Кокорин.Вам привет от Станиславского.. Оглавление Стр
 Скачать 0.57 Mb.
|
ОТ АВТОРА В жизни каждого творческого человека неизбежно наступает такой период, когда он наиболее активно и полноценно может проявить себя уже не в коллективной гуще - не на сценической или съёмочной площадке, не в аудитории учебного заведения, а, уединившись дома, за письменным столом, один на один с самим собой. Это, значит, пришла пора уступить дорогу молодым, вперёд идущим и обгоняющим тебя. И постараться помочь им. Разумеется, не мемуарами: подобная литература в большей степени служит удовлетворению авторских амбиций, тщеславию. У меня другая цель. Когда я сам ещё учился, мне очень повезло на замечательных педагогов. Это прежде всего Мария Осиповна Кнебель, которой в свою очередь посчастливилось учиться и работать у самого Станиславского. Позднее, уже на Высших режиссёрских курсах ГИТИСа, появился второй мой педагог - тоже редкого дарования - Андрей Александрович Гончаров, воспитанник Андрея Михайловича Лобанова, ярого приверженца «системы». Вот такой мощный тандем таких прекрасных режиссёров и педагогов Кнебель и Гончаров - очень разных по характеру, по единых в понимании учения Станиславского, преданности ему! Как они умели завораживать и увлекать своей неподражаемой, удивительной влюблённостью в искусство, неуёмной щедростью тратить себя! А это для них - обычное состояние, способ жизни! Естественно, всё это оказало огромное влияние на мою учёбу, на режиссёрскую работу в театре и в кино, на преподавательскую работу. Сегодня, подводя итоги своей творческой деятельности, я хочу поделиться не столько личным опытом, сколько накопившимися наблюдениями, связанными с практическим применением учения Станиславского. Мария Осиповна мечтала, очень хотела изложить метод действенного анализа, основные элементы «системы Станиславского» в их естественной связи и последовательности как единую программу для удобства ее профессионального применения в работе и учебном процессе. Мария Осиповна, к сожалению, не успела осуществить свою мечту. Теперь - это моя мечта. (Я не равняю себя со своим учителем. Я хочу равняться на него). Кому, как я считаю, может помочь, пригодиться моя работа: абитуриентам, желающим стать артистами, режиссёрами; студентам, обучающимся этим избранным ими профессиям; преподавателям творческих ВУЗов; молодым режиссёрам и артистам театра и кино. Каждый год по весне, несмотря ни на какие политические и экономические катаклизмы в нашей стране, к заветным дверям ВГИКа и театральных учебных заведений устремляются тысячи юношей и девушек. Хочу помочь им, хочу, чтобы они лучше представили себе и поняли, что будоражащие их воображение творческие профессии действительно прекрасные, но и каторжные! Если кто-нибудь из них, после знакомства с моей работой, осознав перспективу предстоящего пути, торопливо пройдёт стороной заветные двери, а кто-то более решительно их откроет, я буду этому рад. Тем, кто успешно миновал конкурсные экзамены и уже в качестве студентов приступил к занятиям, уже начал постигать премудрости мастерства избранных ими профессий, моя работа, надеюсь, окажет существенную помощь. Что касается молодых режиссёров и артистов, тех, кому ещё «покой лишь только снится», кто уже на собственном опыте убедился, как необходима новизна знаний в поиске решений и реализации творческих находок, задумок, - этим, истинно творческим людям, хотелось бы пожелать... оглянуться. При этом совсем не обязательно останавливаться. Но оглянуться на свой пройденный путь - всегда полезно: не растерял ли хорошее, не наделал ли ненужных зигзагов, и даже проверить себя - не сбился ли с верного пути. Если моя работа убедит молодых людей в необходимости проделать такой «самоанализ», и он им реально поможет, я буду рад не только за них, но и за себя, за свою работу. По поводу преподавателей творческих ВУЗов - у меня, говоря без утайки, есть сомнения, что они с непосредственным интересом отнесутся