Алхимик. Питер ДжеймсАлхимик Peter James
 Скачать 2.97 Mb.
|
|
55 Покинув стоянку на Сейнсбери, Монти попала в пробку часа пик на кольцевой дороге Рединга. Поскольку движение остановилось, Монти стала рассматривать огромный, залитый светом рекламный щит, на котором была изображена улыбающаяся мамаша с голеньким ребенком на руках. Вдоль верхней кромки щита шли слова: «„МАТЕРНОКС“ – ЗАБОТА О БУДУЩЕМ». А внизу сообщалось: „Бендикс Шер“ – самая заботливая компания в мире». На ветровом стекле вскипели дождевые пузыри. Монти выключила «дворники», предпочтя, чтобы непогода скрыла рекламу из вида, и нашла шестичасовую сводку новостей. «…Возобновились надежды на рождественское перемирие в Боснии, – сообщил диктор. – Сорок семь пенсионеров пострадали при аварии автобуса, направлявшегося на рождественский базар. На лондонской улице в ходе странного несчастного случая погиб врач». Она дослушала сводку новостей до конца, и все ужасы утренней драмы вернулись к ней. Но о смерти доктора Корбина не было сказано ничего нового, и не упоминались те жуткие подробности, которые она видела собственными глазами. Решив переключиться на что-то другое, она стала прикидывать меню сегодняшнего вечера. При таком движении домой она доберется примерно через полчаса, и до появления Коннора времени у нее будет достаточно. Она предложит ему coq au vin [20] с сыром бри и виноградом. Не зная, что он предпочитает, Монти купила бутылку австралийского красного вина и бутылку белого. По крыше машины продолжал барабанить дождь. Она покрутила круговую шкалу радио, прислушиваясь к попискиваниям разных станций, затем нашла какой-то джаз и оставила его. Луи Армстронг пел «У нас есть все время мира». Но, слушая его, она постоянно возвращалась мыслями к тому странному разговору с Уинстоном Смитом. «Это здание – совсем не то, что вы думаете». Жюль Верн, «Путешествие к центру Земли». Черт побери, что он имел в виду? В нормальных условиях Монти больше всего любила, съехав с основной трассы, добираться до своего коттеджа в тишине сельских дорог. Но этим вечером в первый раз в жизни уединенность ее жилища и густая темнота вечера выглядели угрожающими, и она поймала себя на том, что гонит по грунтовой дороге быстрее, чем обычно, словно опасаясь, что кто- то может выпрыгнуть из придорожных зарослей. Она сбросила скорость, проезжая мимо большого амбара, и опасливо глянула в сторону его гулкой внутренности; когда туда упал свет ее фар, тени скользнули по двум тракторам, прицепу, связкам сена, старой сломанной бороне. Луч фар нащупал въезд в гараж, куда она и подъехала. Обычно она открывала дверь гаража и заводила в него машину, особенно в такую сырую ночь, но сегодня гараж, сливавшийся с окружающей тьмой, вдруг показался ей мрачным и угрожающим. Прежде чем выключить двигатель, она еще успела обвести лучом сначала дом, потом заросли сада и испытала облегчение, убедившись, что Алиса оставила свет в гостиной и спальне наверху. Не закрывая машину, она торопливо проскочила под пеленой дождя к укрытию портика. Почему-то ключ не хотел входить в замочную скважину. Ругаясь, она несколько секунд возилась с ним и наконец неловко вогнала его в замок, но, когда попыталась повернуть, ключ не шевельнулся. Удивившись, она сделала еще одну попытку, на этот раз действуя решительнее, но безуспешно. Она вытащила ключ, вставила снова и попыталась провернуть с такой силой, что чуть не порвала перчатки, но он по-прежнему не проворачивался. Тут она почувствовала, что за спиной кто-то стоит. Она резко развернулась. От страха у нее по всему телу побежали мурашки. За спиной никого не было – только темнота, барабанящий дождь и хлюп… хлюп… хлюп: вода, капающая из водосточного желоба. Напряженно прислушиваясь, пытаясь отключиться от звуков дождя, она сошла с крыльца и посмотрела в каждое из окон, стараясь уловить хоть какой-то признак движения. Затем она пересекла