Оскар Уайльд Портрет Дориана Грея сборник

• Название: Оскар Уайльд Портрет Дориана Грея сборник
• Дата: 24.03.2022
• Размер: 2.4 Mb.
• Имя файла: 404792.pdf
• Тип: Сборник; #413614
• страница: 30 из 37

Кичливая Ракета Наступило время бракосочетания сына Короля. Долго он ожидал приезда своей невесты, и вот теперь она приехала. Время было зимнее.
Невеста – русская Принцесса – подъехала ко дворцу в санках, запряженных оленями. Санки имели форму золотого лебедя. Это было так красиво, что народ восторженно встретил Принцессу. Когда же заметили, что Принцесса красавица, то все стали бросать ей цветы Она точно роза, – говорили в толпе.
У подъезда дворца Принцессу встретил сам Принц. Он опустился на одно колено, поцеловал у своей невесты руку и помог ей выбраться из санок. Маленькая Принцесса зарделась. Когда с ней познакомились, весь двор восхищался ею.
Через три дня отпраздновали свадьбу. Свадебная церемония была торжественно-пышной. После свадьбы был устроен пира вечером – бал.
Молодые исполнили Танец роз, после которого сам Король сыграл несколько арий на флейте.
Бал должен был завершиться блестящим фейерверком, назначенным в полночь.
В самом конце сада на большой расчищенной площадке придворный пиротехник приготовил ракеты для фейерверка. Пока он дожидался, ракеты вступили между собой в беседу Взгляните, как чуден мир – воскликнула Шутиха-ракета. – Я очень рада, что отправлюсь в путешествие вверху так дивно хорошо Выдумаете, что чудеса мира находятся водном королевском саду насмешливо спросила ее Римская Свеча Для многих целый мир заключается только в том, что они любят, – со вздохом проговорило Огненное Колесо. – Любовь – это целый мир Мир радостей и страданий Гм гм Я доставлю сегодня величайшее наслаждение королевской семье, потому что пуск мой должен быть удачным. Я
осчастливлю Принца – так горделиво говорила одна Ракета, привязанная к палке. У нее были утонченные манеры, иона гордилась ими Как – воскликнула Шутиха. – Мне казалось, что все мы осчастливим Принца, а не только вы Ну нет Яне такая ракета, как вы. По материя происхожу от знаменитейшего огненного колеса, а по отцу – от замечательной ракеты

французского происхождения, которая взлетала так высоко, что люди не дожидались ее возвращения. Вот какая я благородная особа.
И Ракета стала говорить о своих замечательных предках. Когда ее прерывали, она сердилась и называла это «невежеством».
Но вот на небосклоне показалась луна в форме серебряного круга.
Засверкали звезды. Из дворца неслись звуки музыки. Там танцевали.
На башне часы пробили сперва десять раз, через час – одиннадцать и еще через час – двенадцать раз. Король вышел на террасу и послал за пиротехником. Когда тот пришел, Король приказал ему начать фейерверк.
Пиротехник низко поклонился и снова направился вконец сада. Шесть его помощников держали по зажженному факелу. Пиротехник дал сигнал.
«Ззз!.. ззз!..» – зашумело в круговороте Огненное Колесо.
«Пум!.. пум – взлетали Римские Свечи.
Шутихи завертелись по площадке, а Бенгальский Огонь озарил сад ярко-красным светом До свиданья – весело простился Воздушный Шар, рассеивая кругом голубые искры.
Все они с успехом взлетали или взрывались. Только одна кичливая
Ракета оказалась никуда негодной. Порох в ней отсырели она не взорвалась.
«Должно быть, меня берегут, – подумала она.
На следующий день один из рабочих, прибиравших сад, схватил
Ракету за палку и, как негодную, швырнул в ров.
Очутившись на новом болотистом месте, Ракета подумала Меня отправили сюда, по всей вероятности, для поправления здоровья».
Вскоре она познакомилась с лягушкой, уткой и стрекозой. Все время она рассказывала им о благородстве своего происхождения и о своем великом предназначении. Так проходили целые дни. Однажды ко рву прибежали два мальчика с хворостинками в руках Это, вероятно, за мной посланные из дворца, – сказала горделиво
Ракета.
– Гляди-ка, старая палка торчит как она очутилась здесь – сказал один из мальчиков и вытащил Ракету Давай разведем ею огонь и вскипятим воду в твоем котелке, – сказал другой мальчик Хорошо – радостно проговорила Ракета. – Они думают пустить меня днем. Ну что жменя увидит весь мир.
Дети развели огонь, и, пока вода кипятилась, они растянулись на траве и заснули

Сырая Ракета долго не могла разогреться. Когда огонь просушил ее,
она почувствовала, что сейчас взлетит Восхитительно – вскричала она. – Сию минуту я взлечу выше облаков, выше луны, выше звезд, выше самого солнца…
«Ззз!.. ззз!..» – и Ракета слабо взвилась Какое я чудо – восторженно вскричала Ракета. – Я буду вечно лететь Зажгу весь мир И все живущие будут только обо мне говорить…
«Бум! бум – выстрелил порох Ракеты, но так слабо, что даже не разбудил спавших мальчиков.
Пролетев несколько саженей кверху, палка Ракеты упала вниз и угодила прямо в спину Гуся, прогуливавшегося поберегу рва О боги – вскричал Гусь. – Давно лис неба стали сыпаться палки!..
И он в испуге кинулся вводу Я таки знала, что все живущие встрепенутся от моего полета – тихо прошептала умирающая Ракета

Молодой Король В ночь перед коронацией Молодой Король остался один в своей комнате. Все придворные давно уже простились сними отправились в главный зал для выслушивания наставлений от распорядителя дворца.
Юный шестнадцатилетний Король не жалел об уходе придворных;
наоборот, он тяготился их присутствием. Облегченно вздохнув, Король кинулся теперь на свое роскошное мягкое ложе и, уставившись в одну точку, стал думать. О чем думал Король – неизвестно но, по всей вероятности, мысли его сосредоточивались на том перевороте, который так неожиданно произошел в его жизни. А переворот был крупный, из ряда вон выходящий. В самом деле, Король не мог дать себе ясного отчета в том, как это он – еще на днях обитатель лесной чащи – стал теперь королем. Правда,
ему говорили, что он вовсе не сын бедного пастуха, которого он считал отцом, а единственный сын Принцессы, дочери Старого Короля.
Когда он пытался расспрашивать придворных о своей матери,
Принцессе, они смущенно говорили, что она скончалась. Больше придворные ничего не сообщали, а Молодой Король не настаивал. Но если бы он вздумал расспросить подробнее о своем прошлом, то узнал бы много интересного. Так, он узнал бы, что его мать, дочь Старого Короля, тайно вышла замуж за человека, низшего ее по происхождению. Молодой Король узнал бы, что от этого брака они родился, что его отец был, по словам одних, иностранец, очаровавший Принцессу чудной игрой на лютне, а по словам других – художник, работавший в соборе. Молодому Королю сообщили бы далее, что его через неделю после рождения тайно, вовремя сна, похитили у материи отдали на воспитание бедному крестьянину- пастуху, жившему одиноко в лесу. Придворный врач, если его порасспросить, мог бы тихонько рассказать и о странной смерти
Принцессы, которая умерла вскоре после рождения ребенка от примешанного к бокалу вина яда. На ушко врач сообщил бы, что тело
Принцессы было брошено на загородном кладбище в могилу, где лежал еще неостывший труп молодого красавца иностранца.
Но Молодой Король не доискивался до тайны своего рождения. Теперь он думало том, как его нашли охотники, когда он шел за стадом и играл на свирели. Ему вспомнилось, как его, босого, привели к старому умирающему Королю, который в присутствии совета объявил его своим наследником. Вот о чем думал Король

Между тем придворные, выслушав наставления распорядителя дворца,
шли чинно в свои покои. Двое из них – один постарше, а другой молодой о чем-то оживленно говорили О, ты еще новичок и не знаешь Молодого Короля, – говорил старый придворный молодому. – С первого момента своего появления здесь
Молодой Король, тогда еще Принц, почувствовал необыкновенное влечете к красоте. Он издавал крики восторга при виде красивых одежд и драгоценностей А если бы ты видел, с какой радостью он сбросил с себя грубую рубашку и жесткий овечий плащ. Правда, придворный церемониал заставил его скучать и даже тосковать о свободной жизни в лесу но стоило лишь принцу вырваться из заседания совета, как он сбегал вниз и принимался путешествовать из одной комнаты в другую. И с каким восхищением он бродил по комнатам один, без посторонних. Однажды к нему явился губернатор с приветствием от имени жителей своей провинции. Посланный придворными в Малую залу, губернатор застал принца коленопреклоненным перед большой картиной с изображением трех греческих богинь. А в другой раз Молодого Короля нашли, после немалых поисков, в маленькой башне. С каким благоговением стоял он здесь и созерцал мраморную статую прекрасного юноши – греческого бога
Адониса!.. Часто он приникал своими губами к холодному мрамору чудных изваяний и статуй. А раз Король провел почти всю ночь в саду, восхищаясь игрой лунных лучей на серебристых тополях и на посеребренных статуях.
Все редкие ценности влекли к себе Короля, ион хотел обладать ими.
Несколько месяцев тому назад Король призвал купцов и дал им наказ отправиться в далекие страны. И вот поехали купцы один – на север за душистой амброй, другой – в Египет за зеленой бирюзой и красным редким рубином, который находится в руслах небольших речек, третий – в Персию за шелковыми товарами и шалями, четвертый – в Индию заморскими жемчужинами, слоновой костью и за голубой эмалью. Купцам строго- настрого приказано было вовремя вернуться ко дню коронации и привезти все в точности Ну что же, все привезено Ода, все и все уже готово мантия, вытканная из золота, скипетр,
обвитый кольцами жемчуга, и корона, убранная ярко-красными рубинами.
Коронация будет пышная, небывалая Однако поздно Пойдем спать…
Придворные простились и отправились на покой.
Королю жене спалось. Мысли его от воспоминаний прошлого перешли к предстоящему завтра торжеству. Король стал думать об уборах и о своем одеянии. Через несколько минут он встали подошел к открытому