к моей работе: уж очень много среди них «законченных мастеров», опирающихся в учебном процессе только на свой собственный режиссерский или актерский опыт, а то и вовсе лишь на то, что «подглядели» у других. Факт уже сам по себе досадный, но, к сожалению, «в реальной действительности имеющий место». Есть среди нашего брата (сестриц тоже не мало) и «толмачи», и «твердолобики» (студенческий сленг - еще вполне приличный), которые, как известно, не любопытны и не любознательны в работе, но любят зарабатывать почести. Они не хотят и не умеют учить. У них даже есть широко рекламируемый вердикт, «философски оправдывающий» их педагогическую беспомощность, который они - с легким кокетством, но с увесистой многозначительностью - декларируют на первом же занятии: «Уважаемые студенты (или: дорогие мои!), я вас учить не буду! Этому... научить нельзя! Учиться вы будете... сами!» Бот так, не больше - не меньше. Они бы и П.Н.Толстого, не задумываясь, опровергли, знай, что он по этому поводу сказал: «И воспитание и образование нераздельны. Нельзя воспитывать, не передавая знаний, всякое же знание действует воспитательно». Стало быть, «дорогие мои», учить и воспитывать можно и нужно. Да и поучиться самим - тоже не помешает. У своих же студентов. Уверяю, есть чему! А теперь вернемся к основной нашей теме. Но сперва вопрос - наивный, однако уместный: зачем была создана таблица умножения? Знамо дело, чтобы люди считали быстро и одинаково правильно. А зачем Менделеев «придумал» свою таблицу? Известно, чтобы химики-физики безошибочно понимали друг друга. Никто не отрицает значение этих таблиц, никто не пренебрегает ими. Их изучают, успешно применяют. Вы, конечно, уже догадались, к чему я веду. Бот и наш Станиславский, как Менделеев для науки, открыл для искусства свою (нашу!) «таблицу» - СИСТЕМУ ОБ ОРГАНИЧЕСКИХ ЗАКОНАХ ТВОРЧЕСТВА. Органических, природных! То есть эти законы есть, всегда были, только их надо было «заметить», «открыть». И систематизировать! Чтобы удобнее было применять их, чтобы мы «одинаково правильно» понимали их! Так разве допустимо, чтобы педагоги, режиссеры, актеры, пользуясь одной «системой взаимопонимания», по-разному трактовали ее элементы, искажая тем самым их суть и предназначение? Сколько раз мне доводилось сталкиваться с подобными явлениями, когда совершенно иной смысл придавался «сверхзадаче», «подтексту», «второму плану», «исходному событию» и т.п. А когда преподаватель по актерскому мастерству или режиссер в «этюдном периоде» работы над спектаклем говорят: «Давайте порепетируем вчерашний этюд» - куда это годится? Выходит, они даже не знают, что этюд - это когда «первый и единственный раз входят в реку», а второй раз и далее - это уже не этюд, это уже сцена (на основе этюда) и репетируют уже сцену (такую-то). Нельзя, по невежеству или ради щегольства фальшивой эрудицией, ссылаться на «систему», тем самым компрометируя ее. Только профессиональное знание «системы» позволит пользоваться ею грамотно, что облегчит наш труд, качественно улучшит его результат - и на театральных подмостках, и на съемочных площадках, и в учебных аудиториях. Это и есть моя цель - помочь тем, кто хочет учиться и работать по «системе Станиславского». ЧАСТЬ ПЕРВАЯ ВСТУПЛЕНИЕ Петербург начала XX века. Город холодный, чопорный, надменный, считавший себя законодателем театральной моды - как же, северная столица! И вот в Петербург приезжает на гастроли Московский Художественный театр. Константин Сергеевич Станиславский, Владимир Иванович Немирович-Данченко, все актеры ужасно волнуются: как примет северная столица их спектакли, поставленные в «совершенно новой манере»?.. Но, оказалось, боялись москвичи напрасно гастроли прошли триумфально! Театральная общественность, вся петербургская элита в знак признательности устраивают для мхатовцев грандиозный торжественный вечер, о котором Станиславский и его соратники, даже спустя много лет, будут вспоминать и рассказывать «в настоящем времени», будто это радостное событие в их жизни происходит сегодня, сейчас. ... Слово берет известный юрист и оратор А.