маленький отсыревший газон перед домом, обогнула его, миновав мусорный контейнер, и остановилась как вкопанная. Дверь в кухню была открытой. Она закрывала ее, всегда держала запертой на ключ и два внутренних запора, наверху и внизу. Теперь она была приоткрыта на несколько дюймов. Она сделала шаг назад и посмотрела по сторонам, испуганно пытаясь уловить любой проблеск света в темноте. Первым инстинктивным желанием было сорваться с места и бежать, но до главной дороги было далеко, и если кто-то дожидался ее, то поймает без труда. Лучше всего добраться до машины, подумала она и, добежав до нее, влетела в салон, включила зажигание и нажала стартер. Мотор провернулся, но искра не схватилась. Она снова нажала тумблер и принялась изо всех сил жать на акселератор. Двигатель заработал и тут же сдох. – Давай же, прошу тебя! – простонала она сквозь стиснутые зубы, раз за разом нажимая стартер. В салоне едко запахло бензином. О черт! Она знала, что залитому двигателю надо высыхать не менее четверти часа, чтобы заработать. Сквозь залитое дождем стекло она испуганно всмотрелась в темноту, и, когда включила фары дальнего света, они дали какое-то ощущение уюта, которое заставило ее собраться с мыслями. Если кто-то в темноте лежит и ждет ее, то звук стартера должен был спугнуть его или их, не так ли? Она приспустила стекло и прислушалась. Шлеп. Шлеп. Шлеп. Четверть седьмого. До появления Коннора как минимум час, а может, и дольше. Он, конечно, заблудится; несмотря на подробные объяснения, всем, кто в первый раз навещал ее, приходилось блуждать. Подрагивая от страха, она вылезла из машины и застыла как вкопанная. Она чувствовала, что ее ждет западня. «Возьми себя в руки», – сказала она себе. Она медленно подошла к задней двери, приоткрыла ее чуть пошире и затаила дыхание. Молчание. Она сделала еще один шаг вперед, и нога ее за что-то зацепилась. Раздался звон, а затем резкий грохот, от которого она испуганно вскрикнула; что-то шумно покатилось по полу. Монти лихорадочно пыталась сообразить, не попалась ли она в какую-то ловушку, поставленную на человека. Посмотрев вниз, она увидела молочные бутылки, на которые только что наткнулась, и почувствовала себя сущей идиоткой. Она миновала дверной проем, включила свет и пробежала взглядом по валлийскому шкафчику для посуды, печке «Ага», холодильнику и сосновому столу; все было совершенно нетронутым, точно таким, как она оставила. Вазочка с цветами по-прежнему стояла на столе; под стеклянным пресс-папье лежала обычная записка от Алисы. А вот кошки… где кошки? Она вскипела от внезапного гнева. Взгляд ее снова упал на вазу на столе, полную разнообразных осенних цветов, которые она сама собрала в воскресенье; поскольку ноябрь был теплым, некоторые растения продолжали цвести или расцвели во второй раз. Все цветы в вазе были мертвы. Она изумленно уставилась на них. Цветы поникли и пожухли, стебли высохли и стали коричневыми. Скорее всего, из-за жары, которая тут стоит, подумала она. И тут же осознала, что здесь совсем не жарко; в кухне было как в холодной кладовке. За стенами дома теплее, чем внутри. Удивившись, она притронулась к печке. Та была горячей, и черная риска показывала нормальную температуру. Какого черта тут так холодно? Дверь, ведущая в холл, шевельнулась. У нее остановилось сердце. Из темноты коридора на нее уставились четыре изумруда. Послышалось мурлыканье и шипение. Оба кота вошли в комнату бок о бок, остановились на пороге и уставились на нее так, словно она была совершенно чужим человеком. – Привет, ребята, – дрогнувшим голосом сказала она. Крик выгнул дугой спину и застыл. Уотсон снова зашипел. От этого звука у Монти пошла дрожь по телу. – Ребята! Привет! – Она осторожно сделала шаг к ним. Оба кота отпрыгнули в сторону, проскочили мимо нее и вылетели в дверь, словно им не терпелось как можно скорее исчезнуть из этого дома. Она посмотрела