окну. За окном показались неясные очертания собора, гордо поднявшего шапку своего купола над темной массой домов. По набережной реки мерно ходили часовые. Из сада неслись переливы соловья. А сочный аромат цветов, в особенности жасмина, таки врывался в комнату. Очарование прекрасной таинственной ночи сразу охватило Короля Он откинул со лба прядь темных кудрей, быстро взял лютню и заиграл, плавно перебирая струны.
Вскоре, однако, он почувствовал какое-то томление. Руки его опустились, и ему захотелось спать. Башенные часы пробили полночь.
Король позвонил пришли пажи. Они, как требовали того придворные правила, с разными церемониями раздели Короля, умыли его руки розовой водой, усыпали изголовье цветами и, низко поклонившись, вышли. Не успели они уйти, как Король уже уснул.
И приснилось ему вот что. Он, Король, находится будто бы в низкой темноватой комнате. Кругом стучат и визжат станки рабочих-ткачей.
Слабый свет еле освещает бледные лица ткачей. Болезненные,
истомленные дети сидят на корточках близ взрослых и помогают им.
Видно, что дети голодны. Их руки дрожат и едва повинуются им. За столом сидят угрюмые, суровые женщины и шьют. В комнате стоит тяжелый воздух и отвратительный запах. Стены сырые. Рабочие угрюмо молчат.
Король, подойдя к одному из рабочих, стал наблюдать за его работой. Ткачу эту не понравилось, ион сердито спросил Чего тебе надо Зачем тына меня глядишь Уж не приставлен литы нашим хозяином шпионить А кто твой хозяин – спросил Молодой Король Да такой же человек, как и я, – отвечал Рабочий, – только таи разница между нами, что хозяин носит дорогие одежды, а я вот в лохмотьях, он тучен от пресыщения, а я едва не умираю от голода Разве ты раб этого человека – спросил с удивлением Король. – Ведь страна свободна Дано мы должны работать, чтобы жить и не умереть с голоду, но,
работая на богатых, мы получаем от них такую жалкую плату, что от непосильных трудов и недоедания умираем Неужели и все рабочие так Да, все как молодые, таки старые, как мужчины, таки женщины и дети. Никто о нас не заботится. По нашим жилищам ходит Бедность и всюду следит за нами своими голодными глазами, а вслед за нею спешит к нам Преступление. И всюду стерегут нас Нищета и Унижение Но для чего тебе все это нужно Очевидно, тыне наш, потому что у тебя такое

жизнерадостное лицо…
Ткач отвернулся и приготовился пустить свой челнок на станок.
Приглядевшись ближе, Молодой Король заметил, что на челнок были намотаны золотые нити. Короля объял ужас Предчувствуя недоброе, он глухо спросил Что это за ткань, которую ты делаешь К чему тебе это знать Но, впрочем, удовлетворю твое любопытство:
это одеяние для коронации нашего Короля Как. – громко вскрикнул Молодой Король и проснулся.
Поднявшись на своей постели, он взглянул в открытое окно. Медово- желтая луна как будто улыбнулась ему На улице по-прежнему была тишина. Король успокоился и опять заснул. Но только он заснул, как вновь увидел сон. Ему снилось, что он находится на палубе галеры. Человек сто рабов гребли, а Король сидел на ковре рядом с хозяином галеры. Хозяин был черен, как ворон. На нем была красная шелковая чалма. В его ушах висели большие серебряные кольца. На рабах же болтались рваные передники остальной одежды на них не было. Каждый раб был прикован железной цепью к другому рабу. Горячие лучи солнца жгли спины рабов, но они неустанно гребли. Если же какой-нибудь раб на несколько секунд приостанавливался для отдыха, надзиратели-негры хлестали его ременными бичами.
Вскоре галера достигла берега и вошла в маленький глубокий залив.
Трое гребцов стали измерять глубину. Вдруг к берегу подъехали верхом на ослах три араба. Крикнув что-то угрожающее гребцам, они стали метать в галеру короткие копья. Хозяин судна поспешно схватил тугой луки пустил в арабов стрелу. Стрела вонзилась одному арабу в горло. Он покачнулся и упал. Остальные арабы ускакали. Тогда гребцы кинули якорь, а негры принесли длинную веревочную лестницу с тяжелыми гирями. Хозяин ловко перекинул ее через край вводу, а концы ее привязал к железным скобам. После этого приготовления хозяин сказал что-то неграм те схватили одного из молодых рабов, сняли с него оковы, залепили ему уши и ноздри мягким воском и привязали к его пояснице тяжелый камень.
Хозяин приказал рабу доставать из воды самые лучшие жемчужины.
Раб еле-еле спустился по лестнице вводу и нырнул. На месте его погружения образовался небольшой круги поднялось несколько пузырьков. В тихой, прозрачной воде показались прожорливые акулы. Нанос судна сел укротитель акул и стал громко бить в барабан. Прошло немного более минуты. Раб вынырнул из воды и, неровно, тяжело дыша,
схватился за лестницу. В правой руке он держал жемчужину. Негры не дали

ему отдохнуть, выхватили жемчужину и столкнули его обратно в пучину.
Рабы заснули над веслами А раб-водолаз все ныряли всякий раз выныривал с прекрасной жемчужиной в руке. Хозяин брал жемчужины,
взвешивал их на небольших весах из слоновой кости и опускал в кожаный зеленый мешочек. Но вот водолаз нырнул в последний рази принес жемчужину прекраснее всех остальных. Формой она походила на полную луну, а цветом – на ясную утреннюю звезду. Передав эту жемчужину неграм, раб вытянул руки вверх, и его вытащили на палубу.
Лицо раба страшно побледнело он не мог держаться на ногах и упал.
Из его ноздрей полилась кровь. Дрогнув несколько раз, он затих навеки…
Негры переглянулись и тотчас же выбросили его тело в морена съедение акулам. Хозяин не смутился, он только как-то странно усмехнулся и тотчас же взял принесенную из воды последнюю жемчужину. При виде ее он приятно осклабился и, проговорив Она будет украшением скипетра
Короля», приказал неграм сниматься с якоря.
Молодой Король, все время находившийся в каком-то оцепенении, от последних слов хозяина судна пришел в себя, громко вскрикнули проснулся. В открытое окно было видно, как рассвет боролся с мраком ночи и тушил горевшие звезды. Вскоре очи Короля смежились опять, он заснули вот что увидел в третьем сне.
Ему приснилось, что он идет дремучим тропическим лесом. На деревьях висели роскошные плоды и росли красивые ядовитые цветы.
Вверху, громко болтая, перепархивали с дерева на дерево разноцветные попугаи, а внизу ползали с шипением ехидны. На полянах в горячей тине нежились черепахи. На больших деревьях сидели павлины и лазили обезьяны. Долго шел лесом Король, наконец он достиг опушки леса. Здесь ему представилась следующая картина.
Множество людей работало в русле отведенной в сторону реки.
Рабочие рыли русло испускались в глубокие колодцы. Одни из них кололи береговые скалы, а другие копались в песке. Береговая зелень была смешана с грязью, деревья вырыты с корнями, а цветы затоптаны. Все до одного рабочие были заняты, каждый из них суетился и спешил.
Король взглянул под гору. Оттуда, из мрака расселины, за рабочими приглядывали Смерть и Алчность.
И говорит Смерть Алчности Яне могу оставаться без дела, мне надо что-нибудь похитить отдай мне третью часть рабочих, и я уйду.
Алчность ответила Низа что. Они – мои слуги