Ф.Кони. Он принимает позу строгого прокурора и, придав соответствующее выражение своему лицу, произносит сухим, официальным тоном, обращаясь к Станиславскому и Немировичу-Данченко: - Подсудимые, встаньте! Станиславский и Немирович-Данченко послушно поднимаются с места. - Господа присяжные, - начинает свою речь Кони, - перед вами два преступника, совершившие жестокое дело. Они, с заранее обдуманным намерением, зверски убили всеми любимую, хорошо нам всем знакомую, почтенную, престарелую... (после некоторой комической паузы) рутину. (И снова серьезным тоном прокурора) Убийцы безжалостно сорвали с нее пышный наряд. Они выломали четвертую стену и показали толпе интимную жизнь людей; они беспощадно уничтожили театральную ложь и заменили ее правдой!.. В заключение Кони обращается ко всем присутствующим: - Прошу вас применить к обвиняемым высшую меру наказания, то есть навсегда заключить их... в наши любящие сердца! Мхатовцы счастливы! Это уже их вторая победа! Первая - была в Москве, дома. Можно представить, какой прилив творческих сил испытал Станиславский, какую уверенность он обрел, как действительно радовался признанию «новой манеры» мхатовцев. А ведь в то время он только-только начинал разрабатывать свой «метод», свою «систему» - и такой успех! На Высших режиссерских курсах ГИТИСа, которые вела М.О.Кнебель в 7О-х годах, в качестве учеников были и только начинающие, и уже вполне состоявшиеся, довольно маститые режиссеры. Когда кто-нибудь из них демонстрировал на занятиях «вполне пристойное понимание «системы», Мария Осиповна, совершенно по-детски этому радуясь, с подчеркнутым уважением сообщала счастливчику: «Вам привет от Станиславского!» Передавала она привет от Станиславского и тем, кто поначалу был не в ладах с его учением и порой проявлял к нему очень даже скептическое отношение, и тогда ее «приветствие» от Станиславского звучало иначе - нет, не осуждающе, а с какой-то интригующей хитринкой, будто Станиславский приглашал этого «скептика» к себе в гости... на персональное занятие. Будем считать, что приветствие Станиславского - в том или ином его значении - было адресовано всем нам. Знакомство с «системой», с методом действенного анализа начнем с их обоснования, с главных принципов учения Станиславского. главные принципы «системы станиславского» жизненной правды (основа основ всей «системы»). Искусство должно быть правдиво и, следовательно, понятно. Принцип идейной активности (учение о сверхзадаче художника). Не путать с идеей. Если, например, идея пьесы заключается в утверждении неизбежности победы нового над старым, то сверхзадача художника - это его личное стремление и личный вклад и борьбу за эту идею. Нельзя ограничиваться и лишь идейностью творчества, как таковою. Принцип активности и действия (основа метода действенного анализа, на котором стоит вся практическая часть «системы»). Не ждать, когда появится чувство, нужно действовать, и верное действие вызовет верное чувство. Принцип органичности творчества актера. Разбудить естественную человеческую природу актера для органического творчества в соответствии со сверхзадачей. Идти в работе над ролью от себя, стать другим, оставаясь самим собой - «Я есмь». Принцип творческого перевоплощения (конечный этап творческого процесса в актерском искусстве - создание образа). «Где нет художественных образов, там нет и искусства». На этих главных принципах и будет основано наше знакомство с «системой», с методом действенного анализа. Вот как сам Станиславский определял, что такое «система»: «Система Станиславского — это практическое учение об органических, природных законах творчества». Вероятно, сразу следует выяснить, почему Станиславский слово «система» взял в кавычки. Может, не хотел придавать своему открытию сугубо «научного статуса»? От его учеников мы знаем, что их Учитель был