в темный коридор, затем как-то преодолела несколько ярдов до прихожей и зажгла там свет. Утренняя почта аккуратной стопкой лежала на столе Алисы. Похоже, тут все было в порядке. Алиса заболела? С ней что-то случилось? Или, может, на нее нашло какое-то затмение и она забыла запереть дверь в кухню? Монти посмотрела на верхнюю лестничную площадку и снова напряженно прислушалась. Она уже начала думать – что-то обязательно должно случиться, и тут ее взгляд упал на парадную дверь. Из автоматического замка торчал кусок гнутого провода, предохранительная цепочка была снята. Развернувшись на месте, она кинулась в кухню, захлопнув за собой дверь. Глянув на сушилку для посуды над печкой, она увидела массивный тесак, которым несколько дней назад крошила чеснок, схватила его и с силой сжала. Затем сорвала телефонную трубку, хотя почти не сомневалась, что линия будет мертва. К своему облегчению, она услышала сигнал и набрала 999. Ответили ей почти сразу же: – Аварийная служба. Чем можем помочь? – Соедините с полицией, – прошептала она и застыла, пережидая молчание, которое, казалось, тянулось так долго, как история. Она уже начала думать, не прервалась ли связь, и, глядя на открытую дверь в сад, стала прикидывать – не рвануть ли туда? – Полиция, – отрывисто произнес мужской голос. Она поднесла микрофон вплотную ко рту и, стискивая ручку тесака, заговорила сдавленным шепотом. – Пожалуйста, помогите мне, – сказала она. – Я думаю, что кто-то забрался ко мне в дом. 56 Северный Лондон. 1951 год – Вы можете верить мне, – в ужасе сказал Дэниел Джадд. Магистр храма подходил все ближе, держа меч высоко над головой, словно собираясь рассечь Дэниела надвое. – Вы можете! Прикованный к месту какой-то непонятной силой, Дэниел умоляюще смотрел на жрицу и на звериные маски тех нагих людей, которые молча стояли вокруг них. На лезвиях их вскинутых церемониальных кинжалов мерцал свет. Его ужас усиливался с каждой секундой; голые тела, окружавшие его, были увенчаны головами медведей, ослов, петухов. С каждой минутой привыкая к окружающему сумраку, он снова посмотрел на живой алтарь в виде обнаженной молодой женщины, которая, раскинув руки и ноги, лежала на полу, как раз внутри северного луча огромной пентаграммы. Он видел черепа, стоящие на полках, языки пламени черных свечей, странные оккультные символы, висящие по стенам, – часть из них была знакома, другие были в новинку; он впервые увидел могучего рогатого получеловека-полукозла, чья массивная фигура смотрела на него со стены у северного конца пентаграммы. Он знал достаточно, чтобы сразу же узнать Бафомета, козла Мендеса. – Ты дашь нам доказательство, – сказал магистр храма, подходя к Дэниелу еще на шаг ближе. На нем был только металлический шлем с пентаграммой во лбу. Он не носил маску, и с головы свисали пряди седых волос; пивной живот тяжело колыхался, а между ног висел вялый член, хотя размер его вызвал у Дэниела почтительное удивление. Жрица, единственный второй человек без маски в этом собрании, вышла вперед, что-то держа в руках. Дэниел разглядел, что это был грубо сколоченный крест из двух кусков черного дерева, скрепленных единственным гвоздем; размер креста достигал восемнадцати дюймов. – Теутус, тебе предоставляется возможность искупить свое прошлое. Хочешь ли ты ею воспользоваться? – Да, – сказал Дэниел слабым и охрипшим голосом. – И ты готов душой, умом и телом служить владыке нашему Сатане и ничто не отвратит тебя от следования его делам? – Да. – И ты свободно берешь на себя обязательство без вопросов подчиняться всем приказам, которые могут быть отданы тебе теми, кого он поставил или может поставить властвовать над тобой? – Да, – окрепшим голосом ответил он. Она передала ему крест и сказала: – Как доказательство того, что ты очистил свой мозг от всех ложных учений, теперь ты сломаешь это и бросишь куски на землю, произнося: «Я отрицаю