– А что ты держишь в руке – вдруг спросила Смерть Три хлебных зерна. Но зачем тебе это Да мне скучно. Дай мне хоть одно зерно, – вскричала Смерть, – и я уйду отсюда Ты ничего не получишь, – ответила Алчность, поспешно пряча руку в складки своего покрывала.
Смерть усмехнулась и, достав черную чашу, наполнила ее болотной водой. Из чаши поднялась испарением болотная лихорадка. Она окутала холодным сырым туманом толпу рабочих, и трети последних не стало они были мертвы.
Алчность, лишившись трети своих людей, зарыдала, говоря Смерти Уходи отсюда Разве мало тебе добычи на белом свете В Азии теперь война, и враждующие короли призывают тебя Уходи же и не возвращайся Яне уйду до тех пор, – отвечала Смерть, – покаты не дашь мне хоть одного хлебного зерна.
Алчность злобно посмотрела на Смерть и, еще крепче зажав руку, со скрежетом сказала Ничего, ничего я тебе не дам…
Смерть опять усмехнулась, махнула рукой, и из лесной чащи, где росла ядовитая цикута, вылетела пламенем лихорадка и прошла сквозь толпу людей. От ее прикосновения не стало еще трети людей.
Алчность посыпала пеплом голову и, бия себя в грудь, кричала Ведь это жестоко, жестоко В Туркестане, Индии и Египте царит голод. Ты там нужна. Иди туда и не трогай моих людей До тех пор не уйду, покаты не дашь мне одного хлебного зернышка, – решительно проговорила Смерть Ничего не получишь, – ответила Алчность и отвернулась от Смерти.
Смерть презрительно улыбнулась и свистнула сквозь пальцы.
Поднялся вихрь, ив воздухе появилась гигантская черная женщина. На ее челе была красная надпись Чума. Она простерла свои крылья над долиной, где работали люди, и застыла в ожидании.
Вскоре на месте работ не осталось ни одного человека все умерли.
Алчность огласила долину громкими воплями и полетела за лес.
Смерть, погрозив ей вслед, свистнула ив кровавом вихре мгновенно умчалась.
Молодой Король заплакали закрыл лицо руками Не плачь, так всегда бывает, – сказал ему кто-то сзади.
Король обернулся и увидел человека в длинной, широкой одежде

– Кто эти мертвецы рабочие и что они искали – спросил Король Они наняты купцом и искали рубины для короны Молодого
Короля, – отвечал человек Для какого короля – спросил бледный Король А вот взгляни в зеркало – и узнаешь его, – сказал человек и, достав небольшое серебряное зеркало, поднес его к лицу Короля.
Король, взглянув в зеркальце, увидел себя. Он вскрикнули проснулся.В открытое окно рвались яркие лучи солнечного света. В саду распевали птицы…
Король позвонил. Вошли пажи, аза ними Распорядитель дворца и высшие сановники. Пажи принесли мантию, сотканную из золота, скипетр,
обвитый жемчугом, и корону, украшенную кровавыми рубинами.
Молодой Король с восхищением посмотрел на свои прекрасные уборы, но, вспомнив сны, встрепенулся и сказал Яне надену эти уборы уберите их!
Придворные подумали, что он шутит, и засмеялись.
Но Король строго сказал Я говорю спрячьте эти вещи я не надену их, хотя сегодня и день моего коронования. – Король встали, указывая на уборы, скорбно продолжал – О, если бы вызнали, как добыты эти вещи Вот эта мантия выткана руками скорби и страдания, а в сердце этих драгоценных камней рубина и жемчуга – таится смерть…
И Король тотчас же рассказал придворным виденные им три сна.
Выслушав рассказ Короля, придворные переглянулись и тихо проговорили Ясное дело, он помешался, потому что сон – не действительность.
Кто же верит снам А потом, намнет никакого дела до жизни работающих на нас. Мы платим ими они работают. Если поступать так, как рассуждает Король, то, прежде чем съесть хлеб, надо повидать пахаря и поговорить с ним…
А Распорядитель выступил впереди сказал Король, все мы умоляем тебя не думать о снах и надеть уборы. Если же тыне наденешь эти царские одежды, то народи не узнает тебя Не может быть, чтобы народ не признал меня королем без царских одежд – воскликнул Король Да-да, народ не узнает тебя – хором вскричали придворные Как – возражал Король. – Разве у меня не царственный вид А
впрочем, может быть, вы и правы. Однако я не надену мантии и короны

Каким я сюда пришел когда-то, такими выйду отсюда.
После этого Король велел уйти всем, кроме одного любимого пажа.
Выкупавшись при его помощи в ванне, Король достал из расписного сундучка свои прежние одежды рубашку грубой ткани и жесткий овечий плащ. Все это он надел на себя и взял в руки простой посох пастуха.
Паж хотя и удивился, нос улыбкой сказал Государь, ты при скипетре ив мантии, не хватает лишь короны…
Король вышел на балкон, сорвал ветку дикого шиповника и, сделав из нее венок, надел его наголову Это будет моей короной, – сказал он.
Нарядившись так, Король вышел в Большую залу. Там его ждали собравшиеся придворные. Когда показался Король, они стали смеяться.
Одни закричали Государь, ведь народ ждет не нищего, а короля. Другие негодовали Такой повелитель недостоин нас он позорит государство».
Король молча прошел среди них, спустился вниз, сел на коня и медленно направился к собору. Паж шел рядом.
Народ не узнал Короля и насмешливо кричал Смотрите, вот едет шут нашего Короля!
Король остановился и сказал Неправда я сам король. Выслушайте меня.
И он во всеуслышание рассказал виденные им сны. Когда Король замолк, из толпы выступил человек и с сожалением произнес Эх, государь, тебе не изменить порядка в мире Подумай только о том, что ваша пышность и роскошь кормят нас, бедняков. Не спорю,
работать у жестокого хозяина тяжело, но совсем не иметь работы еще хуже.
Ведь птицы нас кормить не будут. И тыне властен приказать продавцу и покупателю Продавай по такой-то цене или Покупай на столько-то!»
Наши страдания далеки от тебя, а потому поезжай обратно и надень свои уборы Но ведь богатые и бедные – люди. И разве они не братья – возразил
Король.
– Да, – отвечал человек, – богатый и бедный такие же братья, как Каин и Авель.
На глазах Короля показались слезы. Но он не вернулся обратно, а поехал к собору. Пажа около него уже не было он испугался и убежал.
Подъехав к ступеням собора, Король слез с коня и хотел войти в собор.
Но солдаты скрестили копья и сказали Сюда нельзя. В эту дверь может пройти только один король.
Король гневно проговорил

– Я – король – и, отстранив копья, вошел в собор.
Старик Епископ, выступив к нему навстречу, удивленно сказал Сын мой, эта пастушеская одежда – не наряд короля Какой скипетр ядам тебе в руку и какой короной стану венчать тебя Ведь нынешний день – день радости для тебя, а не день унижения Но радость не должна облекаться в одежду страданий, – ответил
Король и рассказал ему свои сны.
Когда Король закончил, Епископ гневно сказал Сын мой, поверь умудренному опытом старику. Много зла в мире.
Разбойники крадут чужое добро, похищают детей. Львы и дикие звери съедают слабых животных. Нищие голодают, и собаки более сытые, чем они. Ты бессилен все это изменить. Никто не будет повиноваться тебе. Тот,
Кто создал нищету, мудрее тебя. Вернись во дворец, прими радостный вид,
надень царские уборы – и я короную тебя. Сны же забудь, так как тяжесть и страдания мира непосильно тяжелы для сердца одного человека.
Король изумился Как – сказал он. – И ты говоришь мне это там, где витает дух
Христа, объявшего своим чудным учением любви весь мир!
Сказав это, Молодой Король миновал Епископа, поднялся к алтарю и встал на колени перед изображением Христа. Большие свечи бросали яркий отблеск на золотые сосуды и ковчег, украшенный алмазами. Тонкие струйки ладана неслись кольцами вверх.
Король склонил голову и молился.
Священники, стоявшие около алтаря в роскошных мантиях, поспешно отошли.
Вдруг послышался шуми в храм ворвались придворные с обнаженными мечами в руках. Аза ними вошел и народ Где он Где сновидец – кричали они. – Где этот нищий-король? Мы сейчас расправимся с ним Он не должен править нами!
Молодой Король, нагнув голову, вдохновенно молился. Окончив молитву, он поднялся и печально взглянул на придворных. Сквозь узорчатые стекла храма на него пали потоки солнечных лучей.
Они заиграли на его одежде – иона стала прекраснее царской мантии.
Они заставили расцвести его сухой посохи он казался белее жемчуга.
Они озарили увядшую на его голове ветку шиповника – иона расцвела розами алее рубинов короны.
В таком облачении он стояли Слава Творца наполнила храм. Звуки органа неслись к сводами дивный хор мальчиков пел хвалебную песнь.
Народ пал в трепете на колени, вельможи убрали мечи и низко

поклонились Королю.
Епископ побледнел Более могущественный, чем я, венчает тебя – сказал они пал перед
Королем на колени.
А Молодой Король медленно сошел со ступеней его лицо сияло, как лик небесного ангела. Толпа расступилась передними он прошел во дворец