аскетически скромен, и «систему» вовсе не считал «своей», тем более «научным изобретением», хотя доподлинно известно, как он скрупулезно изучал труды Павлова, Сеченова, и каким научным базисом они послужили всей «системе». Вспомнить хотя бы, что искомая Станиславским тайна познания «творческого самопогружения» и «внутреннего сосредоточения» была найдена им как раз у Павлова, в его работах «об исследовательском рефлексе» - умении развить в себе «внутреннее торможение», что позволяло бы сконцентрировать внимание на особо важном, не отвлекаться по мелочам. Этот рефлекс был противопоставлен Павловым всем другим, обычным, «бытовым» рефлексам, как «видам реакции на любые раздражители по пустякам». Этот «замечательный рефлекс» (исследовательский) Станиславский и взял на вооружение, поняв его огромное значение для людей творческих профессий; на его основе и был им разработан известный "Малый круг внимания» - прием направленной концентрации мыслей и глубочайшей сосредоточенности. Объяснение же появлению кавычек системы» мы найдем у самого Станиславского: «То, чему мы учимся, - говорил он ученикам, - принято называть "системой Станиславского». Это неправильно. Вся сила этого метода в том, что его никто не придумывал, никто не изобретал. Система принадлежит самой нашей органической природе - как духовной, так и физической. Законы искусства основаны на законах природы». И еще следует обязательно отметить, что на основании научных трудов Сеченова было сделано Станиславским «решающее открытие»: «Органические, природные законы творчества подвластны сознательному освоению. Творческий процесс может и должен быть управляем». Когда в разделе «от автора» я сравнивал «систему» с таблицей умножения, то, конечно же, под «общностью» их значения подразумевал лишь «единство предназначения»: способствовать ускоренному взаимопониманию и уж ни в коем случае - «не поверять алгеброй гармонию». По этому поводу еще раз напомню. Станиславский неоднократно подчеркивал, настаивал, чтобы «система» не воспринималась, как «наукообразное предписание», как некий "застывший манускрипт». Автор «системы» боялся «дилетантов от искусства», которым не доступны боль и радость творцов «трепетных профессий». Он хотел, чтобы «система» жила и развивалась, поэтому и не считал ее законченной, «остановившейся». Он верил, что у «системы» есть и должна быть перспектива развития, совершенствования. Беспокойство Станиславского о судьбе своего учения, как мы видим с позиций наших дней, было не напрасно: так много нынче выплеснула «демократическая волна» на берег искусства демагогов, высокопарно отмахивающихся от Станиславского, или, прикрывшихся его именем, беззастенчиво извращающих его учение. Но этой темы коснемся более предметно, когда это будет более уместно. Итак, законы творчества не изобретены, а взяты из «природы человеческих отношений, чувств» и систематизированы, то есть организованы в систему — для удобства пользования этими законами. Еще раз вчитаемся и вдумаемся в смысл определения: «Система Станиславского» - это практическое учение об органических, природных законах творчества». В чем же заключается суть практического учения? Ответ у Станиславского: «Через сознательную технику — подсознательное творчество актерской органической природы» Кто-нибудь из новичков заметит: так что же, это учение касается только артистов? И ошибется. Дело в том, что Станиславский, прежде чем пришел к окончательным выводам, искал закономерности творчества именно в работе с артистами. Это поле деятельности было ему наиболее близким: он ведь до того, как стал режиссером и законодателем в театральном искусстве, работал, и не безуспешно, актером. А в дальнейшем, когда уже «весь ушел» в режиссуру и педагогику, лет через двадцать пять мучительных и радостных поисков, он и «сделал открытие», что у него в работе сложился совершенно определенный прием, метод - полезный и необходимый не только артистам, но и режиссерам, всем, сфера