: «Это камень на моей шее, я иду с ним на дно, но я люблю этот ка­мень и жить без него не могу». Заметь­те, ее любовь к вору и побирушке, что уже само по себе отдает игривой эк­зальтацией, давно осталась в прошлом. В настоящем же - лишь тень от нее, призрак, но (опять «несообраз-ность»!) эта призрачная любовь настолько все­поглощающе захватила ее, что она по­теряла реальное ощущение времени. Вот где «зарыт клад» второго плана роли Раневской, вот чем объясняется ее «душевная усталость», равнодушие к судьбе родных и близких, к судьбе вишневого сада. А как горько и тяжко

    от такой Раневской ее родным и близ­ким, не умеющим лукавить, все еще ве­рящим простым открытым словам, не подвергающим сомнению правду чувств! А как они переживают, гладя на плачущую Раневскую! И даже не замечают, что ее слезы почему-то очень быстро высыхают. Ах, эта «не­сообразность»!

    И вот вполне закономерный финал: в городе уже идут торги - продается вишневый сад, а здесь, в имении, Ра­невская дает бал - вино, музыка, танцы! Пир во время чумы, да и только! Вот уж действительно - страшная несооб­разность! А что кроется под ней в че­ховской пьесе? Какие там спрятаны чувства, мысли, «духовный багаж»?! Как важно познать этот, так называе­мый второй план, чтобы проникнуть в глубину авторского замысла, пойти точно по его следу, рядом, вместе с ним!..

    Ну, а заключительное слово по дан­ной теме предоставим М.О.Кнебель:

    «Хорошо разработанный «второй план», нафантазированный, «увиден­ный» актером внутренний мир героя наполняет глубоким содержанием всю роль, помогает в процессе общения, предохраняет актера от штампа. Про­цесс накопления «внутреннего груза» должен начинаться с самого начала работы над ролью. В этом процессе познания внутреннего мира героя сыграет значительную роль и наблюдательность исполнителя, и глу­бокое проникновение в драматурги­ческий замысел автора».
    1   2   3   4   5   6   7   8   9   10


    написать администратору сайта