День рождения Инфанты Это был день рождения Инфанты. Ей исполнилось ровно двенадцать,
и солнце ярко светило в дворцовых садах.
Хотя она была настоящая Принцесса, ипритом наследная Принцесса
Испанская, день рождения у нее был только один завесь год, как и у бедных детей, и потому, естественно, для всей страны было чрезвычайно важно, чтобы погода ради такого дня стояла хорошая. И погода действительно была очень хорошая.
Высокие полосатые тюльпаны стояли, вытянувшись на стеблях, как длинные шеренги солдат, и говорили розам, вызывающе поглядывая на них через лужайку Смотрите, теперь мы такие же пышные, как и вы.
Алые бабочки с золотой пыльцой на крылышках навещали по очереди все цветы маленькие ящерицы выползали из трещин стены и грелись,
недвижные, в ярком солнечном свете гранаты лопались от зноя, обнажая свои красные, истекающие кровью сердца.
Даже бледно-желтые лимоны, которых столько свешивалось с полуразрушенных решеток и мрачных аркад, как будто сделались ярче от такого яркого солнца, а магнолии раскрыли шары своих больших цветов,
наполняя воздух сладкими густым благоуханием.
Маленькая Принцесса прогуливалась по террасе со своими подругами,
играла сними в прятки вокруг каменных ваз и древних замшелых статуй. В
обычные дни ей разрешалось играть только с детьми своего круга и звания,
поэтому ей всегда приходилось играть одной но день рождения был особенным днем, и Король позволил Инфанте пригласить кого угодно из ее юных друзей и поиграть с ними.
Была какая-то величавая грация в этих тоненьких и хрупких испанских детях, когда они скользили неслышной поступью по дворцовому саду,
мальчики – в шляпах с огромными перьями и коротеньких развевающихся плащах, девочки – в тяжелых парчовых платьях с длинными шлейфами,
которые они придерживали рукой, заслоняясь от солнца большими веерами, черными с серебром.
Но всех грациознее была Инфанта и всех изящнее одета, хотя мода тогда была довольно строгой. Ее платье было из серого атласа, юбка и рукава-буфы богато расшиты серебром, а тугой корсаж – мелким жемчугом.
Когда она шла, из-под платья выглядывали крохотные туфельки с

пышными розовыми бантами. Большой газовый веер Инфанты тоже был розовый с жемчугом, а в ее волосах, которые, как венчик из тусклого золота, обрамляли ее бледное личико, красовалась дивная белая роза.
Из окна во дворце за ними следил грустный, унылый Король.
У него за спиной стоял его ненавистный брат, Дон Педро Арагонский,
а рядом с ним сидел его духовник, Великий Инквизитор Гренады. Король был даже грустнее обычного, потому что, глядя, как Инфанта с детской серьезностью отвечает на поклон придворных или, прикрывшись веером,
смеется над мрачной герцогиней Альбукеркской, своей неизменной спутницей, он думало юной Королеве, ее матери, которая, как казалось ему, еще совсем недавно приехала из веселой французской земли и завяла среди мрачного великолепия испанского двора. Она умерла ровно через полгода после рождения Инфанты и не дождалась, чтобы еще раз зацвел в саду миндаль, и осенью этого года уже не срывала плодов со старого фигового дерева, стоявшего среди двора, ныне густо заросшего травой.
Так велика была любовь Короля к ней, что он не позволил даже могиле скрыть возлюбленную от его взоров. Он велел набальзамировать ее мавританскому врачу, которого, как говорили, уже осудила на казнь святая инквизиция по обвинению в ереси и подозрению в магии и которому, в награду за эту услугу, была дарована жизнь. Тело ее и поныне лежало на устланном коврами ложе в черной мраморной часовне дворца – совсем такое же, каким внесли его сюда монахи в тот ветреный мартовский день почти двенадцать лет тому назад. Каждый месяц Король, закутанный в черный плащи с потайным фонарем в руке, входил в часовню, опускался на колени перед катафалком и звал Моя Королева Моя Королева И
порой, забыв об этикете, который в Испании управляет каждым шагом человека и ставит предел даже королевскому горю, он в безумной тоске хватал бледные руки, унизанные дорогими перстнями, и пробовал разбудить страстными поцелуями холодное раскрашенное лицо.
Сегодня ему кажется, что он снова увидел ее такой же, как тогда, в первый разв замке Фонтенбло. Ему было всего пятнадцать лета ей итого меньше. В тот же день в присутствии короля и всего двора они были официально обручены папским нунцием, и королевич вернулся в Эскуриал,
унося с собой легкий завиток золотистых волос и память о прикосновении детских губок, прильнувших с поцелуем к его руке, когда он садился в карету.
Некоторое время спустя их наскоро повенчали в Бургосе, маленьком городке на границе Франции и Испании, а потом был торжественный въезд в Мадрид, где, по обычаю, отслужили торжественную мессу в церкви La

Atocha и устроили необычайно величественное аутодафе, для которого светским властям было передано на сожжение около трехсот еретиков, в том числе много англичан.
Он безумно любил ее, любил, как думали многие, на погибель своей стране, воевавшей тогда с Англией за обладание империей Нового Света.
Он ни на шаг не отходил от нее ради нее он готов был, казалось, забыть самые важные государственные дела и, ослепленный страстью, не замечал,
что его церемонная вежливость, которой он пытался угодить ей, только усиливала странную болезнь, подтачивавшую ее здоровье. Когда она умерла, он на какое-то время почти лишился рассудка. Он бы даже отрекся от трона и удалился бы в большой траппистский монастырь в Гренаде,
почетным приором которого состоял с давних пор, если бы не боялся оставить маленькую Инфанту на попечение своего брата, сумевшего даже в
Испании прославиться своей жестокостью. Поговаривали, что это он стал причиной смерти Королевы, преподнеся ей пару отравленных перчаток вовремя посещения королевской четой его дворца в Араге. Даже когда истек срок трехгодичного траура, объявленного королевским указом во всех владениях испанской короны, Король не позволил своим министрам заводить речь о его новом браке а когда сам Император заслал к нему сватов, предлагая в жены свою племянницу, прелестную эрцгерцогиню
Богемскую, он попросил их передать своему господину, что он уже обвенчан с Печалью и, хотя эта супруга бесплодна, он все же предпочитает ее Красоте. Ответ этот стоил испанской короне богатых Нидерландских провинций, которые вскоре, по наущению Императора, восстали против
Испании под предводительством нескольких фанатиков-протестантов.
Вся его супружеская жизнь, с ее неистовыми пылкими радостями, и страшная мука, которую он пережил, когда всему вдруг пришел конец, все это как будто вернулось к нему теперь, когда он в окно наблюдал за
Инфантой, резвящейся на террасе. В ней была милая живость ее матери, та же своевольная манера вскидывать головку, тот же гордый изгиб прекрасного рта, та же дивная улыбка – настоящая французская улыбка,
когда она порой поглядывала на окно или протягивала какому-нибудь статному испанцу свою крохотную ручку для поцелуя. Но громкий детский смех резал его ухо безжалостно яркое солнце словно издевалось над его горем, а свежий утренний воздух был пропитан, казалось, тяжелым запахом снадобий, какие употребляют при бальзамировании. Король закрыл лицо руками, и, когда Инфанта снова подняла глазки кокну, занавеси были уже спущены и Король исчез.
Инфанта сделала недовольную гримаску и пожала плечиками – уж мог

бы он с ней побыть вдень ее рождения. Кому они нужны, эти глупые государственные дела Или, может быть, он отправился в ту мрачную часовню, где всегда горят свечи и куда ей запрещают входить Как это глупо сего стороны, ведь солнце светит так ярко и всем так весело И вот теперь он не увидит шуточного боя быков, на который уже созывают трубы, не увидит марионеток и других удивительных забав. Ее дядя и
Великий Инквизитор куда разумнее. Они пришли на террасу и были с ней так любезны.
Она тряхнула хорошенькой головкой и, взяв под руку Дона Педро,
стала медленно спускаться по ступенькам к длинному, обтянутому алым шелком павильону, воздвигнутому в конце сада остальные дети двинулись за ней следом один за другим – соответственно знатности рода. Те, у которых были самые длинные имена, шествовали впереди.
Навстречу Инфанте вышла процессия мальчиков из самых знатных семейств, одетых в фантастические костюмы тореадоров, и юный граф
Тьерра-Нуэва, изумительно красивый мальчик лет четырнадцати, обнажив голову с грацией прирожденного идальго и испанского гранда,
торжественно подвел ее к возвышению над ареной, где стояло небольшое золоченое кресло, инкрустированное слоновой костью. Дети собрались вокруг, перешептываясь между собой и обмахиваясь большими веерами, а
Дон Педро и Великий Инквизитор, смеясь, остались у входа. Даже герцогиня – главная камерера, как ее называли, – тощая, суровая женщина,
в желтых брыжах, не казалась такой сердитой, как обыкновенно, и что-то вроде холодной улыбки скользило по ее морщинистому лицу, кривя тонкие бескровные губы.
Это, бесспорно, был чудесный бой быков – гораздо красивее, по мнению Инфанты, настоящего, на который ее возили в Севилью, когда у ее отца гостил герцог Пармский. Некоторые из мальчиков гарцевали на палочках, покрытых роскошными чепраками, и размахивали длинными пиками с веселыми пучками ярких лент другие прыгали перед быком,
дразня его своими красными плащами и легко вскакивая на барьер, когда бык кидался на них что касается самого быка, он был совсем как настоящий, хотя и сделан из ивовых прутьев, обтянутых кожей, и порой предпочитал бегать вдоль арены на задних ногах, что, конечно, никогда не взбрело бы в голову живому быку. Сражался он великолепно, и дети пришли в такое возбуждение, что вскакивали на скамейки, махали кружевными платочками и кричали Браво, торо! Браво, торо!» – совсем как взрослые.
Наконец, после продолжительного боя, вовремя которого бык