деятельности которых искусство. МЕТОД ДЕЙСТВЕННОГО АНАЛИЗА Метод - это прием, способ (работы, обучения, воспитания). Действенный анализ (по Станиславскому) условно подразделяется на анализ действия и анализ действием. Эти два способа «аналитической» работы в сценическом искусстве и являются основными этапами действенного анализа. Теперь поставим их в своей очередности и уясним их предназначение, чтобы они лучше запомнились в своей последовательности и своим содержанием. ДВА ОСНОВНЫХ ЭТАПА РАБОТЫ МЕТОДОМ ДЕЙСТВЕННОГО АНАЛИЗА: 1. Анализ действия - «Застольный период»: - «разведка умом» (начинать не с режиссерской постановки спектакля, фильма, не с актерской игры, а с изучения литературного, авторского материала). - «роман жизни» (пересказ артистами литературного материала по линии действий своих персонажей, но «через себя», от своего имени, приближая тем самым материал к себе, себя - к материалу). 2. Анализ действием - «Этюдный метод» (практическое освоение «застольного периода»: работа на площадке, «на ногах»). Сразу нужно «намотать на ус»: отдавать предпочтение какому-либо этапу действенного анализа не следует - оба равноценны своей значимостью, гармоничным взаимодополнением. А вот начинать надо обязательно с первого этапа - со знакомства с литературным материалом, ибо пренебрежительное отношение к нему, как правило, предопределяет неудачу, и наоборот -уважительное отношение к этому этапу действенного анализа, умелое применение его в работе, вполне может гарантировать успех. Приведу пример поверхностного отношения к изучению произведения автора и его эпохи. Вы, конечно, помните, какой гимн Терпсихоре поет Александр Сергеевич Пушкин в первой главе «Евгения Онегина». Не откажем себе в удовольствии еще раз им насладиться. Кроме того, как вы знаете, я привожу этот пример не только ради «услады». Театр уж полон, ложи блещут. Партер и кресла - все кипит; В райке нетерпеливо плещут, И, взвившись, занавес шумит. Блистательна, полувоздушна, Смычку волшебному послушна, Толпою нимф окружена, Стоит Истомина; она, Одной ногой касаясь пола. Другою медленно кружит, И вдруг прыжок, и вдруг летит. Летит, как пух от уст Эола; То стан совьет, то разовьет. И быстрой ножкой ножку бьет. Каков слог, каков стиль, какой полет восторга, вдохновенья! Какую волшебную атмосферу театрального «действа» создает Пушкин! И тут появляется «разрушитель» этой божественной атмосферы, красоты: ... Онегин входит, Идет меж кресел по ногам Двойной лорнет скосясь наводит На ложи незнакомых дам; Все ярусы окинул взором, Все видел: лицами, убором Ужасно не доволен он; С мужчинами со всех сторон Раскланялся, потом на сцену В большом рассеянье взглянул, Отворотился - и зевнул, И молвил: «Всех пора на смену; Балеты долго я терпел, Но и Дидло мне надоел». Вы только подумайте, что пушкинский Онегин вытворяет! Мало того, что он вошел в зрительный зал во время представления, так он еще «идет меж кресел по ногам», глядит «на ложи незнакомых дам», приветствует поклонами знакомых, при этом зевает и осуждает вслух - и публику, и балет, и Дидло. Согласитесь, Пушкин словно подсказывает вопрос, который должен возникнуть у нас: а, собственно, зачем Онегину театр, с какой стати он сюда явился? Я слушал главы из «Евгения Онегина» в исполнении двух «солидных» чтецов. Но... один из них трактовал Онегина (из вышеприведенной сцены) как случайно, впервые в жизни попавшего в театр человека, как провинциала, не знающего правил приличия. Чтеца не смущало, или он забывал, что герой Пушкина, как знаток театра, хорошо ориентируется в зале, что раскланивается с известными ему лицами, что даже знаком с Дидло. Этот чтец, в некотором смысле, сочувствовал, буквально сострадал «своему» Онегину. Другой чтец «подавал» Онегина эдаким, как сегодня бы сказал молоденький «прикольный» журналист, - ну очень нахальным, «отморозком», «новорусским толстосумом с растопыренными пальцами в перстнях», ввалившегося в театр, как на «тусовку» - для