Христа, обманщика, отрекаюсь от христианской веры и презираю все ее сочинения». Взяв крест, Дэниел внезапно почувствовал угрызения совести. При всей своей ненависти к христианству, которую взрастила в нем религиозная нетерпимость его родителей, он знал об исторической важности и роли того символического предмета, который сейчас держал в руках. Сделать то, что от него требовалось, значило перейти Рубикон. Видя перед собой холодные глаза жрицы, суровое выражение лица магистра храма, он сглотнул комок в горле и с удвоенной силой сжал крест. Он еще может бросить его в их физиономии, повернуться и уйти. Но почему? «И чего мне бояться?» – подумал он. Этого пузатого магистра храма с его серебряной цепочкой, старым фургоном и мерзким домишкой? Стоит бояться лишь того, что станешь таким, как он, – и ничего больше. Но это всего лишь один шаг. Один маленький шаг. Он станет началом; все остальное взрастет из него. Ему нечего бояться. Ничего и никого в мире. Ключ в его руках; ключ к величайшему могуществу во Вселенной. Он разломал крест надвое и бросил на землю. – Я отрицаю Христа, обманщика, отрекаюсь от христианской веры и презираю все ее сочинения, – громко, уверенно и неколебимо произнес он. – А теперь плюнь на эти обломки, Теутус, – приказала жрица. Встав на колени, он с силой сплюнул и снова поднялся. – Теперь помочись на него. Он посмотрел в глаза жрице и магистру храма. Рукой он направил пенис книзу и напрягся, заставляя его совершить нужное действие. Ему потребовалось несколько секунд, и скудная струйка брызнула на куски, после чего он усилием воли сжал мочевой пузырь, чтобы тот не опорожнился полностью. Он оглянулся в поисках одобрения сначала на магистра храма, а потом на жрицу, но их лица оставались совершенно бесстрастными. Трое обнаженных мужчин вышли вперед. У одного была голова крысы, у другого – ворона, а у третьего – змеи. Крыса несла в одной руке его атхам, а в другой – мерную ленту и рулон ткани, ворон – медный сосуд с крышкой на петлях, на которой была толстая резиновая печать, а змея размахивала полотнищем, смахивавшим на белую промокательную бумагу. Крыса почтительно поклонилась магистру храма и повернулась к Дэниелу. – Встань прямо, Теутус, – сказал он вкрадчивым голосом, в соответствии с его маской. Он смерил его тесьмой, размотал ткань, положил один ее конец под ноги Дэниелу, туго натянул материю до его макушки и отхватил ее взмахом кинжала. Далее осторожно вытянул другой конец из-под ног Дэниела, смотал ткань и положил ее в медный сосуд, который поднес ворон. Затем повернулся к Дэниелу: – Теперь у нас есть твои размеры, Теутус. Для твоего гроба. И не забывай, что мы сняли с тебя размеры. Ответа не требовалось, и Дэниел лишь кивнул. Затем вперед вышел человек в маске змеи. Он почтительно поклонился магистру храма, молча взял правую руку Дэниела и обстриг ему ногти, стараясь, чтобы обрезки падали на ладонь его руки. Их он стряхнул в медный сосуд ворона. Далее он состриг несколько прядей волос Дэниела, после чего отошел назад. Теперь вперед выступил магистр храма. Одну руку он снял с эфеса меча, который был по-прежнему вскинут над головой, схватил мочку левого уха Дэниела и вытянул ее до предела. Затем медленно, в полном молчании перед лицом Дэниела опустил меч рукояткой книзу. Дэниел снова испытал страх, но не пошевелился. Лезвие скользнуло мимо его носа, и теперь он смутно различал его краем глаза. Он увидел быстрое движение, вслед за которым сразу же последовала жгучая боль в ухе, и он испустил сдавленный вскрик. Магистр храма отступил назад и передал клинок человеку в маске крысы; Дэниел увидел на нем следы крови. Крыса вытерла его небольшим куском белой промокательной бумаги, который был сложен и помещен все в тот же сосуд. Ворон поднял сосуд высоко над головой – и ударил гонг. Один раз. Магистр храма произнес что-то на языке, которого Дэниел не понимал, и все