проколол своими рогами немало игрушечных лошадок и выбил из седла их наездников, юный граф Тьерра-Нуэва заставил быка стать на колени и,
получив от Инфанты разрешение нанести ему coup de grace, с такою силой вонзил свою деревянную шпагу в шею животному, что голова отскочила, и все увидели смеющееся личико маленького мосье де Лоррэн, сына французского посланника в Мадриде.
Еще не смолкли громкие рукоплескания, а арена была уже очищена, и погибших лошадок торжественно уволокли со сцены два мавританских пажа в желтых с черным ливреях и после краткой интермедии, вовремя которой француз-гимнаст плясал натуго натянутом канате, на сцене небольшого театрика, построенного именно для этого случая, была представлена итальянскими куклами полуклассическая трагедия
«Софонисба». Они играли так чудесно и жесты их были так естественны,
что к концу спектакля глазки Инфанты затуманились от слез. Некоторые из детей плакали во весь голос, и приходилось утешать их сластями. Даже сам
Великий Инквизитор был так растроган, что не удержался и сказал Дону
Педро, как ему больно видеть, что простые куклы на проволоках, из дерева и крашеного носка, могут быть так несчастны и переживать такие тяжкие бедствия.
Затем появился африканец-фокусник, который принес с собой большую плоскую корзину, покрытую красным сукном, поставил ее посередине арены, достал из своего тюрбана какую-то чудную дудку из тростника и начал на ней играть. Немного спустя сукно зашевелилось, и,
когда звуки дудки стали резче и пронзительнее, из-под него высоко подняли свои странные клинообразные головы две изумрудно-золотистых змеи и медленно стали раскачиваться под музыку, словно растения вводе. Детей,
однако, пугали их пятнистые клобучки и проворные острые жала, им гораздо больше понравилось, когда у них на глазах, по воле фокусника,
выросло из песка крохотное апельсиновое деревце, которое тут же покрылось хорошенькими белыми цветочками, а затем и настоящими плодами. Когда же фокусник взял у маленькой дочки маркизы де Лас-
Торрес веер и превратил его в синюю птицу, которая стала с пением носиться по павильону, их изумление и восторг не знали границ.
Торжественный менуэт, исполненный маленькими танцовщиками из церкви Нуэстра Сеньора Дель Пилар, тоже понравился им. Инфанта никогда еще не видела этого удивительного обряда, совершаемого ежегодно в мае в честь Пресвятой Богородицы пред ее высоким престолом, потому что никто из членов испанского королевского дома ни разу не переступил порог большого сарагосского собора с тех пор, как сумасшедший

священник, подкупленный, как подозревали, королевой Елизаветой
Английской, пытался причастить там принца Астурийского отравленной облаткой. Инфанта только понаслышке знала о танце Богородицы»
и нашла, что он действительно очень красив. Мальчики-танцоры были в старинных придворных костюмах из белого бархата и диковинных треуголках, обшитых серебряным галуном и увенчанных большими страусовыми плюмажами. Их смуглые лица и длинные черные волосы еще больше оттеняли ослепительную белизну костюмов. Все были очарованы важностью и достоинством, с которыми они выполняли замысловатые фигуры танца, изысканной грацией их медлительных жестов и величавых поклонов, ив конце, когда они, сняв свои огромные, украшенные перьями шляпы, склонились перед Инфантой, она чрезвычайно любезно ответила на их поклон и мысленно дала себе обет поставить большую восковую свечу пред алтарем Пресвятой Девы Дель Пилар в благодарность за доставленное удовольствие.
А потом на арене появилась группа красавцев египтян, как в те дни называли цыган они уселись в кружок, поджав под себя ноги, и тихонько заиграли на цитрах, раскачиваясь в такт музыке и едва слышно напевая что-то мечтательное и тягучее. Когда они заметили Дона Педро, они нахмурились и на лицах некоторых из них изобразился ужас, ибо всего лишь за несколько недель перед тем Дон Педро велел повесить в Севилье на рыночной площади двух человек из их племени за колдовство, но хорошенькая Инфанта, которая слушала их, откинувшись на спинку кресла,
и мечтательно глядела большими голубыми глазами поверх своего веера,
совсем их пленила. Они чувствовали уверенность, что такое прелестное существо неспособно на жестокость. И они продолжали играть тихо и нежно, едва касаясь струн длинными ногтями и кивая головами, словно в полудремоте. И вдруг египтяне с пронзительным криком, таким, что все дети вздрогнули, а рука Дона Педро стиснула агатовую рукоять кинжала,
вскочили на ноги и закружились, как бешеные, вокруг арены, ударяя в свои тамбурины и распевая какую-то дикую любовную песню на своем странном гортанном языке. Затем все разом кинулись на землю, и теперь только глухой звон цитр нарушал тишину. Повторив это несколько раз, они на миг исчезли и вывели нацепи косматого бурого медведя. На плечах у них сидело несколько крохотных барбарийских обезьянок. Медведь с необычайной серьезностью встал наголову, а обезьянки со сморщенными личиками стали проделывать всякие забавные штуки. Они фехтовали крохотными шпагами с двумя цыганятами, по-видимому, их хозяевами,
стреляли из ружей, а потом выстроились вряд и начали делать солдатские

артикулы – совсем как на ученье королевской лейб-гвардии. Цыгане очень понравились детям.
Но самым забавным развлечением этого утра были, бесспорно, танцы маленького Карлика. Когда он ввалился на арену, ковыляя на кривых коротеньких ножках и мотая огромной безобразной головой, дети подняли восторженный крики даже сама Инфанта так смеялась, что Камеристка вынуждена была напомнить ей, что хотя в Испании не раз видели королевских дочерей, плачущих перед равными, однако неслыханное дело,
чтобы Принцесса королевской крови веселилась так в присутствии тех, кто ниже ее по рождению.
Однако Карлик был действительно неотразим, и даже при испанском дворе, известном своим пристрастием ко всему ужасному и безобразному,
такого фантастического маленького чудовища еще не видели. Да этот
Карлик и не выступал прежде. Его нашли всего задень до того. Двое грандов, охотившихся в отдаленной части пробкового леса, окружавшего город, встретили его, когда он бежал опрометью через лес, и привезли с собою во дворец, чтоб устроить Инфанте сюрприз отец его, бедный угольщик, был только рад избавиться от такого уродливого и бесполезного ребенка. Самое забавное в Карлике было, быть может, то, что сам он совершенно не сознавал, как уродлив и смешон. Напротив, он казался необычайно счастливыми веселым. Когда дети смеялись, ион смеялся также непринужденно и радостно, и по окончании каждого танца отвешивал каждому из них в отдельности уморительнейшие поклоны, улыбаясь и кивая головою, словно сам был такой же, как они, а немаленький уродец,
которого природа однажды под веселую руку создала на потеху другим.
Инфантой он был очарован безмерно, не мог от нее глаз оторвать и,
казалось, плясал для нее одной. И когда, вспомнив, как на ее глазах знатные придворные дамы бросали букеты Каффарелли, знаменитому итальянскому дисканту, которого Папа прислал в Мадрид из собственной домовой церкви в надежде, что сладкие звуки его голоса исцелят тоску Короля, она вынула из волос красивую белую розу и, шутки ради, а также для того, чтобы позлить Камеристку, с очаровательной улыбкой бросила эту розу Карлику через всю арену. Тот принял это совершенно серьезно, прижал цветок к губам, уродливыми толстым, приложил руку к сердцу и опустился перед
Инфантой на одной колено, причем радостная улыбка растянула рот его до ушей, а маленькие светлые глазки заискрились от удовольствия.
После этого Инфанта была не в состоянии оставаться серьезной и продолжала смеятлась еще долго после того, как Карлик убежал с арены, и попросила дядю, чтобы танец немедленно был повторен. Камеристка