демонстрации своего «крутого имиджа». Причем, оба чтеца старательно подкрепляли свою личную трактовку Онегина всеми средствами внешней выразительности - жестами, мимикой, интонацией, тем самым как бы лишая нас возможности представить себе Онегина иным человеком. Но, если бы эти чтецы предварительно и усердно изучили «предлагаемые обстоятельства» произведения, «эпоху автора», и, в результате, узнали бы, что у «театральных меломанов» той поры считалось модным, особым шиком приезжать в театр с опозданием, входить, усаживаться и шуметь во время представления, - уверен, их «трактовки» появления Онегина в театре не были бы столь «упрощенными». И тогда бы эта «опасная мода», этот «дурной шик», прописанные Пушкиным так тщательно (и умышленно), прозвучали более «солидно и угрожающе», более соответствуя авторскому замыслу. Надеюсь, вы заметили, я только что упомянул «предлагаемые обстоятельства». Это первая ступень действенного анализа. ПРЕДЛАГАЕМЫЕ ОБСТОЯТЕЛЬСТВА Само понятие предлагаемые обстоятельства ввел Станиславский, позаимствовав его основу ... у Пушкина: «Истина страстей, правдоподобие чувствований в предполагаемых обстоятельствах - вот чего требует наш ум от драматического писателя». Да, действительно, писатель предполагает обстоятельства, когда их «придумывает» и, уже опираясь на них, выстраивает сюжет своего произведения. Но режиссеры и актеры, приступая к работе над литературным материалом, уже не ломают голову над поиском «обстоятельств»: они уже «в готовом виде» предложены автором, его произведением, - потому и являются для режиссеров и актеров предлагаемыми. Вот какое важное, «всеобъемлющее» значение придает Станиславский предлагаемым обстоятельствам: «Это фабула пьесы, ее факты, события, эпоха, время и место действия, условия жизни, наше актерское и режиссерское понимание пьесы, добавленные к ней от себя мизансцены, постановка, декорации и костюмы художника, бутафория, освещение, шумы и звуки и прочее, что предлагается актерам принять во внимание при их творчестве». Сразу заметим: то, что «предлагается актерам принять во внимание», еще в большей степени и в первую очередь касается режиссеров, так как они первыми «открывают» авторское произведение и первыми «вскрывают» его предлагаемые обстоятельства. Здесь же, к слову, приведу уточнение Станиславского: «Главное в предлагаемых обстоятельствах это то, что связано с изучением пьесы и эпохи. Познав взаимоотношения героев, среду и эпоху, мы можем вообразить и их прошлое и будущее, что имеет огромное значение для более глубокого воссоздания замысла автора». Сделаем предварительные выводы. Значит, прежде чем приступать к постановке спектакля, фильма, нужно последовательно и детально проанализировать литературный материал, изучить эпоху автора, как можно больше узнать о самом авторе: что он любил и отстаивал, с чем был не согласен, конфликтовал; постараться также понять, почему он писал именно об этом, именно так. Естественно, в том случае, когда автор наш современник, проблема с изучением эпохи автора решается проще, легче: мы с ним живем в одно время и знаем предлагаемые обстоятельства не понаслышке. И все-таки, если есть возможность приблизиться к автору, привлечь его к совместной работе, - это безусловно пойдет делу только на пользу. «Общение» с классиками намного труднее. Чем раньше нас жили они, одну из завес над тайной самопознания: «Я убежден, что в человеке вложена бесконечная не только моральная, но даже физическая бесконечная сила, но вместе с тем на эту силу положен ужасный тормоз - любовь к себе, или скорее память о себе, которая производит бессилие. Но как только человек вырвется из этого тормоза, он получает всемогущество... Всемогущество есть бессознательность, бессилие - память о себе... Но вся жизнь людей проходит в искании этого забвения». Вчитайтесь еще раз, вдумайтесь, вам не кажется, что Толстой словно убеждает кого-то, внушает кому-то: не думай о себе и станешь свободным. Не