остальное собрание повторило за ним в унисон: – Слава Сатане! Крыса закрыла сосуд и унесла его куда-то в дальний конец храма. У него сильно болело разрезанное ухо, и Дэниел чувствовал, как теплая кровь стекает по шее и груди, но сила, которая недавно парализовала его, снова дала о себе знать. Да и в любом случае он не хотел даже притрагиваться к уху, опасаясь показать слабость. Три обнаженные женщины в масках животных подошли к нему с разных сторон; шаг их был легок и ритмичен, словно они подчинялись командам молчаливого барабана. Маска одной из них представляла голову лошади, другая – осла, а третья – петуха, и каждая держала кусок красного шнура. Забыв о ноющем ухе, Дэниел смотрел на них, и страх сменился покорностью. Прозвучал низкий гулкий звук – бонг! Скосив глаза, он увидел свисающий со стропил огромный медный гонг. Рядом с ним стоял человек с головой козла, держа в руках дубину. Каждая из трех женщин по очереди поклонилась магистру храма. Одним шнуром они связали Дэниелу руки за спиной, надежно, но не грубо, а два других отрезка накинули Дэниелу на шею так, что они свисали до бедер. Один из них был пропущен под мошонкой Дэниела, а другой петлей свисал с затылка. К своему стыду, Дэниел почувствовал, что начинает возбуждаться и лицо пылает от смущения. Магистр храма, держа меч острием кверху и прижимая рукоятку к щетинистой бороде, подошел к краю окружности. Остановившись, он провел мечом дугу, открывая ее, и вошел в круг, мечом же закрыв его за собой. Пройдя к центру, он остановился у ног обнаженной девушки на полу и поднял перед собой меч, указывая острием в потолок. Раздался резкий звон колокольчика. Когда его эхо смолкло, магистр храма могучим голосом, который так отличался от его обыкновенных интонаций, воззвал: – In nominee Dei Nostri Satanas Luciferi exelsi! Когда голос стих, его заменило громкое общее скандирование всех присутствующих в храме: – Слава Сатане! Снова ударил гонг, и, подождав, пока стихнет эхо, магистр продолжил речитативом: – Во имя Сатаны, Правителя земли, Царя мира, я приказываю силам тьмы наделить меня своим адским могуществом! Широко откройте ворота ада и придите из глубин его приветствовать меня как вашего брата и друга! Наделите меня тем даром, о котором я говорю! Я беру твое имя как часть меня самого! Я живу как звери в полях и вместе с ними делю плотские радости! Я восславляю справедливость и отвергаю все, что прогнило! Я обращаюсь ко всем богам бездны – пусть придет то, о чем я говорю. Явитесь и отвечайте на ваши имена, проявляя мои желания. Диаболус! Таммуз! Самамаэл! Аббадон! Геката! Астарот! Сехмет! Риммон! Иштар! Магистр храма сделал паузу, и все в унисон произнесли: – Слава Сатане! Снова ударил гонг. Магистр вознес молитву на латыни, делая паузу в конце каждого предложения, чтобы все успевали повторять за ним. Nema. Olam a son arebil des Menoitatnet ni sacudni son en te Sirtson subirotibed Summitimid son te tucis Artson atibed sibon ettimid te Eidoh sibon ad Munaiditouq murtson menap Arret ni te oleac ni Tucis aut satnulov taif Muut munger tainevda Muut nemon rutecifitcnas Sileac ni se iuq Retson retap Дэниел вдруг почувствовал прилив неподдельного возбуждения. Это была молитва «Отче наш», прочитанная задом наперед. Он узнал ее, потому что учил эти слова наизусть. Магистр храма снова затянул: – Приди же, о великое исчадие бездны, и объяви о своем появлении. Приди же и прими в свой круг нового твоего слугу, Теутуса. Дэниел вдруг понял, что его подталкивают вперед. Споткнувшись, он восстановил равновесие, когда чьи-то невидимые руки схватили его за плечи. Мошонку болезненно стянуло шнуром, и судороги боли прошли от желудка до яичек. Его развернули к северо-восточной части круга. Магистр храма открыл круг очередным взмахом меча, и Дэниела втолкнули в центр, к ногам обнаженной молодой женщины. Магистр храма, властно проведя мечом по