однако, сославшись на чрезмерную жару, заявила, что для ее высочества лучше будет немедленно вернуться во дворец, где для нее уже приготовлен роскошный пир и стоит на столе настоящий именинный пирог, с инициалами новорожденной из крашеного сахара и красивым серебряным флагом на верхушке. Инфанта с большим достоинством поднялась с места,
приказала, чтоб маленький Карлик еще раз проплясал переднею после сиесты, и, поблагодарив юного графа Тьерра-Нуэва за чудесный прием,
удалилась в свои апартаменты. За нею двинулись прочие дети в том же порядке, как пришли.
Когда маленькому Карлику сказали, что он будет еще раз танцевать перед Инфантой по ее личному особому приказу, он так обрадовался, что убежал в сад, в нелепом восторге покрывая поцелуями белую розу и выражая свое счастье самыми дикими и неуклюжими жестами.
Цветы пришли в негодование от дерзкого вторжения уродца в их прекрасную обитель когда же они увидели, как он скачет по дорожкам,
смешно и неуклюже размахивая руками над головой, они уже не в состоянии были дольше сдерживаться Право, он слишком безобразен, чтобы позволять ему играть в тех местах, где находимся мы – восклицали Тюльпаны Напоить бы его маковым цветом, чтоб он уснул на тысячу лет, проговорили высокие огненно-красные Лилии и от гнева запылали еще ярче Ужас, прямо ужас, до чего он безобразен – взвизгнул Кактус. – Он весь искривленный, приземистый, и голова у него несообразно велика по сравнению с ногами. При виде его у меня колючки встают дыбом, и, если он только подойдет ко мне, я его исколю своими шипами И у него в руках к тому же один из лучших моих цветков, воскликнул Куст Белых Роз. – Я сам подарил его нынче утром Инфанте ко дню рождения, а он его украл у нее. – Ион закричал что было силы – Вор!
Вор! Вор!
Даже красные Герани, которые вообще-то из спесивых – у них у самих куча бедных родственников, – таки скручивались все от отвращения, и когда Фиалки скромно заметили, что хоть они очень некрасив, ноне по своей же вине, – Герани не без основания возразили, что в том-то и беда и что раз он неизлечим, нет оснований восхищаться им только за это. Да и некоторые из Фиалок сами чувствовали, что Карлик как будто даже кичится своим безобразием, выставляя его напоказ, и что он выказал бы гораздо больше вкуса, если бы принял печальный или хотя бы задумчивый вид,
вместо того чтоб прыгать и скакать по дорожкам, принимая такие

причудливые и нелепые позы.
Что касается старых Солнечных Часов – особы выдающейся и некогда указывавшей время самому Императору Карлу Пятому, – то они до того были поражены видом маленького Карлика, что чуть не забыли отметить целых две минуты своим длинным теневым пальцем и не удержались,
чтобы не сказать большому молочно-белому Павлину, гревшемуся на солнышке на балюстраде, что, мол, всем известно, что царские дети – это царские дети, а дети угольщика – это дети угольщика, и не к чему уверять,
будто это не такс чем Павлин всецело согласился и даже крикнул:
«Несомненно! Несомненно – таким пронзительными резким голосом,
что Золотые Рыбки, жившие в бассейне фонтана, от которого веяло прохладой, высунули головки из воды испросили у огромных каменных
Тритонов, в чем дело и что произошло.
А вот птицам Карлик почему-то понравился. Они и раньше часто видели в лесу, как он плясал, подобно эльфу, гоняясь за подхваченными ветром листьями, или же, свернувшись клубочком где-нибудь в дупле старого дуба, делил с белками собранные им орехи. И они ничуть не возмущались его безобразием. Ведь и соловей, который по вечерам пел в апельсиновых рощах так сладко, что даже луна иной раз склоняла свой лик,
чтобы послушать его, был невеликий красавец к тому же мальчик был добр к ними в жестокую зимнюю стужу, когда на деревьях нет ягод и земля становится тверда, как железо, а волки подходят в поисках пищик самим городским воротам, он никогда не забывало них, и всегда бросал им черные крошки от своего ломтя, и делил сними свой завтрак, как бы он ни был скуден.
И птицы порхали вокруг него, задевая крылышками его щеки, и щебетали меж собою, и маленький Карлик был так счастлив, что не мог удержаться и похвастался передними пышною белою розой, сказав, что эту розу подарила ему сама Инфанта, потому что она любит его.
Птицы не поняли ни слова, но это не беда, потому что они с задумчивым видом склонили головки набок, а это все равно что понимать,
да к тому же много легче.
Ящерицам он тоже очень понравился и когда он устал бегать и прилег на траву отдохнуть, они подняли веселую возню вокруг него и на нем самом и всячески старались позабавить его Не всем же быть такими красивыми, как ящерицы. Этого нельзя и требовать, – говорили они. – И, хотя это звучит нелепо, в сущности, он не так уж безобразен, если, конечно, закрыть глаза и не смотреть на него.
Ящерицы – прирожденные философы, и они часами способны сидеть

на одном месте и размышлять, когда им больше нечего делать или когда погода слишком дождливая.
Цветам, однако, очень не понравилось ни их поведение, ни поведение птиц Это только показывает, – говорили они, – какими вульгарными становятся те, кто все время летает и бегает. Хорошо воспитанные создания, вроде нас, всегда стоят на одном месте. Кто видел, чтобы мы метались взад-вперед по дорожкам или же скакали, как безумные, потраве в погоне за какою-нибудь стрекозою Когда мы испытываем потребность в перемене воздуха, мы посылаем за садовником, ион пересаживает нас на другую клумбу. Это – прилично, это вполне comme il faut, но ящерицы и птицы не ценят покоя, у птиц даже нет постоянного адреса. Они просто бродяги, вроде цыган, сними и обращаться надо как с бродягами.
Цветы вздернули носики, приняли высокомерный вид и были очень довольны, когда немного погодя маленький Карлик встал с травы и заковылял к дворцовой террасе Право, его следовало бы запереть до конца жизни, – говорили они. Вы только посмотрите, какой у него горб на спине А ноги какие кривые И они захихикали.
Но маленький Карлик не подозревал об этом. Он страшно любил птиц и ящериц и находил, что цветы – самое удивительное, что только есть на свете, конечно, за исключением Инфанты но ведь Инфанта дала ему дивную белую розу, иона любит его, а это другое дело Как ему хотелось быть опять вместе с нею. Она посадила бы его по правую руку от себя и улыбалась бы ему, ион никогда больше не ушел бы от нее, а сделал бы ее своим товарищем и научил бы ее всяким восхитительным штучкам. Ибо,
хотя он никогда раньше не бывал во дворце, он знал множество удивительных вещей. Он умел, например, делать из тростника крохотные клетки для кузнечиков, чтоб они сидели и пелитами превращать суставчатый длинный бамбук в такую свирель, которой заслушался бы сам
Пан. Он умел подражать птичьим голосами мог позвать скворца с верхушки дерева и цаплю с болота. Он знал, какое животное какие оставляет за собою следы, и умел выследить зайца по легким отпечаткам его лапок и кабана по растоптанным листьям. Ему были знакомы все пляски людей, живущих среди природы и бешеный танец осенив одежде из багряницы, и легкая пляска в васильковых сандалиях среди спелых хлебов, и танец зимы с венками из сверкающего белого снега, и вешняя пляска в цветущих фруктовых садах.
Он знал, где вьют свои гнезда дикие голуби, и как-то раз, когда голубь

с голубкой попались в силки птицелова, он сам воспитал покинутых птенцов и устроил для них маленькую голубятню в трещине расколотого вяза. Голуби выросли совсем ручными и каждое утро кормились из его рук.
Они, наверное, понравились бы Инфанте, как и кролики, шнырявшие в высоких папоротниках, и сойки с твердыми перышками и черными клювами, и ежи, умеющие свертываться в колючие шарики, и большие умные черепахи, которые медленно ползают, тряся головами и грызя молодые листочки. Да, она обязательно должна прийти к нему в лес поиграть вместе с ним. Он уступит ей свою постельку, асам будет сторожить за окном до рассвета, чтобы ее не обидели дикие зубры и не подкрались слишком близко к хижине отощавшие с голоду волки. А на рассвете он постучится в ставни и разбудит ее, и вместе они пойдут в лес и будут плясать целый день. В лесу, право же, совсем нескучно. Иной раз епископ проедет на своем белом муле, читая книжку с картинками. А то пройдут сокольничие в зеленых бархатных шапочках, в камзолах из дубленой оленьей кожи, и у каждого на руке по соколу, а голова у сокола покрыта клобучком. Впору же уборки винограда проходят виноградари,
руки и ноги у них красные от виноградного сока, а на головах венки из глянцевитого плюща, и они несут мехи, из которых каплет молодое вино;
а по вечерам вокруг больших костров усаживаются угольщики и смотрят,
как медленно обугливаются в огне сухие поленья, и жарят в пепле каштаны, и разбойники выходят из своих пещер повеселиться вместе с ними.
Как-то он даже видел замечательную процессию, извивавшуюся, как змея, подлинной пыльной дороге, ведущей в Толедо. Впереди шли монахи,
сладостно пели и несли яркие хоругви и золотые кресты, за ними в серебряных латах, с мушкетами и пиками шли солдаты, а посреди солдат трое босоногих людей с зажженными свечами в руках ив странной желтой одежде, сплошь разрисованной какими-то удивительными фигурами. Уж в лесу-то есть на что посмотреть а когда она устанет, он отыщет для нее мягкое ложе из мха или же понесет ее на руках, потому что он ведь очень сильный, хоть и сам знает, что невысок ростом. Он сделает ей ожерелье из красных ягод брионии, которые также красивы, как те белые ягоды, что вышиты у нее на платье а если ей надоест это ожерелье, она может его бросить, ион найдет ей другое. Он будет приносить ей чашечки от желудей, и покрытые росой анемоны, и крохотных светлячков, которые будут искриться, как звезды, в бледном золоте ее волос.
Однако где же она Он спросил об этом Белую Розу, нота не ответила.
Весь дворец, казалось, спали даже там, где ставни небыли заперты, окна