себя ли он убеждает, не себе ли внушает? А быть свободным - от кого, от чего? А о какой свободе он говорил, «уходя из дома», уходя из жизни? Какая же нужна глубина «проникновения в Толстого», чтобы почувствовать и понять его, прежде чем обратиться к постановкам его произведений?! А попробуй-ка «сходу» понять современника Толстого - Чехова. Помните финал «Вишневого сада»? Запирают снаружи двери, заколачивают ставни - уезжают хозяева дома, забыв о Фирсе, старом, больном человеке. Да, забыт, заколочен в доме живой человек! Какой страшный по жизни и мощный по драматургии вариант «живого трупа»! Вы только подумайте, что делает Чехов - он всего лишь одним поступком действующих лиц перечеркивает (разоблачает) все их «высокоидейные» рассусоливания о красоте и гармонии природы и человеческих чувств! И они сразу становятся нам намного понятнее, потому что мгновенно «переселились» в наше время - мы их знаем. Такие люди очень внимательны к себе, к своим вещам; они перед отъездом поштучно пересчитают свой багаж, потом нежно погладят засохший в вазе цветок, трогательно попрощаются с любимым шкафом, как с «одухотворенным существом», непременно пустят «близкую» слезу, совсем уже на выходе не забудут посмотреться в зеркало, но, при этом, они почему-то забудут... о живом человеке. Почему? А в «Трех сестрах» что делает мещаночка Наталья - и со своим муженьком, и с его сестрами? Почему умные люди пасуют перед мещанством, так униженно бездействуют? Действительно, почему? Так сильны мещане? Так безвольны интеллигенты? Почему Чехов сострадает «безвольным умным людям»? Не для них ли он прописывал: давить из себя раба по каплям? Значит, доктор знал лекарство от рабства? Почему же тогда он сам всю свою жизнь, прежде всего личную, «просуществовал в качестве раба»? Почему не ушел от Книппер? Он ведь любил другую женщину! Или он уже тогда знал, что рабство - неизлечимая болезнь? И потому не стал себя обманывать, чтобы не жить иллюзией? А может, всему виной его тяжелая болезнь? О чем он думал, когда умирал от чахотки? О театре, о Книппер, или о Лике - той женщине, которую любил до последней черты своей жизни? Не сожалел ли он, что не совершил «решающего поступка», что так же, как и многие его безвольные герои, был не свободен в своем выборе, жил, стесненный «футляром житейских условностей» и лишь обреченно и устало твердил: «надо дело делать, дело делать!» Нет, никак не укладывается в сознании такой Чехов - безвольный и бездействующий. Разумеется, мы знаем: автор «все пропускает через себя». Но это вовсе не значит, что он утверждает тот «способ жизни», который описывает в своих произведениях, и что оправдывает все, любые поступки своих персонажей. Б таком случае он сочувствовал бы не только «мечтательно ноющей интеллигенции», но и «вездесущей мелюзге, рвущейся к чинами и деньгам, к сытой и праздной жизни». Но мы же знаем, как Чехов «песочил» эту мелюзгу, как выставлял ее «не в лучшем свете», чтобы обнажить ее сущность, чтобы общество поняло, какую опасность для него представляет эта «живучая и плодовитая мелюзга». А как Чехов страдал оттого, что в России были «уродливые условия жизни»: «Нигде так не давит авторитет, как у нас, русских, приниженных вековым рабством, боящихся свободы... Мы переутомились от раболепства и лицемерия». (Из записной книжки А.П.Чехова). А вот из рассказа «Крыжовник»: «Вы взгляните на эту жизнь: наглость и праздность сильных, невежество и скотоподобие слабых, кругом бедность невозможная, теснота, вырождение, пьянство, лицемерие, вранье!» Ну, как вам это понравится, каково?! Это ведь даже при «нынешних свободах» и то тянет на «острое впечатление», на соответствующую «реакцию общественного мнения». Бот это Чехов - какая силища! А если еще припомнить, как он «потаенно», но страстно мечтал о "крыльях свободы»: «Свобода, свобода! Даже слабая надежда на ее возможность дает душе крылья, не правда ли?» А если к этому «прибавить» М.