горизонтали, снова замкнул круг. Наступило внезапное молчание. Снова зазвонил колокольчик, который держала женщина с головой крысы. Когда его лепет смолк, Дэниел услышал звуки, которые он принял за плач ребенка. Так как его стеной обступали неподвижные фигуры, он, скосив глаза в сторону, потому что не осмеливался шевельнуть головой, осмотрел темноту, но не обнаружил никаких следов ребенка. Затем он, не зная, куда себя деть, посмотрел перед собой, смущенный видом голой женщины и тем, что находилось у нее между широко раскинутых ног, но он был так испуган козлом Мендеса на стене у нее над головой, что не осмеливался посмотреть повыше. После новых речитативов и нового скандирования магистр храма медленно опустился на колени между ног распростертой девушки. Легким, почти символическим поцелуем он коснулся ее губ, затем театральным жестом – каждой из грудей, после чего припал к пупку и опустился к вагине. Когда он снова встал, зазвонил колокольчик. Подхватив его затухающие звуки, магистр произнес нараспев: – Приди же, о великое исчадие бездны, и объяви о своем появлении. Мысли мои посвящены сияющей башне, в которой растет и яростно рвется наружу взбухающая похоть. Явись же, посланник сладострастных желаний, и пусть мои темные видения обретут форму в будущих делах и деяниях. – Он закинул голову назад так, что смотрел прямо над собой, и продолжил: – С шестой башни Сатаны минет знак, который призовет все соки, всю плоть моего тела к действию. Я собрал свои символы и подготовил украшения, и образ мой, как пышущий жаром василиск, скрытно ждет Его освобождения. Видение станет реальностью через насыщение, которое даст моя жертва. Так возникай же в глубинах ночи! Снова раздался звук колокола. Теперь магистр стоял, держа меч прямо перед собой. Он начал поворачиваться к каждому из зубцов пентаграммы, обращаясь к каждому из них по очереди: – Приветствую Белиала с севера! Приветствую Люцифера с востока! Приветствую Левиафана с запада! Приветствую Сатану с юга! – Каждый его поворот отмечался ударом колокола. Когда он повернулся к Дэниелу, то подросток, к своему потрясению, увидел, что массивный член магистра находится в состоянии эрекции. Магистр затянул нараспев: – Мой стержень воздвигнулся! Разъедающая сила моего яда уничтожит святость того мышления, которое чурается похоти; и когда семя падет, его испарения без промедления овладеют этим беспомощным мозгом в соответствии с моим желанием! Во имя великого бога Пана, пусть мои тайные мысли претворятся в движения плоти, которых я желаю! Шемхамфораш! Прозвучал ответ: – Слава Сатане! Ударил гонг. Женщина в маске крысы, держа колокол, медленно двинулась к магистру. В левой руке у нее было распятие. На ходу она нараспев произносила: – Мои чресла в огне! Нектар, что капает из моей сокровенной расщелины, оплодотворит и разбудит этот дремлющий мозг и наполнит его сумасшедшим желанием похоти. И когда мой могучий порыв заявит о себе, та плоть, которую я жажду, придет ко мне. Во имя и великой вавилонской блудницы, и Лилит, и Гекаты, да удовлетворится моя похоть! Шемхамфораш! Застыв перед всеми собравшимися, включая и магистра, она вскричала: «Слава Сатане!» – и гонг ответил ей гулким эхо. Встав на колени сзади магистра, она поцеловала его анус. Он повернулся к ней, и женщина припала поцелуем к головке его члена. После этого она сама повернулась, на несколько дюймов ввела распятие во влагалище раскинувшейся молодой женщины, извлекла его и вскинула над головой. Повторяя те же слова, вперед вышла другая женщина, тоже поцеловала магистра в оба места, взяла распятие и снова ввела в тело лежащей навзничь женщины. Дэниел возбужденно наблюдал за ними. Наконец магистр еще раз опустился на колени между ног молодой женщины на полу. Обеими руками он взял свой член, словно собираясь преподнести его божеству, а затем одним движением подался вперед и вошел в нее. Она испустила