были завешены от яркого солнца тяжелыми занавесями. Карлик обошел кругом весь дворец, ища, как бы пробраться внутрь, и наконец заметил небольшую открытую дверь. Он проскользнул туда и очутился в роскошном зале – увы – гораздо более пышной, чем лес там всюду было столько позолоты, и даже пол выстлан большими цветными камнями,
уложенными в какие-то геометрические фигуры. Но маленькой Инфанты там не было были только белые статуи на пьедесталах из яшмы,
смотревшие на него с какой-то странной улыбкой печальными пустыми глазами.
В конце зала висела богато расшитая занавесь из черного бархата,
усеянная солнцами и звездами – любимый узор короля, – да и черный цвет был его самый любимый. Может быть, она спряталась за этой занавесью?
Во всяком случае, надо взглянуть.
Он тихонько подкрался к портьере и отдернул ее. Нет, за портьерой была только другая комната, иона показалась ему еще красивее той, откуда он только что вышел. Стены здесь были увешаны зелеными гобеленами со множеством фигур, изображавших охоту, – произведение фламандских художников, потративших больше семи лет на эту работу. Некогда это была комната Иоанна Безумного – помешанного короля, который так страстно любил охоту, что в бреду нередко пытался вскочить на огромного вздыбившегося коня, вытканного на гобелене, стащить со стены оленя, на которого кидались большие собаки, затрубить в охотничий рог и заколоть ножом убегающую лань. Ныне эта комната была превращена в зал совета, и настоявшем посреди него столе лежали красные портфели министров с тиснеными испанскими золотыми тюльпанами, а также гербами и эмблемами Габсбургов.
Маленький Карлик в изумлении озирался вокруг и даже немножко побаивался идти дальше. Странные, безмолвные всадники, скакавшие так быстро и бесшумно подлинным лесным дорогам, напоминали ему страшных призраков, – о них он слыхал от угольщиков, – компрачикосов,
которые охотятся только ночью и если встретят человека, то превратят его в оленя и затравят насмерть. Но он вспомнило маленькой Инфанте, и это придало ему мужества. Ему хотелось застать ее одну и сказать ей, что он ее тоже любит. Быть может, она в смежной комнате?
По мягким мавританским коврам он неслышно перебежал через комнату и распахнул дверь. Нет, и там ее не было. Комната была совершенно пуста.
То был тронный зал, служивший для приема иностранных послов,
когда Король – что в последнее время случалось нечасто – соглашался дать

им аудиенцию в этом самом зале много лет назад были приняты посланники из Англии, явившиеся сватать свою Королеву, тогда одну из католических владык Европы, за старшего сына Императора. Стены здесь были обтянуты кордуанской золоченой кожей, ас черно-белого потолка свешивалась тяжелая люстра в триста восковых свечей. Под большим балдахином золотой парчи, на котором были вышиты мелким жемчугом кастильские львы и башни, стоял трон с наброшенным на него роскошным покрывалом из черного бархата, затканного серебряными тюльпанами и украшенного пышной бахромой из серебра и жемчуга. На второй ступени трона стояла скамеечка с подушкой из серебряной парчи, на которой преклоняла колена Инфанта, а еще пониже и уже не под балдахином кресло для папского нунция – единственного, кто имел право сидеть в присутствии Короля вовремя публичных церемоний, и кардинальская шапка его с плетеными алыми кистями лежала спереди на красном табурете. Против трона на стене висел портрет Карла Пятого,
изображенного во весь рост, в охотничьем костюме, с большою собакой;
а всю середину другой стены занимал портрет Филиппа Второго,
принимающего дары от Нидерландов. Между окон стоял шкафчик черного дерева с инкрустацией из слоновой кости и резьбой, воспроизводившей гольбейновскую Пляску Смерти, которая, говорили, была сделана рукой самого знаменитого мастера.
Но Карлика не слишком занимало все это великолепие. Он не отдал бы своей розы за все жемчуга балдахина, не отдал бы даже одного белого лепестка ее за сам трон. Ему нужно было совсем другое – повидать
Инфанту прежде, чем она снова сойдет в павильон, и попросить ее уйти вместе с ним, когда он окончит танец. Здесь, во дворце, воздух тяжелый и спертый, а в лесу дует вольный ветер и солнечный свет играет на трепетных листьях, словно перебирая их золотыми руками. Там, в лесу,
есть и цветы – быть может, не такие пышные, как в дворцовом саду, но зато аромат их нежнее ранней весной – гиацинты, что заливают багряной волной прохладные долы и холмы, поросшие травою желтые первоцветы,
что гнездятся целыми семьями среди узловатых корней старого дуба;
светлый чистотел и голубая вероника, золотые и лиловые ирисы. А на орешнике распускаются серенькие сережки, и наперстянка никнет под тяжестью своих пестрых чашечек, облепленных пчелами. Копья каштанов покрыты белыми звездочками, и луны боярышника бледны и прекрасны.
Да она обязательно уйдет с ним – только бы ему найти ее. Она уйдет с ним в прекрасный лес, ион целыми днями будет плясать для ее удовольствия.
При одной мысли об этом глаза его засветились улыбкой, ион перешел в

соседнюю комнату.
Из всех комнат эта была самая светлая и самая красивая. Стены ее были обтянуты алой камчой, расшитой птицами и хорошенькими серебряными цветочками мебель была вся из литого серебра, с фестонами из цветочных гирлянд и раскачивающимися купидонами. Две большие ширмы, на которых были вышиты павлины и попугаи, отгораживали огромные камины, а пол из оникса цвета морской воды, казалось, уходил в бесконечность. Ив этой комнате Карлик был не один. На другом конце зала, в дверях, стояла какая-то маленькая фигурка и наблюдала за ним. У
него забилось сердце крик радости сорвался сего уст, ион вышел на свет.
Одновременно с ним вышла и фигурка, и теперь он ясно мог разглядеть ее.
Инфанта? Как бы не так Это было чудовище – самое уморительное чудовище, когда-либо виденное им. Непропорционально сложенное, не так,
как все прочие люди, с горбатой спиной, на кривых ногах, с огромной,
мотающейся сбоку набок головой и спутанной гривой черных волос.
Маленький Карлик нахмурился, и чудовище тоже нахмурилось. Он засмеялся, и оно засмеялось и уперлось руками в бока, копируя его жест.
Он отвесил чудовищу насмешливый поклон, и оно ответило ему таким же низким поклоном. Он пошел к нему, и оно пошло ему навстречу, повторяя все его шаги и движения и останавливаясь, когда он останавливался. С
криком изумления он устремился вперед, протянул руку, и рука чудовища,
холодная как лед, коснулась его руки. Он испугался, отдернул руку, и чудовище поспешило сделать тоже. Он начал было наступать на него, но что-то гладкое и твердое загородило ему дорогу. Лицо чудовища было теперь совсем близко от его лица, ив лице этом он прочел ужас. Он отвел рукой волосы, падавшие ему на глаза. Чудовище сделало тоже. Он ударил его, и оно отвечало ударом. Он начал его ругать – оно строило ему какие-то гадкие гримасы. Он отшатнулся назад, и оно отшатнулось.
Что же это такое Карлик задумался на минуту, оглядел комнату.
Странно, каждый предмет здесь как будто имеет своего двойника за этой невидимой стеной светлой воды. Здесь картина – и там картина здесь канапе – и там канапе. Здесь спящий Фавн лежит в алькове у дверей – и там, за стеною, дремлет его двойники серебряная Венера, вся залитая солнцем, протягивает руки к другой Венере, такой же прелестной, как она.
Что это. Эхо Однажды в долине он крикнули эхо откликнулось,
повторило за ним все слова. Может быть, эхо умеет передразнивать и зрение, как оно умеет передразнивать голос. Может быть, оно умеет создать другой мир, совсем как настоящий. Но могут ли тени предметов иметь такие же, как предметы, краски, и жизнь, и движение Разве могут