Горького, его искреннее, темпераментное признание Чехову: «Вы, кажется, первый свободный и ничему не поклоняющийся человек, которого я видел!» Узнав о таких фактах из жизни Чехова, испытываешь неловкость за «ноющего интеллигентика», который, как казалось, трусливо подглядывал за действительностью из-за оконной занавески. Нет, из подобного укрытия невозможно познать жизнь во всей ее полноте, населить свои произведения живыми персонажами, которых у Чехова только в рассказах и повестях, как подсчитали искусствоведы, около восьми тысяч! Бытует мнение, что Чехов объективно ровно относился ко всем персонажем. Не согласен. Конечно, с «технической» точки зрения писатель обязан одинаково ровно, на профессиональном уровне «прописать» всех своих действующих лиц. Но что касается отношения к ним... Возьмем Иванова. Он ведь у Чехова в первом варианте - Иванов (ударение на последнем слоге) Иван Иванович, оч-чень усредненный собирательный тип из известного на Руси «триптиха»: Иванов-Петров-Сидоров. И вдруг Чехов резко выделяет его из нарицательного собратства, символизирующего людскую бесшабашность, безделье, покорное исполнение «усредненного существования». Теперь, в новом варианте, он - Иванов Николай Алексеевич! НоЧехов меняет не только анкетные данные героя, меняет и его «систему координат», его мировоззрение, он уже не может и не хочет жить беспечно, его раздражает прозябание и бестолковая трата жизни среди обывателей. Иванов мучительно ищет выход из сложившегося положения. Но где он, выход, в чем? Впереди - «бездорожье», неизвестность. Назад повернуть - стена, тупик. Остаться в кольце, что стиснуло его, - легче с ума сойти. Он и так уже предал многие свои принципы. И кем стал, в кого превратился?.. Оказывается: «не то в Гамлета, не то в Манфреда!..» Кто бы мог такое предвидеть? Чехов. Непредсказуемый Чехов! Вон на какую высоту поднимает он своего героя, как возносит его над обывателями, живущими в покорности, по инерции! Выходит, и ему, Николаю Алексеевичу Иванову, тоже, как Гамлету и Манфреду, свойственна «трагическая растерянность», когда «распадается связь времен», когда человек понимает, что в этом обществе жить он не может, что это общество изменить, переделать невозможно, что из замкнутого круга выхода нет - только уход! И чеховский герой уходит из жизни, убивая себя, -стреляется... Есть основания полагать, что сам Чехов расценивал этот поступок своего героя, как мужественного, волевого человека, сумевшего в конце концов победить в себе «раба». Так и напрашивается «подозрение», что Чехов наделил Иванова той решимостью, на которую сам в своей личной жизни был не способен. Я, конечно же, не имею в виду лобовую ассоциацию - почему Чехов не ушел от Книппер к любящей его женщине и, тем более, ни в коем случае не намекаю на «самоуход». Я лишь еще раз хочу подчеркнуть, как много самого автора в его произведениях, что и должно нас прежде всего интересовать, работая над предлагаемыми обстоятельствами литературного материала. Чем больше мы узнаем об авторе, тем точнее определим его сверхзадачу, тем успешнее проведем «разведку умом» по авторскому произведению. О сверхзадаче - немного ниже, позднее. А сейчас продолжим поэтапное освоение действенного анализа. Итак, предположим, вы достаточно серьезно, продуктивно познакомились с автором и с содержанием его произведения. Какие последующие ваши действия в разделе «разведка умом», что еще можете «разведать», работая пока за столом, в «застольном периоде». Прежде всего, нужно определить тему, идею произведении, его фабульный «стержень», сюжетную «конструкцию». Однако, чтобы при этом не допустить грубых ошибок, еле/густ тщательно проанализировать поступки персонажей, определить их характеры, выяснить их интересы - двигатели их действий, понять, чего они хотят, чего добиваются, что и кто мешает им в достижении своей цели и т.п. Но не будем пока далеко забегать вперед. Остановим свое внимание на более насущном для данного момента - на следующих понятиях. |