единственный короткий всхлип. Он опустился на нее и стал с силой яростно входить в тело женщины; его живот бился об нее, как молот. Все стояли, наблюдая. Толчки все ускорялись, пока тело магистра не напряглось и не стало содрогаться. Вдруг его свело судорогой, он испустил длинный вопль, после чего остался неподвижно лежать на женщине. Их сплетенные тела слились в скульптуру какого-то восьмичленного существа. Снова ударил колокол. – Слава Сатане! Магистр вздрогнул и медленно поднялся с женщины; его член снова обмяк. Молодая женщина продолжала лежать, бессмысленно глядя вверх. Дэниел снова услышал плач ребенка и увидел, как женщина-змея держала на вытянутых руках голого мальчика. Он почувствовал, как ему развязывают руки, и веревка сползла на землю. Подняв голову к черному потолку, магистр снова затянул нараспев: – «Смотри! – вознес голос Сатана. – Я круг, на чьих руках стоят Двенадцать Королевств. В шести восседают те, кто дышит, остальные – остры как серпы, как Рога Смерти. Это и земные создания, и не они – кроме моих помощников, которые спят, но поднимутся!» Кто-то протянул Дэниелу кинжал, его собственный, он узнал его. Женщина с ребенком вошла в круг в сопровождении другой, с головой волчицы, которая несла серебряный сосуд, и магистр взмахом меча за их спинами замкнул круг. Раздались три быстрых, один за другим, удара колокола. Женщина-змея протянула ребенка Дэниелу. Посмотрев на маску, он увидел в ее прорезях блеск глаз, но не смог ничего прочитать в их выражении. У ребенка были голубые глаза, светлый пушок волос, и сейчас он был тих и молчалив. Дэниел не мог понять, в каком он возрасте – может, несколько недель, а может, и больше. Он удивленно дернулся, когда чья-то сильная рука взяла его запястье. Это был магистр. Он медленно поднес острие кинжала к груди ребенка. «Придется зарезать его», – в ужасе подумал Дэниел. Женщина-волчица держала чашу под ребенком, словно уже готовясь собирать кровь. Он попытался сопротивляться, но хватка магистра была сильной и жесткой, и она решительно подталкивала его все ближе и ближе. Ребенок оставался спокойным, даже когда острие кинжала распороло кожу с правой стороны груди. Загудел гонг, потом еще – и пять раз подряд. Когда раздался шестой удар гонга, магистр сжал руку Дэниела и, с силой опустив ее вниз, глубоко вогнал лезвие в грудку ребенка. У Дэниела перехватило дыхание. У ребенка широко открылся ротик, словно его раздвинули рычагом. У него дернулись, раскинувшись по сторонам, руки и ноги. В глазах застыло искреннее удивление, словно он ждал еду или игрушку. Лезвие окрасила красная ленточка крови, которая потекла по голой груди младенца. Несколько капель упало в ждущий ее сосуд, закапало на пол. Хрип превратился в бульканье, которое быстро смолкло. Прозвучал гонг. Женщина-волк поднесла сосуд Дэниелу. – Пей! – приказал магистр. Полный глубокого потрясения, Дэниел поднес к губам металлический край сосуда и почувствовал медный вкус теплой крови. Понимая, что на него смотрят десятки глаз, он сделал глоток и увидел, что магистр одобрительно кивнул: – Шемхамфораш! Раздался очередной удар гонга. – Слава Сатане! – хором провозгласили собравшиеся. Внезапно Дэниел почувствовал странный прилив силы. Вместе с ним пришло возбуждение такой мощи, которого он никогда в жизни не испытывал. Магистр кивнул, подбадривая его: – Чувствуешь силу, Теутус? Чувствуешь ее? Мальчик кивнул. Ему казалось, что он может взлететь. – Испытай ее, Теутус. Ты выпил кровь, которая дает силу. Теперь в тебе вся сила мира. Отдай ей приказ, испытай ее. Дэниел напрягся, опустил глаза, и когда снова поднял их на магистра, то голос у него обрел такую силу и звучность, что он сам удивился: – О Господин мой Сатана! Я приказываю тебе лишить мою мать возможности складывать руки в молитве! И еще раз ударил гонг. Дэниел почувствовал, как сила его слов унеслась далеко за стены храма. |