Он вздрогнули, взяв со своей груди прелестную Белую Розу,
повернулся и поцеловал ее. У чудовища оказалась в руках такая же роза,
точно такая же – лепесток в лепесток. И оно точно также целовало ее и прижимало к сердцу с безобразными жестами.
Когда истина вдруг открылась ему, он с диким воплем отчаяния кинулся, рыдая, на пол. Так это он сам – такой урод, горбатый, смешной,
отвратительный? Это чудовище – он сам это над ним так смеялись дети, и маленькая Принцесса тоже он-то воображал, что она любит его, а она просто, как и другие, потешалась над его безобразием, над его уродливым телом. Почему не оставили его в лесу, где нет зеркала, которое бы сказало ему, как он уродлив и гадок Почему отец не убил его, вместо того чтобы продать его на позор По щекам его струились горячие слезы. Он изорвал в клочки белый цветок барахтавшееся на полу чудовище сделало тоже и разбросало по воздуху лепестки. Оно пресмыкалось на земле, а когда он смотрел на него, оно тоже смотрело на него, и лицо его было искажено страданием. Он отполз подальше, чтобы не видеть его, и закрыл руками глаза. Как раненый зверек, он уполз в тень и лежал, тихо стеная.
В это время через дверь с террасы в комнату вошла Инфанта со своими гостями и увидела безобразного Карлика, который лежал на полу и колотил скрюченными пальцами это было до того фантастически нелепо, что дети с веселым смехом обступили его – посмотреть, что он такое делает Его пляски были забавны, – сказала Инфанта, – но представляет он еще забавнее. Почти также хорошо, как и марионетки, только, разумеется,
не так естественно.
И она обмахивалась своим огромным веером и хлопала в ладоши. Но маленький Карлик даже не взглянул на нее его рыдания постепенно стихали. Вдруг он как-то странно подпрыгнули схватился за бок. Потом упали вытянулся без движения Это у тебя очень хорошо получилось, – сказала Инфанта, подождав немного, – но теперь ты должен потанцевать для меня Да, да, – закричали все дети, – теперь вставай и танцуй, потому что ты ничуть не хуже барбарийской обезьянки, даже забавнее.
Но маленький Карлик не откликался.
Инфанта топнула ножкой и кликнула дядю, который гулял с
Камергером по террасе, читая депеши, только что полученные из Мексики,
где недавно учреждена была святая инквизиция Мой смешной маленький Карлик капризничает и не хочет вставать.
Поднимите его и велите ему танцевать для меня.
С улыбкой переглянувшись, они вошли в комнату, и Дон Педро

нагнулся и потрепал Карлика по щеке своей вышитой перчаткой Изволь плясать, маленький уродец, изволь плясать. Наследная
Принцесса Испании и обеих Индий желает, чтоб ее забавляли.
Но маленький Карлик не шевелился Его надо хорошенько отстегать, – устало молвил Дон Педро и опять ушел на террасу.
Но Камергер с озабоченным видом опустился на колени перед маленьким Карликом и приложил руку к его груди. А минуту спустя пожал плечами, поднялся и, низко поклонившись Инфанте, сказал Mi bella Princesa, ваш забавный маленький Карлик никогда больше не будет плясать. Как жаль Он так безобразен, что, пожалуй, рассмешил бы даже Короля Но почему же он никогда больше не будет плясать – смеясь,
спросила Инфанта Потому что у него разбилось сердце.
Инфанта нахмурилась, и ее прелестные розовые губки сложились в хорошенькую надменную гримаску И на будущее, пожалуйста, сделайте так, чтобы утех, кто приходит со мною играть, не было сердца – крикнула она и убежала в сад

Рыбаки его душа Каждый вечер выходил в море молодой Рыбаки забрасывал сети.
Когда ветер был береговой, у Рыбака ничего не ловилось или ловилось, но мало, ибо береговой ветер есть злобный ветер – у него черные крылья, и буйные волны вздымаются навстречу ему. Но когда ветер был с моря, рыба поднималась из глубин, Рыбак относил ее на рынок и продавал ее.
Каждый вечер выходил молодой Рыбак наловлю. Однажды такой тяжелой ему показалась сеть, что трудно было поднять ее в лодку. Рыбак,
усмехаясь, подумал Видно, я выловил из моря всю рыбу, или попалось мне, на удивление людям, какое-нибудь глупое чудо морское. Но, может быть, моя сеть принесла мне такое страшилище, что великая наша королева пожелает увидеть его».
Напрягая силы, он налег на грубые канаты так, что длинные вены,
точно нити голубой эмали на бронзовой вазе, обозначились у него на руках.
Он потянул тонкие бечевки, все ближе и ближе большим кольцом подплыли к нему плоские пробки, и сеть наконец поднялась на поверхность воды.
Но в сети оказалась не рыба, не страшилище, не подводное чудо, а маленькая Морская Дева, которая крепко спала.
Ее волосы были подобны влажному золотому руну, и каждый отдельный волос был как тонкая нить из золота. Ее белое тело было словно изваяно из слоновой кости. Ее жемчужно-серебряный хвост обвивали зеленые водоросли. Уши были похожи на раковины, а губы – на морские кораллы. Об ее холодные груди бились холодные волны, и на ресницах ее искрилась соль.
Она была так прекрасна, что, увидев ее, исполненный восхищения юный Рыбак потянул к себе сети и, перегнувшись через борт челнока,
охватил ее стан руками. Но как только он прикоснулся, она вскрикнула,
будто вспугнутая чайка, пробудилась от сна, в ужасе взглянула на него аметистово-лиловыми глазами и стала биться, стараясь вырваться. Но он не отпустил ее и крепко прижал к себе.
Видя, что ей не уйти, Морская Дева заплакала Будь милостив, отпусти меня в море, я единственная дочь Морского царя, мой отец стар и одинок.
Но юный Рыбак ей отвечал

– Яне отпущу тебя, покаты не пообещаешь, что на первый зов ты поднимешься ко мне из глубины и будешь петь свои песни, потому что нравится рыбам пение обитателей моря и всегда будут полны мои сети А ты и вправду отпустишь меня, если дам тебе такое обещание спросила Морская Дева Клянусь, отпущу, – ответил молодой Рыбак.
Дева дала ему это обещание, и подкрепила его клятвой обитателей моря. Тогда разомкнул Рыбак объятия – и, все еще трепеща от какого-то странного страха, она опустилась на дно * Каждый вечер выходил Рыбак в море и звал к себе Морскую Деву. Иона поднималась изводи пела ему свои песни. Вокруг резвились дельфины, и дикие чайки летали над ее головой.
Дева пела чудесные песни – о жителях моря, что гоняют свои стада из пещеры в пещеру и носят детенышей у себя на плечах о зеленобородых тритонах с волосатой грудью, что трубят в витые раковины вовремя шествия Морского царя о царском янтарном чертоге – у него изумрудная крыша, а полы из жемчуга. Пела о подводных садах, где колышутся широкие кружевные веера из кораллов, над ними проносятся рыбы,
подобно серебряным птицам о что, что льнут анемоны к скалами розовые пескари гнездятся в желтых бороздках песка. Пела она об огромных китах,
приплывающих из северных морей, с колючими сосульками на плавниках;
о сиренах, рассказывающих такие чудесные сказки, что купцы затыкают себе уши воском, чтобы не броситься вводу и не погибнуть в волнах. Пела о затонувших галерах, за снасти которых ухватились матросы, да таки закоченели навек, а в открытые люки вплывает макрель и свободно выплывает оттуда о малых ракушках, великих путешественницах они присасываются к килям кораблей и объезжают весь свет. Пела о каракатицах, живущих на склонах утесов они простирают длинные черные руки, и стоит им захотеть, наступает ночь.
Пела Дева о моллюске-наутилусе: у него свой собственный опаловый ботик, управляемый шелковым парусом и о счастливых тритонах, которые играют на арфе и чарами могут усыпить самого осьминога великого. Пела о детишках моря, которые поймают черепаху и со смехом катаются на ее скользкой спине. Пела о девах морских, что нежатся в белеющей пене и простирают руки к моряками о моржах с кривыми клыками и о морских

конях, у которых развевается грива.
Пока она пела, стаи тунцов выплывали из морской глубины, и Рыбак ловил их, окружая своими сетями, а некоторых убивал острогой. Когда же челнок наполнялся, Морская Дева, улыбнувшись на прощание, исчезала в море.
И все же она избегала приближаться, боясь, как бы Рыбак не коснулся ее. Часто он ее молил, но она не подплывала ближе. Когда же он пытался схватить ее, она ныряла, и больше в тот день не показывалась. С каждым днем ее песни пленяли его все сильнее. Так был сладостен ее голос, что
Рыбак забывал челнок, сети, и добыча уже не прельщала его. Мимо него проплывали стаями золотоглазые тунцы с алыми плавниками, но он их не замечал.
Праздно лежала острога у него под рукой, и оставались пустыми корзины, сплетенные из ивовых прутьев. С затуманенным от упоения взором, он неподвижно сидел в челноке и слушал, слушал, пока не подкрадывались к нему морские туманы и блуждающий месяц не пятнал серебром его загорелое тело.
В один из таких вечеров Рыбак сказал Маленькая Морская Девая люблю тебя. Будь моей женой.
Но она покачала головой и ответила У тебя человечья душа Прогони прочь свою душу, и мне можно будет тебя полюбить.
Тогда спросил себя юный Рыбак На что мне душа Мне не дано ее видеть. Яне могу прикоснуться к ней, не знаю, какая она. И вправду, я прогоню ее прочь, и будет мне великая радость.
Он закричал от восторга, и, встав в своем расписном челноке, простер руки к Морской Деве Я прогоню душу, – крикнул он, – ты будешь моей юной женой, а я буду тебе мужем. Мы поселимся в пучине, и ты покажешь мне все, о чем пела. А я сделаю все, что захочешь, и жизни наши буду навек неразлучны.
Засмеялась от радости Морская Дева, и закрыла лицо руками Но как же мне прогнать душу – вскричал молодой Рыбак. – Научи,
как это сделать, и я выполню все, что ты скажешь Я самане знаю – ответила Морская Дева. – У нас, обитателей моря,
никогда не было души.
И, горестно взглянув на него на прощанье, она погрузилась в пучину